Онкологии в свердловской области

Рак является одной из основных причин смерти в мире. По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), каждый пятый мужчина и каждая шестая женщина заболеют раком на каком-либо этапе жизни. В России, как следует из доклада Московского научно-исследовательского онкологического института имени П. А. Герцена, в 2017 году впервые в жизни выявлено 617 тыс. случаев злокачественных новообразований — это на 3% больше, чем в 2016 году. Смертность от рака в России находится на втором месте после смертности от сердечно-сосудистых заболеваний. В Свердловском онкодиспансере на наблюдении сегодня находятся 107 тыс. человек, говорит министр здравоохранения региона Андрей Цветков.

В Екатеринбурге на первом месте заболеваемость раком легкого и колоректальным раком (17%), на втором — раком молочной железы (9%), на третьем — раком желудка (7,5%).

Вторая причина — образ жизни пациентов. По данным ВОЗ, около 30% случаев смерти от рака вызваны пятью основными факторами риска, связанными с поведением и питанием: высокий индекс массы тела, недостаточное употребление в пищу фруктов и овощей, отсутствие физической активности, употребление табака и употребление алкоголя.

В справке представители горздрава не скрывали, что причина высокой смертности в том, что заболевания первично выявляются уже в запущенных стадиях. В докладе института Герцена тоже говорится, что около 40% впервые выявленных злокачественных новообразований имеют III–IV стадию заболевания — 22,5% таких пациентов умирают в течение года.

В Свердловском минздраве тоже считают проблему ранней диагностики самой важной. По словам министра Андрея Цветкова, именно с нее чиновники начали рассматривать проблему онкологии, которая недавно стала приоритетным направлением в российском здравоохранении. В прошлом году в Свердловской области запустили пилотный проект углубленного онкологического скрининга, во время которого выяснили, что жители региона почти не проходят диспансеризацию.

— Несколько лет назад у меня заболел желудок, и я пошла к врачу. Я делала ФГС, биопсию, все, что нужно делать, в разных больницах. Десять месяцев ходила по врачам, прошла девять специалистов, но они ничего не смогли мне сказать. Ни у одного из врачей, которых я посетила, не щелкнуло, что у меня что-то может быть связано с онкологией, мне лечили язву. Но когда у человека не проходят боли после полного курса лечения от язвы… Ошибка на ошибке и ошибкой погоняет. Только один врач понял, что со мной.

Мне становилось все хуже, я теряла вес. С третьей биопсии у меня нашли раковые клетки. Я экстренно попала в областную больницу. Мне сделали операцию в областной клинической больнице, и оказалось, что у меня аденокарцинома желудка второй стадии.

В онкодиспансер я попала уже после операции в ОКБ. Потом мне пришлось сделать вторую операцию. Работой самого онкодиспансера я тоже была категорически недовольна. Мне отказали в химиотерапии, хотя врач, который меня оперировал, рекомендовал ее. В результате у меня пошли метастазы, хотя если бы мне сделали химию, возможно, этого удалось бы избежать. Врачи не сказали мне проверять определенную часть тела. Когда оказалось, что там метастазы, все развели руками.

Вы понимаете, какое у меня ощущение от их работы. Это некомпетентность врачей и абсолютное отсутствие онконастороженности в системе. Ни одного из девяти остальных врачей не насторожило мое состояние. Как врач уже потом сказал моей подруге, меня залечили. У меня есть большое желание обратиться в минздрав написал жалобу на действия врачей.

В конце апреля я закончила лечение, сейчас у меня все хорошо, следующий контроль будет в конце июля.

Меня поражает безумное количество поздней диагностики. Это просто страшно. Люди ходят-ходят, им все время говорят, что это не [рак]. Наверное, процентов 90 из 100, к сожалению. Поэтому на открытии центра я высказала пожелание товарищам из минздрава, что нужна онконастороженность. Лучше сразу думать о плохом, чем этот тотальный пофигизм.

Основное место лечения онкологии в Свердловской области — Свердловский онкологический диспансер, основной корпус которого находится в Екатеринбурге на Широкой Речке. Центр был открыт при губернаторе Эдуарде Росселе, которого руководство больницы до сих пор вспоминает с любовью. Сегодня этот центр считается одним из лучших в России, в нем проводят процедуры, которые почти нигде в стране еще не делают.

Но пациенты, с которыми пообщался корреспондент Znak.com, часто рассказывают о работе онкодиспансера другое. Они говорят об очередях в поликлинике, о сложности попасть на прием к нужному специалисту. Среди пациентов ходят байки о том, что кто-то из пациентов умер, пока ждал в очереди на прием.

В день через онкодиспансер проходит примерно по 2,5 тыс. человек. Поликлиника в смену должна принимать примерно 480 человек, но принимает по 1000–1100, потому что работает в две смены, что стало возможно после реконструкции. Штат онкодиспансера постоянно растет, потому что растет число пациентов. Изнашивается и оборудование, многое из которого было установлено еще при открытии в 2000 году.

Прямо при журналистах в отдельно стоящем Центре ядерной медицины устанавливали новый позитронно-эмиссионный томограф (ПЭТ), который работает на радиоактивных изотопах. С его помощью можно найти у человека опухоль размером от 0,5 сантиметра, а также обнаружить опухоли там, где врачи и не подозревали их наличие: например, предполагали рак гортани, а находят опухоль еще и в кишечнике.

— У меня рак легких четвертой степени. В августе прошлого года я лег в больницу Екатеринбурга с подозрением на диабет, и у меня нашли опухоль в левой почке. Почку удалили в сентябре, но метастазы уже были в легких.

О диагностике в Нижнесергинском районе Свердловской области говорить глупо, ее нет никакой. Буквально вчера я спрашивал заведующего поликлиники Михайловска, есть ли у нас в районе онколог. Он есть, но у него дипломная специализация — хирург. Просто чтобы единица не пустовала и чтобы заодно улучшить штатное расписание, они берут более-менее подходящего специалиста и устраивают.

Пока я был здоров, я относился к людям с онкологическими заболеваниями, мягко говоря, с опаской, настороженностью. В России есть мнение, что это человек практически приговоренный. И мне кажется, так и есть. Сейчас, когда я сам оказался в этом состоянии, мне как больному хочется, чтобы на приеме у врача сказали что-то ободряющее. Я не был ни разу у психолога, никто мне не предлагал к нему сходить.

В диспансере как-то все глупо сделано. На первый прием я пришел уже с диагнозом из областной больницы № 1. Меня записали на прием к онкологу. Он тупо посмотрел диагноз из областной, назначил анализы и отправил на дневной стационар. Он не говорит о каких-то перспективах, о том, что меня ждет. Все на уровне конвейера: зашел — вышел. Я прихожу туда просто для отметки.

В моем случае никакого прогресса нет, только ухудшение. Раз в две недели я езжу на химиотерапию. Я не очень понимаю, что это за процедура, если честно. Я приезжаю в 8 утра, сдаю анализ крови и жду до 11 часов. Потом жду, когда меня крикнут на прием к врачу. Лечащий врач мне говорит ждать до 13:00, пока поднимут препараты из аптеки. Шесть-семь часов я так провожу.

Врачи не успевают физически, больные сидят в очереди, для меня это выглядит тяжело, тем более что я в этом участвую. Толпа сидит часами, у всех свои проблемы, им некуда деваться, они сидят и ждут, как овцы на закланье. Я общаюсь с врачами дневного отделения, девчонки работают на износ, сестры особенно, им присесть некогда. Сам процесс — от сдачи анализа до приема — не отработан, не упорядочен, я считаю, что это проблема руководства больницы.

Год назад, в апреле 2018-го в Свердловском онкодиспансере произошла смена власти — новым руководителем организации стал главный онколог Тюменской области Владимир Елишев. Вячеслав Шаманский, который руководил онкодиспансером много лет, остался в учреждении в должности заместителя главврача по организационно-методической работе.

Новый главный врач начал проводить в онкодиспансере административную реформу — упразднил некоторые отделения больницы, расширил отделы, связанные с хозяйственным управлением. Эти изменения вызвали недовольство части коллектива.

В марте в СМИ стали появляться анонимные обращения сотрудников с жалобами на нового главного врача и нововведения в диспансере.

Авторы писем не раскрывают своих имен и не ставят подписей под ним, боясь быть уволенными. Одно из таких писем есть в распоряжении Znak.com, редакции известно имя сотрудника, написавшего его, но он тоже пожелал остаться анонимным.

Последняя проблема, по мнению автора письма, — частые заграничные командировки некоторых сотрудников, оплачиваемые из бюджета.

Вопрос об увольнениях сотрудников из онкодиспансера главный врач комментировать отказался.

— Я акушер-гинеколог, сама врач и пациент в одном лице. Я заболела раком молочной железы почти 22 года назад, можно сказать, что одну треть своей жизни я борюсь с онкологическим заболеванием. Я перенесла пять операций, два раза меня облучали, восемь курсов химиотерапии. Через год после того, как у меня нашли рак молочной железы, у меня обнаружили метастазы в костях — это сразу четвертая стадия.

С лечением я немного опоздала, мне сначала сказали, что у меня киста. Когда я начала лечиться, было очень сложно. У меня было очень тяжелое заболевание для рака молочной железы. Опухоль была маленькая, но очень злокачественная. Я консультировалась в нескольких странах, отправляла документы в Англию, ездила в Израиль, Турцию, чтобы понять, какая терапия есть, какие методы лечения.

В онкоцентре меня уже знают, как родственницу, я туда прихожу, как к себе домой. Сейчас при метастазах в костях я делаю капельницы. Причем до сих пор лечусь советскими препаратами, они меня держат уже 22 года.

У меня был приятель с раком желудка, очень обеспеченный человек, который поехал в Тибет лечиться. Он просто боялся операции. Я его уговорила, он прооперировался, уволился, и он жил еще восемь лет и умер в 78 лет от тромбоэмболии, то есть его желудок все выдержал.

Есть категории людей, которые параллельно с врачом начинают лечиться нетрадиционно. Был известный спортсмен с раком желудка, мог поехать к врачам в любую страну миру. Но нет, он на Вторчермете пошел к какому-то шарлатану дяде Мише, который черт знает чем лечил. Полиция сделать ничего не могла, потому что заявления никто не приносил. В итоге он умер.

Сейчас в онкоцентре какое-то брожение. Меня расстраивает, что между онкодиспансером, нашими пациентами и нашим центром нет мостика, который был раньше. Поменялся заведующий поликлиникой, он не онколог. Он меня никогда в жизни не видел, я ему позвонила, представилась, предложила поговорить, попросила консультацию по снимкам КТ. Он мне ответил, что не собирается ничего делать и у него нет времени на нас. Главный врач уже начал с нами контактировать, он понял, что такое общественная организация.

Ситуация с препаратами вскрыла еще одну проблему — пациенты жалуются, что им не оказывается должная психологическая поддержка. Заместитель главного врача Вячеслав Шаманский сказал Znak.com, что в учреждении работают психологи, но большая часть пациентов, с которыми мы общались во время подготовки этого материала, говорят, что им профессиональная психологическая помощь не предлагалась (подробно об этом рассказывается в личных историях пациентов).

По словам Аристовой, помочь вернуться к нормальной жизни онкопациенту могут три простые вещи: правильное питание, посильная физическая нагрузка и психологический настрой, но в России, к сожалению, ни официальная медицина, ни службы соцпомощи ни одному из этих трех направлений внимания не уделяют.

1 марта 2018 года пришли результаты гистологии, и с того дня жизнь раскололась на до и после. Для меня это был удар. Для меня, как человека с активной жизненной позицией, для бизнес-леди, это было все равно что на полном скаку врезаться в бетонную стену. Это было страшно. Я растерялась. Мой привычный мир рухнул. Я прошла все пять стадий горевания, по мне можно учебник писать. Я выходила из них с психологами, психотерапевтами.

У меня сейчас вторая стадия рака, поймали в самом начале. Спустя месяц после операции мне провели сложный курс иммунотерапии. Я ходила туда в понедельник, среду и пятницу — как на работу. Но лечение, к сожалению, оказалось неэффективным, были сильные побочные эффекты. Его отменили, чтобы сохранить мне жизнь.

Предполагаемая причина возникновения меланомы у меня — загар и солярий.

По показаниям я никогда не попадала под скрининг. Но я настолько любила солнце, настолько любила лето, сейчас я скучаю по этому ощущению. К сожалению, солнце меня обидело.

Психотерапевт был первым человеком, которого я услышала, потому что до этого я все отрицала, правда мне была не нужна. Я искала слабого человека, который бы сказал мне, что у меня нет никакого рака. Я все время спрашивала, почему не болит. А хирург ответил, что рак не болит. Болит потом уже, когда запущенная стадия. Я обращалась и к Богу, думала, что если я буду исполнять все заповеди, то он меня простит. Мои знакомые стали спекулировать на моем состоянии, говорили, что меня Бог наказал раком за то, что я вела неправедную жизнь. Мне было нечего ответить, потому что у меня рак, а у них нет.

Работа врачей в онкодиспансере — на высоте. Всем же нам хотелось чуточку внимания, с нами было сложно общаться. От младшего медицинского персонала до заведующих отделениями — чуткие, внимательные, удивительные, отзывчивые люди. Мне казалось, что столь человечными быть невозможно, на всех сердца не хватит.

В России резко и сильно ухудшилась ситуация с онкологическими заболеваниями. Согласно отчету Министерства здравоохранения России, 2017 год стал рекордным за последние 23 года по количеству впервые выявленных злокачественных опухолей.

Кривая впервые поставленных онкологами диагнозов растет с каждым годом. Смертность от рака, после недолгой паузы 2008–2016 годов, вновь начала увеличиваться.

Наиболее распространенными остаются новообразования в легких, бронхах и трахеях (42,3 случая на 100 тыс.), на втором месте — рак желудка (25,4), на третьем — рак прямой кишки (20,4). У женщин в первую очередь это опухоли в молочной железе (89,6 на 100 тыс. женщин) и рак шейки матки (22,3).

Свердловская область — один из лидеров по количеству жителей, у которых в 2017 году впервые диагностировали рак. Хуже ситуация только в Москве, Подмосковье, Краснодарском крае и Санкт-Петербурге. Причем на Среднем Урале количество новых онкобольных резко выросло по сравнению с 2016 годом.

Пять регионов-лидеров по количеству новых случаев в 2017 году:

• Москва — 47 908 новых диагнозов
• Московская область — 27 513 новых диагнозов
• Краснодарский край — 26 390 новых диагнозов
• Санкт-Петербург — 26 276 новых диагнозов
• Свердловская область — 18 639 новых диагнозов

Что касается детской заболеваемости раком, то первая четверка лидеров неизменна, а вот на пятом месте находится Татарстан. Свердловская область — на 9-м. В 2017 году врачи нашли злокачественные новообразования у 121 юного уральца.

Женщины в России чаще страдают от злокачественных новообразований. Во всяком случае, их выявляют чаще, чем у мужчин. Некоторые виды рака более характерны для того или иного пола. Например, опухоль губы или полости рта у мужчин встречается в два раза чаще, чем у женщин. А меланому, наоборот, намного чаще диагностируют у слабого пола.

Соотношение разных видов злокачественных новообразований у мужчин и женщин. Количество впервые диагностированных опухолей в 2017 году

Смертность от рака в России также существенно выросла за последние годы. Начиная с 2011 года, число умерших онкобольных сокращалось, но в 2017 году вновь произошел скачок: скончались 247,7 тыс. человек, стоявших на учете в онкодиспансерах, и еще 26,5 тыс. тех, кто не наблюдался у врачей.

В Свердловской области, помимо большого количества онкобольных, высокий процент смертности от рака в первый год после выявления заболевания — 23,6%. Выше, чем общероссийский показатель в 22,5%.

Вероятно, это связано с тем, что зачастую пациенты поздно обращаются к врачам, либо в неточности диагностики. Так, по данным Минздрава, среди впервые выявленных злокачественных образований в 2017 году I стадию имели 31,5%, II стадию — 24,5%, III стадию — 16,9, IV стадию — 24,4%, стадия не установлена – 2,7%. То есть практически четверть всех онкобольных обречены. Между тем на ранней стадии онкологическое заболевание можно вылечить. Но чем более запущена болезнь, тем сложнее спасти человеку жизнь. Выявить рак можно только при регулярном обследовании. Поскольку боль — как явный симптом — симптом запущенной опухоли.

Количество новых выявленных случаев рака у жителей Свердловской области в 2018-м опять немного возросло

Фото: Анна Рыбакова / E1.RU

Как нет ни одной семьи, которой не коснулась бы Великая Отечественная война, так, кажется, больше нет и ни одной семьи, которой не коснулась бы онкология.

Количество заболеваний год от года растет, количество смертей от новообразований — тоже. Мы поговорили с врачом, пациентами и экспертами и попытались разобраться, почему, несмотря на большие деньги, выделяемые (особенно в последние годы) на лечение и диагностику рака, онкологии становится больше.

У мужчин лидирует рак легких, у женщин — рак груди

Согласно данным Свердловскстата, в 2018 году новообразования стали причиной смерти 17,3% свердловчан. В 2009 году этот показатель составлял 15,2%. Он рос от года к году на десятые доли процента, в 2015-м снизился с 16,2% до 15,5%, но уже в 2016-м снова пошел рост, а к 2017-му скакнул на 1,1%.

Количество новых выявленных случаев новообразований у жителей Свердловской области с 2015 года снижалось, а в 2018-м опять немного возросло.

Фото: Дмитрий Гладышев / E1.RU

К плановым показателям по смертности от онкологии Свердловская область не смогла приблизиться ни разу. В 2013 году еще премьер Денис Паслер утвердил программу развития здравоохранения до 2020 года. По этой программе к 2018 году смертность от новообразований, в том числе злокачественных, должна была составить 192,8 случая на 100 тысяч человек, а к 2020-му — 192 ровно. Но в реальности этот показатель в 2018 году составил 234,4.

В этом году принята новая программа по борьбе с онкологией до 2024 года, и в ней планы на будущее не такие оптимистичные, как были шесть лет назад. Снизить смертность от новообразований к концу 2024 года хотят только до 208,9 случая на 100 тысяч человек.

Больше всего уральцев, по данным из этой программы, в 2017 году умирали от рака трахеи, бронхов, легкого (18,2%), рака желудка (8,8%), рака ободочной кишки и молочной железы (7,9%), рака прямой кишки (6,3%).

Среди мужчин, скончавшихся от онкологии в 2017 году, 63,4% были в возрасте от 60 до 79 лет, 12,2% — в возрасте 80 лет и старше. Среди женщин 62,8% — в возрасте от 55 до 79 лет, 24,7% — старше 80 лет. У 63% из них была четвертая стадия рака, у 19,5% — третья, у 16,3% — вторая, у 0,7% — первая.

Фото: Анна Рыбакова / E1.RU

У заболевших мужчин на первом месте рак легких, на втором рак предстательной железы, на третьем — рак кожи. У женщин первое место занимает рак молочной железы, второе — рак кожи, третье — рак ободочной кишки.

Каждый, кто хоть раз бывал в свердловском онкоцентре, видел огромные очереди у кабинетов врачей. Одна из причин загруженности больницы, по мнению бывшего врача онкоцентра (он попросил не называть своего имени), — фактическое отсутствие в области первичного звена онкологической помощи.

— Выявить заболевание — задача первичного звена: районного онколога, терапевта, хирурга и . Они должны назначить все исследования и направить пациента с результатами в онкоцентр, а мы — работать уже с материалом, который предоставили другие врачи. Но в действительности очень часто к нам поступают люди недообследованные, часто с одним-двумя анализами, из-за этого растет загруженность наших диагностических мощностей: УЗИ, МРТ и так далее. То есть мы выполняем ту работу, которую должно выполнять первичное звено, — говорит врач.

Причем часто пациенты поступают недообследованные не потому, что их не хотят обследовать, а потому, что в поликлиниках и фельдшерско-акушерских пунктах нет либо нужной аппаратуры, либо специалистов. Доктора не горят желанием идти туда работать за небольшие деньги:

— За много лет в первичном звене ничего не поменялось. Работать некому, на приеме за онколога чуть не фельдшер сидит, часто — хирург или уролог, совмещающий на четверть ставки. Если есть специалист, то он один, и его не застать — то на учебе, то в декрете. Идти туда за 30 тысяч доктора не хотят. В итоге пациенты могут по полгода мыкаться в ожидании нужного исследования, а потом идут делать их в частном центре.

Фото: Артём Устюжанин / E1.RU

По словам собеседника E1.RU, за последние годы среди его пациентов не становилось больше тех, кто пришел с более ранними стадиями заболевания. Зато была другая тенденция — с запущенными случаями чаще приезжали из области:

— Чем дальше от Екатеринбурга — тем больше. Людей не обследуют, а когда припрет, они идут на КТ (компьютерная томография. — Прим. ред.), думая, что это панацея, но часто по его результатам оказывается, что лечить уже нечего.

Еще одной причиной большого количества онкологии, выявленной на поздних стадиях, он назвал самих пациентов.

— Люди сами ставят себе диагнозы, и этому очень способствует реклама. Часто болит желудок — он пьет таблетки вместо того, чтобы пойти на ФГС. Появилась кровь в кале — конечно же, решает человек, это геморрой, и покупает свечи — так ведь по телевизору говорят. Синяк или шишка на груди — помажет мазью. Из-за самолечения многие упускают время, — говорит доктор.

В истории екатеринбурженки Светланы (имя изменено) соединились оба фактора — сначала она сама закрывала глаза на болезнь, а потом медики пропустили опухоль. У женщины появилось уплотнение в груди, осенью она пришла в женскую консультацию, но оказалось, что маммолога там больше нет, а его функции возложены на гинеколога.

— Гинеколог — ребенок буквально, девушка из одной из бывших советских республик, прощупала грудь и сказала — нет, я ничего не вижу. Я спросила, а как же вот это уплотнение? Так бывает, ответила она, у вас всё согласно возрасту (на этот момент ей было 59 лет. — Прим. ред.).

Закрутившись с делами, а потом с праздниками, снова к врачу Светлана пошла только в марте. К тому времени она уже понимала, что с грудью что-то не так, уплотнение легко прощупывалось.

Фото: Артём Устюжанин / E1.RU

На постановку верного диагноза ушло два с половиной месяца. В онкоцентре Светлане сделали операцию и химиотерапию.

— Когда я попала на Соболева, опухоль уже ушла в лимфатические узлы, это другой масштаб операции и лечения.

Если бы мы не потеряли время хотя бы с того момента, когда я обратилась к врачам в середине марта, возможно, еще бы не были задеты лимфатические узлы.

Светлана, пациент онкоцентра

Так же несколько месяцев в поисках диагноза провела Людмила (имя изменено). Она заметила, что ее начало бросать в жар, появилась усталость, которой раньше не было. Первым делом пошла к терапевту, потом к эндокринологу, к гинекологу. Все говорили, что с Людмилой все в порядке. Но симптомы не проходили.

— Гинеколог сказал, что это климакс. Симптомы действительно похожи, но дело в том, что у меня климакс прошел несколько лет назад. Это что, вторая волна? Она ответила — да, так может быть. Ну я же не доктор, я не могу опровергать. Пришлось в это поверить.

Поставить диагноз помог случай. На груди у женщины появился синяк, она намазала его мазью, синяк прошел, но все-таки Людмила решила сходить к маммологу. И он нашел в другой молочной железе опухоль. Позже на консультации врач сказал, что, судя по плотности образования, Людмила ходила с ним уже года два.

— А я в это время и УЗИ молочных желез делала, но никто ничего не находил, — говорит она. — Конечно, когда я шла со своими симптомами к терапевту, я не подозревала, что это онкология. Но на дополнительные исследования, на ту же маммографию, меня не направляли.

Гораздо важнее вопрос о том, почему слабо растет количество случаев выявления рака на первой и второй стадиях, когда он достаточно успешно поддается лечению. В 2009 году (данные из программы по борьбе с онкологией на 2019–24 годы) их было 49,6%, в 2013-м — 54,8%, в 2017-м — 55%. По прогнозу правительства, к 2024 году этот показатель должен составить только 58%.

— На определенном этапе у меня сложилось впечатление, что система здравоохранения вольно либо невольно оказывается заточена на лечение запущенных случаев, потому что они более дорогостоящие и система получает за них больше денег, — говорит Максим Стародубцев. — О чем в свое время был спор между уже бывшим руководителем Горздрава Александром Дорнбушем и областью? Город говорил: давайте мы вложим больше денег в раннюю диагностику онкологии. Но головным предприятием в структуре Минздрава в этом направлении является онкоцентр — как профильное учреждение. И ему ранняя диагностика, которая относится к поликлиническому звену, невыгодна. Ему выгоднее то, что в его ведении, а это лечение, консультативный прием. И победила, как мы видим, точка зрения Минздрава (Александр Дорнбуш был уволен с поста главы Горздрава, а на его место пришел Денис Демидов, который до сих пор возглавляет ведомство и сам является онкомаммологом. — Прим. ред.)

Фото: Максим Стародубцев / Facebook.com

По словам Стародубцева, областной Минздрав гораздо больше подчинен областной власти, чем федеральному министерству, которое формально вырабатывает стратегию и ставит задачи в сфере здравоохранения:

— А тут уже начинается и распределение денег, и внимание к больницам. И значительный вес в этой системе имеет главный врач. А поликлиники всегда в этом отношении находятся в достаточно запущенном состоянии.

Отметим, что в 2020 году на диагностику и лечение онкологии в медицинские учреждения Свердловской области ТФОМС направит рекордные 7,5 миллиарда рублей. Эта сумма растет колоссальными темпами: в 2017 было 2,6 миллиарда, в 2018-м — 2,9 миллиарда, в 2019-м — 5,6 миллиарда. И большая часть денег предназначена на покупку препаратов для химиотерапии, в том числе очень дорогих.

Максим Стародубцев это решение не поддерживает, по его мнению, дополнительные деньги предлагается давать за то, что врачи и так должны делать:

— На мой взгляд, абсурдно доплачивать за исполнение обязанностей. Раннее выявление онкологии — это епархия обычного участкового врача и хирурга, это вопрос добросовестного исполнения им обязанностей. Поэтому мы опять упираемся в слабость первичного поликлинического звена.

Мы направили запрос в Минздрав Свердловской области с просьбой прокомментировать мнения о невыгодности ранней диагностики для онкоцентра, а также с просьбой оценить уровень этой диагностики в первичном звене.

E1.RU продолжит рассказывать о том, что происходит в системе онкологической помощи в Свердловской области.

Увольнения врачей, о которых говорит Максим Стародубцев, произошли осенью — из онкоцентра ушли ведущие онкологи Ирина Булавина, Наталья Страхова и Владислав Петкау. Еще раньше, летом, больницу покинули несколько других известных и именитых докторов. В самом онкоцентре эту ситуацию назвали стандартной.

Ранее мы публиковали дневник нашей коллеги, юриста E1.RU Альбины Коробкиной. Из-за долгой и ошибочной диагностики она тоже упустила драгоценное время и проиграла болезни.

Более 500 российских и зарубежных специалистов обсудят ключевые проблемы онкологии, обменяются опытом лечения онкопатологий, поделятся информацией о научно-исследовательских разработках в этой области медицины.

— Располагают ли сегодня врачи универсальной методикой ранней диагностики рака? Можно ли выявить онкопатологию на стадии предрака и предотвратить развитие болезни?

— Универсальной методики ранней диагностики опухолевых новообразований не существует, так как опухоли различных локализаций требуют разных диагностических подходов. Однако стоит отметить, что чем чаще человек проходит осмотры, тем выше шансы выявить онкопатологию на ранней стадии.

С этой целью в 2019 году в программу диспансеризации населения включен расширенный онкоскрининг, он позволяет заподозрить онкопатологию, когда у человека нет симптомов. Так, в прошлом году у свердловчан, прошедших диспансеризацию, выявили более 800 случаев злокачественных новообразований, из них почти 60% — на ранней стадии.

— Владеют ли методиками раннего выявления рака врачи в поликлиниках, куда приходят со своими болячками пациенты, еще не подозревающие, что у них рак? Часто случается так, что пациента месяцами лечат не от онкологии, тем самым способствуя развитию заболевания. Пример из жизни: женщине, пожаловавшейся на боли в спине, прописали парафиновые прогревания от радикулита, которые только усугубили состояние больной. И лишь спустя полгода случайно (!) выяснилось, что у пациентки рак груди 4-й стадии с метастазами в позвоночник. При этом женщина, педагог по профессии, ежегодно проходила профосмотр, в том числе — у гинеколога! В итоге больная перенесла операцию, несколько курсов химиотерапии — и все равно через год погибла.

— Методики расширенного онкоскрининга, который включен в программу диспансеризации, доступны в районных поликлиниках. Специалисты первичного звена — терапевты, хирурги, гинекологи, стоматологи — регулярно проходят обучение на базе онкодиспансера. Во время занятий делается акцент на ранние признаки опухолевых патологий, которые должны настораживать врачей районных поликлиник.

Что касается пациентки, которой, по вашим словам, неверно поставили диагноз, то трудно что-либо комментировать, не располагая полными медицинскими данными по конкретному случаю.

— Насколько точно можно спрогнозировать развитие заболевания после того, как установлен диагноз? Оказывают ли врачи психологическую поддержку пациентам, которым нелегко принять тот факт, что у них обнаружен рак?

— Чем раньше выявлена онкопатология, тем больше шансов выздороветь. Ежегодно 70% пациентов с первой и второй стадией рака, прошедшие курс лечения, переходят в диспансерную группу. Это значит, что терапия прошла успешно, человек приходит к онкологу раз в полгода-год на профилактический осмотр.

В Свердловском областном онкодиспансере открыт кабинет психологической помощи, он работает каждый будний день с 8.00 до 16.30. Диспансер сотрудничает с несколькими некоммерческими пациентскими организациями, в штате которых есть специалисты-психологи, на базе диспансера они проводят групповые и индивидуальные занятия.

— Существует ли очередь на госпитализацию, и как долго пациентам приходится ждать стационарной помощи от момента установки диагноза? Доступна ли эта помощь жителям отдаленных территорий?

— На прием в Свердловский областной онкологический диспансер по показаниям может приехать любой житель Свердловской области. Очередь на госпитализацию в круглосуточный стационар СООД не превышает 30 дней, в дневной стационар — 10 дней. Также не превышает 10 дней время ожидания на запись в кабинеты поликлиники для первичных пациентов.

— Какие методы лечения используются свердловскими онкологами, насколько они эффективны?

— Эффективность лечения во многом зависит от стадии опухолевого процесса и от общего состояния организма пациента.

— Применяются ли в онкодиспансере клеточные технологии лечения рака?

— Клеточная терапия опухолевых патологий — одно из самых перспективных и динамично развивающихся направлений в онкологии. Врачи СООД работают в тесном контакте с ведущими экспертами-разработчиками в области персонализированной иммунотерапии.

— Как осуществляется диспансерное наблюдение за пролеченными пациентами, и существует ли система реабилитации больных, перенесших операции, лучевую и химиотерапию?

— Пациенты, которые проходили лечение в областном онкодиспансере и переведены в диспансерную группу, посещают онколога первый год один раз в три месяца, второй год — один раз в шесть месяцев, начиная с третьего года — один раз в год. Наблюдение и реабилитация могут проводиться по месту жительства пациента.

— Почему онкологи отчитываются о положительных результатах, оперируя пятилетней выживаемостью пациентов? Означает ли это, что пять лет жизни, отвоеванные у рака,— максимум того, на что способна современная медицина?

— Пятилетняя выживаемость пациентов — общепринятый в сообществе врачей-онкологов показатель, он обозначает процент онкобольных, проживших пять и более лет после установки диагноза. В нашей области за последние четыре года этот показатель вырос на 1,6% и сейчас составляет 57,1%.

— Что, на ваш взгляд, должно сделать государство, чтобы улучшить систему онкологической помощи в стране?

— Боятся ли онкологи заболеть раком? Какое отношение у профессионального сообщества к истории онколога из Санкт-Петербурга Андрея Павленко, который публично боролся со своим недугом?

— Уверен, что каждый боится заболеть этим недугом. Но страх — наш главный враг. Чем меньше мы боимся, чем чаще обследуемся, тем меньше шансов у болезни нас победить.

Предавать ли огласке историю своей болезни — личный выбор каждого. Важно, чтобы публичный рассказ о борьбе с недугом приносил пользу, в частности, побуждал людей чаще проходить осмотры.