Почему препараты для лечения рака такие дорогие

Разработка передовых лекарств — долгий и ресурсозатратный процесс. Он растягивается на десятилетия и требует миллиардов долларов на НИОКР. На выходе же может получиться препарат, который будет стоить больше $2 млн. Сумма, неподъемная для большинства населения планеты. Сегодня мы расскажем о препаратах генной терапии, которые выходят на рынок развитых стран и являются самыми дорогими лекарствами современности.

Что чувствовали родители Донована, когда их новорожденному ребенку поставили столь страшный диагноз? Они были просто опустошены и подавлены. Однако доктор предложил им поучаствовать в экспериментальной программе по тестированию лекарства от СМА с генетически модифицированным вирусом. Последний нес здоровые копии гена, в котором нуждался малыш.

После начала экспериментального лечения состояние мальчика стало медленно улучшаться. Тем не менее ему по-прежнему нужны инвалидная коляска для перемещения и питательная трубка для еды. Сейчас он ходит в детский сад и делает те же вещи, что и обычные люди. Такую же положительную динамику продемонстрировали и другие дети, участвовавшие в экспериментальном лечении. Беда только, что за пределами исследовательской клиники применяемое лекарство стоит бешеных денег.

My sweet nephew wants to tweet! "@Indians I might be small & fighting SMA1, but I am definitely your BIGGEST fan!! ❤️- Donovan" #WWWindians pic.twitter.com/wDUfwbwrTf

В мае этого года Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США (FDA) одобрило выход на рынок препарата от СМА — самого дорогого лекарства в истории. Оно оценивается в $2,125 млн. Приобрести его можно в рассрочку на пять лет, выплачивая по $425 тыс. в год. Лекарство от редкого генетического заболевания разработала фирма AveXis, которая принадлежит фармацевтической компании Novartis. Препарат предназначен для детей в возрасте до 24 месяцев. Его вводят внутривенно или в спинномозговой канал.

Работает лекарство по принципу большинства препаратов генной терапии, число которых за последние два года увеличилось с нуля до считанных единиц. Появляющаяся же в СМИ цена этих лекарств всякий раз поражает умы потребителей.

На пороге эры препаратов генной терапии

Доставлять нуклеиновую кислоту (ДНК) в клетку пациента в качестве лекарственного метода придумали уже давно. Первые попытки модифицировать ДНК были предприняты еще в начале 80-х годов. А первый успешный перенос генов был осуществлен в мае 1989 года. С тех пор было проведено более 2 тыс. клинических испытаний, однако первые одобренные лекарства в массовом порядке начали поступать на рынок западного мира только в последние два года.

Генная терапия до сих пор с выходом первых препаратов считается экспериментальной техникой, которая в отдельных случаях позволит избежать длительного приема таблеток или хирургического вмешательства. Генная терапия может быть перспективным лекарством для борьбы с наследственными болезнями, некоторыми типами рака и вирусными инфекциями. Сейчас ведутся разработки в нескольких направлениях: замена мутировавшего гена, который вызывает болезнь, его здоровой копией; инактивация мутантного гена; ввод в организм нового гена, который позволит бороться с болезнью.

Мутировавшие гены приводят к отсутствию или недостатку определенного белка в организме. Для доставки генов в клетки используют генетически сконструированный носитель. Часто в качестве таких переносчиков выступают вирусы, которые эффективно заражают клетки. Но их модифицируют таким образом, чтобы они не могли вызвать заболевания. Эти вирусы интегрируют свой генетический материал, в котором находится и здоровая копия нужного человеку гена, в хромосому клетки человека или или в ядро клетки.

Вирус вводят как прямо в ткани организма, так и в лабораторных условиях в образец клеток пациента. Потом эти клетки возвращаются в организм человека.

Так как эта техника относительно молода, существуют риски для здоровья. Вплоть до развития рака. А потому заявки на потенциально небезопасные клинические испытания могут быть отклонены регуляторами. За каждым протоколом исследований следят, обсуждают вопросы этичности и безопасности исследований.

Первое подобное лекарство было одобрено в Европе семь лет назад и для своего времени стало самым дорогим в истории. Пример препарата, который был создан для лечения дефицита липопротеиновой липазы, очень показателен. Из-за этого наследственного заболевания кровеносные сосуды закупориваются жиром, что приводит к летальному исходу.

Лекарство было одобрено еще в 2012 году и предполагало, что полный курс лечения включает в себя 60 инъекций в мышцы ног за одну сессию. Разработчики препарата потратили сотни миллионов евро на генетические исследования, проведение клинических испытаний и одобрение со стороны регуляторов. Все это в итоге привело к банкротству компании. Ее активы были выкуплены другим предприятием, которое в 2012 году установило ценник на препарат в размере $1,6 млн. Спустя три года цену пересмотрели, снизив до $1 млн.


В то время это было самое дорогое лекарство из доступных на рынке. Вот только спроса на него не было. У тех немногочисленных пациентов, которые столкнулись с этим заболеванием, не было достаточной суммы, чтобы позволить себе препарат. К 2016 году только один человек получил его на коммерческой основе. А в 2017-м владелец прав на лекарство заявил, что не будет продлевать лицензию на его продажу. Три дозы, которые хранились на складах компании, были переданы трем пациентам за символическую сумму в 1 евро.

Почему так дорого?

Парад препаратов генной терапии в США начался с 2017 года. Но они определенно не смогут побить по продажам жаропонижающие.

Два года назад было одобрено лекарство, которое заметно дешевле описанных выше, — стоит всего-то $475 тыс. Оно предназначено для лечения редкого заболевания глаз — амавроза Лебера (ретинальной дистрофии). Суть болезни в том, что из-за дефектного гена в сетчатке умирают светочувствительные клетки, а их восстановления не происходит.

С помощью этого препарата зрение пациентов улучшается. Они могут видеть вещи, которые раньше были недоступны их зрению (звезды, Луну), а также делать знакомые нам вещи: читать, ездить на велосипеде, гулять в сумерках и по ночам самостоятельно.


Но цена этого лекарства является главным препятствием на пути его широкого внедрения. Хочешь больше? Плати.

Предшественник препарата от СМА, с описания которого мы начали эту статью, стоит $750 тыс. за первый год лечения и дополнительно $375 тыс. за каждый последующий. Другие одобренные FDA лекарства для генной терапии стоят $375—875 тыс.

Почему эти препараты стоят таких бешеных денег? В качестве одной из причин называют чрезмерный надзор регулятора, который удлиняет и удорожает путь к одобрению и выводу лекарства на рынок. По некоторым оценкам разработка и клинические испытания одного одобренного лекарства для генной терапии стоят несколько миллиардов долларов. Покрыть же эти расходы практически невозможно, так как многие генетические заболевания чрезвычайно редки: например, СМА по статистике возникает у одного из 10 тыс. новорожденных.

Специфика препаратов генной терапии предполагает, что они чаще создаются для конкретных людей. Из-за этого клиническое испытание на одном участнике стоит около $1 млн. Для первой фазы процедуры одобрения лекарства необходимо от 20 до 80 испытуемых. На третьей фазе их число должно вырастать до сотен и тысяч. Конечно, для препаратов генной терапии такого числа испытуемых сложно добиться, но затраты все равно высоки.

К тому же у разработчиков лекарств на руках могут десятилетиями находиться патенты на изобретения, что по сути делает этих людей монополистами. В результате они могут устанавливать цены на таком уровне, который позволит максимизировать доходы в короткий срок и не бояться конкуренции.

А что говорят фармкомпании? Руководители Novartis защищают многомиллионную цену на свое лекарство доводами о том, что единоразовое лечение более ценно, чем дорогие и длительные процедуры, которые обходятся в сотни тысяч долларов каждый год.


Независимые эксперты из Института клинических и экономических исследований подмечают, что препарат этой фармкомпании попал в верхнюю границу диапазона рентабельности. По их расчетам ценностно-ориентированная цена на лекарство должна была варьироваться в диапазоне от $1,1 млн до $1,9 млн.

Аналитики с Wall Street в свою очередь прогнозируют, что к 2022 году создатели препарата смогут заработать около $2 млрд. За счет простых граждан? Не только. Государственные программы закупки лекарств в США и страховые возьмут на себя большую часть расходов. Примеры тому уже есть. Аналог этого препарата от СМА, требующий ежегодных процедур, в прошлом году принес своим производителям $1,7 млрд.

Может ли быть достаточным оправданием для фармкомпаний возмещение затрат на научно-исследовательскую работу таким поразительным образом? Современные корпорации ориентированы на демонстрацию роста прибыли каждый квартал, и разочаровать инвесторов не хочет никто.


  • Отделение анестезиологии и реанимации
  • Метастазы рака
  • Химиотерапия
  • Хоспис для онкологических больных
  • Иммунотерапия в центре платной онкологии Медицина 24/7
  • КТ-исследования
  • МРТ-исследования





Онкология — сфера медицины, где затраты на лечение одни из самых высоких. В настоящее время появилось немало частных клиник, которые предлагают пациентам лечение рака за свой счет. Например, в нашей клинике Медицина 24/7 доступны все современные методы лечения, зарегистрированные на территории России.

Из чего складывается стоимость лечения рака?

Если коротко, то составляющих три: стоимость препаратов, оплата работы врачей и сервис в клинике. И в первую очередь внимание стоит заострить именно на препаратах.


К сожалению, цена таких побед очень высока. На разработку новых противоопухолевых препаратов нужные огромные суммы. должен их вкладывать. И это связано с большими рисками: если ученые нашли новое вещество, которое потенциально может стать лекарством, это еще не значит, что оно станет лекарством. Испытания могут окончиться неудачей на любом этапе, и вложенные деньги уже никто не вернет. К сожалению, ни одно государство не может выделить огромные суммы, которые покрыли бы эти расходы. А частные компании обанкротятся, если не смогут возвращать вложения.

В таких условиях новые противоопухолевые препараты просто не могут стоить дешево. Правительства разных стран работают над этой проблемой, но пока ситуация не меняется.

Зачем дорогие препараты?

К сожалению, в России скрининговые программы развиты не очень хорошо, люди плохо информированы и зачастую тянут с визитом к врачам до последнего. Как итог — зачастую злокачественные опухоли в нашей стране диагностируются на поздних стадиях. И здесь уже требуется более сложное и дорогое лечение, более современные препараты, одна доза которых может стоить сотни тысяч рублей, а то и больше.

К сожалению, государство не может покрыть все расходы. В государственных онкологических клиниках зачастую применяют не то, что более современное и оптимальное для пациента, а более простые и дешевые препараты, работают по устаревшим протоколам. Конечно, это сказывается на результатах лечения. В частной клинике можно получить всё и немедленно. Но за свой счет.


В день борьбы против рака, 142 российских онколога обратились с письмом к Минздраву. Они просят обеспечить бесперебойные поставки лекарств для онкобольных детей и ускорить регистрацию жизненно важных препаратов. Об острой нехватке медикаментов для больных детей стало известно еще летом 2019-го года.

Директор Института гематологии, иммунологии и клеточных технологий медицинского центра имени Дмитрия Рогачева Андрей Масчан рассказал Настоящему Времени о письме Минздраву, проблеме с дженериками и о том, почему лечение рака такое дорогое.



  • Поделиться в Facebook
  • Поделиться в Twitter

No media source currently available

– Вы были среди тех 142 онкологов, которые написали письмо в Минздрав России с просьбой закупить лекарства для детей, больных раком. Напряженная ситуация с лекарствами длится с прошлого года. Мы не раз и с вами говорили об этом в эфире. Ситуация на сегодняшний день улучшается или ухудшается?

– Напряженная ситуация складывается далеко не с прошлого года, в прошлом году произошел взрыв остроты этой проблемы, но проблемы накапливались в течение многих-многих лет с того момента, как была принята программа так называемого импортозамещения.

Что касается этого письма – это было никакое не письмо, это резолюция совещания руководителей центров детской гематологии и онкологии России. И в резолюции этого съезда мы, скажем мягко, попросили – хотя должны были бы потребовать – не просто закупки лекарств, лекарства в большинстве своем есть, а закупки лекарств качественных, закупки лекарств по их торговым наименованиям, а не по так называемым международным непатентованным названиям, то бишь непроверенных и сомнительного качества дженериков.

– Но есть ли у вас, например, конкретно в эту минуту какой-то пациент, который остро нуждается в этом?

– Безусловно. Во-первых, та проблема, о которой мы говорили летом и осенью – это ряд препаратов для лечения острых лейкозов, – эта проблема никуда не делась. И решить ее достаточно трудно, потому что здесь нужны законодательные инфраструктурные решения. Есть пациенты, которые нуждаются в незарегистрированных препаратах, которые не производятся и не зарегистрированы в России, должны быть закуплены за границей, чем занимаются благотворительные фонды. Поэтому сказать, что для каждого пациента в каждую минуту есть нужный препарат, я, безусловно, не вправе.

– Благотворительные фонды справляются с этим?

– Благотворительные фонды, безусловно, с этим не справляются, потому что новые препараты дорогие, а старые препараты нужны, которые в дефиците, они должны закупаться в таких количествах, которые фонды потянуть абсолютно не в силах, даже если они относительно богатые и мощные фонды, как, например, "Подари жизнь". Мы видим тенденции последних нескольких месяцев, что благотворительные фонды объявляют о том, что они не в состоянии больше нести эту финансовую нагрузку на закупку лекарственных препаратов.


– А почему вообще лечение онкологических заболеваний настолько дорогое? Стоит ли ожидать, что через несколько лет оно будет дешевле, значительно дешевле?

– Давайте скажем так: сама химиотерапия для лечения большинства заболеваний, по крайней мере если это касается детской гематологии и онкологии, относительно недорогая. Дорого стоит госпитализация, и дорого стоит сопроводительное лечение: переливание препаратов крови, антибиотики, препараты, которые борются с тошнотой и рвотой, и так далее.

Я могу привести цифру: например, лечение острого миелоидного лейкоза – это самая злокачественная, самая тяжелая форма лейкоза у детей – стоит в России, по нашим расчетам, больше ста тысяч долларов. В Западной Европе это существенно дороже, наверное в два раза, в Америке в три с половиной – четыре раза дороже.

То есть это дорого повсюду, и не только, повторяю, за счет стоимости самих химиопрепаратов, которые могут быть относительно недороги, а в основном за счет стоимости сопроводительной терапии, сложнейшего комплекса мероприятий, которые призваны обеспечить безопасное прохождение пациента через всю эту голгофу химиотерапии.

– А дешеветь будет?

– Инновационные препараты всегда дешевеют. Заканчиваются сроки патентной защиты, начинается производство дженериков. И здесь мы подходим к очень важной проблеме – проблеме дженериков, потому что, как мы понимаем, дженерики дженерикам рознь и есть компании, которые отвечают за качество своей продукции – и тогда эти дженерики хоть и дешевле, но не драматически дешевле, чем оригинальные препараты, а есть компании, которые гонят на рынок откровенную фейковую продукцию или плохо очищенную продукцию, и в погоне за такой высокой маржинальностью, как говорят экономисты от медицины, они жертвуют качеством препаратов.

Поэтому – да, в целом препараты дешевеют через некоторое количество лет, после того как они выбрасываются на рынок, но каждое следующее поколение препаратов дорожает. Это абсолютно нормально, потому что в каждый новый препарат вкладываются огромные средства в разработку и в доведение до клиники. Это очень сложный процесс, и доведение одного препарата стоит не меньше одного миллиарда долларов. Естественно, фармы, будучи коммерческими предприятиями…

– …Формируют таким образом цену. Алексей, вы являетесь президентом Регистра доноров костного мозга. Во-первых, почему важен для лечения онкобольных этот регистр?

– Прежде всего давайте скажем, что он важен не для лечения онкобольных, а для лечения небольшой группы пациентов, которые страдают злокачественными и некоторыми не злокачественными заболеваниями крови и костного мозга. В основном это лейкозы и родственные им заболевания, некоторые нарушения обмена веществ врожденные, врожденные иммунодефициты и так далее.

Необходимость в регистрах связана с тем, что в связи с малочисленностью семей и с малым количеством детей в семьях совместимый родственный донор находится примерно у каждого шестого-восьмого пациента, по крайней мере это данные нашего центра, который делает больше всех трансплантаций костного мозга у детей в мире.

В связи с этим возникает необходимость формирования так называемых регистров доноров костного мозга – это регистр потенциальных доноров, в этих регистрах хранятся только данные о некоторых генетических признаках потенциального донора, и если они совпадают в дальнейшим с этими характеристиками потенциального реципиента, тогда член регистра – потенциальный донор становится донором реальным.


– Минздрав как-то принимает участие в этом регистре?

– Минздрав принимает самое деятельное участие, в частности, сейчас Минздрав пытается понять, каким образом добиться оптимального и быстрого пополнения российского регистра, который сейчас составляет около 92 тысяч потенциальных доноров – если сравнить это, скажем, с Израилем, в котором недавно отметили включение миллионного донора при 9-миллионном населении, или с Германией, или с общемировой базой, в которой сейчас состоит больше 26 миллионов доноров, конечно, понятно, что эти наши усилия, мягко говоря, запоздали.

  • ДОБАВИТЬ В ДРУЗЬЯ
  • RSS

Научно-популярный блог о медицине


Но дело не в кровожадности фармкомпаний, а в простом коммерческом расчете. Инвестиции в разработку и продвижение нового препарата, будь то антибиотик или противораковый препарат, стандартны - от сотен миллионов до миллиарда долларов. Однако, если первый класс препаратов потенциально востребован практически всеми жителями планеты, то раковые заболевания относительно редки. Инвесторам же эти различия безразличны - вложения должны отбиваться за один и тот же срок. Короче, если бы заболеваемость дисбактериозом была равна 1 на 100 000 жителей, то его лечение стоило бы гигантских денег и применялось бы в крайних смертельноопасных случаях.

После моего поста про эпидемию рака в 21 веке можно сделать вывод, что с увеличением заболеваемости, противораковое лечение станет дешевле. Однако новые препараты настолько узкоспециализированны, что их ниша всегда будет ничтожна, а ценник запредельный.

Француженка Жанна Кальман умерла в возрасте 122 года в статусе официального рекордсмена-долгожителя. Состояние её отца, а затем и мужа позволило не…

Искусственные климатические условия окружили современного человека дома, на работе, учебе и в транспорте. Однако отсутствие продолжительных…

Всего несколько миллионов лет назад предки человека перешли к прямохождению и развили крупный мозг. Данные изменения с одной стороны обеспечили…

Помните, как я поставил на себе эксперимент и набрал 10% массы тела за два месяца тренировок? Тогда я был таким наивным, полагая что вожделенные…

За 400 млн лет эволюции позвоночных только один вид из 60 000 видов перешел к прямохождению, что позволило высвободить верхние конечности для…

Эволюционный переход предков человека к прямохождению сопровождался вертикализацией туловища, а также увеличением длины и мускулатуры ног. Но даже 5…

  • ←
  • 1
  • →
  • Reply
  • Thread
  • Reply
  • Thread
  • Reply
  • Parent
  • Thread
  • Expand
  • Reply
  • Thread
  • Expand
  • Reply
  • Parent
  • Thread
  • Expand
  • Reply
  • Thread
  • Reply
  • Thread
  • Reply
  • Parent
  • Thread
  • Expand
  • Reply
  • Thread
  • Reply
  • Thread
  • Reply
  • Thread
  • Reply
  • Thread

Рак - это очень выгодная болячка для медиков и для фармкомпаний. Это уже скоро будет самым крупным бизнесом на Земле.

И не нужно гнать про редкость рака.
И засуньте в жопу инвесторов. Им не место в здравоохранении.

  • Reply
  • Thread
  • Expand
  • Reply
  • Parent
  • Thread

Имхо, проблема в изменении морально-этических установок общества. Людям буквально навязана сверхценность их ничтожной жизни. Во-времена древнего Рима вполне регулярной была децимация (казнь каждого десятого произвольно выбранного из плохо проявившего себя подразделения) - и ничего, не шуршали. Плодились, размножались, вполне успешную цивилизацию создали.

По этой же причине и нынешний тотальный ковид-психоз по поводу достаточно заурядной сезонной инфекции оказался возможен.

Искать лечения против болезней, даже достаточно редких, в рамках общества необходимо. А вот лечить надо только то, по поводу чего достаточно понятны как механизмы возникновения и протекания заболевания, так и излечения. Оправдано существование таких подразделов медицины, как хирургия, травмотология, стоматология, офтальмология и некоторые другие. А вот большая часть того, чем занимаются терапия, сейчас, как и всегда больше на шаманство было похоже.

Если в результате дорогой проверки двойным слепым методом выясняется, что в результате приема лекарства положительная динамика заболевания случилась в контрольной группе в 20% случаев, в то время как в получавшей плацебо - в 10% случаев, то лекарство с большой вероятностью могут одобрить (порой, несмотря на побочку). А ведь это говорит о том, что в первопричинах понимания нет. Лечат не человека, и даже не болезнь, а лишь какие то видимые симптомы. Но поскольку "ценность человеческой жизни" и пр. лабуда, поскольку какое то лечение надо обязательно хотя бы обозначить, происходит весьма массовый медицинский обман, довольно стремительно из исключения превращающийся в правило. С другой стороны почти нигде не юридически позволена эвтаназия даже безнадежных (а ведь право на смерть должно бть священным, как неотъемлемая часть права на жизнь!), не говоря о том, что много где даже произнесение слова "суицид" - криминальный поступок. Дисбаланс общественной психопатии по поводу жизни и смерти в сторону всяких эпатажей (типа, "слезинки ребенка") приводит ко многим дисбалансам в охране здоровья и другим нездоровым общественным проявлениям.

Edited at 2020-05-26 02:47 pm (UTC)

Как они побеждают онкологию и сколько стоят?

25.10.2018 в 13:19, просмотров: 11684

Каждый год почти 10 миллио­нов человек в мире получают онкодиагноз. В России рак обнаруживают ежегодно у 27 тысяч пациентов. Смертность от него находится на втором месте, уступая лишь сердечно-сосудистым заболеваниям. Победить болезнь сейчас пытаются ученые всего мира. И у них это постепенно получается. В октябре 2018 года Нобелевскую премию по медицине дали Джеймсу Эллисону из США и Тасуку Хондзё из Японии за новый метод лечения рака.


Заведующий научным отделом онкоиммунологии Национального медицинского исследовательского центра онкологии им. Н. Н. Петрова Ирина БАЛДУЕВА рассказала, как работает новое лечение и когда нам удастся вылечить рак.

В норме наша иммунная система постоянно отслеживает, вовремя отлавливает и уничтожает раковые клетки. Но бывает, что иммунитет перестает видеть, распознавать их и, соответственно, бороться с ними. В итоге развивается болезнь. Один из способов лечения — химиотерапия — может убить далеко не все опухолевые клетки. Некоторые выживают и дают рост новой опухоли. Иммуноонкологические препараты (за их изобретение в этом году и дали Нобелевскую премию. — Ред.) способны заставить иммунные клетки организма увидеть опухоль и убить ее. Эти препараты связываются со специальными белками (CTLA-4 и PD-1. — Ред.) на поверхности клеток иммунной системы (Т-лимфоцитов. — Ред.), на раковой клетке и растормаживают противоопухолевый иммунный ответ. Он запускается, лимфоциты замечают раковые клетки и разрушают их.

Это настоящий прорыв в онкологии и иммунологии, это будущее. Какие виды рака можно лечить с помощью новой терапии? Если в опухоли есть определенные маркеры, то эти препараты можно назначать вне зависимости от расположения рака. Но если этих маркеров нет, то иммунная терапия не поможет. Представьте, что рак — это кубик Рубика. Так вот, новые препараты умеют блокировать, предположим, только синие квадратики. Если они в кубике Рубика есть, то опухоль можно победить. Но сейчас разрабатываются препараты, которые направлены и на другие квадратики — красные, желтые, зеленые. Как только мы научимся блокировать все части нашего воображаемого кубика Рубика, то научимся лечить и все виды рака.

СЛУЧАЙНОЕ ОТКРЫТИЕ

Открытие было сделано больше 20 лет назад. В медицине, биологии не бывает такого: сегодня открыл, а завтра уже получил Нобелевскую премию. Все лауреаты работают много лет, это длинный путь.

Что касается данного открытия, то оно было сделано очень интересным образом. [Ученые] изучали препарат для лечения аутоиммунных заболеваний — то есть агрессии иммунитета на ткани и клетки собственного организма. Все новые лекарства в обязательном порядке тестируют на аутогенность; должно быть доказано, что они не вызывают опухолевый рост. Так вот, препарат, о котором я вам рассказываю, подвергли такому же испытанию. Его давали лабораторным животным с различными видами опухоли. И оказалось, что лекарство разрушало их! Это был невероятный удивительный побочный эффект! Как получилось, что препарат, направленный на то, чтобы затормозить аутоиммунные реакции, убил опухоль? Ученые стали выяснять это и в процессе сделали открытие белков CTLA-4 и PD-1. На основании этого появились и иммуноонкологические препараты.


ЧУДО-ТАБЛЕТКИ НЕТ

Сейчас врачи-онкологи получили целый арсенал лекарственных средств. Они позволяют контролировать опухолевый рост и излечивать пациентов, которые до недавнего времени считались безнадежными. При этом надо понимать, что одной чудо-таблетки, которая раз и навсегда победит любой рак, нет. Ведь опухоль очень многолика, ее клетки находятся в разных фазах цикла: одни отдыхают, другие делятся, в-треть­их происходят какие-то мутации.

Поэтому необходимо выстраивать индивидуальный подход к каждому пациенту. Если опухоль быстро растет, нужны химиопрепараты, которые будут ее разрушать. Таргетная терапия направлена на определенные белки, влияю­щие на рост и распространение опухоли.

Контроль за раковыми клетками, которые остались после применения химиопрепаратов — это, конечно, иммунная терапия.

Сейчас идут исследования в области генной терапии. Ее суть заключается в том, что у пациента забирают его собственные Т-клетки (они составляют часть иммунной системы. — Ред.), помещают в них гены, которые способны распознать злокачественные клетки и разрушить их, и вводят их обратно пациенту. Такое лечение может помочь больным лейкозом, которые нечувствительны к трансплантации костного мозга, к химиопрепратам и иммунной терапии. Такие лекарства уже есть за рубежом, они используются (предполагается, что в США курс генной терапии будет стоит около 300 тысяч долларов. Это примерно 19,7 миллионов рублей. — Ред.). Мы тоже разрабатываем похожий препарат. Одно его введение может излечить пациента! Я уверена, за это (исследования в области генной терапии при лечении рака. — Ред.) тоже непременно будет вручена Нобелевская премия.

ПОБОЧНЫЕ ЭФФЕКТЫ

У химиотерапии есть побочные эффекты. Например, тошнота, рвота, проблемы с пищеварением и так далее. Они могут длиться около 10 дней, а потом — пройти. К сожалению, побочные эффекты при применении иммуноонкологических препаратов более длительные. И мы их только учимся лечить. Иммунная система начинает возмущаться и атаковать собственные клетки. В результате возникают очень серьезные аутоиммунные болезни. Например, воспалительные заболевания кишечника, надпочечников, воспаление щитовидной железы. Не исключено, что в результате такого лечения рак не пройдет, но к нему добавится, например, язвенный колит или болезнь Крона. Вот такая непростая история. Иммунная терапия — это не волшебная таблетка, которую выпил и ты здоров. Но онкологи сейчас учатся обращаться с этими препаратами и справляться с побочными эффектами.


МИЛЛИОНЫ НА ЛЕЧЕНИЕ

Многие иммуноонкологические препараты уже зарегистрированы в России. Например, ипилимумаб, ниволумаб. Последний используется для профилактики прогрессирования рака. Например, пациента прооперировали, но есть высокий риск дальнейшего распространения заболевания.

К сожалению, все эти препараты пока очень дорогие. Например, некоторое время назад стоимость ипилимумаба — для лечения необходимо четыре введения этого препарата — достигала четырех миллионов рублей. Но сейчас ипилимумаб стоит значительно меньше. Здесь работает простое правило: чем больше препарат используется пациентами, тем он становится дешевле. Кроме того, Министерство здравоохранения Российской Федерации закупает некоторые препараты, и пациенты получают их.

На первой-второй стадии рака можно обойтись более дешевыми способами лечения, но, например, на третьей (стадия, при которой опухоль уже появилась в близлежащих тканях, но ее нет в других частях тела. — Ред.) или четвертой стадии (опухоль распространилась в отдаленные от места первичного поражения органы тела. — Ред.) — финансовые затраты уже очень серьезные, а лечение болезни требует очень больших усилий. Поэтому мы сейчас постепенно возвращается к тому, что надо проводить регулярные профосмотры и выявлять заболевание на ранних стадиях. К сожалению, рак сейчас очень помолодел, например, к нам приходят молодые 23-летние девушки с раком молочной железы. Но и лечение прогрессирует. Рак сейчас — это хроническое заболевание, которое требует постоянного контроля. Но не надо к нему относиться как к приговору. Я уверена, мы уже на пути к его излечению.

Новые прорывы обязательно будут, долго ждать не придется. Речь идет не о 20–30 годах, а о гораздо меньшем времени.

Читайте также: