Экспериментальное лечение рака беларусь

БЛОГ НЕ БЛОГЕРА

Когда человек сталкивается с таким страшным заболеванием как РАК, его охватывает паника, отчаяние и страх. Но когда такая беда стучится в ваши двери, жизненно необходимо собрать всю волю в кулак и как можно быстрее начать лечение. Вот тут чаще всего и наступает самый сложный выбор. Выбор, где пройти обследование и получить качественную медицинскую помощь.

Первое что нужно усвоить, что РАК это не приговор.

За последние десятилетия медицина произвела настоящий прорыв в области изучения онкологических заболеваний. Разработаны десятки новейших методов лечения благодаря которым в очень и очень многих случаях удается победить страшную и коварную болезнь.

Я пишу эти строки, так как нашей семье пришлось пройти через все ужасы, связанные с онкологическим диагнозом. Год назад, когда ничего не предвещало беды, у моей супруги обнаружили лимфому. Это онкологическое заболевание кроветворной системы, отличающееся от других видов РАКа особо быстрым течением в результате чего, всего за месяц от появления первых симптомов болезнь перешла в 4 стадию.

То, что нам пришлось пережить, рассказать просто невозможно. Было и отчаяние, и истерики, и слезы. У нас было все, кроме времени, и решение принимать пришлось очень быстро. Как вы прекрасно понимаете, медлить в такой ситуации просто нельзя, а совершить ошибку категорически недопустимо

Отчасти, нам повезло. Еще до получения результатов биопсии и постановки окончательного диагноза было ясно, что это рак. Мы, как и многие кто сталкивается с данной болезнью, принялись изучать варианты лечения, а так же страны в котором его можно провести с максимальным эффектом. Мы прошли через все. Обзванивали клиники Израиля, США, Германии, отправляли им все документы, консультировались с ведущими специалистами западных стран, но в результате приняли решение проходить лечение в Беларуси

Многие незаслуженно считают, что медицина в Беларуси значительно уступает западным аналогам в тех же штатах или Израиле. Главное что я могу с уверенностью сказать, что это совершенно не так. Как бы удивительно это не звучало, но за год безвылазного пребывания в больнице вместе с женой, я увидел десятки, и даже сотни пациентов из самых разных стран мира.

В память очень запал один случай. Когда мы только проходили обследования, мы познакомились с одной парой из Израиля. Они привезли на лечение своего брата. Брат страдал четвертой стадией рака, передвигался на кресле каталке и вид у него был практически обреченным. Оказалось, что его лечили в лучших клиниках Израиля, и спустя год безрезультатных манипуляций просто отказались от пациента в силу того что уже ничего не могли сделать.

Какого же было наше удивление, когда 4 месяца спустя мы встретили этого пациента. Удивительно, но он вполне нормально передвигался на своих двоих и выглядел несоизмеримо лучше, чем в день нашего знакомства. Поздоровались, разговорились. Оказывается, ему успели сделать 4 операции, три курса химиотерапии и он пошел на поправку.

Все дело в том, что в Беларуси применен очень интересный подход. Тут созданы Республиканские центры по разным видам заболеваний, в которых удалось собрать лучших медиков со всей Беларуси, установить новейшее, самое современное оборудование и создать, таким образом, все условия для успешного лечения практически любых заболеваний.

Мы проходили лечение в РНПЦ Онкологии и Радиологии им Александрова. Центр этот создавался с той целью, что бы граждане республики могли получить качественное лечение онкологических заболеваний на высочайшем мировом уровне, не прибегая при этом необходимостью выезжать для этого за рубеж. И властям Беларуси это с успехом удалось.

Взять, например такой интересный факт. На международном форуме онкологов, Беларусь заняла 2-е место в МИРЕ ! по результатам лечения онкологических больных с различными видами рака головного мозга, уступив при этом только Швейцарии.

При столь высоком уровне медицинских услуг, лечение в РНПЦ им Александрова вполне бюджетное. Приведу пример

Лечение по нашему протоколу с учетом всех лекарств и других сопутствующих расходов,

в клинике США стоило бы от 640 000$, в Израиле от 450 000$ а в Беларуси всего 80 000$

Как видите, разница в ценах колоссальна. И это при том, что лечение во всех трех странах совершенно идентичное, одними и теми же лекарствами и препаратами. В этом мы убедились, отправив запрос на лечение и получив подробный ответ из обеих стран с полным перечнем всех препаратов и процедур.

К счастью, нам повезло и супругу лечили практически бесплатно. Во первых, имея ВНЖ она приравнена в правах с гражданами Беларуси, а для них лечение бесплатное. Во вторых, нас включили в научную программу по изучению редких видов лимфом, благодаря чему удалось сэкономить еще немного.

Но как бы то ни было, расходы, конечно же, все равно были, и остаются по сей день. Об этом я уже много раз писал и рассказывал. Что бы ни повторяться, скажу, что за все время лечения у нас ушло около 30 000$. Сюда входит все, начиная от вынужденной аренды квартиры рядом с больницей, заканчивая приобретение специальной еды для онкологических больных, в те моменты, когда в ходе лечения Юля просто не могла питаться обычными продуктами.

В общем, думаю пора заканчивать. В завершении хочу сказать следующее.

Если вдруг в вашей жизни приключилась такая беда как онкологическое заболевание, при рассмотрении вариантов и места лечения, помимо Израиля и США, посмотрите вариант лечения в Беларуси. Мы на собственном опыте убедились, что тут есть действительно все условия для качественного лечения, есть великолепные врачи и все необходимое оборудование самого высочайшего уровня.

Возможно, кому то из вас будет полезна информация, что я рассказал. Если останутся, какие либо вопросы, не стесняйтесь задавать их в комментариях или в личку. Я с удовольствием постараюсь ответить всем.

Для желающих поддержать нас материально, реквизиты:

Яндекс деньги
41001430699439

Веб Мани
Z249839660974
R132143355915

Как известно, мировая статистика онкологических заболеваний ежегодно прогрессирует. В лечении злокачественных опухолей нуждаются практически 30% населения земного шара, но, как известно, в Европе, США и др. странах цены на лечение рака крайне высокие и для 80% больных являются заоблачными. Белорусские онко центры предлагают высоко профессиональные услуги в сфере лечения онкологических заболеваний за приемлемые деньги.

• главные специалисты Беларуси в сфере онкологии и радиационной медицины
• возможность предварительно обсудить Вашу проблему с докторами по телефону (бесплатно!)
• Вы попадаете напрямую к нужному специалисту, без очередей и других задержек

Методы лечения онкологических заболеваний в Минске

Специалисты в Белоруссии владеют всеми необходимыми навыками и богатым опытом, в диагностике и лечении с онкологическими заболеваниями:

комплексные и локализированные методы лечения.

Лечение иностранных пациентов

В год более 18 тысяч онкологических больных в Белоруссии получают точную диагностику и компетентное лечение в онкологических клиниках Минска. Более 1 000 пациентов приезжают на лечение из за рубежа. География пациентов очень широка: Россия (Москва, Санкт-Петербург, Калининград, Екатеринбург, Нижний Новгород, Омск, Новосибирск и другие города), Украина (все области), Казахстан(Петропавловск, Астана, Караганда), Молдова, Таджикистан, Судан, Саудовская Аравия.

Диагностика и лечение рака на разных стадиях

Более 60% опухолей в Белоруссии диагностируются на 1-2 стадиях и поддаются лечению. Самыми распространёнными онкологическими заболеваниями являются рак предстательной железы, пищевода, ободочной кишки и кожи.Дальше идут почки, тело матки и др. В диаграмме ниже можно проследить количество выявляемых злокачественных опухолей на тех или иных стадиях.

Ниже приведена статистика, обозначающая прирост случаев злокачественных новообразований в период с 2003 по 2012 год.

1 стадия рака – пятилетняя выживаемость около 93%. 2 стадия рака – пятилетняя выживаемость около 75%. 3 стадия рака – пятилетняя выживаемость около 55%. 4 стадия рака – пятилетняя выживаемость около 13%. Стоит пояснить, что выживаемостью считается 5-ти летний период после прохождения лечения.

Средняя стоимость лечения онкологических заболеваний в таких странах как Германия и Израиль обойдётся в районе 30.000-65.000 тыс. долларов. В Белоруссии комплексные программы по диагностике и лечению различных раковых опухолей будет стоить значительно меньше в среднем 5.000-10.000$.

Нужно понимать, что окончательная стоимость будет зависеть от множества переменных, как то - возраст пациента, степень заболевания, распространенность метастазов, необходимость дополнительных обследований, необходимость подключения дополнительных бригад специалистов при наличии у пациента сопутствующих заболеваний (напр. кардиологических, легочных) и других факторов.

Мы готовы дать консультацию по Вашей проблеме дистанционно, по предоставленных медицинским документам. Кроме того, мы готовы сделать это максимально быстро - в течении 1-2 дней, т.к. понимаем всю серьезность Вашей ситуации. Для этого есть основное требование:

Инструкцию по пересылке данных МРТ с диска можно найти здесь

— Пётр Михайлович, не могли бы вы рассказать, в чём заключается суть вашего метода?

— Есть вирусы, которые могут подавлять рак. Они обладают онколитическими свойствами. И они безвредны для здоровья человека. Этот способ лечения практически не даёт побочных эффектов. Возможно только кратковременное повышение температуры, что является положительным признаком, говорящим о том, что вирус в организме прижился и оказывает реакцию. Это легко снимается обычными жаропонижающими средствами.

— Когда метод станет широко применяться в практической медицине?

— Сейчас основная наша задача — сертифицировать те препараты, которые у нас есть. Эта работа поддерживается Минздравом и Минобрнауки. У нас есть несколько грантов, по которым мы испытываем эти препараты. Мы делаем новые варианты онколитических вирусов с усиленными свойствами. Скоро должны начаться доклинические испытания в институте имени Смородинцева в Санкт-Петербурге. Мы уже передали туда препараты. Врачи говорят, что на испытания уйдёт месяцев пять-шесть. Учитывая ситуацию с коронавирусом, я думаю, что в начале 2021 года испытания могут быть закончены и тогда мы уже сможем договариваться с клиниками о проведении клинических испытаний.

— Что собой представляет препарат, который должен пройти испытания?

— Препарат — это живой вирус, который выращивается на культурах клеток. Это лекарство нового типа, которого не нужно много. Важно, чтобы он попал в организме в те клетки, которые чувствительны к нему. А дальше он сам размножается. То есть лекарство само себя воспроизводит уже в том месте, где оно нужно. Это раствор, 100 млн вирусных частиц в 1 мл. Но самая большая проблема в этом лечении — это способ доставки вируса в опухоль, в случае с глиобластомой — в мозг, в ту область, где находится опухоль.

Если препарат ввести просто внутривенно, то очень небольшая часть вируса может попасть в опухоль. В кровотоке есть неспецифические факторы, которые этот вирус быстро инактивируют. Кроме того, в мозгу есть гематоэнцефалический барьер, который препятствует попаданию туда всяких нежелательных агентов, в том числе и вирусов. Поэтому вирусу очень трудно добраться до опухоли.

— Как вы смогли решить эту проблему?

Эти клетки, как торпеды, идут в очаги воспалений, где находится опухоль. Там вирус выходит из них и начинает убивать опухолевые клетки. Этот метод мы уже отработали на нескольких пациентах. Есть хорошие примеры, когда на МРТ или КТ видно, как опухоль уменьшается и исчезает. Но это происходит не у всех.

— Почему же одни и те же вирусы не справляются с одними и теми же видами опухолей?

— Дело в том, что каждый конкретный вирус нашей панели действует только на 15—20% пациентов. Остальные оказываются к вирусу устойчивы. Однако у нас есть много разных вирусов, и мы можем подобрать свой для любого пациента. Но для этого нужно иметь живые клетки пациента.

Сейчас мы разрабатываем такие тесты, которые могут по обычной биопсии быстро показать, к какому вирусу опухоль будет чувствительна. Это очень сложная работа. Возможно, в будущем специальные клинические лаборатории будут получать от пациентов все необходимые материалы и в режиме конвейера проводить тестирование, подбирать препараты и далее — лечение.

Но сейчас к нам обращаются те, кому уже никто не может помочь. Некоторые из них лечатся у нас по полгода и более. Если идёт стабилизация и видно, что опухоль не растёт, мы делаем перерыв до тех пор, пока рост не возобновится. Но есть случаи, когда рост не возобновляется. У нас есть пациент, который живёт уже четыре года, притом что шансов у него не было. Глиобластома — это смертельное заболевание, средняя продолжительность жизни с ним — 12—15 месяцев с момента постановки диагноза.

— Прежде всего должен сказать, что пока это экспериментальное лечение. Когда Макаров доложил об этом методе на совещании у президента, мне кажется, он не рассчитывал на то, что это вызовет такой резонанс. Сейчас меня буквально атакуют письмами десятки больных с просьбой помочь.

Мне кажется, что не стоило рассказывать про Заворотнюк. Я знаю, что родные Анастасии долгое время вообще не комментировали её состояние и не хотели, чтобы в прессе поднимали этот вопрос. Сам я Анастасию ни разу не видел. Ко мне обращались её близкие с просьбой о помощи. Я сказал, что мы могли бы на первом этапе протестировать её клетки.

Дело в том, что во время операции были забраны живые клетки опухоли и переданы в один из институтов, где их удалось вывести в культуру клеток, чтобы они делились в пробирке. Мы взяли их и протестировали на чувствительность к нашим онколитическим вирусам, которые мы рассматриваем как средство лечения глиобластомы. Обнаружилось, что из 30 вирусов 7—8 вполне подходящие. И на этом этапе мы остановились, потому что муж Анастасии Пётр Чернышов сказал, что сейчас ситуация более-менее спокойная, если будет крайняя необходимость, они к нам обратятся. Это всё, что касается Заворотнюк.

Но всё это мы делали и делаем в очень ограниченном масштабе. Сейчас, когда всё выплеснулось в СМИ, мы просто не справимся с таким валом пациентов.

— Можете ли вы прокомментировать связь между ЭКО и появлением глиобластомы? Есть такие исследования?

— Как я понимаю, этот вопрос опять поднят историей Заворотнюк. В данном случае у неё было ЭКО. Но это никак не говорит о том, что есть какая-то связь. Во-первых, ЭКО не так много делают и глиобластомы — это 1% всех опухолей. Глиобластома встречается не только у женщин. Я думаю, что никакой связи нет. Ведь как может воздействовать ЭКО? Повышается уровень половых гормонов. Но тех гормонов, которые достаточно физиологичные, и так всегда есть в организме. Они просто появляются в другое время и в другой дозе. И вряд ли могут оказать влияние именно на глиальные клетки, с тем чтобы они переродились.

— В мире ведутся подобные исследования по лечению глиобластомы? Что вам известно об этом?

— Мы не первые, кто проверяет вирусы на глиобластоме. Сейчас это очень горячая тема во всём мире. И разные вирусы тестируют для лечения разной онкологии во многих странах. Я знаю один случай, который начали лечить в 1996 году вирусом болезни Ньюкасла, это птичий вирус. И больной до сих пор живёт с глиобластомой. Это опубликованные данные. И есть ещё несколько случаев лечения с помощью рекомбинантных вирусов герпеса.

В прошлом году вышла нашумевшая работа о том, что 20% больных глиобластомой могут быть вылечены вакциной рекомбинантного вируса полиомиелита.

Но нейрохирурги — люди консервативные. Они ни за что не согласятся даже в порядке эксперимента проводить такие опыты на людях. Потому что они очень сильно рискуют, если будет осложнение. Поэтому мы должны дождаться доклинических испытаний, с тем чтобы потом убедить их опробовать схему с прямым введением вируса прямо в опухоль.

— А кто и когда впервые заметил действие вируса на раковые клетки?

— Ещё в начале ХХ века учёные заметили, что опухолевые клетки особенно хорошо размножают вирусы. После инфекционных вирусных заболеваний у некоторых больных при разных видах рака наблюдались ремиссии. И уже тогда возникла мысль о том, что в будущем можно будет лечить онкобольных с помощью вирусов.

В 1950-е годы в Америке проводились эксперименты по лечению рака безнадёжных больных с помощью патогенных вирусов. Считалось, что это меньшее зло по сравнению с самим раком. И тогда были получены положительные результаты. Но поскольку многие больные умирали от инфекционных заболеваний, возник очень большой резонанс. Врачи, которые начали это делать, дискредитировали всю эту область на долгие годы. Были введены дополнительные этические правила. Само упоминание о том, что вирусом можно лечить рак, стало табу.

В 1990-е годы уже стало понятно, как устроены вирусы, структура их генома. Учёные научились вносить изменения в геном вирусов, чтобы сделать их безвредными. И тогда во всём мире начался бум разработки препаратов на основе вирусов для лечения рака. Но тут новая беда. Этому стали сопротивляться фармацевтические компании. Потому что это совершенно другой способ лечения, который подрывает базу их благосостояния.

В начале 10-х годов нашего века многие небольшие компании разрабатывали препараты, которые потом проходили какие-то клинические испытания, были показаны какие-то многообещающие свойства. Но фармацевтические компании скупали эти разработки и практически прекращали деятельность этих небольших стартапов.

— Удалось ли кому-нибудь преодолеть фармацевтическое лобби и зарегистрировать препарат?

— Сейчас в мире зарегистрировано три препарата онколитических вирусов. Один препарат разрешён к использованию в США для лечения злокачественных меланом. Ещё один рекомбинантный аденовирус — в Китае, и один энтеровирус — в Латвии. Но, в общем-то, каждый из этих препаратов находит пока очень ограниченное применение, из-за того что все они действуют только на часть пациентов.

— Пётр Михайлович, а как давно вы ведёте свои исследования?

— Всю жизнь, ещё с 1970-х годов. Мне выпало такое время, когда мы вначале практически ничего не знали о вирусах. И по мере того, как мы что-то узнавали, мы вносили какой-то вклад в эту науку и сами учились. И я начинал как раз с вирусов. Потом переключился на проблему рака — фундаментальные механизмы деления клеток: как нормальная клетка превращается в рак. А потом снова вернулся в вирусологию.

Должен сказать, что и мои родители были вирусологами, они занимались противополиомиелитной кампанией. Моя мать в 1970-е годы изучала, как у детей образуются антитела к полиомиелитной вакцине, и она обнаружила, что у многих детей не образуются антитела. Оказалось, что в кишечнике у детей в это время шла бессимптомная инфекция другого безвредного энтеровируса. И он вызывал неспецифическую защиту от вируса полиомиелита. Поэтому вакцинный полиовирус не мог индуцировать антитела у этих детей. Эти безвредные вирусы были выделены из кишечника здоровых детей. И на их основе были созданы живые энтеровирусные вакцины, которые испытывались для того, чтобы предотвращать какие-то ещё неизвестные инфекции.

И вот мы решили возобновить тот подход, который был предложен моей мамой, когда используется панель энтеровирусов. Оказалось, что те больные, которые нечувствительны к одному вирусу, могут быть чувствительны к другому. Возникла идея подбора вируса под пациента. Мы разработали целую панель собственных вирусов, которые могут также обладать усиленными свойствами. Мы продолжаем эту разработку.

— Ваши вирусы могут побеждать рак. А есть вирусы, которые вызывают развитие опухоли?

— Да. Например, рак шейки матки в 95% случаев вызывается вирусом папилломы. Сейчас уже есть даже вакцины против онкогенных папилломовирусов 16—18-го серотипа, которые применяются для девочек, чтобы не заболевали раком шейки матки. Но это самый большой пример. У большинства видов рака сейчас можно полностью исключить вирусную природу.

— Вы используете естественные вирусы или конструируете их?

— У нас разные есть вирусы. Как я говорил, первая панель была выделена из кишечника здоровых детей. Это природные непатогенные вирусы, которые, кстати говоря, хорошо защищают детей от многих вирусных инфекций. Кроме того, мы делаем синтетические и рекомбинантные вирусы, когда мы вводим определённые изменения в их состав, которые усиливают их онколитические свойства.

— На планете есть ещё места, где может быть очень много вирусов, о которых мы ещё и понятия не имеем. Например, те, что живут в океанских глубинах. Как вы считаете, если вдруг кто-то возьмётся за изучение океана именно с точки зрения вирусов, там могут найтись полезные для вас?

— Да, и сейчас это тоже очень горячая тема. Когда разработали метод секвенирования геномов, ДНК, РНК, то возник соблазн: профильтровать сточные воды, океанические воды, из прудов, морей. Уже пробурили скважину в Антарктиде к древнему озеру, чтобы посмотреть, что там, выделить оттуда биологические компоненты и секвенировать их. И оказывается, что нас окружает огромное количество вирусов, которые абсолютно безвредны. И такое впечатление, что наше исходное представление о вирусах как о чём-то вредном и вызывающем только болезни неверно. Болезнетворный вирус — скорее исключение, чем правило.

Интервью с главным врачом Минского городского онкодиспансера Виктором Кондратовичем.

Минский городской клинический онкологический диспансер — одно из самых востребованных медицинских учреждений столицы. Выявляемость рака увеличивается, соответственно растет и спрос на услуги врачей-онкологов. Только поликлиника принимает порядка тысячи человек каждый день.

Два года назад, когда главврачом онкодиспансера был будущий министр здравоохранения Владимир Караник, было открыто первое здание нового радиологического корпуса, сейчас достраивается второе. В ближайших планах — новая современная поликлиника.

Сейчас масштабным процессом инфраструктурного обновления городского онкодиспансера руководит Виктор Кондратович — известный хирург, специалист по опухолям щитовидной железы.

— Много лет вы руководили Республиканским центром заболеваний щитовидной железы, выполняли в год по три сотни хирургических операций на щитовидке. Полгода назад возглавили диспансер. Теперь оперируете?

— Я почти 30 лет работал хирургом в Минском онкологическом диспансере, все этапы его современного становления прошли перед моими глазами. Когда мне было предложена должность главного врача, я не посмел отказаться, поскольку считаю, что смогу принести пользу для развития онкологической службы, которую очень хорошо знаю. И сейчас я не оперирую.

Надо отдавать себе отчет, что не сможешь усидеть на двух стульях одновременно — либо ты хирург, либо администратор. Хирургия требует тщательного отношения к себе. Если прооперировал пациента, должен перевязать, дать рекомендации, выслушать, выписать его здоровым. На это требуется очень много времени. Одним словом, я сделал для себя выбор, став администратором.

— И окунулись в атмосферу перманентной стройки, в которой диспансер находится последние годы. Что за отделение будет в только что построенном девятиэтажном здании?

— Первая половина здания радиологического корпуса открылась в конце 2017 года. Сейчас достраивается вторая часть корпуса, которую введут в строй в августе. Уже идет закупка оборудования. Туда переедут два хирургических отделения, операционный блок на пять столов будет оборудован по последнему слову техники. Таким образом, в диспансере будет 18 хирургических столов.

Для нас это очень важно, потому что последние несколько лет ежегодно мы увеличиваем количество операций на тысячу. В 2019-м было сделано 12 тысяч операций (в 2018-м — 11 тысяч).

С введением нового корпуса мы увеличиваем количество коек всего лишь на семь, и в диспансере их будет 653. Это означает, что условия пребывания пациентов будут комфортнее. Люди будут находиться в одно-двухместных палатах с санузлом, а не лежать по пять-шесть человек, как в старых корпусах, построенных в 1930-х и 1970-х годах.

Самое главное, что с введением корпуса в Минске исчезнет очередь на проведение лучевой терапии. В диспансере будет работать шесть современных линейных ускорителей, и это полностью закроет потребности жителей Минска.

Мы ждем этого, как манны небесной, потому что, поверьте, тяжело слышать от пациентов, как они ждут лечения. Пусть это и не критическое ожидание, однако надо понимать, что одно дело так говорить, когда ты здоров, другое объяснить человеку, который находится в сложном психологическом состоянии.

— Однако останется еще одна большая проблема — поликлиника в старом здании без лифта, что для многих больных тоже критично. Ее будете перестраивать?

— Построенная в 1977 году поликлиника была рассчитана на 500 посещений в смену, сейчас принимает уже 1000, в 2025 году прогнозируем 1500. Отсутствует лифт, скученность и загруженность здания очевидны, поликлиника трещит по швам. Несущая способность сооружения весьма сомнительна, поэтому принято решение о строительстве нового пятиэтажного здания.

Очень надеюсь, что с 2021 года мы приступим к строительным работам и закончим за два года. Строительство будет вестись на том месте, где теперь находится поликлиника, от которой останется лишь часть. Новый объект будет отвечать всем современным стандартам, включая наличие лифта, мини-операционных, переходов между корпусами.

На время стройки придется на некоторое время уплотниться в стационаре. У нас есть план использования одного из корпусов для нужд поликлиники.

— И от поликлиники вашей к поликлиникам нашим. Как вы оцениваете уровень онконастороженности в первичном звене медицины, где и должны выявлять рак?

— В прошлом году в столице выявили чуть больше 11 тысяч случаев рака. Я не могу сказать, что онкологическая настороженность в первичном звене улучшилась, но говорить, что стало хуже, тоже не буду. С первой и второй стадией рака выявляется 66% пациентов, остальные — с третьей и четвертой. Причем около 20% (в прошлом году 19,6%) пациентов были выявлены на третьей или четвертой стадии визуального рака (губы, языка, кожи, полости рта, прямой кишки, щитовидной и молочной желез, шейки матки).

Процент онкозапущенности не запредельный, соизмерим с показателем в Польше и Германии, а в соседних странах СНГ показатель гораздо выше.

Вместе с тем надо понимать, что существует семь раков-убийц, от которых умирает больше всего людей: раки полости рта, легкого, молочной железы, простаты, колоректальный, желудка и шейки матки. И, как видим, среди них есть визуальные раки. И это проблема.

— Получается, в год у более семисот человек визуальный рак выявили на поздней стадии, что предполагает плохой прогноз и дорогостоящее малоперспективное лечение.

— Да. Это среди прочего связано с тем, как часто пациенты обращаются к врачам. Например, далеко не каждая женщина в Минске проходит гинекологическое исследование хотя бы раз в год. Сейчас проводятся скрининги в Минске по колоректальному раку, раку шейки матки, молочной и предстательной железам. Важно не отказываться от участия в обследованиях.

Если пациент пришел с запущенной стадией рака, всегда ищут причину и принимаются меры для недопущения подобного в будущем. Конечно, нам бы хотелось большей онконастороженности от врачей первичного звена, но в онкологии, как и здравоохранении в целом, не бывает так, чтобы сегодня сказал, а завтра получил результат. Должно пройти какое-то время. Тем не менее если наши коллеги, прослушивая фонендоскопом пациента, лишний раз осмотрят кожные покровы на предмет новообразований или молочные железы, будет хорошо.

Характерно, что материальных вложений в такую профилактику онкозапущенности, особенно визуального рака, не требуется, а вот на лечение поздних стадий необходимы огромные средства. Если врача обучим и заставим четко выполнять свои обязанности по осмотрам, выслушиванию жалоб пациентов и анализированию их на предмет возможного онкологического заболевания, это предотвратит запущенный случай.

— Насколько государственная медицина, ее первичное звено в состоянии справиться с профилактикой?

— А почему нет? Чем отличается по диагностическим возможностям районная поликлиника от нашей? У нас на учете 76 тысяч онкобольных, которые требуют специального алгоритма обследования. В районной количество пациентов не больше, но среди них значительная часть относительно здоровых людей, во всяком случае без онкологических проблем. В чем сложность в городской поликлинике сделать УЗИ? У нас люди работают с интересом и прекрасно справляются с функционалом. Хотя, за исключением выполняющих сложные операции хирургов, зарабатывают не больше, чем терапевты в районной поликлинике.

Важно, чтобы к нам направляли пациентов с четкими рекомендациями. Я бы рекомендовал людям просить предоставить документ после любой процедуры или консультации врача. Мне приходилось сталкиваться с ситуациями, когда люди передают назначения на словах. Это неправильно. Обязанность врача — предоставить в письменном виде свое заключение и направление на обследование.

— В каждой поликлинике должен быть определенный регистр пациентов с предопухолевыми заболеваниями. При контрольном осмотре делаются дополнительные исследования. Самое главное — своевременная санация. Если у человека при колоноскопии обнаруживаются полипы толстой кишки, их необходимо удалить, чтобы они не переродились в злокачественную опухоль. Очаговая мастопатия у женщин также в некоторых случаях оперируется. При этом не любая доброкачественная опухоль превращается в злокачественную, однако, например, потенциальная опасность полипа становится известна после удаления и проведения морфологического исследования.

Врачи знают, как могут себя повести предопухолевые заболевания, важно их вовремя выявлять. Не стоит забывать, что даже машина требует техобслуживания, человек тем более. Рак действительно может тихо сидеть долго в некоторых отделах желудка, почке, поджелудочной железе.

Тем не менее существует определенный алгоритм обследования на предмет профилактики и раннего выявления рака. Если говорить в общем, то мужчинам старше 50 лет необходимо проверять уровень ПСА, то есть проверять предстательную железу. Мужчинам и женщинам после 50 лет надо периодически (раз в пять лет) делать колоноскопию, проходить УЗИ брюшной полости, проверять щитовидную железу. Надо осматривать кожу на предмет появления новых и роста старых родинок и других кожных образований. Женщинам с 50 лет в обязательном порядке надо делать маммографию раз в два года, посещать гинеколога и сдавать мазки на цитологию. По показаниям надо сдавать онкомаркеры. При этом надо понимать, что не существует списка онкомаркеров, которые можно сделать и знать, что у вас нет рака. Есть проблема наследственного рака, где маркеры также используются.

— Верно ли, что из 100 женщин с некоторыми мутациями, например, такими как BRCA1 и BRCA2, развитие заболевания можно ожидать у 90? Женщинам старше 40 лет с высоким риском заболеть раком молочной железы в некоторых странах предлагают удалить железы или их ткань и поставить протезы. У нас это делается?

— Да, ежегодно в Минском онкологическом диспансере проводится пять-шесть операций по профилактическому удалению молочных желез у женщин с опухолевой патологией железы с наследственной предрасположенностью к раку груди. Подобные операции делают также в РНПЦ онкологии и радиологии имени Александрова. Операции проводятся по четким показаниям соответственно протоколу лечения онкологических заболеваний.

— Фактически у нас делают операции, которую перенесла актриса Анджелина Джоли?

— Да. Также мы умеем профилактировать рак щитовидной железы. На территории бывшего СССР это делается только у нас и в развитых странах. Один из видов рака — медуллярный рак щитовидной железы — в 20% имеет наследственный характер. Существуют специфические маркеры, которые позволяют определить носительство гена. Если такой ген есть, это означает, что человек завтра либо через 10 лет заболеет раком щитовидной железы. В таких случаях показано профилактическое удаление щитовидной железы.

За прошедшие два года мы сделали девять таких операций, в том числе пятерым детям в возрасте от четырех до 15 лет. У четверых прооперированных мы нашли медуллярный рак на начальной стадии, а у двоих — предвестники его развития.

И эту работу мы продолжим — будем выявлять семейный рак и предлагать профилактическое хирургическое лечение.

После операции люди будут осуществлять заместительную гормонотерапию и не заболеют раком щитовидной железы.

— Это очень впечатляет. А как обстоят дела с химиотерапевтическим лечением? Есть случаи, когда больные покупают за рубежом (если в Минске их нет) импортные оригинальные препараты для химиотерапии за свой счет, потому что государство предоставляет за счет бюджета только отечественные дженерики. Разве у человека не должно быть права выбора?

— У нас вся химиотерапия предоставляется за счет бюджета. При некоторых видах рака лекарства используются не только белорусского и российского производства. Кто бы что ни говорил, смертность от рака в Минске при росте заболеваемости уменьшается при существующих схемах лечения, когда большинство пациентов лечатся препаратами белорусского производства.

Так, в 2019 году заболели раком около 11 тысяч пациентов, умерли от онкологических заболеваний около 3500, в 2018-м — 11 172 и 3500, в 2014-м — 9862 и 3432 соответственно.

Уменьшается доля пациентов, умерших в течение года после диагностирования рака. Так, в 2019 году она составила 18,7%, в 2018-м — 19,4%, в 2014-м — 21,6%, а в 2000-м — 36,9%. При этом пятилетняя выживаемость растет, доля больных раком, которые после обнаружения заболевания живут пять и более лет, составила в 2019 году 56,6%, в 2018-м — 55,9%, в 2014-м — 51,1%, в 2000-м — 41,8%.

Когда люди не доверяют отечественным производителям, это очень плохо. Это признание в том, что они сами плохо делают свою работу. Кроме того, если кто-то хочет купить импортные препараты для химиотерапии, то стандартный курс лечения рака молочной груди, который проводится раз в три месяца, стоит в пределах 400 рублей. Это не запредельная цена для жителей Минска. Ну а если в Беларуси нет каких-то импортных препаратов, это вопрос к аптечной сети. По настоянию пациента мы можем только выписать рецепт для приобретения препарата за рубежом.

— Часто больные раком отказываются от лечения?

Среди таких людей есть пациенты на разных стадиях рака, те, кто лечится с применением нетрадиционной медицины. Отмечу, что отказники будут всегда, и они есть в любой стране.

На мой взгляд, отказываться от лечения неразумно, но это выбор пациента. Мы не вправе его осуждать, потому что больной человек на происходящее смотрит не так, как здоровый. Кто-то отказывается, а кто-то лечится, пока может. Например, здоровому может казаться бессмысленным лишний месяц жизни, а для больного месяц — колоссальный срок. Он верит в эти 30 дней, думая, что вдруг за это время появятся препараты, которые подарят ему еще месяц, а может, год.

— Давайте поговорим о паллиативе для взрослых. Летом открылось еще одно здание хосписа в Минске, увеличив количество мест на треть. Как вы оцениваете уровень оказания паллиативной помощи в Минске?

— В Минске этот уровень достойный. У нас нет отказов в предоставлении услуг хосписа, а ведь 10 лет назад перевести пациента под опеку хосписа было очень трудно. Сейчас мы это делаем при необходимости за сутки-двое.

Мы планируем создать при Минском онкологическом диспансере паллиативное отделение на 30 коек в еще одном корпусе, который построит город. Думается, было бы правильно, чтобы и онкологи оказывали помощь пациентам в терминальной стадии рака.

Нам важно создать условия, при которых люди будут уходить в мире и согласии. При этом отмечу, что в хоспис людей кладут также для поддержки, восстановления сил, например, когда человек не может из-за своего состояния принимать назначенную химиотерапию.

— Еще одна больная тема — обезболивание. Среднее потребление наркотических средств для обезболивания паллиативных больных в Беларуси за 10 лет выросло в 2,5 раза со 156 условных доз на 1 млн человек в сутки до 456 условных доз. Однако мировым лидером по обезболиванию считается Германия, где этот показатель составляет более 19 тысяч доз. Следом идет Австрия — более 16 тысяч доз, показатель Франции — 6,7 тысячи. Что с нами не так и как это изменить?

— Я не готов обсуждать статистику по использованию наркотических препаратов, но хочу сказать, что если человеку болит, значит, его нужно обезболить. Не поможет один препарат, поможет другой. В конце концов, пациента можно ввести в состояние медикаментозного сна, и тогда больно точно не будет.

Опыт моей работы показывает, что раковые больные погибают не от боли, я мало видел пациентов, которые умирали от болевого синдрома. Боль есть, но она бывает разной степени. И к необходимости назначать наркотики еще надо подойти. За наркотиками надо строго смотреть, наркотизация — большая проблема.

К больному домой днем приходит медсестра, если его надо колоть. Многие используют обезболивающие пластыри. Ночью в случае необходимости вызывают бригаду скорой помощи, которая при наличии специального назначения обезболивает больного наркотическими веществами. Если боль не купируется, не помогает введение препарата на дому, пациента можно завезти в стационар. Важно также узнать причину боли и снять ее.

Теперь уже не считается, что сначала надо потерпеть. Однако вариант, что уже человека посадили на наркотики, и он их требует, тоже не исключается.