В америке рак нашли

За полтора года четыре прогрессивных лидера Латинской Америки и их соотечественники испытали шок от поставленного врачами диагноза — онкология. Фернандо Луго, Луис Инасио Лула да Силва, Уго Чавес, и недавно Кристина Фернандес де Киршнер. Президенты Парагвая, Бразилии, Венесуэлы и Аргентины подозрительно одновременно были поставлены на грань выживания.

Чавес сразу предупредил, что эти болезни могут быть "новым оружием империи по устранению неугодных лидеров". Возможно, но как ни странно, результат оказался обратным. Все политики не только не выключились из жизни и отошли от обязанностей, но резко повысили свой рейтинг и сплотили вокруг сторонников.

Первому в августе 2010 года диагноз — лимфома Ходжинка (опухолевое заболевание лимфатической системы) поставили 60-летнему парагвайскому президенту Фернандо Луго. После прохождения шести сеансов химиотерапии в Сан-Паулу и Асунсьоне врачи сообщили, что опухоль ликвидирована. "Епископ бедных" был избран в 2008 году с мандатом на пять лет. Он сложил с себя церковный сан и стал вторым в истории страны левым президентом.

66-летнему экс-президенту Бразилии Луису Инасио Лула да Силва диагноз "рак гортани" был поставлен в октябре 2011 года, через девять месяцев после передачи власти соратнице Дилме Руссеф. Врачи не стали оперировать Лулу, сославшись на то, что в результате он может навсегда потерять голос — чрезвычайно важное для политика коммуникативное средство.

Они же утверждают, что после нескольких сеансов химиотерапии раковая опухоль у экс-президента, имеющего твердое намерение вернуться в большую политику, сократилась на 75 процентов. Находившийся у власти с 2003 по 2010 годы Лула в разы сократил бедность в стране, объединил Латинскую Америку и вывел Бразилию в число крупнейших мировых экономик.

57-летний венесуэльский президент Уго Чавес начал лечение от рака в конце июня 2011 года. До сих пор нет официальных данных, о каком типе онкологии идет речь. Известно, что он был прооперирован в Гаване 20 июля. После четырех раундов химиотерапии ряд медицинских тестов подтвердили положительную динамику. Чавес находится у власти с 1999 года и в октябре 2012 намерен баллотироваться на третий срок.

И, наконец, в конце декабря СМИ сообщили, что 58-летняя президент Аргентины Кристина Киршнер подвергнется хирургической операции в начале января 2011 по поводу рака щитовидной железы. По данным обследования, метастазы не наблюдаются, и прогноз на излечение вполне благоприятный. Киршнер была переизбрана на второй срок в декабре 2011 и занимает твердую антиамериканскую позицию.

Первым заподозрил неладное Уго Чавес. "Я далек от мании преследования, но факт остается фактом — убийство как способ устранения неугодных политиков всегда практиковался империей (США). У меня нет доказательств, и тем не менее, очевидно, что с прогрессивными политиками в Латинской Америке происходит что-то странное", — заметил Чавес.

Он прав, Фиделя Кастро пытались убить десятками способов. Венесуэльский писатель Луис Брито Гарсия насчитал более чем 900 покушений, организованных ЦРУ на кубинского лидера. Но Латинская Америка дружит сегодня не только против США, но и против Израиля, признав практически "всем составом" независимость Палестины, поэтому в деле можно искать след не только ЦРУ, но и Моссада. Странно так же и то, что о болезни Чавеса, и о типе онкологии (рак простаты) первым сообщил "источник в ЦРУ" через газету, существующую на деньги Госдепартамента — Nuevo Herald.

Является ли рак побочным эффектом нового оружия спецслужб? А может это просто совпадение, которое удачно вписывается в "модус вивенди" агонизирующего североамериканского гиганта? Для конспирологической теории существует несколько предпосылок. Во-первых, просматривается цель — помешать развитию южноамериканского социализма. Во-вторых, методы работы отработаны, а наиболее неудачные обсуждал весь мир. И, в-третьих, существует солидная научная база, изобретающая все новые виды биологического, химического и электронного оружия, испытываемого в локальных войнах.

Заметим, что болезнь настигла только тех, чей политический курс противоречит доминирующей позиции США. Затем вспомним "неудачи". Прежде всего, странную смерть в 2004 году бывшего президента Палестины (ООП) Ясира Арафата, который страдал… лейкемией. По заключению французских экспертов он "скончался от обширного кровоизлияния в мозг, вызванного расстройством системы кровоснабжения, которое спровоцировала, в свою очередь, неустановленная инфекция". В крови больного было низкое содержание тромбоцитов и высокое содержание лейкоцитов. Подобные симптомы могут быть признаками различных заболеваний, включая рак, воспаление легких и некоторые болезни крови.

Затем таинственное убийство Александра Литвиненко, умершего в Лондоне в 2006 году в результате отравления химическим высокорадиоактивным полонием-210. Какие спецслужбы здесь сработали, неизвестно, но умер он от мгновенно прогрессирующей формы рака, поразившей жизненно важные органы. Другой типичный случай — это отравление бывшего украинского президента Виктора Ющенко диоксином высокой чистоты, который был произведен в лаборатории, но не в российской. Кстати, этот яд вызывает рак носовых и дыхательных путей.

Также надо отметить, что во время вторжения в Ирак и Афганистан США протестировали ряд новых видов оружия. Например, микроволновые пушки, которые действуют по принципу обычной микроволновой печки, только ее волны направлены в виде узкого луча, и дальность их действия намного больше. Кроме онкологического эффекта микроволны имеют и другой, не менее страшный. Они нагревают воду, содержащуюся в клетках кожи и межклеточном пространстве. Это не может убить человека, но причиняет невыносимую боль, похожую по ощущениям на ожог. Симптомы, очень схожие с симптомами инфаркта, от которого внезапно скончался накануне выдвижения на пост президента Нестор Киршнер.

Не лишне также привести разоблачения WikiLeaks о том, что ЦРУ попросило в 2008 году свое посольство в Парагвае (Фернандо Луго!), собрать все биометрические данные, в том числе ДНК на всех четырех кандидатов в президенты. Зная код ДНК, можно легко разработать онкоген для каждого конкретного человека. А если предположить, что такие данные были получены и накануне выборов в Бразилии, тогда и раковое заболевание Дилмы Руссеф, перенесенное в 2009 году, вполне вписывается в данную теорию.

В условиях снижения своего влияния на Латинскую Америку США, возможно, нашли способ, как гораздо удобнее, дешевле и без обвинений в суде избавиться от неугодных "партнеров". В течение определенного времени воздействие альфа-излучения, электромагнитных волн или химических веществ формирует появление и развитие онкологических заболеваний. Используя накопленный опыт, ЦРУ испытало новые виды оружия на прогрессивных лидерах и революционерах в Латинской Америке.

США экономически терпит крах, ничем не отличающийся от греческого, и остается на плаву только благодаря тому, что может запустить печатный станок для перекредитования своей экономики. Но Госдепартамент уже не может позволить себе господствовать везде с помощью военной силы, на поддержание которой требуются баснословные деньги. Следовательно, вполне логично допустить, что найдены новые быстрые и недорогие методы эффективного уничтожения противников. Наиболее важным достоинством этих методов является то, что они не оставляют следов, замаскированы под онкологию или инфаркт и устраняют возможность разоблачения и прямой ответственности.

Встройте "Правду.Ру" в свой информационный поток, если хотите получать оперативные комментарии и новости:

Подпишитесь на наш канал в Яндекс.Дзен или в Яндекс.Чат

Добавьте "Правду.Ру" в свои источники в Яндекс.Новости или News.Google

Также будем рады вам в наших сообществах во ВКонтакте, Фейсбуке, Твиттере, Одноклассниках.

— Хотелось с вами, как с человеком, который за время распространения COVID в США — и главным образом в Нью-Йорке, в своём Facebook написавшим буквально книгу про то, как Нью-Йорк переживал COVID, поговорить про то, как это было. Как это началось?

— Для меня это, наверное, началось с тех же самых социальных сетей, где вдруг неожиданно в январе начали обсуждать этот странный вирус. Что происходит в Китае, про ситуацию в Ухани. Было довольно много информации по этому поводу, вся очень противоречивая. Честно говоря, большую часть февраля я думал, что это будет очередная азиатская штука, которая так до нас никогда и не дойдёт или дойдёт в виде каких-то спорадических случаев, о которых надо знать, но которые, скорее всего, не станут нашей проблемой.

— Так думали большинство врачей ведь, да?

— Да, у нас в больнице были какие-то обучающие программы по поводу COVID, но всё это напоминало ситуацию с вирусом Эбола в 2014 году. То, что знать об этом надо, может быть, вас это коснётся, но в итоге Эболы в Нью-Йорке был ровно один случай, а во всех Соединённых Штатах штук пять. С COVID получилось совсем не так, и то, что происходит что-то неладное, начали понимать где-то в конце февраля, когда тестов не было, а случаев фиксировалось всё больше и больше.

Тогда уже было понятно, что в таком городе, как Нью-Йорк, хорошим это закончиться не может — с точки зрения массового распространения инфекции. То есть у нас не было никаких систем профилактики этого.

— Какие карантинные мероприятия были введены в Нью-Йорке?

— Карантин в Нью-Йорке ввели 22 марта, объявили локдаун. 16 марта закрыли школы. Закрыли офисы, рестораны. В принципе, рекомендовали ездить на метро только необходимым сотрудникам больниц и магазинов. Сделали всё, чтобы поезда перестали быть очагом распространения, но в итоге они всё равно заполнялись. Какой-никакой карантин соблюдался. Но ввели его очень поздно. Город объявил карантин только 22 марта.

— Сколько было аппаратов ИВЛ в городе, когда стало понятно, что их может не хватить?

— В самом Нью-Йорке на восемь миллионов жителей было около тысячи реанимационных коек. Когда всё начиналось в марте, скорость появления новых очень тяжёлых пациентов открыла нам глаза на то, что этих коек, скорее всего, не хватит.

— А почему так мало?

— Их хватало. Даже в самые плохие сезоны, во время эпидемии гриппа H1N1, проблем не было. Именно в таких эпидемиологических ситуациях Нью-Йорку не требовалось больше ресурсов.

— В итоге вам хватило аппаратов?

— Аппаратов хватило. В некоторых местах приходилось использовать операционные аппараты, учебные. Правительство штата, у которого был резерв аппаратов ИВЛ, рассылало их по больницам. С военных баз присылали армейские аппараты. Именно наших, больничных аппаратов хватило только на первую пару недель. Если бы нам не помогали, то до прохождения пика мы бы точно не справились.

В Нью-Йорке начали эпидемию с абсолютной нехваткой тестов. В тот момент в городе 70% тестов были положительными, потому что тестировали только пациентов, у которых подозрение на наличие инфекции было близко к 100%. Сотни человек в день поступали в больницы города.

На сравнительно небольшую больницу на 400 коек, с 25-коечной реанимацией в день было до 15 переводов на машины ИВЛ и госпитализация. На пике эпидемии в нашей больнице было около 500 пациентов и 45 пациентов на ИВЛ в реанимации. Это примерно в два раза больше тех цифр, с которыми мы обычно работаем.

— Давайте с вами, как с реаниматологом, поговорим вообще про ИВЛ. Отношение к ней менялось в целом по профессии. Мы понимали, что есть ситуации, когда невозможно не сажать человека на ИВЛ, но понимали также, что 80%, скорее всего, умрут, а 20%, возможно, выживут. Насколько использование такого масштабного количества аппаратов искусственной вентиляции лёгких было оправданно?

— ИВЛ — это поддерживающая терапия, она никак не влияет на саму болезнь. Она просто даёт пациенту шанс справиться с болезнью, поддерживая в общем неработающий орган. К сожалению, ИВЛ абсолютно противоестественная, это не тот процесс дыхания, к которому людей приспособила природа. Поэтому ИВЛ несёт множество проблем и осложнений, лёгкие повреждаются при искусственной вентиляции.

— А как они повреждаются?

— Повреждение может быть в результате давления, растягивания альвеол, повышенного внутрилёгочного воспаления. Это так называемая волиутравма, баротравма — травма повышенным давлением, которое требуется аппарату ИВЛ, чтобы доставить газовую смесь в лёгкие.

— Вы говорите, что у вас на пике было 500 человек. Сколько из них за время пандемии лежало на аппарате искусственной вентиляции лёгких, и сколько из них в процентах выжило?

— Именно острых у нас было максимум 45 человек. Это на пике эпидемии, где-то в начале апреля. Выживаемость в районе 45%, и около 30% сошли с ИВЛ. При этом до сих пор есть пациенты на аппаратах ИВЛ. Некоторые из них успешно сходят, для некоторых, к сожалению, есть вероятность, что им потребуется ИВЛ на многие месяцы, если не на всю жизнь. В итоге было приличное количество выздоровлений, то есть многие пациенты ушли домой после использования ИВЛ. Но, к сожалению, и инвалидизация, и летальность были достаточно высокие.

— То есть мы говорим о том, что не просто выживаемость, а выздоровление в среднем в районе 30%, да?

— Где-то так, да. Потому что, конечно, выжить, но остаться на аппарате ИВЛ, — тут философский вопрос, что лучше.

— Давайте поговорим о том, как применялись лекарства. Как менялось ваше представление о препаратах? С чего вы начинали?

— Мы начинали, как все, с гидроксихлорохина. До сих пор идёт такой пинг-понг, в какой ситуации и кому он показан. Мы довольно быстро поняли, что гидроксихлорохин не помогает пациентам именно в больнице. Когда началась дыхательная недостаточность, даже если пациентам не нужен аппарат ИВЛ, гидроксихлорохин никак не улучшал ситуацию. И мы довольно быстро от него отказались из-за побочных эффектов — у многих пациентов были проблемы с сердечными аритмиями.

— Мне кажется, что именно в реанимационной части течения болезни этот препарат малоэффективен. Во всяком случае, по нашим наблюдениям внутри больницы. Его роль важна именно при начале цитокинового шторма, при ранних симптомах развития дыхательной недостаточности, до того как пациентам нужна серьёзная кислородная поддержка. Если вовремя дать этот препарат нужным пациентам, то можно было избежать ситуации, когда пациентам требовалась ИВЛ, и, соответственно, их прогноз существенно улучшался.

— Кто обычные пациенты вашей клиники в Бруклине?

— Это больница для небогатых людей с не очень хорошими страховыми полисами, для местных жителей этого района Бруклина. Это достаточно бедный район, где высокая преступность, большое количество людей со множеством хронических заболеваний. Несомненно, такие больницы подверглись наиболее тяжёлому удару.

— Почему, с вашей точки зрения, COVID стал таким ударом именно по малоимущим? Почему люди с небольшим количеством денег, с плохими страховками, стали основным сегментом коронавирусной инфекции?

— Тут два фактора. Один социальный — это бедные люди, у которых нет ресурсов, они не могут работать удалённо, они зависят от своих не очень высокооплачиваемых работ. И это отсутствие денег предрасполагает к тому, что они живут в более скученной обстановке. Плюс более низкий уровень образования, недоверие к государственным ресурсам. Когда они слышат, что надо изолироваться, они не так серьёзно это воспринимают, как другие. Вторая часть именно медицинская. Хотя у этих людей и есть страховка для малоимущих, у большинства из них нет ни времени, ни возможности болеть.

— Такая большая нагрузка на медицинскую систему и такое большое количество официально зарегистрированных случаев и смертей — это такая американская статистика или всё-таки действительно на Америку пришёлся особый удар?

— Никто не может понять. Нет никаких данных о том, что в других частях США работает другой штамм вируса. Возможно, именно практически полная загруженность системы здравоохранения предрасполагает к худшим результатам. То есть смертность в Техасе ниже, потому что это огромная территория, меньше скученности людей и намного более мощная система здравоохранения по сравнению с Нью-Йорком.

Несомненно, сыграло роль то, что мы очень мало тестировали. На пике эпидемии у нас не хватало тестов, мы тестировали только по симптомам. Людям с какими-то не слишком типичными симптомами, у которых мог быть коронавирус, отказывались делать тест просто потому, что у них нет температуры за 38 градусов.

Я считаю, что тесты были нужны, и в намного большем количестве, чем были доступны тогда в Нью-Йорке. Мы до сих пор не знаем, сколько народу заболело.

— Американские больницы — они закрывались под коронавирус целиком, как российские, или отделениями?

— Нет, у нас закрывалось отделениями. Но меня поражало, что пропали почти все другие пациенты. Да, у нас отменили плановые операции и перевели все амбулаторные визиты на телемедицину. Но куда-то подевались все ситуации, с которыми мы имеем дело каждый день. И сейчас не совсем понятно, куда делись все панкреатиты, все тромбоэмболии, все кровотечения. Их было крайне мало. У нас было реанимационное отделение для пациентов без COVID, и в нём крайне редко появлялось больше трёх-четырех человек. Притом что наша реанимация обычно заполнена.

— Люди с хроническими болезнями просто боялись ходить в больницу, боялись заболеть там коронавирусом?

— К сожалению, это часть ситуации, да. Очень многие максимально задерживали свой визит в больницу, всеми силами пытаясь остаться дома. Потому что действительно было очень страшно.

— Спустя пять месяцев пандемии в таком крупном городе, как Нью-Йорк, что вы начали понимать про коронавирус и про такого рода масштабные эпидемии?

— Про коронавирус я понял, что главное — терпение. Не стоит бросаться сразу считать какую-то новую появившуюся информацию абсолютно верной. Потому что знания менялись в течение недель, если не дней, и это было очень странно. А ещё я с большой грустью осознал, что наша система здравоохранения вообще не приспособлена для больших потрясений.

То есть это вирус с летальностью в районе 1%. По идее, как может такая богатая, такая продвинутая в медицинском плане страна, как Америка, просто упасть на колени перед такой болезнью?

Но мы до сих пор не понимаем, что делать дальше. Мы в бесконечном карантине, мы боимся из него выходить, и это справедливо, потому что мы поняли, что наша система здравоохранения, которая может лечить какие-то совершенно безумные вещи, именно вот в такой ситуации, в ситуации массового количества заражённых, не слишком приспособлена.

— Почему так происходит? Потому что американская система здравоохранения рассчитана именно на огромные затраты страховой медицины или непосредственно больного и не обращает внимания на какую-то, как ей кажется, шелуху — на ОРВИ, на людей с небольшим доходом?

— Экономическая часть в этой ситуации присутствует. Действительно, выгодней делать плановые операции, выгодней лечить от редких дорогих болезней, чем лечить пациентов с какой-то массовой, но не такой интересной проблемой. К сожалению, мы просто жили очень много лет в достаточно комфортном мире, который мало изменялся, было мало таких медицинских потрясений.

Мы вроде как всё знали и примерно представляли, с чем мы будем иметь дело, но когда столкнулись с реальностью, оказалось, что она совсем не такая. И очень многих это потрясло. Многие мои коллеги, включая тех, кто был здесь и во время терактов 11 сентября, и во время эпидемии H1N1, они все были неприятно удивлены ситуацией с коронавирусом. Это было что-то беспрецедентное даже для них.

— Понимаем ли мы, что нам делать, когда случится следующая большая пандемия?

— Несомненно, какие-то уроки мы извлекли. Сейчас, в ситуации респираторного вируса, мы поняли, как работать с изоляцией, как работать с контактами, как накапливать средства защиты, как разобраться с нехваткой аппаратов ИВЛ, если таковая случится. А вот что будет следующим патогеном, мы точно не знаем.

— Что вы думаете: лечение или вакцинация?

Пока, к сожалению, большинство противовирусных препаратов в этой ситуации проваливаются. Мы так и не знаем, что работает в самом начале болезни, до того как состояние пациента ухудшится настолько, что потребуются всевозможные ресурсы для спасения жизни.

— То есть лечения пока нет. И если я правильно понимаю, в ближайшие полгода вряд ли оно появится.

Где-то к середине мая у нас практически исчезли все пациенты с тяжёлым течением коронавируса. Мы закрыли дополнительные реанимации. Сейчас, в общем, работаем как обычно. Я работаю в нескольких нью-йоркских больницах, и везде такая же ситуация.

— То есть тяжёлого течения практически нет. Сезонный вирус?

— Фактически сезонный вирус, да. Сейчас где-то в больнице есть пациент с коронавирусом, но в реанимации их нет, и они не попадают практически. При этом сезонный вирус в Нью-Йорке прошёл, а в Миннесоте, наоборот, сейчас идёт увеличение случаев. Пока очень непредсказуемая и очень странная эпидемиология. Но в Нью-Йорке, действительно, всё прошло именно по принципу очень быстрой экспоненты и очень резкого снижения.

Ученые из университета Северной Каролины стали авторами теории возникновения раковых заболеваний. Об этом пишет РБК.

Отмечается, что в настоящее время очень мало известно о том, что именно является причиной рака, связанного с бактериальной инфекцией. Ученые заметили, что около 20% всех злокачественных образований, связаны с какой-либо инфекцией (вирусной или бактериальной), причем первопричиной их появления является постоянное воспаление.

В статье обосновывается вероятность возникновения рака из-за взаимодействия микробов с MUC1 — мембранным белком из группы муцинов, который присутствует почти во всех железистых эпителиальных клетках. Из эпителиальных клеток развиваются злокачественные образования в толстой кишке, легких, желудке, печени и поджелудочной железе.

Ученые объясняют, что MUC1 изначально обладает защитной функцией при бактериальной инфекции. Однако при длительном взаимодействии муцина с инфекций он может приобретать обратную функцию и становиться причиной воспалительных процессов, которые в свою очередь могут привести к злокачественным образованиям. Таким образом, заключают ученые, MUC1 может играть две роли: защитную и онкогенную.

Мукерджи подчеркивает, что в дальнейшем необходимо будет изучать муцины более серьезно, чтобы разобраться в первопричине трансформации раковых клеток.

stdClass Object ( [term_id] => 1 [name] => Разное [taxonomy] => category [slug] => no_theme )

stdClass Object ( [term_id] => 12 [name] => В США [taxonomy] => category [slug] => novosti-ssha )

stdClass Object ( [term_id] => 387 [name] => рак [taxonomy] => post_tag [slug] => rak )

stdClass Object ( [term_id] => 4945 [name] => исследование [taxonomy] => post_tag [slug] => issledovanie )

stdClass Object ( [term_id] => 16279 [name] => американские ученые [taxonomy] => post_tag [slug] => amerikanskie-uchenye )

Читайте также на ForumDaily:

Давайте вместе противостоять кризису и поддерживать друг друга

Никто в мире не ожидал пандемии коронавируса, но она пришла, нарушив привычный ритм жизни и работы миллиардов людей, вызвав панику и неуверенность в завтрашнем дне.

ForumDaily также столкнулся с финансовыми трудностями из-за потери части рекламодателей на фоне экономического спада и карантина. Но мы не сокращаем количество материалов и режим работы, поскольку хотим, чтобы наши читатели своевременно получали актуальную и проверенную информацию в это непростое время. Кроме того, мы поддерживаем локальные малые бизнесы в США, которые страдают сильнее всего.

Но ForumDaily — это тоже малый бизнес. Несмотря на потерю части доходов, мы изо всех сил стараемся, чтобы вы были информированы и вооружены всеми необходимыми знаниями для противодействия пандемии и решения других важных вопросов во время карантина.

Для поддержания такого ритма работы нам нужна ваша помощь. Мы будем благодарны за любую сумму, которую вы готовы выделить на поддержку нашей команды.

Давайте противостоять кризису вместе!

Безопасность взносов гарантируется использованием надежно защищенной системы Stripe.

По данным исследования Американского онкологического общества, смертность от рака в США снизилась на 27% с 1991 года, когда был зафиксирован рекорд по числу таких заболеваний. Если бы уровень смертности от рака остался на уровне 1991 года, за эти годы в США от него умерло бы еще более 2,6 млн человек.

Вплоть до начала 90-х годов XX века смертность от онкологии в США неуклонно росла: в 1991 году число смертей от таких заболеваний достигло рекордного уровня — 215,1 случая на 100 тыс. человек. Однако потом этот показатель ежегодно сокращался примерно на 1,5%, и к 2016 году на 100 тыс. человек населения США приходилось лишь 156 случаев смерти от рака. Таким образом, отмечается в исследовании Американского онкологического общества (ACS), за 25 лет — с 1991 по 2016 год — смертность от онкологических заболеваний в США сократилась на 27%. А это означает, что удалось сохранить жизни более 2,6 млн американцев.

Сейчас самыми распространенными видами рака, диагностируемыми у американских мужчин, являются рак предстательной железы, толстого кишечника и легких. На них в общей сложности приходится 42% диагностированных случаев. У женщин — рак молочной железы, толстого кишечника и рак легких. Причем на рак молочной железы приходится 30% случаев онкологических заболеваний.

Как отмечают в ACS, с 1989 года благодаря ранней диагностике и своевременному лечению американским врачам удалось сократить смертность от рака молочной железы на 40% (за период с 1989 по 2016 год), рака толстого кишечника — на 53% (с 1970 по 2016 год) и от рака предстательной железы — на 51% (с 1993 по 2016 год). Однако в случае с последним видом рака эксперты поясняют, что отчасти такое улучшение может объясняться тем, что в США с 2012 года по рекомендации Рабочей группы профилактической службы (PSTF) не делают скрининг рака простаты здоровым мужчинам, поскольку это может привести к гипердиагностике и избыточному лечению, а это чревато осложнениями.

Рак по-прежнему остается в тройке главных причин смерти в США, уступая лишь сердечно-сосудистым заболеваниям. Наибольшую тревогу врачей вызывает распространение рака печени, связанного с ростом заболеваемости гепатитом C. Кроме того, уверенно растет число смертей от тех видов рака, которые связаны с ожирением, например, рак поджелудочной железы. Набирающая обороты эпидемия ожирения только усугубляет проблему.

Кроме того, исследователи указывают на заметный разрыв в показателях смертности от онкологических заболеваний между обеспеченными и малоимущими американцами. Например, до начала 70-х годов прошлого века смертность в бедных районах страны от рака толстого кишечника была на 20% ниже, чем в обеспеченных, а теперь она на 30% выше. Как отмечает ACS, этих смертей можно было бы избежать при наличии у населения средств на раннюю диагностику, более качественное лечение и питание, и учитывая нынешнюю ситуацию, авторы исследования прогнозируют, что в 2019 году примерно у 1,8 млн американцев будет диагностирован тот или иной вид онкологических заболеваний, то есть около 4,8 тыс. новых случаев ежедневно.

Академик Андрей Каприн о шансах вылечить рак в России

Врачи из Национальных институтов здравоохранения (National Institutes of Health, NIH, США), впервые вылечили метастатический рак молочной железы, используя собственные иммунные клетки пациентки. Ученые полагают, что аналогичная терапия уже в ближайшем будущем сможет помочь миллионам людей победить и другие виды рака, даже на стадии, когда они формируют вторичные очаги в новых местах организма. Результаты клинического эксперимента были опубликованы в журнале Nature Medicine. О подробностях исследования сообщает журнал The New Scientist.

Диагноз рак молочной железы последней стадии поставили жительнице штата Флорида Джуди Перкинс, опухоль метастазировала в другие органы, в том числе в печень. По прогнозам врачей, женщине оставалось жить два-три месяца. На тот момент пациентка опробовала все возможные варианты лечения, но они оказались безрезультатными. Тогда Джуди Перкинс попала на экспериментальное лечение в NIH.

Ученые испытали на женщине новый метод, задача которого состояла в том, чтобы заставить иммунную систему самостоятельно справиться с недугом. Лечение работает по принципу поиска генетических мутаций, которые приобретают раковые клетки по мере их роста и размножения. Эти мутации у каждого пациента особенные, и некоторые из них вызывают изменения в белках, которые находятся на поверхности клеток. Иммунная система может распознавать поверхностные белки, что побуждает ее атаковать раковые клетки. Но такая иммунная реакция обычно недостаточно эффективна, для того чтобы бороться с раком своими силами.

Включение мощного иммунного ответа – основная цель новых методов лечения рака. Один из подходов состоит в том, чтобы взять лимфоциты (клетки иммунной системы) у пациента, размножить их в лаборатории и затем ввести обратно тому же больному. На сегодняшний день разные виды иммунотерапий, которые используют этот или схожий методы, уже сумели добиться определенных успехов в лечении раков с большим количеством мутаций, таких как рак кожи или рак легких, связанный с курением. Но впервые подобная терапия сработала эффективно в отношении одного из раков с меньшей частотой мутаций, рака молочной железы.

Мутации запускают иммунный ответ организма, но у рака молочной железы только около 2% мутаций способны на это. У рака Джуди Перкинс было выявлено четыре мутации. Чтобы излечить пациентку, ученые вначале выделили у нее типы лимфоцитов, которые могли бы распознать эти мутации. Затем они размножили обнаруженные иммунные клетки и ввели их в объеме 80 млрд в кровь. Параллельно исследователи давали пациентке специальный препарат, так называемый ингибитор контрольно-пропускного пункта, который предназначен для повышения активности иммунных клеток.

Через шесть недель с начала нового метода лечения опухоли уменьшились вдвое, а через год исчезли. Через два с половиной года Джуди Перкинс выздоровела. По словам женщины, она вернулась к прежней жизни и вновь совершает длительные пешие походы и занимается сплавом по реке на каяке.

Иммунотерапия уже эффективно справляется с раками печени, толстой кишки и шейки матки. По мнению ученых, успешное излечение от рака молочной железы вселяет надежду на то, что новый прогрессивный метод сможет также результативно бороться и с другими видами раков даже на стадии метастазирования, когда все остальные способы бессильны.

"Я полагаю, что это чрезвычайно захватывающая и многообещающая стратегия. Она показывает, что лечение иммунными клетками может сработать не только для определенных типов раков, таких как меланома, но и в более широком диапазоне", – сказал Чарльз Свантон из Института Фрэнсиса Крика (Великобритания).

Ученые предупреждают, что говорить о внедрении нового способа лечения рака молочной железы в общемировую практику еще рано. Предстоит продолжить клинические испытания, чтобы отработать и усовершенствовать метод. Еще две женщины с такой же болезнью, как у Джуди Перкинс, приняли участие в эксперименте, но организм одной из них не ответил на иммунотерапию, другая умерла, прежде чем врачи смогли оценить результаты лечения.

Пока клеточная терапия является очень дорогим методом лечения, ее стоимость доходит до $500 тыс. на пациента.

Еще одно обнадеживающее исследование недавно установило, что 70% женщин с наиболее распространенной формой рака молочной железы на ранней стадии не нуждаются в химиотерапии. С помощью генетического теста можно определить, каких женщин можно безопасно вылечить только хирургическим способом и гормональной терапией, избавляя их от серьезных побочных эффектов химиотерапии. Результаты своей работы ученые представили на ежегодном собрании Американского общества клинической онкологии в Чикаго.

Материал предоставлен проектом "+1".