У мамы нашли рак печени

• Наверх

• Наверх

ЮлияВолодина (04 Сентябрь 2017 - 16:30) писал:

• Наверх

• Наверх

Константинова Нина (04 Сентябрь 2017 - 17:59) писал:

• Наверх

Константинова Нина (04 Сентябрь 2017 - 17:59) писал:

Большое спасибо за неравнодушие,простл мы в растерянности,но после того как начали принимать АСД2 не поднимается температура и боли в животе уменшились!

• Наверх

Света17 (04 Сентябрь 2017 - 17:49) писал:

• Наверх

• Наверх

• Наверх

Света17 (05 Сентябрь 2017 - 04:39) писал:

• Наверх

Света17 (04 Сентябрь 2017 - 19:36) писал:

Моей маме 72 года.22 марта,выйдя на улицу она упала и ушиблась спиной об асфальт.Мы отправили ее на скорой в Елизаветинскую больницу-там ей сделали рентген тазовых костей и участка позвоночника.Слава Богу,переломов не оказалось и мы поехали домой.Правда мама говорила врачам о болях в спине в тазовой области,но нам сказали,что это после ушиба бывает-надо отлежаться и все пройдет.Но боли не прошли,мало того,начало болеть под левым ребром и под обеими лопатками.Решили пройти УЗИ брюшной полости-там оказались опухоль.
Звучит это так:
Печень выступает из-под реберной дуги,увеличена.Размеры:КВР правой доли 164 мм,толщина правой доли по правой СКЛ 100 мм,ПЗР левой доли 50 мм.Контур правой доли неровный,отчетливый.Подкапсульно в проекции 8-го сегмента жидкостное образование размером 88*23 мм с анехогенным неоднородным содержимым.В проекции 7-8 сегмента печени в паренхиме определяются очаговые округлые образования с ечтким ровным контуром диаметром 32 мм и размером 86*100 мм,неоднородные с умеренной интранодулярной васкуляризацией,деформируют сосудистый рисунок пчени.
Также очень увеличена селезенка.
По своему незнанию мы маму отправили опять в Елизаветинскую больницу.После двух дней пребывания там,получили выписку(там еще раз сделали УЗИ брюшной полости и рентген легких):
Объемное образование правой доли печени.Гепатоспленомегалия.Анемия средней степени тяжести.Тромбоцитопения.ИБС.Гипертоническая болезнь3.Артериальная гипертензия2,риск 3.
Мы ринулись по севту врача УЗИ делать КТ.Вот его результаты:
На серии СКТ органов брюшной полости и забрюшинного пространства печень в размерах увеличена за счет левой и хвостатой долей,контуры ее волнистые.В правой доле печени визуализируется гиподенсное образование неоднородной структуры,с нечетким контурами,размерами 84*92*87 мм.После контрастирования отмечается умеренное,негомогенное накопление контрастного вещества образованием.
Селезенка в размерах увеличена (14*7,5*15,6 см) однородной структуры.
Увеличенных лимфатических узлов в полости таза не выявлено.Деструктивных изменений в костях тазового пояса нет.
Заключение КТ:
КТ картина объемного образования печени.Гепатоспленомегалия.Асцит.
С этими данными ,после того,как участковый терапевт дал мне направление к участковому онкологу,я поехал к нему.Этот гражданин посмотрел данные заключения КТ,не удосужившись посмотреть снимки и ошарашил меня тем,что маме ,мол,нечем помочь,она умрет и надежда только на Бога.Сделал ксерокопии документов и выписал мне писульку обратно к участковому терапевту на симптоматическое лечение.
Слава Богу,терапевт здравомыслящая женщина и выписала нам направление на госпитализацию в Песочное ,в институт радиологии.
Итак,начиная с 14-го апреля мы ездим в этот институт.
Сначала маму посмотрел один хирург,послал опять на УЗИ печени и анализ крови на AFP,но сказал,что операцию делать маме очень рискованно:мол,возраст,сердце больное и не производит она впечатления перспективной.
Данные УЗИ печени:
Образование 102*95мм правой доли печени,типичное для НСС.
Данные анализа крови:
AFP 5845.
Потом мы побывали еще у одного хирурга.Этот послал на изотопный анализ в лабораторию,с подозрением на гемангиому.Гемангиомы не оказалось.Сам хирург тоже сослался на то,что мама в возрасте,больное сердце и т.д.Хотя,предложил пойти на прием к профессору,который занимается химиотерапией.
Одновременно мы ездили в платный онкоцентр в Озерках и там получили консультацию двух врачей,которые сказали,что образование в печени произошло 2-2,5 года назад,поэтому мама стала высыхать и у ее покидают силы.
Вот,теперь,аж,16 мая прием у химиотерапевта(так это называется?)-очень много времени ждать,и так мы много времени потеряли.Сейчас каждый день на счету.Мы не хотим сдаваться,но понятия не имеем:что делать и куда тыкаться.
КТ,УЗИ,Изотопный анализ-все это ,почему-то,пришлось делать за свои деньги-нам никто направлений не давал.Почему так?
И почему все отказываются заняться нашей мамой?
Делать ли биопсию или все и так ясно?

Онкология — это не то, с чем хотелось бы ассоциировать детство. Но оказываясь в РНПЦ детской онкологии, гематологии и иммунологии, приходится признать существование реальности, где маленькие люди отчаянно сражаются за свою жизнь. Поддерживать боевой дух иногда помогают совсем не очевидные вещи, и одна из них — рисование. Оно позволяет детям ненадолго перенестись в совершенно другой, идеальный мир и забыть обо всем, что происходит в настоящем. Перед вами — картинки из жизни 9-летней Златы Невмержицкой, которая в свои 9 лет столкнулась с раком печени. Она нарисовала их во время химиотерапии.

Вот так в сентябре 2018-го и изменилась жизнь обычной белорусской семьи. И началась история борьбы Златы с гепатобластомой II стадии — ее еще называют детским раком: чаще всего она проявляется у малышей в 1−3 года. Именно поэтому девочке долго не могли поставить диагноз.

Злата с мамой Татьяной

В детстве девочка хотела стать космонавтом-программистом. Космосом увлеклась, когда прочитала большущую энциклопедию про Вселенную, а программированием, потому что родители — айтишники. Один из первых сюрпризов, которые девочка подготовила для мамы, находясь на химиотерапии, — тоже на тему космоса

Решение далось родителям непросто, тем более что врачи дали на это всего пару дней. Но еще сложнее было сообщить о диагнозе самой Злате.

— Место, если честно, жуткое. Особенно когда видишь тех, кто лечится уже по полгода, год, два… Я не ожидала, что у стольких людей онкология. Страшные случаи наблюдали. С нами лежала девочка с раком мозга на последней стадии. Ей 10 лет. Долго жаловалась на головные боли, но врачи считали, что она просто в школу ходить не хочет. Знакомый мальчик глаз потерял, теперь носит протез. Злата дружила с двумя сестрами, им 18 и 16 лет. У старшей — саркома кости. И младшая за ней ухаживала, потому что их мама находилась в декрете, — объясняет Татьяна. — Даже если человек совершеннолетний, он не может проходить химию в одиночку, нужен кто-то, чтобы за ним ухаживать.

Отвлечь ребят от происходящего стараются не только близкие люди и медперсонал, но и волонтеры общественных организаций, которые проводят здесь мастер-классы, и приглашенные клоуны, которые пытаются вылечить смехом. Иногда это и правда помогает.

Об учебе Злата тоже старалась не забывать: преподаватели из ближайшей школы проводят для детей индивидуальные занятия прямо в отделении.

— Я училась в любое время, и когда плохо, и когда неплохо. Не хотела отставать. Я отличница, — признается девочка. — А еще боялась: если скажу, что нехорошо себя чувствую, мне потом не разрешат играть. Всегда старалась выглядеть свежей как огурчик.

Родителям процесс химиотерапии тоже дается с трудом: нужно постоянно контролировать, чтобы в теле сына или дочери не задерживалась жидкость, иначе организму станет еще хуже. А еще — кормить, мыть, переодевать и всячески поддерживать.

— Ни в коем случае нельзя показывать, что тебе грустно, что ты сомневаешься: дети это чувствуют. У них тоже ухудшается настроение, а вслед за ним и анализы. Поэтому вспоминаешь все самое хорошее и натягиваешь на лицо улыбку. Но это кошмар как тяжело. Особенно когда твой ребенок только что был веселым и жизнерадостным, а уже через полчаса его забрали в реанимацию.

— Что самое приятное вы услышали от врачей за все это время?

— Когда перед химией мне разрешили съесть холодник! — уверенно говорит девочка.

Во время лечения у каждого ребенка своя диета, ее нужно соблюдать и между блоками, пока анализы не придут в норму. Прямо перед терапией детям всегда хочется чего-то, что нельзя. Соленые огурцы, сметану, кефир… Злате можно было все, что прошло термическую обработку: вареное, пареное, печеное. Даже жвачку.

— Для меня самый радостный момент был, когда мы узнали, что у нас нет карциномы печени. Прогнозы у нее куда хуже, — вспоминает мама. — Еще нам повезло, что болезнь обнаружили на ранней стадии. Обычно она не дает никаких симптомов, пока не становится слишком поздно. Единственный симптом, который был у Златы, — ее поведение. Она часто начинала злиться ни с того ни с сего, плакать. Мы думали, это переходный возраст, а оказалось, это печень так реагировала на опухоль.

В больнице девочка очень скучала по друзьям, но при этом совсем не хотела, чтобы ее навещали и видели ее невеселой. Приятели нашли способ, как проявить заботу, и передавали ей сладости. Правда, больше всего она тосковала по своему младшему брату, для которого нарисовала целый альбом раскрасок левой рукой, хотя сама правша.

Химиотерапия продлилась всю осень. Сейчас у Златы период ремиссии, следующие 5 лет ей необходимо наблюдаться у специалистов. В марте врачи разрешили ей снова ходить в школу, где она не появлялась с сентября. Наконец-то она увиделась с одноклассниками, которым все это время рисовала на дни рождения открытки — каждому! Правда, первые дни учебы не обошлись без эмоциональных потрясений.

Злата до сих пор принимает лекарства и витамины, соблюдает диету. Татьяна заметила, что дочка начала больше переживать за свое здоровье, стала более собранной и серьезной. К прежней жизни она пока не вернулась.

— Болезнь нас притормозила. Раньше она занималась плаванием, гимнастикой, играла на фортепиано, учила английский. На соревнованиях по гимнастике завоевала 36 наград, в школьных олимпиадах брала первые места, музыку на ходу сочиняла… У нее с самого детства полно энергии. Теперь от некоторых активностей придется отказаться насовсем.

— Пока что моя главная цель — научиться свистеть, — перебивает Злата. — Это то, что я могу уже сейчас.

Рисовать девочка так и не бросила. Возможно, в будущем это хобби перерастет в нечто большее.

В больнице девочка в очередной раз пересмотрела фильмы про Гарри Поттера. Для своей бабушки она изобразила феникса — птицу, которая возрождается из пепла

— Какой главный совет дадите тем, кто тоже столкнулся с онкологией?

— Надо лечиться. Здесь как с любой другой болезнью: запустишь — ничего хорошего из этого не выйдет. Я слышала разные истории. Когда мы лежали в больнице в последний раз, туда приехала мама с сыном. Они узнали о диагнозе еще год назад, но отказались от лечения, решили прибегнуть к народной медицине. Видимо, не помогло, вот они и вернулись. Но шансов на выздоровление уже практически не осталось, — пожимает плечами Татьяна. — И что бы вам ни сказали, обязательно поищите и сравните информацию в интернете, почитайте какую-нибудь литературу: действительно ли все так, как говорят врачи. Ни в коем случае не отчаивайтесь, не опускайте руки. Ищите любые способы. Не закрывайтесь в себе, общайтесь с близкими, с другими мамами, с психологами. А если нужна будет помощь, вам обязательно кто-то поможет.

Почему трудно выявить рак печени и поджелудочной железы на ранней стадии, что нужно для этого сделать, почему операции на этих органах — самые сложные, как грамотно провести реабилитацию и действительно ли лечение онкозаболеваний в России соответствует мировым стандартам — в интервью с ведущими специалистами России профессором Юрием Патютко и хирургом-онкологом Антоном Ивановым

29 января 2020 14:25

Профессор Юрий Иванович Патютко — хирург-онколог с опытом более 50 лет и 2500 операций. Патютко создал отделения опухолей печени и поджелудочной железы в НМИЦ онкологии им. Блохина и сейчас там главный научный сотрудник хирургического отделения опухолей печени и поджелудочной железы. Лауреат премии Правительства РФ, заслуженный деятель науки РФ. Автор более 300 печатных научных работ.

Юрий Патютко: Смотрите на цифры: послеоперационная летальность при операциях на поджелудочной железе — а это очень сложные операции, — тогда составляла 40%, а послеоперационная пятилетняя выживаемость равнялась нулю. Действительно, рак поджелудочной железы очень страшный, агрессивный, и нужно очень много сил прикладывать, чтобы был какой-то прогресс в этой области. Но сейчас уже многие пациенты после операции на поджелудочной железе живут более 5 лет.

Антон Иванов: Современное лечение дает результаты пятилетней выживаемости при раке поджелудочной железы, и достигнута выживаемость 10 и более лет при колоректальном раке с метастатическим поражением печени. У нас сегодня есть пациенты, про которых мы с уверенностью можем сказать, что они излечены.

Юрий Иванович Патютко Фото: Владимир Яроцкий

Ɔ. Самое время вспомнить уникальные примеры успешного лечения: например, беременную пациентку с колоректальным раком IV стадии?

Патютко: Да, беременная женщина, рак прямой кишки дал метастазы в печень, была успешно прооперирована в 2012 году. Сейчас и ребенок уже пошел в школу, и мама здорова. Приезжает к нам не чаще, чем один раз в год. Это, конечно, уникальное наблюдение.

Иванов: Несколько лет назад мы оперировали женщину по поводу метастазов рака молочной железы в печень. Во всем мире такие пациенты считаются неоперабельными. Однако мы приняли решение оперировать, так как метастазов в других органах не было — редкая удача. После операции исследовали удаленные метастазы и выяснили: первичная опухоль, которая была в молочной железе, и метастатическая, которая развилась в печени, имели совершенно разную генетическую природу. И опухоль в печени хорошо поддавалась химиотерапии. Мы смогли подобрать лечение, за счет которого пациентка жива до сих пор. Но мы бы не узнали этого, если бы отказались от операции, как остальные врачи.

Фото: Владимир Яроцкий

Ɔ. Какой процент на 100 тысяч населения заболевает сегодня такими видами рака?

Патютко: Если брать Центральную Россию, то по поджелудочной железе — 9 человек на 100 тысяч. В последние несколько лет отмечается рост числа заболевших.

Первичный рак печени — тот, который зарождается именно в этом органе, — составляет примерно 5 случаев на 100 тысяч населения. Но в России есть районы, где этот показатель гораздо выше: например, Калмыкия, Дальний Восток.

Количество случаев метастатического рака печени — когда любой другой вид рака дает метастазы в печень — не поддается статистической оценке. Но его очень много: в печень могут метастазировать рак легких, желудка, органов репродуктивной системы, молочной железы — практически все опухоли.

Иванов: При этом не только пациенты, но во многих клиниках и врачи не знают, что операции на печени — это уже вполне выполнимо. Мы часто встречаем пациентов, которых врачи признают инкурабельными и рекомендуют исключительно симптоматическую терапию, обезболивание, отправляют в хосписы. А мы находим возможности их лечить.

Антон Иванов Фото: Владимир Яроцкий

Ɔ. Самое трудное в лечении рака печени и поджелудочной железы — диагностика, поскольку оба вида рака бессимптомны. Но именно ранняя диагностика считается гарантией хорошего прогноза. Как решается эта проблема?

Патютко: Беда в том, что в онкологии печени и поджелудочной железы ранней диагностики практически не существует. Печень начинает болеть, когда опухоль достигает приличных размеров, больше 2–3 см, а это уже далеко не начальная стадия. До этого никаких симптомов нет.

Надо знать, что часто опухоль возникает на фоне гепатитов В и С. Пациенты, которые перенесли это заболевание, должны наблюдаться минимум раз в год, чтобы вовремя выявить рак. К сожалению, у нас люди традиционно легкомысленно относятся к своему здоровью и не очень охотно идут к врачу. Особенно в провинциальных городах. Возможно, все это изменится в следующих поколениях.

То же самое с поджелудочной железой. Она состоит из головки, тела и хвоста, и рак на ранней стадии выявляется, лишь когда опухоль в головке: у человека появляется желтуха. У остальных рак выявляется только при случайном обследовании.

Очень хороший метод диагностики опухолей печени и поджелудочной железы — УЗИ, по его результатам вполне можно поставить диагноз. Онкомаркеры не дают полной картины по этим органам, они — только вспомогательный инструмент.

Иванов: К сожалению, статистика по выявляемости этих заболеваний в России очень разнится с развитыми странами: с Западной Европой или Японией, где они выявляются на I–II стадии. В России более 70% опухолей печени и поджелудочной железы диагностируется на III или IV стадии. У таких пациентов в основном негативный прогноз.

Фото: Владимир Яроцкий

Ɔ. Что можно посоветовать делать людям, которым поставлен страшный диагноз?

Иванов: Такой диагноз всегда как гром среди ясного неба, никто не ждет, что это может с ним случиться. Самое главное, что хочу пожелать таким пациентам, — не впадать в панику и ни в коем случае не обращаться ни к каким знахарям, народным целителям вместо нормальных врачей. Пациент должен максимально быстро оставить все свои дела и обратиться к профильному специалисту.

Патютко: Сколько я себя помню в медицине, столько идет борьба со знахарями. Чем только рак ни лечили: и соляной кислотой, и мочой, и керосином, — и люди ведь шли. Но это явные шарлатаны. А есть еще шарлатаны неявные.

Фото: Владимир Яроцкий

Ɔ. Давайте подробнее поговорим о комбинированных методах лечения. Тех, в которых используются принципиально различные методики: хирургия и лучевая терапия или хирургия и химиотерапия. Какие есть новые наработки сегодня? Материалы, которые можно найти, как правило, предназначены для специалистов и не слишком понятны неподготовленному читателю.

Патютко: Вариантов лечения довольно много. Что касается опухолей печени — помимо операций есть локальные методы воздействия. Например, радиочастотная термоабляция. В опухоль под контролем УЗИ вводится игла-электрод, и под воздействием радиочастотного импульса опухоль разрушается — выжигается теплом. Но надо, чтобы был один, максимум два узла, и небольшого размера. Это широко распространенный метод, но если опухоль расположена близко к крупному сосуду, кровь охлаждает это место, и по границе с сосудом остаются раковые клетки. Поэтому такое лечение показано не всем.

Сейчас широко распространяется помощь генетиков: они ищут поломки в генах и определяют, как на них можно воздействовать. Молекулярная биология развивается стремительными темпами, и я думаю, что если проблема рака и будет решена, то, скорее всего, с помощью молекулярных биологов. Хирурги — просто ремесленники. Они могут все что угодно удалить, но это не вылечивает.

Иванов: Есть новые методики, которые применяются не только за границей, но и в России. Так называемый кибернож — безоперационное лечение метастазов в печени. Это особый режим лучевой терапии, когда к небольшому участку за два-три сеанса локально применяется очень высокая доза радиации. При этом аппарат синхронизирован с дыханием пациента, и пучок лучей, который направляется на опухоль, корректируется вслед за ним — так уменьшают воздействие на здоровые ткани. Если речь идет о единичных метастазах, то эта методика применяется и в нашей клинике.

И в государственных, и в частных клиниках России применяется самая современная методика HIPEC (хайпек). Это внутрибрюшинная химиотерапия, когда нагретые до 42–43 ⁰C препараты вводятся непосредственно в брюшную полость пациента. Активно применяется и при раке поджелудочной железы, и печени, и колоректальном раке, когда метастазы распространяются на брюшину.

Или безоперационная методика химиоэмболизации печени. Находят артерию, питающую опухоль, и вводят в нее эмболизирующий и химиотерапевтический элементы. Капсулы-эмболы перекрывают опухоли кровоток, а химиопрепарат одновременно действует на раковые клетки.

Все это уже делается в России, у нас в клинике это и вовсе потоковые методы.

Фото: Владимир Яроцкий

Ɔ. Какой должна быть правильная реабилитация больных после операции на печени или поджелудочной?

Патютко: Реабилитация необходима, особенно после операций на печени, если делается обширная резекция. В печени можно удалить шесть сегментов из восьми, оставшихся двух хватает, чтобы выжить. При таких операциях опасен ближайший послеоперационный период, когда может возникнуть печеночная недостаточность — серьезное осложнение. Но сейчас достаточно медикаментов, которые помогают печени справиться с такой большой нагрузкой. Через полгода она регенерирует и достигает прежних размеров. Волшебный орган!

Что касается поджелудочной железы — реабилитация сложнее. Если удаляется большой ее участок, то может начаться диабет, а при полном удалении он просто неизбежен. Больному приходится вводить инсулин. Внешняя секреторная деятельность поджелудочной железы при этом тоже страдает, поэтому больной должен принимать ферменты. Но сейчас препарата Креон обычно хватает, чтобы поддержать углеводный статус и внешнюю секрецию — жить вполне можно.

Иванов: Но надо понимать, что хирургия — большая часть успеха, но в клинике, где делают операции на печени и поджелудочной железе, и анестезиология, и реанимация, и ведение послеоперационного периода должны быть соответствующего уровня.

Во время операции очень важно, чтобы врачи всегда были готовы к восполнению кровопотери. У нас в клинике есть аппарат CellSaver — он возвращает потерянную пациентом кровь обратно в кровяное русло после специальной обработки. В больших операциях он всегда наготове.

Чтобы не потерять человека уже после успешной операции, реанимация должна быть оснащена и технически, и профессионалами высшей категории, с большим опытом ведения таких сложных пациентов.

Патютко: Для меня союз хирурга с реаниматологом, анестезиологом — это само собой разумеющееся, без этого просто нельзя оперировать.

Фото: Владимир Яроцкий

Ɔ. Давайте еще поговорим о психологических аспектах лечения: о поведении пациента, его настрое, мотивации и психологическом сопровождении, как до, так и после операции. Какой вы видите идеальную связь врача и ракового больного, нужен ли психолог для пациента и его семьи?

Патютко: Кажется, Гиппократ сказал, что в лечении участвуют трое: врач, больной и болезнь. Если больной на стороне врача, мы победим болезнь. Если больной на стороне болезни, то ее излечить нельзя. Этот принцип за тысячелетия не изменился. И в этом плане больных можно условно поделить на три типа. Одни полностью уходят в болезнь, считают, что ничего не выйдет, раскисают, и, как правило, у них все идет плохо. Другие очень жизнерадостно подходят ко всему, верят в победу, верят во врачей и в своих родственников. Это самый благоприятный контингент для врача.

Основная масса находится где-то посредине. И с каждым больным обязательно надо работать. И сопереживать. Если врач не умеет сопереживать, не может входить в положение больного, ему лучше сменить профессию.

Помощь грамотных психологов — это тоже очень хорошо и для больного, и для семьи, и для лечащих врачей. Психологи просто обязаны быть в штате онкологических клиник. Но это практикуется, увы, далеко не везде.

Иванов: Работая с онкобольными, я часто вижу, что к психологу нужно вести не самого пациента, а тех, кто его окружает, кто создает атмосферу вокруг него. Это касается и самих врачей. Онкологи стоят, скажем так, на передовой профессионального выгорания, поскольку ежедневно общаются со смертельно больными людьми. Хорошо, что у нас в клинике штатный психолог работает не только с пациентами, но и с врачами.

Ɔ. Есть ли понимание, какие сегодня прогнозы на жизнь для больных с опухолями печени и поджелудочной железы и улучшатся ли они в ближайшем будущем?

Иванов: Зависит, в первую очередь, от стадии. И от биологии опухоли. Может быть, что опухоль всего несколько миллиметров через 2–3 месяца может дать множество метастазов в разные органы.

Ученые не до конца разобрались, как и почему это происходит. Но теми темпами, какими развивается современная наука, через 10–20 лет мы будем гораздо больше знать про онкологию, чем знаем сейчас. И возможно, будет доступное для всех радикальное лечение.

Патютко: Вот сейчас можно сказать про печень, что если опухоль до 2 сантиметров, пятилетняя выживаемость — 100%. Если опухоль больше, то в среднем у нас пятилетняя выживаемость при первичном раке — 40%. При раке поджелудочной железы — 20%, все это при комбинированном лечении. Так что нам еще работать и работать.