Олег будзинский рак легкого

Олег Иванович Янковский (23 февраля 1944, Джезказган, Казахская ССР, СССР — 20 мая 2009, Москва, Российская Федерация) — советский, российский актёр театра и кино, режиссёр. Народный артист СССР (1991).

Лауреат Государственной премии СССР (1987), Государственной премии Российской Федерации (1996, 2002).

Через несколько месяцев недуг вновь настиг артиста. В канун Нового года он был госпитализирован в тяжёлом состоянии. Олег Иванович жаловался на непрекращающиеся боли в желудочной области, потерю аппетита, в том числе на отвращение к жирной пище. Обнаружив зловещие симптомы, медики экстренно назначили артисту биопсию ткани. Анализ подтвердил худшие опасения: у Янковского рак поджелудочной железы поздней стадии, причём болезнь носит запущенный характер.

Почему же Янковский, которому поставили такой же диагноз, ушёл так быстро — неужели недолечили?

— Операции по поводу рака поджелудочной железы — одни из самых сложных в онкохирургии, — объясняет врач-радиолог Павел Ткачук. — Приходится убирать двенадцатиперстную кишку, затрагивать желудок, печень. Если Янковский обратился к врачам уже с болями, то это была серьёзная стадия рака. Он пророс к нервным узлам, аорте и скорее всего был уже неоперабельным. Плюс метастазы.

Главная причина высокой смертности — трудность раннего выявления заболевания. В связи с тем, что поджелудочная железа расположена глубоко в животе, её трудно определить при осмотре и пальпации. В настоящее время не существует методов исследования, позволяющих обнаружить опухоли у людей без симптомов болезни. К моменту появления симптомов опухоль обычно уже достигает больших размеров и распространяется в другие органы.

— Немецкие врачи не смогли спасти Янковского. Мы все надеялись, что операция продлит ему жизнь, но анализы показали, что у Олега Ивановича было очень высокое содержание сахара в крови, мол, поэтому он неоперабельный — раны после операции могут не зажить. В Германии его отказались оперировать, поэтому возвращаться ему туда не имело смысла. Но хотя последнюю неделю своей жизни Олег Иванович находился в очень плохом состоянии в больнице, практически не вставал с кровати, у которой постоянно дежурила его жена, мы всё равно до последнего верили в чудо.

Александра КУЧУК, Евгений ЗЫРЯНКИН — 20.05.2009

Посмотрим, что нам расскажет о причине ухода из жизни замечательного актёра ОЛЕГА ЯНКОВСКОГО его код ПОЛНОГО ИМЕНИ.

Рассмотрим таблицы кода ПОЛНОГО ИМЕНИ. \Если на Вашем экране будет смещение цифр и букв, приведите в соответствие масштаб изображения\.

32 46 57 72 75 93 104 114 124 139 151 157 161 171 174 175 189 204 207 217 241
Я Н К О В С К И Й О Л Е Г И В А Н О В И Ч
241 209 195 184 169 166 148 137 127 117 102 90 84 80 70 67 66 52 37 34 24

15 27 33 37 47 50 51 65 80 83 93 117 149 163 174 189 192 210 221 231 241
О Л Е Г И В А Н О В И Ч Я Н К О В С К И Й
241 226 214 208 204 194 191 190 176 161 158 148 124 92 78 67 52 49 31 20 10

ЯНКОВСКИЙ ОЛЕГ ИВАНОВИЧ = 241.

241 = ТРУДНОИЗЛЕЧИМЫЙ РАК.

10 самых смертельных видов рака и почему они не лечатся
infoniac.ru›news/10-samyh-smertel-nyh-vidov-raka…

4. Рак поджелудочной железы:

Данный вид рака начинает развиваться в тканях поджелудочной железы, которая помогает пищеварению и участвует в регуляции обмена веществ. Обнаружить его на ранних стадиях крайне сложно, поскольку он часто прогрессирует быстро и незаметно.

"Глубинная" дешифровка предлагает следующий вариант, в котором совпадают все столбцы:

(ракова)Я (и)Н(токси)К(ация) (орган)ОВ+(онкологиче)СКИЙ (б)ОЛ(ьной)+(кровотечени)Е+ГИ(бнет)+(заболе)ВАН(ие) (рак)О(вое)+В(нутреннее) (кровотечен)И(е)+(кон)Ч(ина)

241 = ,,Я ,,Н,,К,, ,,ОВ + ,,СКИЙ ,,ОЛ,, + ,,Е + ГИ,, + ,,ВАН,, ,,О,, + В,, ,,И,, + ,,Ч.

Раковая интоксикация - причины, симптомы, диагностика.
krasotaimedicina.ru›diseases/oncologic/cancer-…
Раковая интоксикация – комплекс расстройств, возникающих у онкологических больных при отравлении организма продуктами распада злокачественной опухоли.

Код ДАТЫ СМЕРТИ: 20.05.2009. Это = 25-\(20 + 05 = (умер)Ш(ий)\ + 29-\(20 + 09) = РАК\ = 54.

241 = 54 + 187-ПОСЛЕДНЯЯ СТ(адия).

Рак последней стадии симптомы | Рак - лечение.
no-onco.ru›opuxoli/rakovye-opuxoli/rak-poslednej-…
Четвёртая стадия рака считается последней, характеризуется необратимым .

Код ДНЯ СМЕРТИ: 78-ДВАДЦАТОЕ + 46-МАЯ = 124.

5 8 9 14 37 38 57 72 78 91 92 124
Д В А Д Ц А Т О Е М А Я
124 119 116 115 110 87 86 67 52 46 33 32

"Глубинная" дешифровка предлагает следующий вариант, в котором совпадают все столбцы:

(неожи)Д(анная) (остано)В(к)А (сер)ДЦА+ТО(ксическое) (отравлени)Е (организ)МА+(скончалс)Я

124 = ,,Д,, ,,В,,А ,,ДЦА + ТО,, ,,Е ,,МА + ,,Я.

Код ПОЛНОЙ ДАТЫ СМЕРТИ = 124-ДВАДЦАТОЕ МАЯ + 29-РАК \ код ГОДА СМЕРТИ\ = 153 = КОНЧИНА ОТ РАКА.

241 = 153 + 88-КОНЧИН(а).

Код ПОЛНЫХ ЛЕТ ЖИЗНИ = 177-ШЕСТЬДЕСЯТ + 96-ПЯТЬ = 273.

25 31 49 68 97 102 108 126 158 177 193 225 244 273
Ш Е С Т Ь Д Е С Я Т П Я Т Ь
273 248 242 224 205 176 171 165 147 115 96 80 48 29

"Глубинная" дешифровка предлагает следующий вариант, в котором совпадают все столбцы:

(уду)Ш(ь)Е + С(мер)ТЬ + (сер)ДЕ(чная) (недо)С(таточность) + (сбилс)Я (ри)Т(м) П(ульса) + (внезапна)Я (смер)ТЬ.

273 = ,,Ш,,Е + С,,ТЬ + ,,ДЕ,, ,,С,, + ,,Я ,,Т,, П,, + ,,Я ,,ТЬ.

Посмотрим, что нам скажет "ПАМЯТЬ ИНФОРМАЦИОННОГО ПОЛЯ":

111-ПАМЯТЬ + 201-ИНФОРМАЦИОННОГО + 75-ПОЛЯ = 386.

386 = 241-(код ПОЛНОГО ИМЕНИ) + 145-СКОНЧАЛСЯ; (зак)ОНЧИЛ ЖИЗНЬ.

241 - 145 = 96 = ЗАКОНЧИЛ (жизнь).

386 = 124-ДВАДЦАТОЕ МАЯ + 262-ВНЕЗАПНАЯ СМЕРТЬ ОТ РАКА.

262 - 124 = 138 = ЛИШЁННЫЙ ЖИ(зни).

386 = 273-ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТЬ + 113-СКОНЧАЛС(я).

273 - 113 = 160 = 106-БОЛЕН РАКОМ + 54-СМЕР(ть).

Смотрим столбец в нижней таблице кода ПОЛНОГО ИМЕНИ:

37 = СМЕ(рть)
_______________________________________
208 = 106-БОЛЕН РАКОМ + 102-СМЕРТЬ

Банкир Олег Тиньков десять месяцев борется с онкологией. Миллиардер настроен оптимистично и намерен победить недуг. Он попросил прощения у тех, кого обидел, и поблагодарил свою семью за поддержку.

Олег Тиньков в марте 2020 года сообщил, что у него рак крови. "У меня диагностирована острая форма лейкемии. Мне поставили диагноз в октябре. Я прошел уже несколько курсов химиотерапии. Мне приходилось в жизни бороться за себя и за свое дело, но сейчас я буду бороться за главное - за саму жизнь", - сообщил 52-летний банкир.

В апреле стало известно, что бизнесмен покидает пост главы совета директоров " Тинькофф банка". Права владения акциями он передал в семейный траст 19 марта. "К сожалению, в конце октября я заболел лейкемией, прилетела ниоткуда и внезапно", - написал банкир в блоге.

Он уточнил, что три месяца назад переболел коронавирусом. А сейчас принял радикальное решение делать пересадку костного мозга. "Это я буду делать уже в Лондоне на следующей неделе, а там долгие месяцы реабилитации… Вероятно до года", - предположил предприниматель.

Банкир заверило, что шансы на выздоровление у него есть. Хотя впереди непростые месяцы. "Я буду бороться. Молюсь Господу, он меня спас и сохранил", - резюмировал миллиардер.

Понравился материал?

Подпишитесь на еженедельную рассылку, чтобы не пропустить интересные материалы:

Сетевое издание (сайт) зарегистрировано Роскомнадзором, свидетельство Эл № ФC77-50166 от 15 июня 2012. Главный редактор — Сунгоркин Владимир Николаевич. Шеф-редактор сайта — Носова Олеся Вячеславовна.

Сообщения и комментарии читателей сайта размещаются без предварительного редактирования. Редакция оставляет за собой право удалить их с сайта или отредактировать, если указанные сообщения и комментарии являются злоупотреблением свободой массовой информации или нарушением иных требований закона.

Приобретение авторских прав и связь с редакцией: kp@kp.ru

Беларусь
Бишкек
Казахстан
Молдова

Астрахань
Барнаул
Белгород
Биробиджан
Благовещенск
Брянск
Владивосток
Владимир
Волгоград
Вологда
Воронеж
Донецк
Екатеринбург
Ижевск
Иркутск
Казань
Калининград
Калуга
Камчатка
Кемерово
Киров
Краснодар
Красноярск
Крым
Курск
Липецк
Магадан
Москва
Мурманск
Нижний Новгород
Новосибирск
Омск
Орел
Пенза
Пермь
Псков
Ростов-на-Дону
Рязань
Самара
Санкт-Петербург
Саратов
Сахалин
Севастополь
Северный Кавказ
Смоленск
Сыктывкар
Тамбов
Тверь
Томск
Тула
Тюмень
Улан-Удэ
Ульяновск
Уфа
Хабаровск
Челябинск
Чита
Чукотка
Югра
Якутия
Ямал
Ярославль

Ежедневно вышагивать километры — это лишь цветочки по сравнению с тем, что проделала Лариса Петровна, чтобы убежать от рака.

23.06.2006 в 00:00, просмотров: 966

Два с половиной года назад в декабре 2003 года москвичке Романовой был поставлен страшный диагноз: рак желудка 3-й стадии с метастазами. Почти приговор: в таких случаях врачи часто бывают бессильны и даже не берутся оперировать. Но на этот раз по настоянию больной операция все же была проведена. Случилось это в январе 2004-го. Но дальше, как поняла Лариса Петровна, врачи ничего не гарантировали. И свою судьбу надо было брать в свои руки, если хочешь отодвинуть неизбежный в таких случаях конец.

Сегодня Лариса Петровна Романова живет полноценной жизнью. По-прежнему работает по специальности в системе народного образования столицы (она — педагог), помогает двум сыновьям растить троих их детей и своих внуков, активно занимается собой, своим здоровьем.

Лариса Петровна сама позвонила в “МК-Доктор” и предложила через газету “поделиться своим опытом выживания после раковой операции с такими же “безнадежными” онкобольными. Как вообще избавляться не только от болезни, но и от мрачных навязчивых мыслей в таких случаях. Вдруг кому-то пригодится мой опыт?”. Послушаем ее рассказ.

— В больницу я поступила по поводу инфаркта — в кардиологическое отделение (так врачи вначале определили). Дело в том, что у меня уже был инфаркт в 1997 году после смерти мужа. Но теперь при обследовании оказалось, что причина болезни совсем в другом — обнаружили рак желудка 3-й стадии с метастазами. Истерики не было, я не стенала: “За что? Почему именно я?” Но скажу честно: было страшно, особенно перед операцией — а вдруг уже совсем все поздно? Про то, что в подобных случаях бывает — “разрезали и зашили”, — пожалуй, наслышан каждый. А страх перед раком подсознательно живет, наверное, в каждом из нас.

Но после операции я, что называется, сгруппировалась. (“Химию” тогда мне не стали делать.) Накупила литературы про народные способы лечения рака. И решила действовать параллельно с врачами.

Сразу после больницы месяца два пила сок лопуха. За городом срезала листья лопуха, ополаскивала их, пропускала через мясорубку, отжимала сок. И пила вначале по 1 чайной ложке, затем по 1 ст. ложке сока с 1 ч. ложкой меда 3 раза в день до еды. Накопала корней лопуха, высушила их, намолола и тоже заваривала и пила как чай.

Затем по схеме доктора медицинских наук, профессора, членкора Международной академии информации при ООН Алексея Федоровича Синюкова месяца полтора принимала экстракт прополиса и полифитовое масло. По его же совету лечилась медом: ежедневно на ночь пила по 1 ст. ложке с теплым молоком. Утром — прополис, в обед — масло полифитовое, вечером — мед. Затем месяца четыре подряд пила аптечный настой чаги (3 ч. ложки настоя развести в 150 г воды, дать минут 20 постоять и пить по 1 ст. ложке 3 раза в день до еды).

Периодически показываюсь своему доктору-онкологу. Сдаю кровь, в том числе из вены (на биохимический анализ), делаю гастроскопию и биопсию. На сегодняшний день пока все нормально.

— Мой лечащий доктор настояла на диете. Что можно? Любые каши, кроме манки (в ней содержатся ненужные для опухоли углеводы). Творог — лучше только обезжиренный. Бульон — только овощной. Рыбу — тоже нежирную, отварную или паровую. (Готовлю так: треску, навагу, путассу либо какую-то другую рыбу посыпаю зеленью, чуть-чуть присаливаю, поливаю растительным маслом, чтобы не прилипала к фольге, — и в духовку.) Картошку врач разрешил мне есть только два раза в неделю (в ней содержится крахмал, а значит, есть глюкоза, что противопоказано при этом заболевании).

Мясо: при опухоли можно говядину один раз в неделю по 80—100 граммов, и только отварное или суфле. (Телятину нежелательно, так как она богата азотом. По этой же причине лучше не есть бобы, горох.) Один раз в неделю можно кусочек рыбы, один раз в неделю — кусочек селедки (но не на голодный желудок). В общей сложности — в день надо есть 5—6 раз, но не более, чем по 150 граммов за прием. Молоко употреблять только сухое: оно не способствует образованию слизи.

Нельзя. Хлеб исключить вовсе (в нем содержатся дрожжи, а они вредят раковому больному). Можно только сухарики — нарезанные кубики должны полежать в открытом виде при комнатной температуре. Сахар тоже нельзя, можно только мед.

Против такой строгой диеты я не возражала. Сначала все крупы пропускала через кофемолку. В магазине также покупала очищенный овес, толокно (две столовые ложки порошка засыпала в термос и заливала 1 стаканом кипятка). Диету строго соблюдаю до сих пор. В результате за первую после операции зиму и весну я потеряла в весе 10 кг, а летом — еще 3 кг. Это оказалось во благо — организм очистился. Сейчас вес стабильный.

И, конечно, пила соки из свежих овощей: морковь, редька, картофель, капуста, чеснок (1 долька на стакан), редиска. Общий объем — 150—200 г сока в день по утрам. А перед соком натощак надо обязательно выпивать 150 г теплой, почти горячей, воды. Затем — сок и через 30 минут — завтрак. Летом ем очень много красной и черной смородины, черники, калины с медом. А еще — орехи грецкие (они заменяют животные жиры), но не более 5 штук в день.

И по сей день пользуюсь проверенным общеукрепляющим средством. Рецепт: 0,5 кг вареной свеклы, 0,5 кг кураги, 20 г орехов, перегородки от 20 штук грецких орехов. Все перемалываю через мясорубку, добавляю 2 ст. ложки меда, 100 г кагора. (Кстати, перегородки от грецких орехов — мощнейший иммуномодулятор.) Все смешиваю и принимаю по 1—2 ст. ложки 3 раза в день после завтрака и обеда. На ночь, перед сном, 2 столовые ложки этой смеси заливаю 0,5 стакана кефира и съедаю за час до сна. И так — в течение месяца. Потом небольшой перерыв и снова готовлю этот состав.

Диета, так считают онкологи, едва ли не самое главное, если вообще не хотите болеть. А чтобы организм еще и очищался изнутри, надо периодически пить настой ромашки.

— После операции стала гулять на улице. Сразу — по тысяче шагов в день. Было очень трудно, но я, собрав волю в кулак, доходила до намеченной отметки. А к концу месяца уже ходила по 5 тысяч шагов в день! Гуляла при любой погоде ежедневно: иногда утром до работы, иногда вечером после работы. И продолжаю шагать до сих пор, теперь ежедневно — до 6 тысяч шагов в день. Благо рядом пруд (я живу в Косине), возле него делаю три больших круга, а еще минимум две остановки иду до работы пешком.

Ежедневно после работы — душ. (Ванна и вообще любое тепло при опухоли противопоказаны.) Перед душем обязательно похожу по квартире голышом. После душа не вытираюсь полотенцем, а сразу на мокрое тело надеваю халат из хлопка — это обязательное правило. И сплю в хлопковых сорочках.

— Спиртное не принимаю никогда: онкобольным алкоголь противопоказан — он провоцирует рост клеток. Да и в организме человека своего алкоголя вырабатывается достаточно.

Сейчас за городом вовсю цветут травы, вообще много лечебных растений для таких больных, как я, — только руку протяни. Сейчас я пью настой листьев лопуха на водке. Рецепт: 700 г сока лопуха залить 300 г водки. Перемешать и через 2 часа пить по 1 ст. ложке 3 раза в день до еды.

Я многое перепробовала на себе. В прошлом году собрала мухоморов и настояла на водке, закопав в землю. Но пока не пила.

Меня часто спрашивают: сразу ли я узнала о своем диагнозе и надо ли сообщать больному о раке? Я считаю, что человек вправе знать о себе правду. Снабдить его максимально литературой о заболевании. Во-первых, никто так не поможет человеку, как он сам. Во-вторых, я согласна с выражением: “Каждому — свое!” Когда я узнала о своем диагнозе и то, что мне так мало осталось жить, я привела все свои дела, в том числе финансовые, в порядок. Написала завещание на недвижимость. А главное — приложила усилия к тому, чтобы использовать все имеющиеся на сегодняшний день возможности лечения моей болезни. Кто бы лучше меня это сделал? Я же самый заинтересованный человек!

Мой совет тем, кому поставили этот непростой диагноз: не впадайте в панику, не жалейте себя, жалость — плохой помощник, когда надо принимать срочные решения. И потом еще не известно, что страшнее: инсульт, инфаркт или рак? Есть множество и других страшных заболеваний. Можно мгновенно умереть даже от высокого давления.

И обязательно надо работать, не сидеть дома без дела. На работе я полностью забываю о болезни. Как бы трудно ни было, особенно утром, я поднимаюсь и иду. Считаю, в занятости мыслей тоже мое спасение.

!А главный мой совет тем, кому поставлен диагноз рак, — ни в коем случае не отказывайтесь от традиционного лечения, от лекарств, от помощи врачей. Народные способы лечения хороши, но только как вспомогательные или профилактические. А когда гром грянул, главное — не опоздать.

-Темное пиво — хорошая профилактика против опухоли, оно способствует образованию лейкоцитов. (Но пить его надо не кружками, а по 1 ст. ложке 3 раза в день и на ночь.) Таким же действием обладает и чечевица.

-Опухоль “не любит” красный цвет, поэтому надо стараться носить одежду красного цвета.

Подготовила Александра ЗИНОВЬЕВА

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №2241 от 23 июня 2006

Для больных раком COVID-19 опаснее, чем для условно здоровых пациентов, отмечает онколог Владимир Моисеенко.

Петербургские онкоцентры в последнее время все чаще попадают в заголовки новостей, и инфоповоды обычно неприятные. Так, НМИЦ им. Петрова угодил в перечень учреждений, которые перепрофилируют под COVID-19. К счастью, в итоге российское правительство не включило медучреждение в этот список. А Петербургскому городскому онкоцентру пришлось по очереди закрыть на карантин два отделения.

— Владимир Михайлович, совсем недавно все волновались, что федеральный онкоцентр им. Петрова отдадут под COVID-19. А вашему медучреждению не грозит перепрофилирование?

— Нет, судя по распоряжениям правительства, наш центр пока не входит в перечень этих учреждений. Но все зависит от эпидемиологической ситуации. Коронавирус не так страшен, как чума или оспа, и пока мы наблюдаем 2-3-уровень уровень опасности. То есть инфекция достаточно контагиозна, но при контакте с зараженным заболевает один человек из 20 — то есть 5%. А при кори, например, идет 100%-ное заражение.

А вообще адаптация учреждений общего профиля под COVID-19 — это ломка системы. Персонал, как правило, недостаточно квалифицирован для того, чтобы иметь дело с инфекцией, а сами стационары не приспособлены под прием таких пациентов. Переоборудование же требует огромных трудозатрат и денежных вложений.

— Расскажите, как пандемия изменила ваши подходы к лечению пациентов?

— Мы действуем в соответствии с рекомендациями российских, европейских и северо-американских ученых. Часть операций переносим на 1,5-2 месяца — в основном, это доброкачественные образования и предопухолевые процессы. Ограничиваем и некоторые оперативные вмешательства, например, искусственную вентиляцию легких. Она всегда повреждает легочную ткань, что делает ее уязвимой перед инфекцией.

Также мы стали меньше использовать агрессивные методы — сочетание лучевой и химиотерапии, которое сопровождается глубокой иммунодепрессией. Но иногда лечим, как раньше — ведь детские опухоли излечимы, если действовать по плану и быстро. Лимфомы и герминогенные опухоли у взрослых тоже лечим, как обычно, ведь здесь важна интенсивность терапии. Но вообще риск для онкобольных умереть от вирусной инфекции намного выше, чем от рака, поэтому мы, по возможности, откладываем операцию до получения негативных тестов.

— Насколько коронавирус опасен для онкобольных?

- Итальянские врачи сообщают, что 20% всех умерших — это пациенты с онкологией. В китайском Ухане медики говорят о том, что смертность от коронавирусной инфекции у больных раком в пять раз выше, чем у условно здоровых пациентов.

Опаснее всего коронавирус для людей с раком легкого или с дессеминированным процессом с метастазами. Их иммунная система страдает очень сильно, они больше подвержены заражению, и COVID-19 протекает тяжело. То же касается и пациентов, которым проводят хирургическое лечение, предполагающее искусственную вентиляцию легких.

— Мишенью вируса в последнее время все чаще становятся медики…

— Да, заражение медперсонала — главная проблема, с которой сталкиваются онкоцентры по всему миру. Мы недавно общались с итальянскими и швейцарскими коллегами, все они говорят, что работать некому. Треть заболевает, треть уходит на карантин, остальные тянут всю нагрузку.

Некоторые наши сотрудники находятся в зонах особого риска — те, кто работает с амбулаторными пациентами, специалисты нашей вирусологической лаборатории, где проверяют тесты на COVID-19, анестезиологи и реаниматологи, которые выхаживают больных с пневмониями. Высокие риски заразиться у эндоскопистов, которые обследуют желудок или легкие пациента в то время, как он буквально дышит врачу в лицо. Нелегко и паталогоанатомам.

Среди сотрудников у нас уже четыре случая заражения, хотя для коллектива из 1500 человек это немного. Трое носителей, и только у одного инфекция протекает как тяжелое ОРВИ.

— Какие меры принимает центр, чтобы защитить сотрудников?

— Мы начали готовиться к новым условиям работы полтора месяца назад, разработали целый комплекс мероприятий. Медработники ежедневно проходят температурный контроль при входе и еженедельно сдают анализы на коронавирус. Отрабатываем сценарии различных внештатных ситуаций. Стараемся минимизировать личные контакты, даже ежедневные конференции у нас проходят в Zoom.

Колоссальные усилия прилагаются для того, чтобы обеспечить всех медиков средствами индивидуальной защиты. Иногда СИЗ просто нигде не купить, либо цены завышены в 7-10 раз. Раньше по 2,5 рубля маску покупали, сейчас — по 35. В основном, запасы удается пополнять лишь благодаря личным договоренностям и помощи спонсоров. Пока все есть: респираторы второго-третьего уровней, очки, колпаки, перчатки, дезинфицирующие растворы. Хватит где-то на месяц.

— Количество визитов пациентов в центр не уменьшилось?

— Мы пытаемся минимизировать риск заражения, в том числе уменьшив число визитов в центр. И современные технологии здесь оказались кстати. Расширен функционал колл-центра, мы запустили проект Личного кабинета пациента на официальном сайте Петербургского онкоцентра.

— А как проверяете пациентов на входе?

— Это один самых болезненных вопросов. Поскольку опыта нет ни у кого, мы пробуем разные схемы. Пытаемся совместить строгое соблюдение норм эпидемиологического контроля с комфортом для пациентов. Не всегда это получается, но мы быстро исправляем свои ошибки.

Ежедневно центр посещают от 600 до 800 человек, которые приезжают на амбулаторный прием и порядка 200 пациентов в отделения дневного стационара. Прибавьте к этому 60-80 госпитализирующихся пациентов и сопровождающих их лиц. Все должны пройти экспресс-тестирование на входе. Всем, кто ложится к нам на госпитализацию, мы делаем компьютерную томографию, ежедневно у 3-4 человек выявляем поражения тканей легких.

Каждые два часа проводится полная дезинфекция. Все эти мероприятия сказываются на пропускной способности, поэтому чтобы не создавать очереди, мы пересмотрели систему распределения номерков, переделали расписание приема специалистов амбулаторно-поликлинического отделения, в том числе продлив их работу.

Конечно, нагрузка на специалистов и оборудование огромная. Недавно центру подарили тепловизор, это нас спасает.

— Тестов хватает?

— Их Роспотребнадзор нам поставляет бесплатно, но нам нужно делать больше 200 тестов в день, а фактически не получается больше 180: тест-систем не хватает. А покупать самим — удовольствие не из дешевых, тесты, которые предлагают московские фирмы, стоят по 550 рублей.

Каждый день у нас 1-2 положительных теста. Мы отправляем их в центральную референсную лабораторию на проверку, а пациентов посылаем домой и сообщаем о них Роспотребнадзору.

— У вас уже несколько раз вводился карантин. Он стал тяжелым испытанием для медиков и пациентов?

— Да, у нас были 3 случая заражения коронавирусом. 3 апреля на карантин пришлось закрыть урологию: госпитализированный пациент скрыл от врачей, что контактировал с COVID-позитивной женой. После этого мы стали у всех пациентов брать документы с подписью о том, что они предоставляют нам достоверную информацию о своем здоровье и отсутствии контактов с коронавирусными больными. Чтобы они понимали, что им может грозить уголовная и административная ответственность.

13 апреля на карантин закрылось детское отделение — заболели ребенок и мама. Они сдавали тест по месту жительства, но к моменту госпитализации результата не было. Уже потом стало известно, что тесты положительные.

Карантин — это очень неприятно с организационной, медицинской и материальной точки зрения. К примеру, мы не имеем право кормить по ОМС медсотрудников — то есть должны искать внебюджетные средства либо спонсоров. Многие петербуржцы выразили желание помочь. Закупали воду, одноразовую посуду, на Пасху привезли подарки. ОНФ принимал участие в организации питания сотрудников. Мы всем очень благодарны.

— На ваш взгляд, стоит ли ожидать всплеска раковых заболеваний в городе через несколько месяцев, когда петербуржцы снова смогут проходить плановые осмотры и диспансеризацию? Ведь сейчас у них нет такой возможности.

— Нет, всплеска не будет, рак развивается не так быстро, и спустя пару месяцев сильного ухудшения ситуации не будет. Опухоль растет годами — рак толстой кишки или молочной железы в среднем лет восемь. Даже агрессивная опухоль развивается в течение года. Так что все не так уж страшно.

— Пётр Михайлович, не могли бы вы рассказать, в чём заключается суть вашего метода?

— Есть вирусы, которые могут подавлять рак. Они обладают онколитическими свойствами. И они безвредны для здоровья человека. Этот способ лечения практически не даёт побочных эффектов. Возможно только кратковременное повышение температуры, что является положительным признаком, говорящим о том, что вирус в организме прижился и оказывает реакцию. Это легко снимается обычными жаропонижающими средствами.

— Когда метод станет широко применяться в практической медицине?

— Сейчас основная наша задача — сертифицировать те препараты, которые у нас есть. Эта работа поддерживается Минздравом и Минобрнауки. У нас есть несколько грантов, по которым мы испытываем эти препараты. Мы делаем новые варианты онколитических вирусов с усиленными свойствами. Скоро должны начаться доклинические испытания в институте имени Смородинцева в Санкт-Петербурге. Мы уже передали туда препараты. Врачи говорят, что на испытания уйдёт месяцев пять-шесть. Учитывая ситуацию с коронавирусом, я думаю, что в начале 2021 года испытания могут быть закончены и тогда мы уже сможем договариваться с клиниками о проведении клинических испытаний.

— Что собой представляет препарат, который должен пройти испытания?

— Препарат — это живой вирус, который выращивается на культурах клеток. Это лекарство нового типа, которого не нужно много. Важно, чтобы он попал в организме в те клетки, которые чувствительны к нему. А дальше он сам размножается. То есть лекарство само себя воспроизводит уже в том месте, где оно нужно. Это раствор, 100 млн вирусных частиц в 1 мл. Но самая большая проблема в этом лечении — это способ доставки вируса в опухоль, в случае с глиобластомой — в мозг, в ту область, где находится опухоль.

Если препарат ввести просто внутривенно, то очень небольшая часть вируса может попасть в опухоль. В кровотоке есть неспецифические факторы, которые этот вирус быстро инактивируют. Кроме того, в мозгу есть гематоэнцефалический барьер, который препятствует попаданию туда всяких нежелательных агентов, в том числе и вирусов. Поэтому вирусу очень трудно добраться до опухоли.

— Как вы смогли решить эту проблему?

Эти клетки, как торпеды, идут в очаги воспалений, где находится опухоль. Там вирус выходит из них и начинает убивать опухолевые клетки. Этот метод мы уже отработали на нескольких пациентах. Есть хорошие примеры, когда на МРТ или КТ видно, как опухоль уменьшается и исчезает. Но это происходит не у всех.

— Почему же одни и те же вирусы не справляются с одними и теми же видами опухолей?

— Дело в том, что каждый конкретный вирус нашей панели действует только на 15—20% пациентов. Остальные оказываются к вирусу устойчивы. Однако у нас есть много разных вирусов, и мы можем подобрать свой для любого пациента. Но для этого нужно иметь живые клетки пациента.

Сейчас мы разрабатываем такие тесты, которые могут по обычной биопсии быстро показать, к какому вирусу опухоль будет чувствительна. Это очень сложная работа. Возможно, в будущем специальные клинические лаборатории будут получать от пациентов все необходимые материалы и в режиме конвейера проводить тестирование, подбирать препараты и далее — лечение.

Но сейчас к нам обращаются те, кому уже никто не может помочь. Некоторые из них лечатся у нас по полгода и более. Если идёт стабилизация и видно, что опухоль не растёт, мы делаем перерыв до тех пор, пока рост не возобновится. Но есть случаи, когда рост не возобновляется. У нас есть пациент, который живёт уже четыре года, притом что шансов у него не было. Глиобластома — это смертельное заболевание, средняя продолжительность жизни с ним — 12—15 месяцев с момента постановки диагноза.

— Прежде всего должен сказать, что пока это экспериментальное лечение. Когда Макаров доложил об этом методе на совещании у президента, мне кажется, он не рассчитывал на то, что это вызовет такой резонанс. Сейчас меня буквально атакуют письмами десятки больных с просьбой помочь.

Мне кажется, что не стоило рассказывать про Заворотнюк. Я знаю, что родные Анастасии долгое время вообще не комментировали её состояние и не хотели, чтобы в прессе поднимали этот вопрос. Сам я Анастасию ни разу не видел. Ко мне обращались её близкие с просьбой о помощи. Я сказал, что мы могли бы на первом этапе протестировать её клетки.

Дело в том, что во время операции были забраны живые клетки опухоли и переданы в один из институтов, где их удалось вывести в культуру клеток, чтобы они делились в пробирке. Мы взяли их и протестировали на чувствительность к нашим онколитическим вирусам, которые мы рассматриваем как средство лечения глиобластомы. Обнаружилось, что из 30 вирусов 7—8 вполне подходящие. И на этом этапе мы остановились, потому что муж Анастасии Пётр Чернышов сказал, что сейчас ситуация более-менее спокойная, если будет крайняя необходимость, они к нам обратятся. Это всё, что касается Заворотнюк.

Но всё это мы делали и делаем в очень ограниченном масштабе. Сейчас, когда всё выплеснулось в СМИ, мы просто не справимся с таким валом пациентов.

— Можете ли вы прокомментировать связь между ЭКО и появлением глиобластомы? Есть такие исследования?

— Как я понимаю, этот вопрос опять поднят историей Заворотнюк. В данном случае у неё было ЭКО. Но это никак не говорит о том, что есть какая-то связь. Во-первых, ЭКО не так много делают и глиобластомы — это 1% всех опухолей. Глиобластома встречается не только у женщин. Я думаю, что никакой связи нет. Ведь как может воздействовать ЭКО? Повышается уровень половых гормонов. Но тех гормонов, которые достаточно физиологичные, и так всегда есть в организме. Они просто появляются в другое время и в другой дозе. И вряд ли могут оказать влияние именно на глиальные клетки, с тем чтобы они переродились.

— В мире ведутся подобные исследования по лечению глиобластомы? Что вам известно об этом?

— Мы не первые, кто проверяет вирусы на глиобластоме. Сейчас это очень горячая тема во всём мире. И разные вирусы тестируют для лечения разной онкологии во многих странах. Я знаю один случай, который начали лечить в 1996 году вирусом болезни Ньюкасла, это птичий вирус. И больной до сих пор живёт с глиобластомой. Это опубликованные данные. И есть ещё несколько случаев лечения с помощью рекомбинантных вирусов герпеса.

В прошлом году вышла нашумевшая работа о том, что 20% больных глиобластомой могут быть вылечены вакциной рекомбинантного вируса полиомиелита.

Но нейрохирурги — люди консервативные. Они ни за что не согласятся даже в порядке эксперимента проводить такие опыты на людях. Потому что они очень сильно рискуют, если будет осложнение. Поэтому мы должны дождаться доклинических испытаний, с тем чтобы потом убедить их опробовать схему с прямым введением вируса прямо в опухоль.

— А кто и когда впервые заметил действие вируса на раковые клетки?

— Ещё в начале ХХ века учёные заметили, что опухолевые клетки особенно хорошо размножают вирусы. После инфекционных вирусных заболеваний у некоторых больных при разных видах рака наблюдались ремиссии. И уже тогда возникла мысль о том, что в будущем можно будет лечить онкобольных с помощью вирусов.

В 1950-е годы в Америке проводились эксперименты по лечению рака безнадёжных больных с помощью патогенных вирусов. Считалось, что это меньшее зло по сравнению с самим раком. И тогда были получены положительные результаты. Но поскольку многие больные умирали от инфекционных заболеваний, возник очень большой резонанс. Врачи, которые начали это делать, дискредитировали всю эту область на долгие годы. Были введены дополнительные этические правила. Само упоминание о том, что вирусом можно лечить рак, стало табу.

В 1990-е годы уже стало понятно, как устроены вирусы, структура их генома. Учёные научились вносить изменения в геном вирусов, чтобы сделать их безвредными. И тогда во всём мире начался бум разработки препаратов на основе вирусов для лечения рака. Но тут новая беда. Этому стали сопротивляться фармацевтические компании. Потому что это совершенно другой способ лечения, который подрывает базу их благосостояния.

В начале 10-х годов нашего века многие небольшие компании разрабатывали препараты, которые потом проходили какие-то клинические испытания, были показаны какие-то многообещающие свойства. Но фармацевтические компании скупали эти разработки и практически прекращали деятельность этих небольших стартапов.

— Удалось ли кому-нибудь преодолеть фармацевтическое лобби и зарегистрировать препарат?

— Сейчас в мире зарегистрировано три препарата онколитических вирусов. Один препарат разрешён к использованию в США для лечения злокачественных меланом. Ещё один рекомбинантный аденовирус — в Китае, и один энтеровирус — в Латвии. Но, в общем-то, каждый из этих препаратов находит пока очень ограниченное применение, из-за того что все они действуют только на часть пациентов.

— Пётр Михайлович, а как давно вы ведёте свои исследования?

— Всю жизнь, ещё с 1970-х годов. Мне выпало такое время, когда мы вначале практически ничего не знали о вирусах. И по мере того, как мы что-то узнавали, мы вносили какой-то вклад в эту науку и сами учились. И я начинал как раз с вирусов. Потом переключился на проблему рака — фундаментальные механизмы деления клеток: как нормальная клетка превращается в рак. А потом снова вернулся в вирусологию.

Должен сказать, что и мои родители были вирусологами, они занимались противополиомиелитной кампанией. Моя мать в 1970-е годы изучала, как у детей образуются антитела к полиомиелитной вакцине, и она обнаружила, что у многих детей не образуются антитела. Оказалось, что в кишечнике у детей в это время шла бессимптомная инфекция другого безвредного энтеровируса. И он вызывал неспецифическую защиту от вируса полиомиелита. Поэтому вакцинный полиовирус не мог индуцировать антитела у этих детей. Эти безвредные вирусы были выделены из кишечника здоровых детей. И на их основе были созданы живые энтеровирусные вакцины, которые испытывались для того, чтобы предотвращать какие-то ещё неизвестные инфекции.

И вот мы решили возобновить тот подход, который был предложен моей мамой, когда используется панель энтеровирусов. Оказалось, что те больные, которые нечувствительны к одному вирусу, могут быть чувствительны к другому. Возникла идея подбора вируса под пациента. Мы разработали целую панель собственных вирусов, которые могут также обладать усиленными свойствами. Мы продолжаем эту разработку.

— Ваши вирусы могут побеждать рак. А есть вирусы, которые вызывают развитие опухоли?

— Да. Например, рак шейки матки в 95% случаев вызывается вирусом папилломы. Сейчас уже есть даже вакцины против онкогенных папилломовирусов 16—18-го серотипа, которые применяются для девочек, чтобы не заболевали раком шейки матки. Но это самый большой пример. У большинства видов рака сейчас можно полностью исключить вирусную природу.

— Вы используете естественные вирусы или конструируете их?

— У нас разные есть вирусы. Как я говорил, первая панель была выделена из кишечника здоровых детей. Это природные непатогенные вирусы, которые, кстати говоря, хорошо защищают детей от многих вирусных инфекций. Кроме того, мы делаем синтетические и рекомбинантные вирусы, когда мы вводим определённые изменения в их состав, которые усиливают их онколитические свойства.

— На планете есть ещё места, где может быть очень много вирусов, о которых мы ещё и понятия не имеем. Например, те, что живут в океанских глубинах. Как вы считаете, если вдруг кто-то возьмётся за изучение океана именно с точки зрения вирусов, там могут найтись полезные для вас?

— Да, и сейчас это тоже очень горячая тема. Когда разработали метод секвенирования геномов, ДНК, РНК, то возник соблазн: профильтровать сточные воды, океанические воды, из прудов, морей. Уже пробурили скважину в Антарктиде к древнему озеру, чтобы посмотреть, что там, выделить оттуда биологические компоненты и секвенировать их. И оказывается, что нас окружает огромное количество вирусов, которые абсолютно безвредны. И такое впечатление, что наше исходное представление о вирусах как о чём-то вредном и вызывающем только болезни неверно. Болезнетворный вирус — скорее исключение, чем правило.

Читайте также: