Об онкологии в чеченской республике

15.05.2012 /12:49/ tokad1981 Уже два года в Чечне действует Республиканский онкологический диспансер. Строительство и оснащение до сих пор продолжается, но чеченские онкологи пока могут использовать лишь химиотерапию. Оперативное и лучевое лечение в Чечне еще недоступно.

По большому счету, больница работает как диагностический центр, направляя больных на лечение в Ростов-на-Дону, и как хоспис – для тех, кому в Ростове помочь уже не могли из-за запущенного состояния.

Врачи в Чечне бьют тревогу: неблагоприятная экология и послевоенный стресс привели к резкому росту заболеваний раком. При этом медики отмечают, что если раньше к категории риска относились люди в возрасте 50-60 лет, то сейчас запущенные формы рака часто выявляются у маленьких детей и молодых людей в возрасте 25-30 лет.

Специалисты говорят, что катастрофическая статистика во многом объясняется послевоенным стрессом и ужасной экологией. На этом фоне республиканское правительство и медики ищут нестандартные возможности решения проблемы. Например, власти ведут переговоры с частной израильской компанией, которая могла бы построить в Чечне специализированный диагностический центр.

По данным минздрава Чечни, в республике зарегистрировано более 16 тысяч больных разными формами злокачественных новообразований. Каждый год эта цифра увеличивается примерно на 3500 человек.

Но эти данные весьма условны и вряд ли отражают истинное положение вещей, так как из-за нехватки медицинских возможностей на родине многие пациенты проходят обследование и лечение в других регионах и не становятся на учет в Чечне.

По смертности онкобольных Чечня занимает одно из лидирующих мест в России.

Главной причиной этому является то, что в абсолютном большинстве случаев больные обращаются к врачам слишком поздно. На первой и второй стадиях болезнь дианостируют менее чем в 20% случаев. Более 44% пациентов сразу же получают диагноз – рак четвертой стадии.

35-летняя Роза, только что вернувшаяся из Ростова-на-Дону после операции по удалению груди, рассказывает, в общем, довольно типичную историю: "Моя мать умерла от рака два года назад, через три месяца умерла тетя, поэтому, когда мне сказали, что есть подозрение на рак молочной железы – для меня это был шок, я два месяца не могла собраться с силами и пройти полное обследование".

Врачи видят несколько причин резкого роста количества онкозаболеваний. Одной из главных называют бедственное состояние экологии во многих районах Чечни.

Если суммировать данные, в различное время собранные специалистами госпредприятия "Радон" и американской компанией Tetra Tech Inc, примерно треть территории республики фактически находится в зоне экологического бедствия, еще 40% земель признаны неблагоприятными с экологической точки зрения. Так или иначе загрязнены практически все водные источники, и республика находится на грани вспышки масштабных эпидемий.

Помимо общих проблем, характерных для экологии многих постсоветских республик и областей, в Чечне есть несколько специфических факторов.

Например, очевидны последствия двух войн, в ходе которых активно применялось тяжелое вооружение и авиация.

Хотя официальных данных об использовании химического или биологического оружия в чеченских войнах нет, многие местные жители верят, что рост онкологических заболеваний и врожденных аномалий развития у детей может быть косвенным свидетельством применения таких видов вооружений.

Онкологи также связывают рост заболеваемости с нефтедобычей. Кустарные способы добычи и выпаривания нефти отравляют значительные территории.

Впрочем, легальная нефтедобыча также зачастую ведется без необходимых мер по защите окружающей среды.

В официальной стратегии российского правительства по развитию Северо-Кавказского федерального округа загрязнение в районах добычи, хранения и транспортировки нефти в Чечне признано фактором высокого экологического риска, потенциально грозящим масштабной катастрофой.

В конце 2009 года за нелегальное хранение радиоактивных отходов прокуратура Чечни привлекла к административной ответственности ГУП "РосРАО", входящее в корпорацию "Росатом".

Неутилизированные должным образом радиоактивные отходы до сих пор находят в руинах разрушенных войной заводов.

Несмотря на всё это, профессор Ростовского научно-исследовательского института онкологии Руслан Салатов, который давно занимается пациентами из Чечни, говорит, что экология – лишь дополнительный фактор, основная причина – стресс, связанный с боевыми действиями, и тяжелая послевоенная жизнь.

27-летняя Элиза месяц назад похоронила мужа.

"Он сгорел от рака мозга за три месяца, – говорит вдова. – Конечно, это пережитый стресс. Всю войну мы были в Грозном, месяцами жили в подвалах. Несколько раз его забирали военные. Даже сейчас, когда уже наладилась мирная жизнь, он очень переживал, что, имея высшее образование, не может найти себе работу и обеспечивать семью".

Уже два года в Чечне действует Республиканский онкологический диспансер. Строительство и оснащение до сих пор продолжается, но чеченские онкологи пока могут использовать лишь химиотерапию. Оперативное и лучевое лечение в Чечне еще недоступно.

Раз в несколько дней из Грозного в Ростов-на-Дону отправляется четыре прицепных вагона. И многие билеты куплены людьми, которым такое путешествие может дать шанс.

Ростовский онкоинститут – ближайшее и, пожалуй, единственное в стране учреждение, где без каких-то особых условий принимают чеченцев и оказывают им высококвалифицированную помощь. В Москву ехать далеко, и для простых жителей Чечни дорого. К тому же бытует мнение, что в Москве есть негласный закон "чеченцев не принимать".

Несмотря ни на что, 34-летняя Айза собирает деньги, чтобы повезти семилетнего сына (нефробластома 3 степени) в Москву после неудачной операции и пяти курсов химиотерапии в Ростове-на-Дону.

"В Чечне нам никак не могли поставить диагноз. Направились в Москву, а по дороге сыну резко стало хуже, и нас госпитализировали в Костроме, – вспоминает Айза. – На все запросы костромских врачей и чеченского минздрава Москва ответила отказом. Сказали, что мест нет, а платно мы бы не осилили".

Ребенка положили в больницу в Ростове, но его состояние требовало дополнительных ресурсов и операции в Москве. "Мы продали машину и хотим после майских праздников поехать за свой счет, – говорит Айза. – Хотя бы на консультацию".

Источник:Русская служба Би-би-си

информирует общественность BBCRussian.
Интересно, чем же я занимаюсь с 2004 года, в отделении онкохирургии?
Вот статистика оперативной деятельности отделения онкохирургии МБУ "Клиническая больница №1" г.Грозный с 2009 по 2011 гг.
2009 2010 2011

Чечня славится низкими показателями заболеваемости раком, но мест для лечения все равно не хватает

Чечня – пример отличной статистики по медицинским вопросам. В 2017 году был произведен замер по заболеваемости онкологией в субъектах РФ, и Чечня оказалась самым здоровым регионом с показателем 153,5 регистрируемых новых больных на 100 000 человек. В Дагестане этот маркер, к примеру, составляет 160,5, в Ингушетии – 178. Максимальный показатель суммарной онкологической заболеваемости отмечен в Орловской области - 541,1.

Чем объясняется чеченское здоровье – хорошим питанием или манипуляцией со статистикой – сказать невозможно. Зато есть очевидные факты: в республике действует только один онкодиспансер, коек для онкобольных всего 210, мест на всех не хватает, а за бесплатное лечение приходится платить.

В середине декабря 2018 года было опубликовано распоряжение правительства Чечни "Об утверждении паспорта регионального проекта 'Борьба с онкологическими заболеваниями'". Это поэтапный план работы в направлении улучшения оказания услуг для онкобольных, для повышения информированности людей и, как результат, улучшения показателей по онкозаболеваниям в республике. Реализовываться план будет в период с 2019 по 2024 год.

В план входит масштабная информационная кампания – ролики на телевидении и радио, вирусные ролики в интернете, наружная реклама и различные спецпроекты в СМИ. Судя по документу, на это направление не выделяется никаких финансовых средств.

Что до более реальной части проекта, то предусматривается создание четырех центров амбулаторной онкологической помощи. Появятся они на базе больниц в Гудермесе, Шали, Урус-Мартановском районе и в Грозном.

По сути, это не создание чего-то нового, а лишь переоснащение уже имеющихся в республике больниц – закупка нового оборудования, обучение персонала. Из нового появится только дополнительный корпус в грозненском онкоцентре на 300 коек. Его планируется сдать в 2021 году. Это, безусловно, огромный плюс – ведь сейчас, судя по данным онкоцентра, в республике всего 210 коек для онкобольных.

Всего на региональный проект до 2024 года будет выделено 4411,6 миллионов рублей, 811,6 из которых выделят из федерального бюджета (включая межбюджетные трансферы бюджету Чечни), а 3600 миллионов – бюджеты государственных внебюджетных фондов РФ и их территориальных фондов. Информации о средствах из бюджета Чечни или внебюджетных источников (инвесторов) нет.

Несмотря на большие планы правительства и немалые деньги, далеко не все реально столкнувшиеся с онкологией жители республики испытывают оптимизм. Лейла (имя изменено) считает, что еще триста коек для больных – это очень мало. Но это не главная проблема – ее больше беспокоит коррупция на местах и отсутствие необходимых лекарств.

"Мы и сейчас покупаем все лекарства за свои деньги. Я хожу на капельницы регулярно и покупаю все – в больнице нет даже бесплатных шприцев. Мне повезло бесплатно лечь на операцию, но другие, я знаю, платили деньги за то, чтобы под них выделили койку", - рассказала женщина.

Еще одна пациентка грозненского онкодиспансера рассказала об общей некомпетентности врачей. Она с трудом смогла пробиться сюда, потому что в течение полугода ей не могли поставить диагноз, хотя она "давно поняла, что это, покопавшись в интернете". У нее рак горла.

Она находится в стационаре в онкодиспансере и рассказывает об огромных очередях, которые видит тут регулярно. Больных, по ее ощущениям, очень много, люди занимают очереди с раннего утра. В статистику, по которой Чечня имеет минимальные показатели по онкологии, она не верит.

Новостное приложение Кавказ.Реалии.
Скачать

Впервые за всю историю новой России целому народу грозит настоящая “эпидемия” рака. Это народ Чечни

Сегодня в этой республике онкологических больных (в процентном соотношении) в 5–7 раз больше, чем в соседних регионах. По мнению врачей, основной причиной “эпидемии” является катастрофическое состояние экологии – наследство двух войн. Жители Чечни говорят о химическом оружии, якобы применявшемся во время боевых действий. Похоже, что на Кавказе трагическое эхо войны будет звучать еще долго, как это происходит во Вьетнаме, в Кувейте, в Югославии и в Ираке.

Раз в двое суток ранним утром в Ростов приходит поезд Владикавказ – Москва. В его составе два прицепных вагона из Чечни. Местные таксисты уже знают, куда лежит путь большинства чеченских пассажиров: “Онкоинститут? Поехали…” – не раздумывая, предлагают водилы. И, как правило, не ошибаются.

По данным Ростовского онкоинститута, за полгода сюда обращаются до полутора тысяч выходцев из Чечни, при этом примерно каждый шестой из них госпитализируется. В этом году показатели резко возросли. С января по ноябрь зарегистрированы 1604 “чеченских” пациента. Из них первичных – 829, госпитализированы – 487. Причем, по признанию руководства чеченского минздрава, “реальный показатель онкозаболеваний значительно выше”, что объясняется “слабостью первичного звена медицинской помощи и отсутствием диагностической аппаратуры”.

Ростовский онкоинститут – ближайшее и, пожалуй, единственное в стране учреждение, где готовы без каких-то особых условий принять чеченцев и оказать высококвалифицированную помощь. Москва для жителей Чечни практически закрыта, здесь действует негласный закон “чеченцев не принимать” – столица боится угрозы терроризма. Да и денег на поездку в Москву у простых жителей Чечни нет. Те, кто побогаче, уже давно покинули республику. Оставшиеся едва сводят концы с концами. А онколечение – одно из самых дорогих. Бесплатные лекарства больницы предоставить не могут – бюджет не позволяет. Стоимость же медикаментов оценивается в тысячи долларов.

О проблемах больных онкологией чеченцев живущий в Ростове уроженец Шали Увайс Джамурзаев знает не понаслышке. Он осел здесь несколько лет назад. Каждую неделю ему приходится встречать вагоны из Гудермеса, везущие в Ростов раковых больных. “Мне все время приходится устраивать людей в больницы – родственников, знакомых, друзей. Онкология не единственное заболевание чеченцев, но на сегодня, пожалуй, самое распространенное”. По словам Джамурзаева, возле онкоинститута уже существует целая сеть квартир, хозяева которых делают на раковых чеченцах свой маленький бизнес – сдают приезжим комнаты. “Берут немного – 20 рублей за ночь с человека, – говорит Увайс. – Но бизнес довольно прибыльный: квартиры-то никогда не пустуют. Уезжают одни, им на смену прибывают другие”.

По данным представительства Чеченской Республики при президенте РФ, в Чечне сегодня зарегистрированы 217 больных раком легких на 1000 человек. В соседних регионах эта цифра ниже в 5–7 раз, в Кабардино-Балкарии – 31 больной на тысячу, в Северной Осетии – 48, в Ставропольском крае – 30. Аналогичные показатели и по раку молочной железы, желудочно-кишечного тракта, кожи, полости рта и щитовидной железы.

Специалисты видят причины онкологической “эпидемии” в катастрофическом состоянии чеченской экологии. В первую очередь речь идет о масштабной нефтедобыче. Понатыканные по всей республике подпольные мини-вышки и мини-заводики устроены до неприличия просто. Никаких средств очистки нефтепродуктов там не предусмотрено. Отходы сливают на землю, сжигают. Зачастую вспыхивают и сами скважины.

Маленькое чеченское село. Сто дворов. Почти в каждом вырыт колодец, из которого, как воду, черпают нефть. Рядом небольшой очаг для ее перегонки – “самовар”. “И такая картина почти везде, – рассказывает “НИ” командир чеченского ОМОНа, подполковник милиции Русланбек Сугаипов. – В самом начале правления Дудаева, даже по весьма приблизительным подсчетам, в Чечне работало до 9 тысяч нелегальных мини-заводов. Все последние годы мы с ними активно боремся.

Но только пройдем по дворам, уничтожим “самогонки”, на их месте тут же вырастают новые. Понятно, как это сказывается на экологии. В нашем Урус-Мартане еще десять лет назад люди умирали в 100–110 лет. А сегодня старики едва доживают до 70. И все, подчеркиваю, все – умерли от рака”

“Продукты горения живой нефти и живого угля вызывают онкологические заболевания, – объяснил “НИ” замдиректора по научной работе Российского онкологического научного центра им. Н.Н. Блохина, директор НИИ канцерогенеза Давид Заридзе. – Когда горят органические продукты, при высокой температуре выделяются канцерогенные вещества группы полициклических ароматических углеводородов. И уже доказано, что они приводят к заболеванию раком”.

“Продукты горения нефти заволакивают всю территорию республики. Например, только в 2000–2001 годах и только вокруг Грозного постоянно горели 14 нефтяных скважин, – сказал “НИ” ведущий специалист отдела промышленности и экологии администрации Грозного Ширлани Астамиров. – Сейчас подсчитать количество горящих скважин практически нереально. А ведь нефть постоянно разливается. Например, у нас в Грозном есть отстойник нефтяных отходов на 40 тыс. тонн. Он регулярно переполняется, из-за этого заражаются водные источники. В итоге только 30% воды в Чечне годны к употреблению в пищу. Кроме того, до сих пор под развалинами некоторых заводов лежат неутилизированные радиоактивные отходы. После бомбежек вся документация была потеряна, а мусор остался под руинами”.

“Видно, подбросили заразу”

Сегодня в Чечне о раке знает каждый. И каждый готов рассказать о небывалом уровне детской смертности, о младенцах, все чаще рождающихся с уродствами, о “нефтедобывающих” селах, откуда не берут в жены девушек – они якобы вообще не в состоянии рожать здоровых ребятишек.

Трехлетнюю Ненси Трамову родители уже в пятый раз привозят в Ростовский онкоинститут. У малышки практически неизлечимый диагноз – саркома таза. Ребенок сильно отстает в развитии: отсутствует речь, косят оба глаза. Выдержав за год несколько процедур химиотерапии и облучения, девочка, наконец, начала ходить. “У нас в семье за последний год умерли четыре родственника. И все от рака, – рассказывает бабушка Ненси. – Практически все дети в республике рождаются больными: у кого сердце, у кого астма, но у большинства – онкология. Трехмесячных детей привозят к врачам, а те говорят: поздно – цирроз печени. Видно, подбросили нам какую-то заразу”.

О возможном влиянии боеприпасов, использовавшихся в ходе двух войн, на здоровье нации говорят много.

Но конкретики никакой. Поэтому Чечня полнится слухами о химическом оружии, о радиоактивной начинке бомб.

“После бомбежек во многих районах Чечни исчезали даже мухи, – рассказал “НИ” профессор РНИИО (Ростовский научно-исследовательский институт онкологии) Руслан Салатов, которые давно занимается чеченскими больными. – Воздух был отравлен химикатами, которыми, по-видимому, начиняли снаряды. И в первую очередь это сказалось на молодых, особенно женщинах. Генетическая теория рака уже доказана, у беременных с онкологией рождаются больные раком дети. В результате на сегодняшний день Чечня действительно один из самых крупных онкологических очагов в стране”.

Впрочем, военные кивают исключительно на нефть. По данным начальника экологической безопасности Вооруженных сил РФ, лишь 2–3% всего ущерба, нанесенного экологии Чечни в ходе двух войн, причинены Российской армией.

“После войн в Чечне резко ухудшилась экологическая обстановка, – сказал “НИ” ведущий специалист отдела промышленности и экологии администрации Грозного Ширлани Астамиров. – А ведь до войны Грозный считался одним из наиболее благополучных городов России с точки зрения экологии. Я не компетентен говорить, применяли ли федеральные силы химическое оружие или что-то подобное. По слухам, применяли. Но конкретно подтвердить это я не могу”.

В онкоинституте Ростова уже привыкли к наплыву пациентов из Чечни.

“Конечно, в какой-то степени рост онкозаболеваний в Чечне можно связать с канцерогенными выбросами в атмосферу, идущими от перегонки нефти, с непонятными бомбежками, – продолжает профессор Руслан Салатов. – Но, думаю, основная причина – постоянный стресс, связанный с боевыми действиями”.

Сорокапятилетняя Хавра Умарова родилась в селе под Грозным, там прожила большую часть жизни. Восемь лет назад при бомбежке погибли ее 18-летний сын и 30-летний брат. Пережитый шок тут же дал о себе знать – спустя год после трагедии врачи обнаружили у женщины рак лицевой кости. “Пришлось продать дом – на лечение были нужны большие деньги. Везде все платное, а лекарства и процедуры страшно дорогие, – рассказывает Хавра. – Но и этих денег не хватило. Три операции, несколько облучений и химиотерапий съели все средства. Сейчас вместе с младшим сыном живу у дедушки в Шали. Врачи говорят: нужна еще одна операция, но она стоит три тысячи долларов. У меня таких денег нет”. У 62-летнего деда Хавры, Ибрагима Умарова, тоже рак легких. Лечить старика не на что. Он в муках умирает дома.

А вот у молодой, красивой чеченки, 25-летней Розы рак груди. “У нас в семье раком болеют мой старший брат и тетя. Год назад от опухоли мозга умерла соседка Раиса Арабханова: в первую чеченскую войну на ее глазах федералы расстреляли сына. За месяц до этого при бомбежке был ранен брат. Спустя полгода Арабханова попала в больницу. Ей поставили диагноз “минингиома теменной области головного мозга”. Женщина прошла сложный путь лечения. А 8 декабря прошлого года ее не стало”.

“Наплыв пациентов в Ростовский институт онкологии – закономерное следствие войны, – считает заместитель директора Московского научно-исследовательского онкологического института им.П.А.Герцена Алексей Бутенко. – Фактически десять лет люди были лишены нормальной медицинской помощи. Онкологический диспансер в Грозном был разрушен, жители Чечни не имели возможности сделать обследование, пройти диспансеризацию. Сейчас жизнь худо-бедно начала налаживаться, появилась возможность обращаться за профессиональной медицинской помощью в Ростов-на-Дону, где расположен головной онкологический центр по Южному федеральному округу. К сожалению, в большинстве случаев время для лечения безвозвратно упущено. Люди приезжают с запущенными формами рака, опухолями 3-й и 4-й стадии. Помочь им необычайно сложно”.

Лейкемия и другие онкологические заболевания вызываются применением снарядов с так называемым “обедненным ураном”. Они использовались армиями США и Великобритании во время первой войны в Персидском заливе в 1990–91 годах, в Боснии и Герцеговине – в 1994–95 годах, в Югославии – в 1999 году и в Ираке – в 2003 году. Многие ветераны войны в Заливе уверены, что именно обедненный уран вызвал у них тяжелые заболевания. По данным берлинского биохимика Альбрехта Шота, 67% детей ветеранов первой войны в районе Персидского залива, родившиеся уже после войны, имеют значительные врожденные дефекты. В Европе от лейкемии умерли несколько десятков военнослужащих, принимавших участие в косовской операции. По оценке британского биолога Роджера Когилла, применение “обедненного урана” в Югославии приведет к смерти от рака примерно 10 тыс. человек – не только военнослужащих, но и местных жителей.

Всплеск онкологических заболеваний органов дыхания зафиксировало министерство здравоохранения Кувейта у граждан, которые перенесли иракскую оккупацию в 1990–91 годах, а затем более года жили в дыму горящих нефтяных скважин. Тогда концентрация вредных веществ в атмосфере превышала допустимые нормы в 30 раз. Черные дожди, содержащие ядовитую смесь двуокиси серы, окиси азота, азотной кислоты и углеводородов, проливались не только над Кувейтом и Ираком, но и над Саудовской Аравией, Ираном, Индией и Центральной Азией.

“Диоксиновая патология”, выражающаяся в повышенной заболеваемости раком, резком увеличении числа выкидышей, врожденных уродств и других наследственных заболеваний, отмечена среди жителей тех районов Вьетнама, которые в 60 –70-е годы подверглись обработке дефолиантом Agent Orange. Всего было использовано более 72 млн. литров этого реагента, от которого опадали листья в джунглях, скрывавшие передвижения вьетконговцев. Как показали исследования, проведенные недавно Колумбийским университетом в Нью-Йорке, негативное воздействие на человека вещества “оранж” и других гербицидов, распылявшихся во Вьетнаме, в четыре раза сильнее, чем оценивалось ранее. Входящий в состав реагента диоксин оказывает тератогенное, мутагенное и канцерогенное воздействие до сих пор. В 80-е годы министерство обороны США проиграло сотни судебных процессов, которые возбудили против него солдаты, ставшие во Вьетнаме жертвами Agent Orange. В результате военное ведомство выплатило потерпевшим в качестве компенсации примерно 250 млн. долларов. В этом году иски против США начали подавать граждане Вьетнама, подвергшиеся воздействию реагентов.

Почему рак не лечат в чечне

Сегодня на территории республики действует только один онкологический диспансер – в Грозном. Но и там нет даже стационара. “Большинство больных вынуждены ехать в Ростов или другие соседние регионы, – говорит главврач онкодиспансера Исмаил Адизов. – На мой взгляд, они очень разумно поступают. Мы им практически ничем не можем помочь. Из трех доступных методов лечения рака у нас практикуется только химиотерапия. Хирургический и лучевой методы в республике отсутствуют”. Есть и еще одна проблема. Известно, что при раке требуются сильнейшие обезболивающие средства. А из-за нестабильной обстановки в Чечне в республике нет лицензии на отпуск наркосодержащих препаратов – морфина, промедола. В результате врачи даже не могут выписать пациентам рецепт. А те вынуждены покупать обезболивающее из-под полы, рискуя быть пойманными на незаконном хранении наркотиков.

/Новые известия, 22.12.2004/

Во время борьбы с коронавирусом кажется, что все остальные болезни отошли на второй план. Но так кажется только здоровым. В условиях пандемии никто не отменил, в частности, рак. Заведующий отделением хирургии № 1 чеченского Республиканского онкологического диспансера, врач-маммолог, пластический хирург, хирург-онколог высшей категории Адам Токаев рассказывает об особенностях своей работы — в операционной, в больничных палатах и даже в зале суда.

Фото: Диана Магомаева

Чеченский мужчина — маммолог?

Я начинал работать в 2004 году в единственном на всю республику отделении общей онкологии ГКБ № 1 Грозного, рассчитанном всего на 30 мест. Работали в тяжелейших условиях. Реанимации не было, палата интенсивной терапии отличалась от обычных лишь меньшим количеством коек. Оперировали в малюсенькой операционной. Шили капроном и кетгутом, который даже в то время уже нигде не использовался. Часто отключали свет, и я всегда носил с собой налобный рыбацкий фонарь.

В онкологии очень важен послеоперационный период, у нас же не было возможности выхаживать пациентов после сложных операций. Делали в основном по гинекологическому профилю и на молочной железе — таким больным на следующий день можно вставать. Это и определило мою специализацию.

Для стеснительных пациенток сейчас в отделении есть женщины-маммологи. Я их обучаю, передаю опыт: у нас должна быть надежная команда.

Все началось с лягушек

— С детства мне было интересно, как устроено тело человека и вообще весь животный мир. Всегда представлял себя врачом-хирургом и уже в классе девятом препарировал лягушек. Не с целью садизма, конечно. Проводил опыты: иголкой отсоединял головной мозг от спинного — при этом все функции жизнеобеспечения работали, ножницами резецировал нижнюю челюсть. Пытался сам сделать кардиограф.

Нет, я был совсем не идеальным учеником. Директор нашей школы пророчил мне и моему другу будущее наркоманов. Мы с ним потом встречались — вскрывал ему распухший палец, когда уже работал врачом.

После окончания школы поступил в Азербайджанский медуниверситет. Помню, Москва и Питер выделяли Чечне максимум два места на бюджетной основе, а Баку — целых 15. Правда, на них претендовали 97 абитуриентов. Мне посчастливилось пройти отбор и поступить.

Это было военное время, и если в регионах России к чеченцам относились не очень, то азербайджанцы, наоборот, старались помочь, поддержать. Взрослые часто вспоминали, как чеченцы их выручали в армии. Приятно вспоминать студенческие годы.

— Хирургический корпус Республиканского онкологического диспансера, состоящий из трех отделений, открылся в декабре 2014 года и был обеспечен самым передовым медицинским оборудованием. К нам на мастер-классы приезжали ведущие хирурги головных онкоцентров и поражались оснащению наших операционных. Главврачом тогда был Эльхан Сулейманов, нынешний министр здравоохранения республики. Он и пригласил меня на работу.

Фото: Диана Магомаева

Наше отделение хирургии № 1 занимается новообразованиями в молочных железах, голове, шее, на коже и в мягких тканях. В настоящее время активно внедряем реконструктивно-пластические операции. То есть если раньше при раке молочной железы мы удаляли грудь, то сейчас имеем возможность либо сохранить ее, выполнив онкопластическую резекцию, либо после удаления полностью реконструировать.

Лечим рак не только радикально, но и красиво. Вообще, вся хирургия — это творческая профессия, на мой взгляд. А пластическая хирургия — особенно. Не было бы творчества в моей профессии, не знаю, смог бы я здесь работать. Плюс я люблю познавать новое. Если нет развития, для чего жить тогда?

Современные методы лечения уже доказали, что рак молочной железы — диагноз не угрожающий. Женщина может жить полноценной жизнью и не чувствовать себя инвалидом.

К сожалению, очень редко пациентки приходят на I или II-А стадии рака — когда молочную железу можно сохранить. Мы проводим онкопатрули, активно работаем в соцсетях и со СМИ, и все равно они приходят на II-Б стадии — когда опухоль размером с грецкий орех. Как правило, уже имеются метастатически пораженные лимфоузлы.

Но и в таких случаях, и даже при III-А и III-Б стадиях мы проводим предоперационный курс химиотерапии, уменьшаем опухолевой очаг вплоть до полного рассасывания, и только потом — хирургия.

По желанию пациентки ставим эндопротезы или же перемещаем ее собственные ткани — с живота, со спины кожу, жир, мышцы.

Два варианта

— Встречаются и неординарные случаи. Как-то меня вызвали к тяжелой больной в отделение паллиативной терапии, где лежат пациенты, которым уже не помочь.

Пациентке 63 года, рост 162 см, а опухоль груди окружностью 83 сантиметра — в половину ее роста. Из-за веса этой опухоли она не может встать. Поверхностные вены под кожей уже с мизинец толщиной, три очага, и скоро будет распад, то есть все прорвется наружу.

Я не спрашиваю, почему довели до такого состояния, не критикую. Просто объясняю родственникам, что есть два варианта. Первый — оставить все как есть, и в скором времени она погибнет от опухолевой интоксикации.

Второй вариант — операция, но здесь большие риски, потому что у больной сахарный диабет, ожирение и гипертония.

Я даже не знал, согласятся ли анестезиологи. Операция очень сложная: полное удаление опухоли, а потом — дефект почти на половину тела, который надо чем-то закрыть.

Операция длилась 12 часов. Обычно такие операции выполняют две группы хирургов: одни работают на груди, другие — на животе. Мы же с коллегой сделали вдвоем.

Вазелиновая чума

Фото: Диана Магомаева

— Немало женщин в Чечне калечат себя этой гадостью — вазелиновым маслом. Это просто какой-то бич. С начала нулевых его стали активно продвигать женщины-шарлатанки: открывали якобы косметические салоны и зазывали женщин увеличить и подтянуть грудь. У пластических хирургов такая операция стоит от 200 тысяч рублей. Вазелин же вводят за 20−50 тысяч, хотя его себестоимость — 50 рублей.

О пластике груди не говорят родным: никто не поймет. А тут предлагают все сделать за 5 минут — ни шрама, ни рубца, ни госпитализации. И относительная дешевизна.

Но беда в том, что после введения вазелина от него не избавишься. Он начинает пропитывать мягкие ткани, образуются язвы. Если вводят в голень, чтобы выровнять контур ног, он стекает вниз — ноги опухают так, что обувь не наденешь. Если в ягодицы — стекает со временем по бедрам. И ходят бедолаги с этой бедой, мучаются, молчат — ни мужу, ни родным не говорят.

Однажды привезли крайне тяжелую пациентку: рак обеих молочных желез, метастазы в костях, легких, печени. Сидит в инвалидном кресле, ходить не может. Как подтверждение диагнозу сопровождающие ее мать и сестра показали выписку из московской клиники.

Да, это было похоже на отечно-инфильтративную форму рака молочной железы, а коллеги в Москве, видимо, не встречали такую патологию. Эпицентр вазелиновой проблемы здесь, в Чечне.

Ушли недовольные и обиженные. На следующий день мать вернулась вся в слезах, с извинениями: дочь призналась, что вводила вазелин и что имитировала парализованность. Хотела добиться, чтобы после развода муж разрешил ей видеться с детьми.

На операцию больная пришла на своих ногах. Удалил обе молочные железы и сделал реконструкцию груди.

Когда молчание не золото

— С вазелиновой проблемой давно борюсь. Донес ее до руководства республики, и в прошлом году по косметическим салонам прошли массовые рейды. Всех, кто без лицензии или у кого препараты не сертифицированы, закрыли.

В 2007 году одну женщину-косметолога посадили — пострадавшей была девушка-адвокат. В прошлом году одну осудили, но у нее пятеро детей, младшему — два года, отложили наказание до достижения совершеннолетнего возраста. Сейчас идет следствие в отношении еще одной.

Фото: Диана Магомаева

Некоторые косметологи считают меня виноватым в том, что их салоны закрыли. Но если работать по закону, никаких проблем не возникнет.

Вводят ли сегодня вазелин, не знаю. Узнаю только в 2025−2028 году. Тяжелые последствия появляются через 5−8 лет, а первые два-три года увеличившие грудь счастливы, еще и родственниц, подруг подбивают.

В основном на этот шаг идут рожавшие женщины. Поэтому хочу сделать стенды с фотографиями пораженных органов и повесить их в родильных домах, чтобы было наглядно видно, к чему приводит введение вазелинового масла.

Жук-знахарь и травник-шарлатан

Многие люди верят. В Египет едут, живут в каких-то лагерях, пьют верблюжье молоко с мочой. В Казахстан, Киргизстан ездят, курдюком лечатся.

Сил уже нет такое слушать. Не знаю, как еще доносить до людей, чтобы не запускали свою болезнь, чтобы обращались на начальной стадии, когда можно реально помочь.

Очень важен позитив

— Сегодня из-за коронавируса онкологические больные находятся в группе повышенного риска. Ослабленный иммунитет — прямой путь к заражению этой инфекцией. Естественно, наш онкологический диспансер, как и все, перешел на карантинный режим работы и усилил меры безопасности. Отменены посещения пациентов, ограничены плановые консультации и прием на диагностику. Сотрудников допускают только при наличии респираторной маски и после замера температуры при входе.

В итоге художество свое свернул: у красок едкий запах, а у меня четверо детей.

Читайте также: