Михайленко д с рак почки

Полный текст:

  • Аннотация
  • Об авторах
  • Список литературы
  • Cited By

Рак почки (РП) входит в число частых онкоурологических заболеваний, самой распространенной формой которого является светлоклеточная карцинома. Однако доля менее изученных несветлоклеточных вариантов РП (НСРП) составляет до 25% случаев заболевания, что говорит о необходимости их исследования, совершенствования диагностики и лечения. В основе канцерогенеза лежат генетические изменения, включающие хромосомные аберрации и точковые мутации в протоонкогенах и генах-супрессорах. В обзоре рассмотрены цитогенетические аберрации в контексте разнообразия форм НСРП согласно действующей классификации ISUP. Отдельно охарактеризованы транслокационные варианты НСРП (MiT-РП) как частные случаи хромосомных перестроек с вовлечением генов семейства MiT: TFE3, TFEB, MITF. Описаны основные наследственные формы НСРП, обусловленные герминальными мутациями в генах FLCN, FH и МЕТ, а также современные исследования спорадических опухолей с применением секвенирования следующего поколения. Эти эксперименты были направлены на поиск соматических мутаций в масштабах всего генома или экзома опухоли и позволили определить различные мутационные профили I/II подтипов папиллярного РП, хромофобной карциномы в сравнении с онкоцитомой. Обзор может представлять интерес для онкологов, урологов, генетиков и специалистов смежных наук.

105425, Москва, ул. 3-я Парковая, 51/4

115478, Москва, ул. Москворечье, 1

к.м.н., доц., ведущий научный сотрудник отдела патологической анатомии с группой молекулярной генетики НИИ урологии и интервенционной радиологии им. Н.А. Лопаткина

105425, Москва, ул. 3-я Парковая, 51/4

д.м.н., проф., заместитель генерального директора по научной работе ФГБУ "НМИРЦ" Минздрава России

105425, Москва, ул. 3-я Парковая, 51/4

к.м.н., заведующий отделом патологической анатомии с группой молекулярной генетики НИИ урологии и интервенционной радиологии им. Н.А. Лопаткина

105425, Москва, ул. 3-я Парковая, 51/4

член-корр. РАН, д.м.н., проф., генеральный директор ФГБУ "НМИРЦ" Минздрава России

1. Злокачественные новообразования в России в 2014 году (заболеваемость и смертность). Под ред. А.Д. Каприна, В.В. Старинского, Г.В, Петровой / М.: Изд-во МНИОИ им. П.А. Герцена, 2016, 250 с. [Malignant tumors in Russia in 2014: morbidity and mortality. Ed. By Kaprin A.D., Starinsky V.V., Petrova G.V., M., 2016 (in Russ.)]

2. Linehan W.M. Genetic basis of kidney cancer: role of genomics for the development of disease-based therapeutics. Genome Res 2012; 22: 2089-2100.

3. Muglia V.F., Prando A. Renal cell carcinoma: histological classification and correlation with imaging findings. Radiol Bras 2015; 48: 166-174.

4. Михайленко Д.С., Залетаев Д.В. Молекулярно-генетическая диагностика в онкоурологии. Saarbrucken: LAP Lambert Academic Publishing; 2013; 64 c. [Mikhaylenko D.S., Zaletayev D.V. Molecular genetic diagnostics in urologic oncology. Saarbrucken: LAP Lambert Academic Publishing; 2013 (in Russ.)].

5. Матвеев В.Б., Волкова М.И. Последовательная таргетная терапия при диссеминированном раке почки. Онкоурология 2013; 1: 28-33. [Matveev V.B., Volkova M.I. Sequential targeted therapy for disseminated renal cancer. Oncourology 2013; 1: 28-33 (in Russ.)]

6. Kuroda N., Tanaka A. Recent classification of renal epithelial tumors. Med Mol Morphol 2014; 47: 68-75.

7. Bellmunt J., Dutcher J. Targeted therapies and the treatment of non-clear cell renal cell carcinoma. Ann Oncol 2013; 24: 1730-1740.

8. Srigley J.R., Delahunt B., Eble J.N. et al. The International society of urological pathology (ISUP) Vancouver classification of renal neoplasia. Am J Surg Pathol 2013; 37: 1469-1489.

9. Rao Q., Xia Q.-Y., Cheng L., Zhou X.-J. Molecular genetics and immunohistochemistry characterization of uncommon and recently described renal cell carcinomas. Chin J Cancer Res 2016; 28: 29-49.

10. Nagashima Y., Kuroda N., Masahiro Y. Transition of organizational category on renal cancer Jpn J Clin Oncol 2013; 43: 233-242.

11. Argani P. MiT family translocation renal cell carcinoma. Semin Diagn Pathol 2015; 32: 103-113.

12. Magers M.J., Udager A.M., Mehra R. MiT family translocation-associated renal cell carcinoma: a contemporary update with emphasis on morphologic, immunophenotypic, and molecular mimics. Arch Pathol Lab Med 2015; 139: 1224-1233.

13. Durinck S., Stawiski E.W., Pavia-Jimenez A. et al. Spectrum of diverse genomic alterations define non-clear cell renal carcinoma subtypes. Nat Genet 2015; 47: 13-21.

14. Linehan W.M., Spellman P.T., Ricketts C.J. et al. Comprehensive molecular characterization of papillary renal-cell carcinoma. N Engl J Med 2016; 374: 135-145.

15. Schmidt L.S., Linehan W.M. Hereditary leiomyomatosis and renal cell carcinoma. Int J Nephrol Renovasc Dis 2014; 7: 253–260.

16. Menko F.H., Maher E., Schmidt L.S. et al Hereditary leiomyomatosis and renal cell cancer (HLRCC). Renal cancer risk, surveillance and treatment. Fam Cancer 2014; 13: 637-644.

17. Raymond V.M., Herron C.M., Giordano T.J., Gruber S.B. Familial renal cancer as an indicator of hereditary leiomyomatosis and renal cell cancer syndrome. Fam Cancer 2012; 11: 115-121.

18. Wadt K., Gerdes A.M., Hansen T.V. et al. Novel germline c-Met mutation in a family with hereditary papillary renal carcinoma. Fam Cancer 2012; 11: 535-537.

19. Haas N.B., Nathanson K.L. Hereditary renal cancer syndromes. Adv Chronic Kidney Dis 2014; 21: 81-90.

20. Schmidt L.S., Linehan W.M. Clinical features, genetics and potential therapeutic approaches for Birt-Hogg-Dube syndrome. Expert Opin Orphan Drugs 2015; 3: 15-29.

21. Benhammou J.N., Vocke C.D., Santani A. et al. Identification of intragenic deletions and duplication in the FLCN gene in Birt-Hogg-Dube syndrome. Genes Chromosomes Cancer 2011; 50: 466-477.

22. Krill-Burger J.M., Lyonce M.A., Kelly L.A. et al. Renal cell neoplasm contain shared tumor type-specific copy number variations. Am J Pathol 2012; 180: 2427-2439.

23. Yusenko M.V. Molecular pathology of renal oncocytoma: a review. Int J Urol 2010; 17: 602-614.

24. Аполихин О.И., Михайленко Д.С., Михальченко А.Е. и др. Молекулярно-генетические нарушения как критерии в дифференциальной диагностике редких опухолей почки // Эксперментальная и клиническая урология. – 2013; 3: 21-27. [Apolikhin O.I., Mikhaylenko D.S., Mikhalchenko A.E. et al. Molecular-genetic alterations as criteria in differential diagnostics of rare renal tumors. Exp Clin Urol 2013; 3: 21-27 (in Russ.)]

25. Davis C.F., Ricketts C.J., Wang M. et al. The genomic landscape of chromophobe renal cell carcinoma. Cancer Cell 2014; 26: 319-330.

26. Rathmell K.W., Chen F., Creighton C.J. Genomics of chromophobe renal cell carcinoma: implications from a rare tumor for pan-cancer studies. Oncoscience 2015; 2: 81-90.

27. Joshi S., Tolkunov D., Aviv H. et al. The genomic landscape of renal oncocytoma identifies a metabolic barrier to tumorigenesis. Cell Rep 2015; 13: 1895-1908.

28. Albiges L., Guegan J., Le Formal A. et al. MET is a potential target across all papillary renal cell carcinomas: result from a large molecular study of pRCC with CGH array and matching gene expression array. Clin Cancer Res 2014; 20: 3411-3421.

29. Miyata Y., Asai A., Mitsunari K. et al. Met in urological cancers. Cancer 2014; 6: 2387-2403.

30. Courthod G., Tucci M., Di Maio M. et al. Papillary renal cell carcinoma: a review of the current therapeutic landscape. Crit Rev Oncol Hematol 2015; 96: 100-112.

31. Twardowski P.W., Mack P.C., Lara P.N. Papillary renal cell carcinoma: current progress and future directions. Clin Genitourinary Cancer 2014; 12: 74-79.

32. Kang X.L., Zou H., Pang L.J. et al. Chromosomal imbalances revealed in primary renal cell carcinomas by comparative genomic hybridization. Int J Clin Exp Pathol 2015; 8: 3636-3647.

33. Chen F., Zhang Y., Senbabaoglu Y. et al. Multilevel genomics-based taxonomy of renal cell carcinoma. Cell Rep 2016; 14: 2476-2489.

34. Liu K., Ren Y., Pang L. et al. Papillary renal cell carcinoma: a clinicopathological and whole-genome exon sequencing study. Int J Clin Exp Pathol 2015; 8: 8311-8335.

35. Kovac M., Navas C., Horswell S. et al. Recurrent chromosomal gains and heterogeneous driver mutations characterise papillary renal cancer evolution. Nat Commun 2015; 6: 6336.

36. Lawrie C.H., Larrea E., Larrinaga G. et al. Targeted next-generation sequencing and non-coding RNA expression analysis of clear cell papillary renal cell carcinoma suggests distinct pathological mechanisms from other renal tumor subtypes. J Pathol 2014; 232: 32-42.

37. Srinivasan R., Ricketts C.J., Sourbier C., Linehan W.M. New strategies in renal cell carcinoma: targeting the genetic and metabolic basis of disease. Clin Cancer Res 2015; 21: 10-17.

38. Тимофеев И.В. Современные возможности лечения несветлоклеточного почечно-клеточного рака. Онкоурология 2015; 4: 24-33. [Timofeev I.V. Current treatment approaches to non-clear cell renal carcinoma. Oncourology 2015; 4: 24-33 (in Russ.)]

39. Алексеев Б.Я., Нюшко К.М., Калпинский А.С. Применение сунитиниба в реальной клинической практике у больных метастатическим раком почки. Онкоурология 2016; 1: 14-20. [Alekseev B.Y., Nyushko K.M., Kalpinsky A.S. Using of sunitinib in patients with metastatic renal cancer in real clinical practice. Oncourology 2016; 1: 14-20 (in Russ.)]



Контент доступен под лицензией Creative Commons Attribution 4.0 License.

Сегодня руководитель лаборатории эпигенетики Медико-генетического научного центра, доктор биологических наук, профессор Дмитрий Владимирович Залетаев и старший научный сотрудник лаборатории, кандидат медицинских наук Дмитрий Сергеевич Михайленко беседуют с руководителем проекта Натальей Мещеряковой.

Искренне поздравляю Вас с высокой оценкой вашего труда. Она тем более значима, что признание пришло к специалистам, не являющимся сотрудниками онкологического института. Какие исследования были отмечены?

Проф. Залетаев Д.В.: На Премию мы подавали только готовые разработки, которые хорошо апробированы и внедрены в практическое здравоохранение. Среди них исследования и разработки новых медицинских ДНК-технологий Татьяны Владимировны Кекеевой по раку предстательной железы, Дмитрия Сергеевича Михайленко – по светлоклеточному раку почки, Екатерины Михайловны Пальцевой – по цервикальной интраэпителиальной неоплазии высоких степеней и наши разработки по молекулярно-генетической диагностике ретинобластомы, решающий вклад в которые внесла Ольга Владимировна Бабенко, ведущий научный сотрудник нашей лаборатории. Очень жаль, что она не родилась на год позже – возрастные ограничения для соискателей. Ретинобластома – одна из первых наследственных форм злокачественных новообразований, которую мы исследовали. Нам было важно показать, что опухоли с наследственной компонентой требуют немного других подходов, что у них другой алгоритм исследования, по сравнению со спорадическими новообразованиями. Честно говоря, мы не очень надеялись на получение премии, абстрагировались от этой проблемы после подачи документов и продолжали работать. В частности, за этот год были разработаны новые ДНК-технологии для диагностики увеальной меланомы, опухолей головного мозга и рака мочевого пузыря.

Вы давно занимаетесь онкогеномикой, а как проходит Ваше слияние с онкологией. Есть ли гармония?

Сейчас мы продуктивно сотрудничаем с МНИОИ им. П.А. Герцена по разным формам злокачественных новообразований, особенно с онкоурологами. Теперь у нас там свой человек – Татьяна Кекеева. Я не смог отказать профессору Георгию Авраамовичу Франку, когда он предложил Татьяне перейти к нему в патологоанатомическое отделение. На самом деле такое сотрудничество оказалось правильным, Институт получил классного молекулярного генетика, а молодой специалист – дополнительные возможности в своем научном творчестве и профессиональном росте. Ведь все равно мы делаем общее дело.

У нас достаточно активное взаимодействие с Медико-радиологическим научным центром РАМН в г. Обнинске. Нами совместно была проведена масштабная работа по исследованию маркеров и ДНК-диагностике различных форм рака щитовидной железы, в том числе и радиогенных. По моим понятиям докторская диссертация Павла Олеговича Румянцева лучший образец синтеза клинических и молекулярно-генетических исследований.

Мы тесно взаимодействуем с лабораторией клинической онкогенетики РОНЦ РАМН (зав. – д.м.н. Людмила Николаевна Любченко) по исследованию ряда наследственных форм злокачественных новообразований. Плодотворные контакты у нас и с клиниками Московской медицинской академии. В общем, клиницисты уже понимают, что методы молекулярной генетики не просто мода, а настоятельная необходимость, ежедневная потребность для успешной диагностики и лечения пациентов.

Михайленко Д.С.: Мы работаем совместно с РОНЦ РАМН, Радиологическим научным центром РАМН в Обнинске, клиниками Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова, опубликовано много совместных работ. Как правило, коллеги-клиницисты собирают клинический материал, аннотируют его. Мы – проводим молекулярные исследования, вместе обсуждаем. В общем, дополняем друг друга.

Проф. Залетаев Д.В.: Действительно, это серьезная проблема. В медицинских вузах очень короткий курс медицинской генетики. Естественно, что в нем нет места для молекулярной биологии и генетики, да еще в клиническом применении. В этом отношении зарубежные клиницисты имеют явное преимущество. Врачи знают, какое исследование надо назначить пациенту, какие молекулярные маркеры будут наиболее показательными, есть очень приличные учебники и образовательная литература. У нас можно только повысить свою квалификацию, скажем в РМАПО на кафедре медицинской генетики, которой руководит академик РАМН, профессор Евгений Константинович Гинтер. Но обучение намного более эффективно на студенческой скамье, и не на ранних курсах, а когда студент уже определился, в какой сфере медицины он будет работать, появляется дополнительная мотивация. Другая причина вполне объективна. Онкология – одна из самых ответственных и трудных областей медицины. И допускать к использованию в диагностике злокачественных новообразований новый метод необходимо очень взвешенно и осторожно. Это в равной мере справедливо как для определения в плазме новых белковых онкомаркеров, или молекул, определяемых иммуногистохимическими методами на срезах, так и для тестирования недавно охарактеризованных молекулярно-генетических нарушений. И мы относимся к этому с согласием и пониманием.

Михайленко Д.С.: Последние 3-5 лет началось активное использование молекулярно-генетических исследований для оптимизация таргетной терапии и оценки прогноза заболевания. Появились рекомендации Европейской и Американской ассоциаций онкологов об использовании молекулярно-генетических маркеров в рутинной онкологической практике. Очень много статей опубликовано на эту тему, российские врачи ездят на конференции, они слушают, они читают, и сами стараются применять в практике. А мы просто стараемся соответствовать современным требованиям.

Сетуют, что российские учёные обделены вниманием государства. Как Вы обеспечены оборудованием?

Мы взяли за правило – разработали, проверили, как работает, оценили чувствительность и специфичность, адаптировали для клинического использования, зарегистрировали как новую медицинскую ДНК-технологию в Росздравнадзоре, который дает разрешение на использование этой технологии. Я считаю, что такой подход верен: во-первых, в плане отечественных приоритетов, во-вторых, наша работа приобретает официальный статус, признанный государством, в-третьих, это готовый продукт для внедрения в практическое здравоохранение. Разработанные нами технологии можно использовать в профильных учреждениях в качестве диагностических, среди них: по 2 технологии для диагностики рака предстательной железы, рака почки, опухолей мозга, увеальной меланомы, по 1 – для рака шейки матки и мочевого пузыря. Пока еще на стадии исследований злокачественные опухоли толстой кишки, желудка, эндометрия, молочной железы и др.

Генетика как-то трудно приживается в нашем отечестве. Есть ли спрос у студенческой молодёжи на эту специальность?

В последние годы Правительством много говорится о необходимости улучшения условий работы учёных, и в том числе, изменений в оплате труда. Какие зарплаты у Ваших сотрудников?

Проф. Залетаев Д.В.: Оклад научного сотрудника в организации, подведомственной РАМН или Минздравсоцразвития около 4400 руб., если не ошибаюсь, потом повышающие коэффициенты и надбавки. Ну, к примеру, у профессора и заведующего лабораторией оклад около 20 тысяч.

Михайленко Д.С.: Конечно, все оклады очень маленькие. Если бы я лично оказался в ситуации, когда осталась бы только базовая государственная зарплата научного сотрудника или врача-лаборанта, уволился бы немедленно, поскольку даже смешно обсуждать возможность работы за такие деньги. Но никто не запрещает нам дополнительно зарабатывать, есть гранты и госконтракты по разным тематикам. Мы стараемся больше участвовать в конкурсах на работы в рамках наших исследований. У нас в Центре есть ещё и платная медицинская деятельность – ДНК-диагностика. Поэтому работаем очень много и целенаправленно.

Проф. Залетаев Д.В.: Мы стараемся сочетать приятное с полезным (наука и ДНК-диагностика), и, безусловно, гранты очень большое подспорье, по крайней мере, они полностью обеспечивают расходные материалы, хотя оборудования, конечно, не купишь. Наверное, неплохая мысль – создание российской силиконовой долины. Очень хочется, чтобы это не закончилось словами, а действительно привлекли молодых и талантливых ученых, увеличили количество и размер грантов для молодых ученых, хотя бы в рамках Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) и грантов Президента России. Конечно, мне будет жаль, если кто-то из моих коллег будет туда привлечен, но я отчетливо понимаю, что это нужно для дела.

Михайленко Д.С.: Никакого драматизма нет, это нормальная организация исследований, и некоторые сотрудники могут покидать лабораторию, переходя в партнерские учреждения, кооперативная работа может дать больше результатов. Административная и финансовая привязанность все время к одному месту, которое является в некоторых случаях фактически пожизненным – это один из советских атавизмов. Нет ничего страшного в том, чтобы человек учился в одном месте, потом работал в другом, а затем в третьем.

Ваши ученики, нынешние лауреаты, что их отличает от остальных?

Проф. Залетаев Д.В.: Я думаю, что их отличает увлеченность и любознательность. И гордость за то дело, которое они делают и делают очень хорошо. Это, наверное, для многих характерно, для всех, кто чего-то достигает, и делает не только для себя, но и для других. Я всегда говорил своим молодым коллегам, что они должны знать больше и уметь лучше меня, а моя задача поддержать, направить, посоветовать и защитить. Я же по диплому учитель биологии и химии, а они, в большинстве, – врачи-биохимики и молекулярные биологи, закончившие медицинский ВУЗ.

В сфере Вашего научного интерес онкология занимает значительное место, но Вы ещё занимаетесь и синдромальными формами множественных врождённых пороков развития. Вроде бы совершенно разные болезни или их что-то объединяет?

А чем еще живет ваша лаборатория? Какие новые направления в онкогеномике вы видите и считаете необходимым развивать?

Михайленко Д.С.: Последние годы очень активно развивается таргетная терапия злокачественных опухолей, которая неразрывно связана с молекулярно-генетическими исследованиями. Для примера приведу ситуацию с колоректальным раком и ингибиторами EGFR. Рецептор эпителиального фактора роста EGFR играет важную роль в пролиферации эпителиальных клеток. Гиперэкспрессия гена EGFR выявляется в 60-70% случаев колоректального рака, одними из наиболее эффективных таргетных препаратов при этом заболевании являются антитела к EGFR (препараты Эрбитукс и Вектибикс). Эффективность лечения этими препаратами зависит как от статуса EGFR, так и от наличия мутаций KRAS. Наличие в опухолях активирующих мутаций KRAS является противопоказанием к применению ингибиторов EGFR, так как приводит к конститутивной активации нижележащего компонента сигнального пути EGFR-RAS, то есть, нужен комплексный молекулярно-генетический анализ. Сейчас определение мутации в онкогене KRAS и анализ экспрессии рецептора EGFR входят в стандарты обследования и решение вопроса о схеме лечения в зарубежных клиниках. Несколько лабораторий в России и мы, в том числе, делаем диагностику мутаций KRAS и не только, параллельно ведём посильную просветительскую работу среди онкологов.

Проф. Залетаев Д.В.: У нас есть приоритет в исследовании аберрантного метилирования – такой модификации ДНК, которая блокирует экспрессию гена даже в отсутствие его структурных повреждений. Мы рассматриваем определение аберрантного метилирования ключевых генов-супрессоров как важный компонент системы молекулярных маркеров при том или ином онкологическом заболевании. До того как появились первые клинические и морфологические признаки опухоли, можно обнаружить метилирование генов-супрессоров. Метилирование гена Р16 в мокроте появляется за 2-3 года до рака легкого. В принципе, когда появляется аномальное метилирование, это сигнал, что процесс запущен и нужно идти обследоваться. Метилирование одного гена недостаточно показательно, поэтому мы исследуем системы из 10-15 метилированных генов. По характерному паттерну метилирования можно дифференцировать гиперплазии, предраковые изменения и уже развивающуюся злокачественную опухоль, по нему можно определять рецидив. Микрометастазы также могут быть определены в сыворотке крови, т.к. они поддерживают аберрантное метилирование.

Михайленко Д.С.: Промоторы многих генов-супрессоров подвергаются аберрантному метилированию в опухоли и фрагменты метилированной ДНК могут выявляться в кровотоке, иногда в составе циркулирующих клеток опухоли, иногда только как фрагменты геномной ДНК опухолевого происхождения. Каждая опухоль обладает своим паттерном метилированных генов. Такие работы идут и за рубежом, и у нас. Еще мы диагностируем полиморфизм генов, определяющих метаболизм ряда химиотерапевтических препаратов, и можем предсказать чувствительность к некоторым цитостатикам и индивидуальную токсичность, в частности при лечении 5-фторурацилом. Мы надеемся, что клиницисты будут активнее взаимодействовать с молекулярными генетиками по этим вопросам.

Проф. Залетаев Д.В.: Мы можем провести дифференциальную диагностику различных форм рака щитовидной железы, очень большая работа проведена совместно с Обнинским центром, где большой регистр больных. Пренатальная диагностика наследственного медуллярного рака щитовидной железы позволяет осуществлять своевременную профилактику этого заболевания. Для планирования лечения также важна дифференциальная диагностика наследственного и спорадического медуллярного рака (мутации RET), а также папиллярного рака щитовидной железы (перестройки RET/PTC и мутации в гене BRAF).

Михайленко Д.С.: Действительно, хотя наследственные онкологические синдромы составляют не более 10% от всех случаев онкологических заболеваний, именно при них ДНК-диагностика имеет решающее значение и в постановке окончательного диагноза, и в планировании лечения. Например, обследование больного с подозрением на почечно-клеточный рак начинают с УЗИ, которое относится к методам скриниговой диагностики. Затем больному выполняют КТ или МРТ, аортографию и нижнюю кавографию для планирования объема и тактики оперативного вмешательства, а также рентгенографию легких, костей таза, черепа и позвоночника для выявления возможных отдаленных метастазов. В зависимости от размера первичной опухоли, ее взаимоотношения с крупными сосудами и чашечно-лоханочной системой, выполняют резекцию пораженного сегмента почки или нефрэктомию. Т.е. как только выявили злокачественную опухоль и определились с объемом оперативного лечения, то оперируют. Это абсолютно справедливо для всех спорадических злокачественных опухолей почки и в большинстве случаев позволяет полностью избавить пациента от онкологического заболевания. Однако при синдроме Хиппель-Линдау (наследственный рак почки, обусловленный герминальными мутациями в гене VHL) могут возникать множественные метахронные светлоклеточные карциномы на протяжении всей жизни пациента в обеих почках. Если при выявлении очередной опухоли сразу выполнять резекцию почки или, тем более, нефрэктомию, то средняя продолжительность жизни пациентов с синдромом Хиппеля-Линдау после серии таких операций и выходом на хроническую почечную недостаточность достоверно не отличалась от тех случаев, когда лечение не проводилось и пациент умер от множественных отдаленных метастазов. В связи с этим разработан алгоритм тщательного и регулярного наблюдения, иная тактика хирургического лечения. При синдроме Хиппеля-Линдау с мультифокальными и/или билатеральными новообразованиями почки проводят резекцию первичных опухолей только по достижении ими размера 3 см в наибольшем измерении (при отсутствии метастазов), а до этого могут пройти месяцы и даже годы, т.е. из двух зол на каждом конкретном этапе наблюдения выбирают наименьшее.

Велика роль выявления мутации в гене RB1 при диагностике наследственной ретинобластомы (злокачественной опухоли сетчатки глаза, развивающейся, как правило, в первые годы жизни ребенка), мутации в гене NF1 при диагностике нейрофиброматоза 1-го типа (эти диагностики мы делаем в нашей лаборатории) – все это позволяет проводить пренатальную диагностику и профилактику наследственной онкопатологии. В случае ретинобластомы, определение того, является ли мутация в опухоли герминальной или соматической, позволяет дифференцировать наследственные и спорадические опухоли, а это связано с различиями в подходах к лечению ретинобластомы и в ряде случаев позволяет ребенку частично сохранить зрение.

С кем из западных генетических лабораторий Вы сотрудничаете? Есть ли у Вас возможность посещать важнейшие мировые форумы по генетике?

Проф. Залетаев Д.В.: Мы имеем возможность ездить на зарубежные конференции и ездим туда довольно регулярно, как на генетические, так и на онкологические. Как таковых документально оформленных партнерских отношений с зарубежными коллегами у нас сейчас нет. Если Вы имеете в виду зарубежные биотехнологические или фармацевтические компании, то они относятся к нам, скорее, как к покупателям оборудования и расходных материалов. Хотя мы бы с удовольствием приняли участие в оптимизации протоколов таргетной терапии, где, как уже говорилось, велика роль молекулярно-генетического тестирования. Можно было бы повысить эффективность применения препаратов, если правильно формировать молекулярно-генетические критерии отбора пациентов на эти исследования. В общем, у нас всё ещё впереди.

Пожелаю Вам новых открытий и большего внимания со стороны российских онкологов.

Беседу вела Мещерякова Наталья

Сайт использует файлы cookies для более комфортной работы пользователя. Продолжая просмотр страниц сайта, вы соглашаетесь с использованием файлов cookies, а также с обработкой ваших персональных данных в соответствии с Политикой конфиденциальности.

Сегодня руководитель лаборатории эпигенетики Медико-генетического научного центра, доктор биологических наук, профессор Дмитрий Владимирович Залетаев и старший научный сотрудник лаборатории, кандидат медицинских наук Дмитрий Сергеевич Михайленко беседуют с руководителем проекта Натальей Мещеряковой.

Искренне поздравляю Вас с высокой оценкой вашего труда. Она тем более значима, что признание пришло к специалистам, не являющимся сотрудниками онкологического института. Какие исследования были отмечены?

Проф. Залетаев Д.В.: На Премию мы подавали только готовые разработки, которые хорошо апробированы и внедрены в практическое здравоохранение. Среди них исследования и разработки новых медицинских ДНК-технологий Татьяны Владимировны Кекеевой по раку предстательной железы, Дмитрия Сергеевича Михайленко – по светлоклеточному раку почки, Екатерины Михайловны Пальцевой – по цервикальной интраэпителиальной неоплазии высоких степеней и наши разработки по молекулярно-генетической диагностике ретинобластомы, решающий вклад в которые внесла Ольга Владимировна Бабенко, ведущий научный сотрудник нашей лаборатории. Очень жаль, что она не родилась на год позже – возрастные ограничения для соискателей. Ретинобластома – одна из первых наследственных форм злокачественных новообразований, которую мы исследовали. Нам было важно показать, что опухоли с наследственной компонентой требуют немного других подходов, что у них другой алгоритм исследования, по сравнению со спорадическими новообразованиями. Честно говоря, мы не очень надеялись на получение премии, абстрагировались от этой проблемы после подачи документов и продолжали работать. В частности, за этот год были разработаны новые ДНК-технологии для диагностики увеальной меланомы, опухолей головного мозга и рака мочевого пузыря.

Вы давно занимаетесь онкогеномикой, а как проходит Ваше слияние с онкологией. Есть ли гармония?

Сейчас мы продуктивно сотрудничаем с МНИОИ им. П.А. Герцена по разным формам злокачественных новообразований, особенно с онкоурологами. Теперь у нас там свой человек – Татьяна Кекеева. Я не смог отказать профессору Георгию Авраамовичу Франку, когда он предложил Татьяне перейти к нему в патологоанатомическое отделение. На самом деле такое сотрудничество оказалось правильным, Институт получил классного молекулярного генетика, а молодой специалист – дополнительные возможности в своем научном творчестве и профессиональном росте. Ведь все равно мы делаем общее дело.

У нас достаточно активное взаимодействие с Медико-радиологическим научным центром РАМН в г. Обнинске. Нами совместно была проведена масштабная работа по исследованию маркеров и ДНК-диагностике различных форм рака щитовидной железы, в том числе и радиогенных. По моим понятиям докторская диссертация Павла Олеговича Румянцева лучший образец синтеза клинических и молекулярно-генетических исследований.

Мы тесно взаимодействуем с лабораторией клинической онкогенетики РОНЦ РАМН (зав. – д.м.н. Людмила Николаевна Любченко) по исследованию ряда наследственных форм злокачественных новообразований. Плодотворные контакты у нас и с клиниками Московской медицинской академии. В общем, клиницисты уже понимают, что методы молекулярной генетики не просто мода, а настоятельная необходимость, ежедневная потребность для успешной диагностики и лечения пациентов.

Михайленко Д.С.: Мы работаем совместно с РОНЦ РАМН, Радиологическим научным центром РАМН в Обнинске, клиниками Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова, опубликовано много совместных работ. Как правило, коллеги-клиницисты собирают клинический материал, аннотируют его. Мы – проводим молекулярные исследования, вместе обсуждаем. В общем, дополняем друг друга.

Проф. Залетаев Д.В.: Действительно, это серьезная проблема. В медицинских вузах очень короткий курс медицинской генетики. Естественно, что в нем нет места для молекулярной биологии и генетики, да еще в клиническом применении. В этом отношении зарубежные клиницисты имеют явное преимущество. Врачи знают, какое исследование надо назначить пациенту, какие молекулярные маркеры будут наиболее показательными, есть очень приличные учебники и образовательная литература. У нас можно только повысить свою квалификацию, скажем в РМАПО на кафедре медицинской генетики, которой руководит академик РАМН, профессор Евгений Константинович Гинтер. Но обучение намного более эффективно на студенческой скамье, и не на ранних курсах, а когда студент уже определился, в какой сфере медицины он будет работать, появляется дополнительная мотивация. Другая причина вполне объективна. Онкология – одна из самых ответственных и трудных областей медицины. И допускать к использованию в диагностике злокачественных новообразований новый метод необходимо очень взвешенно и осторожно. Это в равной мере справедливо как для определения в плазме новых белковых онкомаркеров, или молекул, определяемых иммуногистохимическими методами на срезах, так и для тестирования недавно охарактеризованных молекулярно-генетических нарушений. И мы относимся к этому с согласием и пониманием.

Михайленко Д.С.: Последние 3-5 лет началось активное использование молекулярно-генетических исследований для оптимизация таргетной терапии и оценки прогноза заболевания. Появились рекомендации Европейской и Американской ассоциаций онкологов об использовании молекулярно-генетических маркеров в рутинной онкологической практике. Очень много статей опубликовано на эту тему, российские врачи ездят на конференции, они слушают, они читают, и сами стараются применять в практике. А мы просто стараемся соответствовать современным требованиям.

Сетуют, что российские учёные обделены вниманием государства. Как Вы обеспечены оборудованием?

Мы взяли за правило – разработали, проверили, как работает, оценили чувствительность и специфичность, адаптировали для клинического использования, зарегистрировали как новую медицинскую ДНК-технологию в Росздравнадзоре, который дает разрешение на использование этой технологии. Я считаю, что такой подход верен: во-первых, в плане отечественных приоритетов, во-вторых, наша работа приобретает официальный статус, признанный государством, в-третьих, это готовый продукт для внедрения в практическое здравоохранение. Разработанные нами технологии можно использовать в профильных учреждениях в качестве диагностических, среди них: по 2 технологии для диагностики рака предстательной железы, рака почки, опухолей мозга, увеальной меланомы, по 1 – для рака шейки матки и мочевого пузыря. Пока еще на стадии исследований злокачественные опухоли толстой кишки, желудка, эндометрия, молочной железы и др.

Генетика как-то трудно приживается в нашем отечестве. Есть ли спрос у студенческой молодёжи на эту специальность?

В последние годы Правительством много говорится о необходимости улучшения условий работы учёных, и в том числе, изменений в оплате труда. Какие зарплаты у Ваших сотрудников?

Проф. Залетаев Д.В.: Оклад научного сотрудника в организации, подведомственной РАМН или Минздравсоцразвития около 4400 руб., если не ошибаюсь, потом повышающие коэффициенты и надбавки. Ну, к примеру, у профессора и заведующего лабораторией оклад около 20 тысяч.

Михайленко Д.С.: Конечно, все оклады очень маленькие. Если бы я лично оказался в ситуации, когда осталась бы только базовая государственная зарплата научного сотрудника или врача-лаборанта, уволился бы немедленно, поскольку даже смешно обсуждать возможность работы за такие деньги. Но никто не запрещает нам дополнительно зарабатывать, есть гранты и госконтракты по разным тематикам. Мы стараемся больше участвовать в конкурсах на работы в рамках наших исследований. У нас в Центре есть ещё и платная медицинская деятельность – ДНК-диагностика. Поэтому работаем очень много и целенаправленно.

Проф. Залетаев Д.В.: Мы стараемся сочетать приятное с полезным (наука и ДНК-диагностика), и, безусловно, гранты очень большое подспорье, по крайней мере, они полностью обеспечивают расходные материалы, хотя оборудования, конечно, не купишь. Наверное, неплохая мысль – создание российской силиконовой долины. Очень хочется, чтобы это не закончилось словами, а действительно привлекли молодых и талантливых ученых, увеличили количество и размер грантов для молодых ученых, хотя бы в рамках Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) и грантов Президента России. Конечно, мне будет жаль, если кто-то из моих коллег будет туда привлечен, но я отчетливо понимаю, что это нужно для дела.

Михайленко Д.С.: Никакого драматизма нет, это нормальная организация исследований, и некоторые сотрудники могут покидать лабораторию, переходя в партнерские учреждения, кооперативная работа может дать больше результатов. Административная и финансовая привязанность все время к одному месту, которое является в некоторых случаях фактически пожизненным – это один из советских атавизмов. Нет ничего страшного в том, чтобы человек учился в одном месте, потом работал в другом, а затем в третьем.

Ваши ученики, нынешние лауреаты, что их отличает от остальных?

Проф. Залетаев Д.В.: Я думаю, что их отличает увлеченность и любознательность. И гордость за то дело, которое они делают и делают очень хорошо. Это, наверное, для многих характерно, для всех, кто чего-то достигает, и делает не только для себя, но и для других. Я всегда говорил своим молодым коллегам, что они должны знать больше и уметь лучше меня, а моя задача поддержать, направить, посоветовать и защитить. Я же по диплому учитель биологии и химии, а они, в большинстве, – врачи-биохимики и молекулярные биологи, закончившие медицинский ВУЗ.

В сфере Вашего научного интерес онкология занимает значительное место, но Вы ещё занимаетесь и синдромальными формами множественных врождённых пороков развития. Вроде бы совершенно разные болезни или их что-то объединяет?

А чем еще живет ваша лаборатория? Какие новые направления в онкогеномике вы видите и считаете необходимым развивать?

Михайленко Д.С.: Последние годы очень активно развивается таргетная терапия злокачественных опухолей, которая неразрывно связана с молекулярно-генетическими исследованиями. Для примера приведу ситуацию с колоректальным раком и ингибиторами EGFR. Рецептор эпителиального фактора роста EGFR играет важную роль в пролиферации эпителиальных клеток. Гиперэкспрессия гена EGFR выявляется в 60-70% случаев колоректального рака, одними из наиболее эффективных таргетных препаратов при этом заболевании являются антитела к EGFR (препараты Эрбитукс и Вектибикс). Эффективность лечения этими препаратами зависит как от статуса EGFR, так и от наличия мутаций KRAS. Наличие в опухолях активирующих мутаций KRAS является противопоказанием к применению ингибиторов EGFR, так как приводит к конститутивной активации нижележащего компонента сигнального пути EGFR-RAS, то есть, нужен комплексный молекулярно-генетический анализ. Сейчас определение мутации в онкогене KRAS и анализ экспрессии рецептора EGFR входят в стандарты обследования и решение вопроса о схеме лечения в зарубежных клиниках. Несколько лабораторий в России и мы, в том числе, делаем диагностику мутаций KRAS и не только, параллельно ведём посильную просветительскую работу среди онкологов.

Проф. Залетаев Д.В.: У нас есть приоритет в исследовании аберрантного метилирования – такой модификации ДНК, которая блокирует экспрессию гена даже в отсутствие его структурных повреждений. Мы рассматриваем определение аберрантного метилирования ключевых генов-супрессоров как важный компонент системы молекулярных маркеров при том или ином онкологическом заболевании. До того как появились первые клинические и морфологические признаки опухоли, можно обнаружить метилирование генов-супрессоров. Метилирование гена Р16 в мокроте появляется за 2-3 года до рака легкого. В принципе, когда появляется аномальное метилирование, это сигнал, что процесс запущен и нужно идти обследоваться. Метилирование одного гена недостаточно показательно, поэтому мы исследуем системы из 10-15 метилированных генов. По характерному паттерну метилирования можно дифференцировать гиперплазии, предраковые изменения и уже развивающуюся злокачественную опухоль, по нему можно определять рецидив. Микрометастазы также могут быть определены в сыворотке крови, т.к. они поддерживают аберрантное метилирование.

Михайленко Д.С.: Промоторы многих генов-супрессоров подвергаются аберрантному метилированию в опухоли и фрагменты метилированной ДНК могут выявляться в кровотоке, иногда в составе циркулирующих клеток опухоли, иногда только как фрагменты геномной ДНК опухолевого происхождения. Каждая опухоль обладает своим паттерном метилированных генов. Такие работы идут и за рубежом, и у нас. Еще мы диагностируем полиморфизм генов, определяющих метаболизм ряда химиотерапевтических препаратов, и можем предсказать чувствительность к некоторым цитостатикам и индивидуальную токсичность, в частности при лечении 5-фторурацилом. Мы надеемся, что клиницисты будут активнее взаимодействовать с молекулярными генетиками по этим вопросам.

Проф. Залетаев Д.В.: Мы можем провести дифференциальную диагностику различных форм рака щитовидной железы, очень большая работа проведена совместно с Обнинским центром, где большой регистр больных. Пренатальная диагностика наследственного медуллярного рака щитовидной железы позволяет осуществлять своевременную профилактику этого заболевания. Для планирования лечения также важна дифференциальная диагностика наследственного и спорадического медуллярного рака (мутации RET), а также папиллярного рака щитовидной железы (перестройки RET/PTC и мутации в гене BRAF).

Михайленко Д.С.: Действительно, хотя наследственные онкологические синдромы составляют не более 10% от всех случаев онкологических заболеваний, именно при них ДНК-диагностика имеет решающее значение и в постановке окончательного диагноза, и в планировании лечения. Например, обследование больного с подозрением на почечно-клеточный рак начинают с УЗИ, которое относится к методам скриниговой диагностики. Затем больному выполняют КТ или МРТ, аортографию и нижнюю кавографию для планирования объема и тактики оперативного вмешательства, а также рентгенографию легких, костей таза, черепа и позвоночника для выявления возможных отдаленных метастазов. В зависимости от размера первичной опухоли, ее взаимоотношения с крупными сосудами и чашечно-лоханочной системой, выполняют резекцию пораженного сегмента почки или нефрэктомию. Т.е. как только выявили злокачественную опухоль и определились с объемом оперативного лечения, то оперируют. Это абсолютно справедливо для всех спорадических злокачественных опухолей почки и в большинстве случаев позволяет полностью избавить пациента от онкологического заболевания. Однако при синдроме Хиппель-Линдау (наследственный рак почки, обусловленный герминальными мутациями в гене VHL) могут возникать множественные метахронные светлоклеточные карциномы на протяжении всей жизни пациента в обеих почках. Если при выявлении очередной опухоли сразу выполнять резекцию почки или, тем более, нефрэктомию, то средняя продолжительность жизни пациентов с синдромом Хиппеля-Линдау после серии таких операций и выходом на хроническую почечную недостаточность достоверно не отличалась от тех случаев, когда лечение не проводилось и пациент умер от множественных отдаленных метастазов. В связи с этим разработан алгоритм тщательного и регулярного наблюдения, иная тактика хирургического лечения. При синдроме Хиппеля-Линдау с мультифокальными и/или билатеральными новообразованиями почки проводят резекцию первичных опухолей только по достижении ими размера 3 см в наибольшем измерении (при отсутствии метастазов), а до этого могут пройти месяцы и даже годы, т.е. из двух зол на каждом конкретном этапе наблюдения выбирают наименьшее.

Велика роль выявления мутации в гене RB1 при диагностике наследственной ретинобластомы (злокачественной опухоли сетчатки глаза, развивающейся, как правило, в первые годы жизни ребенка), мутации в гене NF1 при диагностике нейрофиброматоза 1-го типа (эти диагностики мы делаем в нашей лаборатории) – все это позволяет проводить пренатальную диагностику и профилактику наследственной онкопатологии. В случае ретинобластомы, определение того, является ли мутация в опухоли герминальной или соматической, позволяет дифференцировать наследственные и спорадические опухоли, а это связано с различиями в подходах к лечению ретинобластомы и в ряде случаев позволяет ребенку частично сохранить зрение.

С кем из западных генетических лабораторий Вы сотрудничаете? Есть ли у Вас возможность посещать важнейшие мировые форумы по генетике?

Проф. Залетаев Д.В.: Мы имеем возможность ездить на зарубежные конференции и ездим туда довольно регулярно, как на генетические, так и на онкологические. Как таковых документально оформленных партнерских отношений с зарубежными коллегами у нас сейчас нет. Если Вы имеете в виду зарубежные биотехнологические или фармацевтические компании, то они относятся к нам, скорее, как к покупателям оборудования и расходных материалов. Хотя мы бы с удовольствием приняли участие в оптимизации протоколов таргетной терапии, где, как уже говорилось, велика роль молекулярно-генетического тестирования. Можно было бы повысить эффективность применения препаратов, если правильно формировать молекулярно-генетические критерии отбора пациентов на эти исследования. В общем, у нас всё ещё впереди.

Пожелаю Вам новых открытий и большего внимания со стороны российских онкологов.

Беседу вела Мещерякова Наталья

Сайт использует файлы cookies для более комфортной работы пользователя. Продолжая просмотр страниц сайта, вы соглашаетесь с использованием файлов cookies, а также с обработкой ваших персональных данных в соответствии с Политикой конфиденциальности.

Читайте также: