Лена рак молочной железы

После химиотерапии Лене предстояла операция, лучевая терапия, пять лет гор­мо­но­за­мес­ти­тель­ной терапии. Женщина уже была информирована и понимала, что такое лечение рака молочной железы будет иметь колоссальные последствия для всего организма. При том что о полном излечении, конечно, говорить не приходится. Елена не явилась на назначенную операцию, поставив тем самым точку в проведенном лечении.

Лена в свое время работала с инсультными больными, у которых пострадала речь (афазия). И она на практике видела, как при тренировках у людей восстанавливаются способности к речи. А ведь мозг способен вновь обучиться чему угодно, восстановить любой утраченный процесс! И если в здоровом организме патогенные клетки иммунитетом уничтожаются, а в больном иммунитет перестал выполнять эту работу – значит, можно заставить мозг вновь вернуться к контролю биологического процесса. Точно так же, как это делают инсультные больные. Так рассудила Елена, вспомнив выздоровление инсультных больных. Компенсаторные механизмы мозга огромны, нужно только правильно приложить усилия, чтобы получить результат.

У Елены после химиотерапии был хороший результат, поэтому с приездом в Уфу она не спешила. Как призналась потом – это было ее ошибкой. Но в апреле 2014 года случился рецидив рака груди. 28-го и 30-го апреля женщина проходила маммографию и УЗИ с эластографией, которые показали новообразование. Врачи предложили пациентке МРТ и биопсию, но от этих процедур она уже отказалась. Во-первых, логично рассудила, что вряд ли на месте бывшего злокачественного новообразования могло появиться что-то иное. Если всего год назад была раковая опухоль молочной железы, то каких еще результатов биопсии ждать. Во-вторых, после первых двух биопсий она заметила неприятные последствия.

Уже 5-го мая Елена приехала в Уфу. Сделала это, как и все остальное, с одобрения близких. Они сутки изучали сайт, выразили доверие методике и поддержали Елену в ее решении.

Лена проделала огромную работу надо собой и своим телом самостоятельно. Поэтому была прекрасно подготовлена к работе по методике. И результаты не заставили себя ждать. Первые простые ощущения, которых добиваются обучающиеся методике, начались буквально с первого занятия, более сложные – с третьего дня. И уже 9-е мая Елена назвала днем своей маленькой победы, когда получилось выполнить одно из самых сложных упражнений.

Дальнейшие ощущения шли по нарастающей, и вскоре появились внешние изменения. Маммография и УЗИ, проведенные накануне приезда, показывали утолщение. На МРТ, сделанной в Уфе, этого утолщения уже не было. Постепенно проходило покраснение. Само новообразование становилось мягче, меняло консистенцию. Возможность наблюдать за результатом вдохновляла Елену на еще более активную работу, придавала сил. Вскоре Лена смогла творчески интерпретировать занятия, подстраивать их под свой организм.

Елена прошла не полный курс занятий, 30 из 40. И добилась за это время стойкого умения работать с организмом и, главное – положительной динамики рака молочной железы. Воодушевленная своими успехами, Елена отправилась домой, чтобы довести работу до конца. Мы будем ждать новостей, Елена обещала пройти все те же обследования у тех же врачей на тех же аппаратах, в том числе МРТ в Уфе. При том настрое, который есть у Елены, конечный результат – только вопрос времени.

Рак молочной железы 3 стадии. Елена

Насколько Елена оптимистична, логична, активна, вы можете увидеть в этом ролике. Женщина согласилась на публикацию, но попросила скрыть лицо, так как кроме близких никто не знает о ее диагнозе.

Чтобы избавиться от болезни на любой стадии, изучите, как появляется рак и что нужно делать. Избавьтесь от болезни за два месяца, как это сделали победившие рак.

Немного о себе. Как все начиналось. Мне поставили диагноз в 2015 году, на тот момент мне было всего 28 лет. Меня очень тщательно диагностировали, провели очень много обследований, анализов и вот он этот момент - диагноз к несчастью подтвердился. Помню на консилиуме врачи долго не могли определиться со стадией, я слушала их и ничего не понимала, все было как в каком-то бреду, тумане. Я была вроде с ними, слушала, но в то же время меня не было ни для кого. Они что- то решали, обсуждали, спрашивали, но это все как – будто было не со мной. Первая реакция - это конечно шок. Ты не понимаешь, что происходит. Как быть? Что дальше делать? Сначала было тяжело это все принять конечно. Сразу мысли от чего? За что? Почему со мной? Но ни смотря ни на что, я почему- то не на секунду не задумывалась о том, что я могу умереть. У меня даже таких мыслей не было. После первых дней шока, я взяла себя в руки и сказала себе, раз такое случилось надо лечиться! Я приняла данную ситуацию и смерилась с этим. И я начала борьбу.

Началось все с того, что в феврале месяце на очередном медицинском осмотре, на приеме у гинеколога, у меня нащупали шишку. Меня в срочном порядке направили на УЗИ, врач- УЗИ мне сказал, что придется идти в онкодиспансер на полное обследовании и что скорей всего нужно будет лечиться. Тогда я уже поняла, о чем идет речь. Мне дали направление на 14 апреля к маммологу и там мне уже поставили точный диагноз. Диагноз не был озвучен никем конечно, я даже не знала свою стадию сначала. Маммолог сказал просто, нужно лечиться и делать операцию. Я спросила, у меня рак? Она ответила, Да! и не сказав больше ничего направила дальше.

В конце апреля, как сейчас помню 28 апреля мне сделали первую химию. Перенесла я ее хорошо, у меня в принципе все 8 химий прошли нормально, без осложнений. Мне назначили 4 химии, потом сказали если опухоль поддастся лечению, уменьшится, будут оперировать. Я всячески начала штудировать интернет, консультироваться, искать информацию, как что делать. У меня было желание сделать все, чтобы она исчезла, я просто надеялась на это. Думала приду на операцию, а ее уже нет. Я начала лечиться народными методами, но увы.

Я очень ждала, конечно, того, когда скорее все закончится, не скрою. В душе, где-то там в подсознании я понимала, что очень устала, уже нет сил, но я не давала себе поддаваться отчаянью, жалеть себя. Я своим родным сразу сказала, меня не жалеть! Я так же себя не жалела. Я работала, занималась домашними делами, делала все, чем занимаюсь в обычное время. Да, конечно первые дни после химии, я дома была, но это было 3-5 дней, потом на работу. Мне хотелось лежать, не было сил, тошнило, были капризы, как при токсикозе у беременной, но я понимала, что если я сейчас буду лежать и стонать от того как мне плохо, лучше точно не будет. Я через силу вставала, для начала просто гуляла, занималась домашними делами, возилась в огороде, старалась отвлекаться. И это очень помогало. Потом выходила на работу и там себя загружала.

Настало время операции. Она прошла успешно. Мне очень повезло с хирургом. Попался очень опытный врач. Спасибо ему огромное. Мне очень повезло с палатой. Девочки- как на подбор! Мы настолько все были оптимистами, что мне кажется, забыли где мы и зачем здесь. Мы смеялись, шутили. И после все ухаживали друг за другом, кто первый отходил, ухаживал за последними. Все прошло на столько легко. Положительные эмоции, я считаю это основное в лечении. Мы помогали друг другу этим нашим оптимизмом и положительным настроем. Сейчас мы даже с одной женщиной общаемся и хотим вместе помогать другим у нас в регионе. Делиться этой энергетикой, зарядом положительных эмоций.

Дальше у меня предстояло еще 4 курса химии и лучи. Там уже ближе к концу, я начала восстанавливаться. Когда понимаешь, что уже все, скоро все закончится, уже появляется еще больше сил, скорее все завершить и жить дальше, без этих бесконечных химий и анализов. На лучи я ездила с работы, потом обратно на работу. Переносила их замечательно, как – будто ничего и не было.

И вот и все! После окончания лечения, меня отправили с Богом! Год назад я сделала себе реконструкцию и теперь мне ничего не напоминает, о том, что я пережила. Конечно, хочу сказать, что страх перед рецидивом не покидает меня. Это правда. Но, сказать: - «Я победила! Я могу! И с полной гордостью. Я почти каждый день побеждаю себя, в борьбе с желанием жить, с усталостью, ленью, нежеланием улыбаться, с болью в конце концов, страхом перед рецидивом …Каждый день я веду борьбу с самой собой и стараюсь сделать все, чтобы не потерять интерес к жизни, чтобы выглядеть на все 100, познавать что – то новое. Я решила, что я хочу жить! Не смотря ни на что!

Анастасии 28 лет. Год назад она закончила лечение от рака груди и согласилась рассказать Onliner свою историю, чтобы показать: жизнь после рака существует. Более того — счастливая жизнь.

— До 27 лет я, конечно, знала, что онкология существует. Но искренне думала, что меня это никогда не коснется.

Когда в поликлинике мне делали биопсию (берут большой шприц, вставляют иголку — и прямо в грудь, без анестезии), я потеряла сознание. Пришлось онкологу нашатырь мне нести. А потом сказали ждать 10 дней — и будет готов результат.

Онколог сказал, что мне придется удалять грудь полностью. Тяжело было это принять. Я каждый день плакала. Долго думала, советовалась с мамой, с женихом, но в итоге согласилась. Меня оперировал Ростислав Киселев — спасибо ему большое, он человечный доктор. Успокаивал меня, объяснял нюансы. В итоге мне вырезали не только грудь, но и лимфоузлы. Операция прошла хорошо.

На химию я ездила на метро, боялась садиться за руль из-за слабости. Представьте: лето, я сижу в парике, мне жарко, ресниц уже нет, на руках синяки от капельниц… И мне кажется, что все, абсолютно все в вагоне смотрят на меня и понимают, что я онкобольная. Такое неприятное чувство.

Честно, я не ожидала такого поступка от мужа. Я ведь специально рассказала ему все в максимально страшных подробностях. А он все равно от меня не отказался.

Пока что я стесняюсь своего тела — такого, каким оно стало после операции. Пробовала ходить в бассейн, но там раздевалки общие. Я прямо в шкафчик этот залажу, только бы никто не увидел меня без купальника. На очередном осмотре онколог посоветовал удалить и вторую, здоровую грудь, чтобы обезопасить себя. А потом сделать операцию по восстановлению груди, вставить импланты. Сама операция бесплатная, но один имплант в среднем стоит около $1500 по курсу. То есть нужно $3000. Это очень большие деньги для нашей семьи. Как собрать такую сумму.

Мне хотелось бы сказать всем женщинам: пожалуйста, не забывайте, не откладывайте, регулярно делайте УЗИ и маммографию! При малейших подозрениях сразу же идите к врачу. Об этом нужно говорить в СМИ постоянно.

— Маммография — наследница рентгена?

— Это самый первый метод лучевой диагностики, который подарил нам Вильгельм Рентген, когда в 1895 году открыл икс-лучи. Изначально о маммографах речь не шла, возможность рентгеновской визуализации молочной железы появилась после изучения удаленного постоперационного материала на обычном рентген-аппарате. Технический прогресс с 1900 года и до наших дней занимался тем, чтобы улучшить качество изображения, а еще — снизить лучевую нагрузку, ведь ткань молочной железы очень чувствительна к излучению. Сначала появились аналоговые маммографы, а начиная с 2000-х годов — цифровые. Сегодня и в Центральной Европе, и в Минске практически все исследования молочной железы проводятся с помощью цифровой аппаратуры.

— Что изменила цифровая эпоха?

Но, несмотря на высокое качество оборудования, опыт и квалификация врача имеют решающее значение. Важно иметь возможность эту квалификацию поддерживать на высоком уровне. Например, в Великобритании, в Лондоне, где я была на стажировке, есть программа по обучению и аттестации врачей-рентгенологов. Есть пакет изображений, врач должен их оценить, а система начислит определенное количество баллов за правильно поставленный диагноз. И доктор тут же увидит, какое место он занимает среди коллег своего района, области, Лондона, всей Великобритании. Это не карательная мера. Смысл в том, чтобы врачи более тщательно подходили к обучению и стандартам. Важный момент — эта программа с помощью видеозаписи может фиксировать, как именно доктор читает снимки: на всех ли изображениях он начинает с соска и ареолы, потом идет по часовой стрелке, рассматривая всю молочную железу, и заканчивает аксиллярным отростком? Если у доктора есть стандарт чтения снимка, вряд ли он что-либо пропустит.

— Многие женщины опасаются, что маммография вредна. Почему-то этот миф очень устойчив. А что на самом деле?

— Это миф, конечно. Любое направление на лучевое исследование (и маммографию в том числе) обосновывается врачом. Цифровые маммографы последнего поколения обладают малой лучевой нагрузкой, которая сопоставима с рентген-исследованием органов грудной клетки.

Наблюдать за состоянием молочных желез нужно начинать с 20 лет. В первую очередь, необходимо раз в год проводить УЗИ молочных желез, а также раз в год посещать маммолога. Это касается тех женщин, которых ничего не беспокоит. Если же что-то беспокоит, то начать нужно с посещения врача-маммолога, который, учитывая возраст пациентки, направит изначально либо на УЗИ, либо на маммографию.

Начиная с 45—50 лет женщина в первую очередь выполняет маммографию с последующей консультацией маммолога, который при необходимости может добавить УЗИ молочной железы. Такая комбинация методов в разном возрастном периоде у женщин обусловлена разным структурным состоянием молочных желез.

— МРТ молочных желез подходит молодым женщинам?

— МРТ — это не метод массового обследования. МРТ молочных желез применяется в трудных диагностических случаях, когда результаты УЗИ и маммографии не совпадают; когда у женщины известен генетический статус: она является носителем BRCA1 и BRCA2; когда в семье было заболевание молочной железы у близких родственников: мамы, родной сестры, тети и так далее.

– Елена, расскажите вашу историю. Когда и как вам поставили диагноз?

– Дело в том, что моя мама жила с таким же диагнозом (рак молочной железы). Ей сделали операцию в 1983 году. И в 2002 году она меня сама привела в больницу к доктору на обследование. С тех пор я каждый год ходила обследовать молочные и щитовидную железы. После 40 лет УЗИ считается недостаточно информативным, и я стала делать маммографию. В октябре 2015 года, мне тогда было 41, я прошла очередное обследование и всё было хорошо. А в феврале я нащупала у себя уплотнение. Мой лечащий врач, как оказалось, перешёл в другую, платную клинику, но я понимала, что даже если попаду к нему, он всё равно не сможет дать мне всего того спектра необходимых обследований, которые я смогу пройти в онкодиспансере в маммографическом отделении. Поэтому я сразу пошла туда. В онкодиспансере мне сделали УЗИ и сказали, что, скорее всего, это фиброаденома. Но на всякий случай назначили дополнительные анализы.

Фиброаденома молочной железы — разрастание и железистой, и соединительной ткани, спровоцированное изменениями гормонального фона. Это доброкачественная опухоль, которая возникает преимущественно у молодых женщин (до 30 лет). Часто обнаруживается женщиной самостоятельно при пальпации молочной железы.

– То есть врачи сразу не поняли, что образование злокачественное?

– Да, они этого не увидели. Но это понятно: размеры были совсем маленькие. Самая большая опухоль была полтора сантиметра в диаметре, две другие ещё меньше. Но копаться в прошлом нет смысла, нужно идти вперёд, поэтому я об этом моменте не думаю.

– Когда всё-таки стало ясно, что это рак?

– Позже мне назначили секторальную резекцию. По результатам гистологического исследования был уже установлен диагноз: мультицентрический рак правой молочной железы, 2 стадия. Была назначена повторная операция — радикальная мастэктомия.

Мультицентрический рак относится к агрессивным инвазивным формам с неблагоприятным прогнозом и тяжёлыми осложнениями. Он возникает очень редко, на долю множественных поражений приходится менее 2% всех случаев РМЖ.

После операции мне назначили химиотерапию. А после химии я продолжила лечение тамоксифеном и до сих пор его продолжаю — вот уже три года.

Самое тяжёлое в лечении — это, конечно, химиотерапия. Если, не дай бог, это случится со мной снова, я, конечно, пройду её ещё раз. Но по мне — лучше пусть ещё что-нибудь отрежут, чем химиотерапия. Особенно тяжело было первые три дня. Я приезжала домой — сопли пузырями, рвотный рефлекс… Мне кажется, это что-то подобное наркотической ломке. И вот это были три дня пограничных состояний. Мне было больно даже от того, что рядом лежал муж и дышал во сне, больно было голове, лежащей на подушке. Болело всё тело.

Ты не понимаешь, что с тобой происходит, не знаешь, как облегчить своё состояние, как объяснить свои ощущения родным и близким. Они хотят поучаствовать, помочь, видя твою боль, а ты не знаешь, как самой себе помочь.

Но на этом всё не закончилось. В процессе дообследования, по данным осмотра УЗИ, была обнаружена опухоль левого яичника. Мне назначили хирургическое лечение — лапороскопическую биовариоэктомию. Но после операции, когда ткань обследовали, выяснилось, что ничего страшного там не было — хоть назад пришивай. Врачи решили перестраховаться.

– То, что у вашей мамы в молодом возрасте тоже был диагностирован рак молочной железы, повлияло как-то на ваше отношение к болезни?

– В восьмидесятых как-то не принято было говорить о раке. К тому же я была ребёнком, когда всё это произошло. Я знала, что у мамы рак, что у неё нет груди, но не задавалась вопросами. Только потом, будучи уже взрослой, я поняла, что мне было бы интересно знать, как маму лечили, была ли химиотерапия…

Когда это случилось со мной, конечно, я была в панике. Но в то же время, у меня перед глазами был пример мамы, которая всю жизнь проработала на вредном производстве, при этом не имела никаких льгот, и до самого конца она оставалась активной. И её пример любви к жизни мне помог.

Двадцать лет спустя после операции у неё обнаружились метастазы. Она проходила химиотерапию, но организм был уже сильно ослаблен. Она из последних сил собрала своих подружек на день рождения и после этого тихонечко слегла, а потом её не стало.

– В одном из постов в своей соцсети вы пишете, что боялись сказать родным о своём диагнозе. Почему?

– Я долго не говорила родным о своём диагнозе, потому что сама не до конца знала, что со мной. Кроме того, я знала, что муж будет очень переживать. Он у меня и за папу, и за маму — мне очень повезло: я за ним, как за каменной стеной.

Я знала, что поплачу и лягу спать, а он бы не спал и день и ночь. И я старалась беречь его. Впервые я рассказала ему спустя две недели подвешенного состояния. Это был день, когда я устала от неопределённости и весь день проплакала. Тогда я и рассказала всё коллегам, а потом и мужу. И с тех пор слёз почти не было, они все вышли в один день.

После этого я мобилизовалась, стала искать среди друзей и знакомых тех, кто был близок к медицине и мог чем-то помочь.

Моему старшему сыну сейчас 26 лет, он всё понимает, но выражает свои чувства по-своему, скрытно. Ему я объяснила, что мне нужно помогать, мне многого нельзя. Теперь я не поднимаю ничего тяжелее рулона туалетной бумаги. Если вдруг сама принесу тяжёлые пакеты, сын ругает.

Мне очень комфортно в семье. И мне хочется для них в два раза больше делать, видя их переживания за меня.

– А ваши друзья? Они не потерялись, когда узнали о вашем диагнозе?

А ещё они мне отовсюду везут тамоксифен. Меня уже не спрашивают, какой подарок мне привезти. Все знают — тамоксифен. Дело в том, что сами врачи рекомендуют привозить тамоксифен, объясняя это тем, что у заграничного меньше побочных эффектов, чем у российского тамоксифена.

Тамоксифен — лекарственное вещество, антагонист эстрогена; применяется для лечения рака молочной железы.

Я тоже стараюсь помочь своим друзьям. Друзья друзей, родственники друзей спрашивают у меня, к кому можно обратиться, когда возникает необходимость в помощи онколога. На днях мне звонила подруга, плакала: у её сына подозрения на рак. Поэтому я мобилизую свои силы и стараюсь всем помогать с открытой душой. Но больше времени всё-таки стараюсь проводить с семьей — это священный очаг.

– У вас нет страха, что рак вернётся и к вам?

– Не хочу сказать, что это модное движение, но люди наконец пришли к осознанию того, что хватит сидеть в тени и отмалчиваться, онкопациенты имеют право быть. Помните, когда выселяли семью из подъезда, потому что боялись заразиться раком? Люди ничего не знают об этой болезни. Поэтому обычно человек, переживший рак, старается просто забыть об этом, как о страшном сне. Многие даже родственникам не говорят.

А мой круг знакомств с людьми, пережившими рак или борющимися с ним, растёт. Сейчас, наверное, процентов восемьдесят моих знакомых — люди с диагнозом.

11 апреля состоялась наша первая фотосессия для онковыздоравливающих. Честно говоря, найти участников было непросто. У больницы же не встанешь с транспарантом. Находишь участников, а потом у кого-то из них резко падают показатели, ухудшается самочувствие и он не может прийти. Но в итоге мы всё-таки организовали фотосессию.

– Честно говоря, мне очень интересно: почему именно фотосессии? Почему вы выбрали (и не только вы) именно этот формат активности? Почему, на ваш взгляд, именно фотография должна помочь онковыздоравливающим или тем, кто уже в ремиссии?

— А какие ещё формы активности вы устраиваете?

– Мне очень важно помочь тем, кто только столкнулся с диагнозом. Мы создали чат в WhatsApp, где нас уже 24 человека. В начале пути многое непонятно и страшно, а мы можем рассказать, как подготовиться к первой химии, как себя вести во время химии, где найти бесплатные услуги и так далее. Кроме того, организовываем встречи со специалистами. Например, последняя была с лимфологом.

Мне бы очень хотелось, чтобы у нас было официальное признание. Не кружок, а нечто большее, но пока я не понимаю, как это всё устроить. Сейчас я нахожу бесплатную помощь для нас. Договариваюсь о бесплатной распечатке листовок, о выделении нам места в кафе для встреч. Но о крупной помощи просить пока стесняюсь.

В конце мая у них проходила первая ступень обучения для равных консультантов. И хотя они работают только с регионами, где есть эти кабинеты равного консультирования, они пригласили и меня. Я прошла первую ступень и вернулась в Ярославль с желанием организовать помощь в своём городе. Но столкнулась с серьёзными проблемами.

Я пришла со своим предложением в онкодиспансер, они оказались не против, но я должна всё организовать сама. Худо-бедно психолог принимает в онкодиспансере, но врачи-онкологи даже не знают, что у них есть такой специалист. А что говорить о пациентах? Кроме того, психолог принимает один раз в неделю, а человека после химии тошнит сейчас — ему нужно сейчас к психологу. Мне бы хотелось, чтобы человек, который узнает свой онкологический диагноз, в первую очередь встретился с психологом.

И равное консультирование может в этом помочь. Человек, который сам прошёл через это, показывает своим примером, как нужно и можно жить дальше. И в то же время равное консультирование помогает разгрузить уши врачей — им же задают миллионы вопросов. А есть ещё вопросы, которые порой стыдно задать врачу: поход к косметологу, проблемы интимного характера.

– А чему вас учили на курсах по равному консультированию?

– В первую очередь нас учили тому, как не выгореть. Дело в том, что, общаясь с клиентами, мы переживаем всё заново, поэтому это не так просто. Нас учили тому, как выслушивать клиента, как помочь и натолкнуть на правильное решение, но ни в коем случае не принимать решение за него.

Плюсы равного консультанта — это доступность: нет очередей, записи, ограниченного времени. К нему можно обратиться с любой проблемой и сделать это анонимно.

– В итоге у вас получилось открыть кабинет равного консультирования?

Но идея пока не реализована. Я на этапе поиска путей. Пыталась организовать это через социально-реабилитационные центры, но они не работают с диагнозом онко. А в диспансере не хватает ни рук, ни помещений. Сейчас я веду переписку с Департаментом здравоохранения Ярославской области, возможно, что-то получится.

– Почему вы решили вернуться к теме онкологии? Нет желания забыть и уйти из неё?

– У меня прошёл трёхлетний таймаут, и, если раньше я хоть и не скрывала свою болезнь, но и не кричала о ней, то сейчас я могу открыто выйти и рассказать о себе: я не стесняюсь в разговоре упомянуть о своём диагнозе. Два года на моей работе никто не знал о диагнозе, а теперь узнали все, ведь я пишу посты в соцсетях. И люди начали обращаться ко мне, задавать вопросы, а мне всегда нравилось общаться с людьми, и я с радостью помогаю.

– То есть всё это время вы продолжаете работать?

– Я ушла с предыдущей работы примерно через год после операции. Дело в том, что я работала в крупном холдинге, с семи до семи, а это в моей ситуации было тяжело. И я подумала, зачем мне тратить свою жизнь на чужого дядю, поговорила с мужем и нашла работу, оставляющую больше свободного времени. И сейчас я работаю в медицинской сфере, работаю полдня, так что я могу успеть в больницу, в бассейн. Могу просто выспаться.

– Первое, на что обращаешь внимание при встрече с вами, то, что вы очень яркая. Ваши фотографии, ваши страницы в соцсетях, даже ваша манера говорить…

– Как раз хотела рассказать на эту тему историю. Когда я, будучи ещё лысой, получила свою первую пенсию по инвалидности, мы пошли с моей подругой пропивать её в кафе. И мне принесли меню на английском языке — подумали, что я иностранка, на больную я не была похожа. Лысая, но яркая женщина. Когда мы разъяснили ситуацию, кто только не выглядывал из кухни, чтобы посмотреть на меня!

Моя семья любила ходить со мной по торговым центрам, они шли позади и смотрели за реакцией окружающих — идёт себе тётечка лысая как ни в чем не бывало. Нужно во всём искать положительные стороны.

– Получается, ваша мама вас спасла, когда привела к врачу и научила ежегодно обследоваться. Как бы вы мотивировали других внимательнее относиться к своему здоровью?

– А в вашем случае зачем это было?

• 20 октября 2016
• 71528
• 6

В октябре 2013 года я неожиданно нащупала у себя в груди довольно большое уплотнение, которое появилось как будто мгновенно. Оно меня не беспокоило, не болело, но я всё равно пошла к врачу. В платной клинике, где я наблюдалась, меня осмотрела маммолог-онколог — повода не доверять ей не было. Мне сделали УЗИ, и врач сказала, что это фиброаденома. Я попросила сделать пункцию, но доктор отказала: мол, ничего страшного нет и я могу спать спокойно до следующего визита. Я всегда доверяла специалистам, мне и в голову не приходило сходить куда-то ещё, усомниться, перепроверить. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что очень халатно отнеслась к своему здоровью и к самой себе. Я не думала о плохом: раз врач так сказала, значит, всё хорошо.

На следующий осмотр я должна была прийти через три месяца. Я продолжала жить в прежнем режиме, абсолютно не сомневаясь в том, что здорова. Мы с семьёй поехали на море — это был долгожданный отдых в замечательном месте. Именно там я почувствовала боли в области груди — резкие, простреливающие — меня это сильно насторожило и напугало. С того момента эти ощущения стали регулярными. Вернувшись в Москву, я снова обратилась к врачу, но уже в специализированный маммологический центр.

Мой диагноз — рак молочной железы Т4N0M0: у меня была опухоль довольно внушительного размера, но лимфоузлы не были задеты, и метастазы тоже не обнаружили. Тип рака — HER2(+++), 3B стадия. Химиотерапию я проходила в Российском онкологическом научном центре имени Н. Н. Блохина; я попала в КИ — клинические исследования, где проверяли эффективность нового препарата по сравнению с другим существующим на рынке. Лечение шло по плану, который наметила мой химиотерапевт. Мне провели восемь курсов химиотерапии: каждый 21 день мне вводили через капельницу препараты, воздействующие на опухолевые клетки. После всех курсов опухоль существенно уменьшилась.

Потом последовала радикальная кожесохранная мастэктомия с одномоментной реконструкцией тканевым экспандером (временным силиконовым имплантом, объём которого может увеличиваться за счёт заполнения его специальным раствором; позднее его заменяют на пожизненный имплант) — мне удалили левую молочную железу и 13 лимфоузлов. Далее была лучевая терапия (воздействие на опухолевые клетки ионизирующим излучением), и через полгода после мастэктомии мне сделали восстановительную пластику груди. Год после химиотерапии я получала таргетный препарат, который блокирует рост и распространение злокачественных клеток, а также применяется в профилактических целях для предупреждения рецидива.

Сложно было всё — но если физическую боль можно было перетерпеть, то со своим психологическим состоянием приходилось серьёзно работать. Я себя уговаривала, иногда жалела, плакала — делала всё, чтобы моё подавленное состояние не переходило на других. Моя болезнь практически не отражалась на моих родных и близких. Я продолжала жить, как и прежде, усиленно занималась с ребёнком, готовила его к школе. Всегда улыбалась, всегда была позитивна, порой сама утешала родных, ведь им тоже было несладко. Боль от лечения невозможно передать словами — это было очень страшно, очень тяжело, порой мне казалось, что я нахожусь на пределе своих возможностей. Я не знаю, что было тяжелее, — химиотерапия или лучевая терапия: и то и другое я переносила крайне плохо.

Легче всего мне дались две операции — на фоне химиотерапии и лучевой терапии боль от них казалась мне укусами комара. Я очень просила убрать обе груди — я желала избавиться от них, чтобы не осталось ни следа от рака. Я очень благодарна своему хирургу: он не хотел ничего слышать о полном удалении, сказал, что я молодая и что мне ещё жить дальше. Евгений Алексеевич пообещал, что сделает всё как надо, и попросил меня ни о чём не переживать — больше вопросов я не задавала. Сейчас у меня замечательная грудь, очень красивая, очень мне идёт — тем более что бонусом ко всему стало увеличение груди, о котором я сама попросила врача. Моё восприятие себя очень изменилось: я перестала видеть в себе одни недостатки, научилась воспринимать себя адекватно, не обижаться на себя, не ждать, а делать всё сейчас — ведь завтра наступит новый день и придут новые желания. Я полюбила себя — может, не до конца, но я полюбила свое тело, свою новую грудь, шрамы. Мне всё сейчас в себе нравится, несмотря на набранный вес, болезненный вид, отсутствие волос. Я люблю себя, и точка.