Уверенность в лечении рака
По данным онкологов, сейчас 13% всех смертей в мире происходит из-за рака. Столкнуться с этим заболеванием может каждый, поэтому важно знать, как вести себя, если врач ставит страшный диагноз вам или вашему близкому человеку. О том, как правильно вести себя в такой ситуации, корреспонденту Анне Голишниковой рассказывает практикующий психолог НАТАЛЬЯ ГУЛЯЕВА.
— Наталья, статистика по онкозаболеваниям неутешительная, и люди боятся этого диагноза. Что происходит с человеком, когда он узнает о своем заболевании?
— Как долго длится каждая из стадий?
— Все люди разные, поэтому кто-то быстро справляется с эмоциями и включается в борьбу, кто-то проходит всё это очень медленно. Стоит отметить, что стадии могут меняться местами, например, сначала будет злость, а после нее отрицание. Есть люди, которых кризис стимулирует к действию, есть фаталисты, которые готовы смириться с болезнью и плыть по течению.
— Фаталистам можно помочь?
Онкобольным обязательно нужно рассказывать о положительных примерах, о людях, которые смогли победить болезнь. И не один раз рассказать, а именно рассказывать — постоянно и убежденно. Из этих рассказов они смогут черпать ресурсы для моральной борьбы.
— Чем еще близкие могут помочь онкобольному?
— Во-первых, нужно дать человеку возможность проговорить проблему. С разных сторон, разными словами доносить ему одну и ту же мысль: сдаваться никогда не стоит. Во-вторых, американские ученые заметили, что онкобольные, получающие тактильный контакт от близких — поглаживания, объятия, массаж, — легче переносили лечение и чаще выздоравливали. Но тут все не так просто. Дело в том, что онкобольной провоцирует у своих близких страх смерти. Умом мы все понимаем, что ни объятия, ни поцелуи не заразны, но страх инстинктивно заставляет нас держаться подальше. Кроме того, онкобольные часто стесняются побочных эффектов от терапии (облысение, специфический запах тела) и сами устанавливают губительную для себя дистанцию. Близкие онкобольных проходят те же эмоциональные стадии — и отрицание, и злость, и апатию — и тоже должны дойти до стадии принятия и разделить ношу болезни. На это тоже может потребоваться время.
— Рак не всегда излечим. Можно ли как-то помочь онкобольным и их близким с этим справиться?
— Конечно, можно. Если нельзя вылечить, то это не значит, что нельзя помочь. Задача психолога показать больному, что та часть жизни, которая у него осталась, может быть наполненной и счастливой. Иногда даже более счастливой, чем до болезни. Бывает так, что человек всю жизнь хотел чем-то заняться, например, музыкой. Все время откладывал, а потом понял, что откладывать уже времени нет. Занятия музыкой могут стать его новой целью и даже на некоторое время продлить жизнь.
По одной из версий, онкология может быть следствием непроработанных негативных эмоций. Не хочу никого напрасно обнадеживать, но иногда душевное здоровье ведет за собой физическое. Ведь известны случаи излечения даже на самых последних стадиях рака.
— Но психолог может и не помочь?
— И такое случается. Встречаются люди с очень сильными внутренними убеждениями. Работая с ними, рано или поздно докапываешься до осознания того, что ему проще умереть, чем менять свои взгляды на жизнь.
— Существует ли групповая терапия для онкобольных и насколько она эффективна?
— Такая терапия существует, часто при специализированных клиниках. И она очень эффективна! По статистике даже более эффективна, чем индивидуальные сессии с психологом. На групповой терапии онкобольной в первую очередь избавляется от чувства изолированности — он не один с такой проблемой. Кроме того, он постоянно получает поддержку от людей, которые в одинаковой с ним ситуации, это очень вдохновляет.
— То есть групповая терапия предпочтительней?
— Да, но, если у онкобольного недостаточно сил, чтобы ездить, если группа работает далеко или ему в принципе некомфортно в группе, тогда стоит выбрать индивидуальные сессии с психологом. В случае если речь не идет о физических ограничениях, психолог скорее всего постарается мягко настроить клиента на групповую работу. Но, повторюсь, все очень индивидуально.
— Обычно много говорится о помощи онкобольным, но ведь близким людям тоже может понадобиться помощь психолога? Чем он может быть полезен?
Психолог может помочь освоить техники эмоционального отключения, их еще иногда называют техниками экранирования. Такие упражнения помогают оставаться рядом с больным, но не пропускать негативные эмоции. В интернете много информации, но лучше сначала попробовать сделать эти упражнения под наблюдением психолога. Потом применить их на менее значимой ситуации (например, не дать пройти негативным эмоциям от неприятного коллеги в офисе) и только потом использовать в общении с онкобольным.
Часто у родственников возникает чувство вины, особенно когда материальная помощь оказана, а на моральную не хватает сил. С этим тоже стоит обратиться к психологу. Хочу подчеркнуть, что тем, у кого близкий человек попал в беду, очень нужна поддержка! Им нужен ресурс. Из которого можно постоянно черпать силы.
— Можно ли рассчитать, сколько времени потребуется для работы с психологом?
— Нет. У психолога нет готового рецепта, таблетки, от которой через час перестает все болеть. Это каждый раз индивидуальная работа и совершенно разные люди. Разумеется, психолог настроен на скорейший результат. И меньше всего заинтересован в том, чтобы превратиться в вечный моральный костыль для клиента, так как для самого психолога это очень сложно и неприятно. Но ни один специалист не скажет, сколько и кому понадобится времени на то, чтобы научиться работать со своими проблемами. Условно — психолог дает инструмент и учит с ним обращаться, но у всех разные способности к усвоению этих навыков.
— А если психолог обещает гарантированный результат в указанный срок, то это мошенник?
— Совсем не обязательно. Бывают ситуации, в которых или опытный специалист может сразу сказать, сколько времени потребуется для работы, или ограничения по количеству сеансов ставит клиент.
Но я бы рекомендовала искать специалиста по отзывам тех людей, к которым есть доверие. Психолога может порекомендовать лечащий врач или пациент, который уже к кому-то ходит. И еще один важный момент: специалист должен нравиться, вызывать доверие. Это очень важно для достижения результата.
— Как понять, что проблема проработана и помощь психолога больше не нужна?
— Это нужно почувствовать изнутри. Ребенок, которого ставят на коньки, сначала держится за взрослого, потом за бортик, а потом в определенный момент понимает, что ему больше держаться не нужно. Так же и клиент психолога — он должен сам понять, что дальше готов идти сам. В дальнейшем он может ходить на приемы, но он уже должен уметь справляться со своими эмоциями самостоятельно. Научить клиента саморегуляции — главная задача психолога.
В заключение хотелось бы сказать, что онкология — это не приговор. Зачастую это возможность начать более интересную и счастливую жизнь. Оптимистичный взгляд на трудности лечит.
Болезнь / Фото: из архива Amic.ru
В Алтайском крае более 70 000 пациентов с диагнозом "рак". Недуг лечат разными способами: "на передовой" с болезнью сражаются хирурги, радиологи и химиотерапевты. Но не меньшую опасность для самих пациентов представляют проблемы ментального порядка – страхи, потерянность, мрачные мысли. Подобные состояния сжигают человека изнутри, лишают сил и вкуса к жизни. И тут на помощь приходят психологи – специалисты, которые помогают поверить в себя и научиться жить заново. На прием к Яне Половинкиной, медицинскому психологу Алтайской краевой клинической психиатрической больницы им. Ю.К. Эрдмана, приходят не только люди, столкнувшиеся с онкологией. Но все ее пациенты, так или иначе, ищут ответ на главный вопрос – где найти силы жить, а не проживать дни, которые нам отмерены. О том, где прячутся эти силы, и как вести себя близким, если в дом пришла болезнь, с Яной Половинкиной беседовала Юлия Корчагина.
О страхе
Корр: Яна Владимировна, почему люди боятся диагноза "онкология"? Каков психологический механизм этого страха?
Яна Половинкина: Важно понимать, что любая эмоция, которую мы испытываем, это всегда собственный выбор. Страх всегда относится к будущему. Но, к сожалению, человеку не дано заглянуть в завтра. И вот в какой-то момент он узнает о своей болезни и понимает, что его жизнь уже не будет прежней. А какой она будет – ему тоже неизвестно. Зато известны сценарии, по которым могут развиваться дальнейшие события, ведь он не первый, кто столкнулся с этой болезнью. И вот тут, так уж устроена человеческая психика, в первую очередь всплывают негативно окрашенные образы. Эта неизвестность вызывает ту эмоцию, которую мы привыкли называть страхом.
Корр.: С этим можно справиться?
Я.П.: Со страхом можно работать. Страх – это эмоция, а эмоции – производные наших мыслей. Нужно стремиться контролировать их, не пытаться заглянуть в завтра, фантазируя о собственном будущем, тем более в негативном ключе.
Корр.: Как можно взять мысли под контроль?
Я.П.: Мы с вами говорим о тех историях, когда человек осознает, что ему нужно что-то изменить в себе, в своем отношении к ситуации, и он готов работать в этом направлении. А чтобы взять что-то под контроль, нужно усилие воли. В психологии есть такой термин – осознанность. Это когда вы фокусируетесь на текущем моменте. В общем-то, это несложно. Нужно спросить себя: что я сейчас слышу, вижу, ощущаю? Чаще всего именно в настоящем моменте бывает и спокойно, и безопасно.
Например, я могла бы волноваться по поводу нашего с вами интервью – правильно ли мы поймем друг друга, грамотно ли оно будет написано, как будут реагировать люди на прочитанное, как оценит мое выступление мой руководитель и так далее. А можно вместо этого просто быть в настоящем моменте – ведь сейчас я спокойна, рядом приятный собеседник, мы обсуждаем интересные и важные темы. Даже сам факт, что мы проводим интервью, которое несколько раз откладывалось, – то есть завершаем начатое – несет в себе заряд позитива. Такой настрой всегда действует очень конструктивно.
Что убивает больше чем болезнь
Корр.: А какая эмоция самая деструктивная, разрушительная, для пациентов?
Я.П.: Жалость к себе. Порой человек, находясь, в общем-то, в ресурсном состоянии, начинает себя жалеть, уходить в самовзвинчивание, и ему реально физически становится нехорошо. Крайне важно не уходить в жертвенность, отслеживая, чтобы ваши мысли и действия совпадали с вашей целью, в данном случае – это лечение. Тогда это будет давать и силы, и мотивацию.
Можно провести элементарную ревизию своей жизни. Только честную, спокойную и объективную. Ну не бывает людей, у которых жизнь не сложилась тотально, есть некоторый баланс. Моя бабушка всегда говорила: "Хорошего помаленьку, и горького не до слез". В любой ситуации можно найти какой-то позитив, и фокусироваться на нем. Конечно, это получается не сразу. Но психика – это такая же часть нашего организма, как и тело, а значит, ее тоже можно тренировать.
Есть замечательное упражнение – "Дневник мыслей". Каждый раз, поймав себя на негативных, тревожных мыслях, нужно зафиксировать (можно устно, а можно и записать на листе бумаги), про что вы сейчас думаете, какой образ стоит перед вами, кто в этой "картинке" присутствует, как вы видите в ней самого себя. Уже через несколько таких "сеансов", вы для себя визуализируете свой страх, и сумеете сформулировать, что беспокоит вас чаще и больше всего, с этим и нужно работать.
Корр.: Бывали в вашей практике случаи исцеления, когда история начиналась бесперспективно, но больной нашел в себе силы для борьбы с болезнью?
Я.П.: Случаев исцеления я вам не приведу, потому что в нашем психотерапевтическом отделении мы достаточно редко сталкиваемся с паллиативными пациентами. Но могу сказать с уверенностью, что затяжное невротическое состояние может приводить к так называемой иммунодепрессии. Когда мы долгое время подавлены, эмоционально напряжены, постепенно начинают "давать сбой" все системы нашего организма, как следствие, снижается общий иммунитет, организму не хватает ресурсов, чтобы самостоятельно и эффективно справляться с негативными факторами.
Корр.: Как бороться с депрессией?
Я.П.: Возможно, это прозвучит неожиданно, но депрессию словом не лечат. Это, прежде всего, физическое состояние – аномальное, нездоровое, основанное на биохимических процессах. В период депрессии у человека отсутствует тот самый запрос на позитивные изменения. Ему становится все безразлично, он не видит перспектив, у него ни на что нет сил. Таким пациентам в первую очередь нужна консультация психотерапевта и медикаментозная помощь.
Вообще, чтобы предварительно оценить состояние больного, понять, в каком направлении стоит двигаться, он сам или его родные могут позвонить на бесплатные анонимные телефоны доверия нашей клиники (3852) 66-86-88, 63-89-02. На линии работают как медицинские психологи, так и врачи-психотерапевты, они проконсультируют и помогут сориентироваться в ситуации.
Где найти силы жить
Корр.: Диагноз "онкология", как никакой другой, обостряет ощущение конечности бытия. Как можно избавиться от страха смерти?
Я.П.: Совсем избавиться от страха смерти невозможно, да и не нужно: это одна из базовых человеческих эмоций. Бояться смерти – это нормально. Этот страх на самом деле работает как защитный механизм, как рычаг включения инстинкта самосохранения. Самое главное, не убегать и тем более не подавлять его. Иначе эта эмоция может завладеть вами целиком и начать разрушать вас изнутри. Боясь смерти, мы боимся жить. Когда человек не боится смерти? Если он жил наполненно. Вспомните ощущение дискомфорта, когда что-то не успел или не смог сделать. И наоборот – чувство глубокого удовлетворения от плодотворного, насыщенного дня. Со страхом смерти примерно та же история. Мы НЕ ХОТИМ умирать, пока есть много незавершенного, а иногда и не начатого вовсе – ведь часто мы живем по сценарию "так надо", а не так "как хочу".
Есть два замечательных фильма на эту тему: "Пока не сыграл в ящик" и "Моя жизнь после меня". В обоих герои, узнав о страшном диагнозе, составляют список дел, которые хотели бы сделать перед смертью. По мере "выполнения плана" им становится легче принять ситуацию.
Поэтому часто онкологические пациенты находят отдушину в каком-то занятии, которое помогает разгрузить психику. Например, у меня на приеме была девушка, которая очень творчески раскрашивала детские раскраски и была невероятно увлечена этим процессом. К сожалению, она не излечилась (четвертая стадия), но качество ее эмоционального фона было вполне удовлетворительным. А это и есть самое главное: не важно, сколько ты проживешь, важно насколько наполненным будет это время. Стакан наполовину полон или пуст – каждый решает для себя сам.
Корр.: Есть ли разница в психологическом восприятии и поведении в случае с онкологическим диагнозом у мужчин и у женщин?
Я.П.: Мне, как психологу, работающему и с мужчинами, и с женщинами, искренне непонятно, чем в душе мы отличаемся друг от друга – те же чувства, те же эмоции. Отличие в том, что на мужчин "давят" социальные установки: ты должен быть сильным, ты – опора семьи и так далее. По этой причине мужчинам эмоционально сложнее проживать кризисы, часто они запрещают себе показывать беспомощность, боль, страх, хотя это абсолютная адекватная реакция в данном случае. Близкие люди должны всегда помнить об этом.
Как вести себя близким
Корр.: Какую тактику поведения должны принять родные и близкие при общении с онкобольным?
Я.П.: Сейчас в их общей жизни наступил момент, когда больной член семьи стал главным действующим лицом. Именно он сейчас в силу объективных причин должен быть окружен максимальным вниманием и заботой. Душевную боль по поводу происходящего испытывают все: и сам больной, и его близкие. Но у пациента, помимо тяжелого психоэмоционального состояния, есть еще и вполне конкретные физические страдания. Поэтому самое главное для родных и близких – это сделать так, чтобы, наоборот, пациенту не пришлось поддерживать их самих. Часто люди в критических ситуациях "забывают", кто пострадавший.
Корр.: Можете порекомендовать какие-то книги, которые на ваш взгляд, могли бы быть полезными для онкобольных?
Я.П.: Мне показалась интересной книга супругов Саймонтон "Психотерапия рака". Он – врач-онколог, она – психолог. Однажды они задались вопросом: "Почему при одном и том же лечении одни раковые больные умирают, а другие с тем же типом болезни выздоравливают?" И провели огромную работу по изучению этой темы. В своей книге они приводят ее результаты, показывая, насколько сильно постоянные стрессы ослабляют иммунную систему и повышают риск заболеть всеми болезнями, в том числе и раком. И наоборот, какую невероятную роль может играть психологический настрой, буквально возрождая пациентов к жизни.
Корр.: Современные пациенты почти всегда пытаются самостоятельно искать ответы на свои вопросы в Интернете. Прим этом врачи говорят, что к информации в Сети нужно относиться избирательно. С точки зрения психолога, чего категорически не нужно читать в Интернете пациентам?
Я.П.: Разные отзывы. Такие вещи пишутся, как правило, в реактивном состоянии, то есть когда человек возбужден, взвинчен. Чаще всего, это характерно для негативных ситуаций, поэтому отрицательных отзывов, как правило, всегда больше (и это не имеет никакого отношения к объективности!) они всегда эмоционально ярче. Чем опасны такие вещи? В психологии есть такое понятие "индуцирование" – то есть заражение эмоциями другого человека. Вам это надо?
Еще бы я не советовала читать противопоказания к лекарственным препаратам, если вы не врач и мало что в этом понимаете, так вы можете спродуцировать тревогу.
Корр.: Когда в твоем окружении появляется онкобольной, часто теряешься, не знаешь, как и какими словами с ним общаться, чтобы не обидеть, не задеть, не оскорбить его чувства. Есть ли "правильные" слова, не дежурные фразы, которые бы помогли ему почувствовать поддержку, заботу, заинтересованность?
Я.П.: Слов поддержки, на самом деле, очень много. Но так как мы все разные, то для каждого они свои. Невозможно всем выписать единый "рецепт". Самое главное, чтобы они были искренними, тогда это и воспринимается как поддержка. Даже если в этот момент у вас на глазах слезы… Очень важно, чтобы онкобольной понял, что чувства и страхи, которые он испытывает, не эксклюзивны. У меня на приеме бывают разные пациенты, и я точно знаю, что подобные эмоции и мысли свойственны людям со многими другими тяжелыми заболеваниями. Нельзя сказать, что чем-то болеть лучше, а чем-то – хуже, чем-то – легче, а чем-то – тяжелее. Но и обесценивать переживания человека тоже нельзя – они у него есть, он их не выдумал, он вот так себя ощущает в настоящем моменте. Поэтому фразами типа "перестань, другим еще хуже!", "держись" (да разве ж он не пытается?!), "все будет хорошо" человека можно легко обидеть.
Не нужно в такой ситуации дежурно спрашивать: "Как дела?" Не делами он сейчас озабочен, вот уж точно. Сейчас важнее не то, что он делает, а то, что он чувствует. Простой вопрос: "Как ты?" Он про это. Даже если человек в этот момент разрыдается, не страшно. Наоборот, выслушав его, вы даете его страхам, его эмоциям, его мыслям и чувствам обрести вполне реальную физическую форму в словах и слезах. Это и называется "прожить боль", дать разрядку, освободиться. И пусть спустя время это состояние может к нему вернуться, каждый подобный эпизод станет маленьким духовным "возрождением".
— Пётр Михайлович, не могли бы вы рассказать, в чём заключается суть вашего метода?
— Есть вирусы, которые могут подавлять рак. Они обладают онколитическими свойствами. И они безвредны для здоровья человека. Этот способ лечения практически не даёт побочных эффектов. Возможно только кратковременное повышение температуры, что является положительным признаком, говорящим о том, что вирус в организме прижился и оказывает реакцию. Это легко снимается обычными жаропонижающими средствами.
— Когда метод станет широко применяться в практической медицине?
— Сейчас основная наша задача — сертифицировать те препараты, которые у нас есть. Эта работа поддерживается Минздравом и Минобрнауки. У нас есть несколько грантов, по которым мы испытываем эти препараты. Мы делаем новые варианты онколитических вирусов с усиленными свойствами. Скоро должны начаться доклинические испытания в институте имени Смородинцева в Санкт-Петербурге. Мы уже передали туда препараты. Врачи говорят, что на испытания уйдёт месяцев пять-шесть. Учитывая ситуацию с коронавирусом, я думаю, что в начале 2021 года испытания могут быть закончены и тогда мы уже сможем договариваться с клиниками о проведении клинических испытаний.
— Что собой представляет препарат, который должен пройти испытания?
— Препарат — это живой вирус, который выращивается на культурах клеток. Это лекарство нового типа, которого не нужно много. Важно, чтобы он попал в организме в те клетки, которые чувствительны к нему. А дальше он сам размножается. То есть лекарство само себя воспроизводит уже в том месте, где оно нужно. Это раствор, 100 млн вирусных частиц в 1 мл. Но самая большая проблема в этом лечении — это способ доставки вируса в опухоль, в случае с глиобластомой — в мозг, в ту область, где находится опухоль.
Если препарат ввести просто внутривенно, то очень небольшая часть вируса может попасть в опухоль. В кровотоке есть неспецифические факторы, которые этот вирус быстро инактивируют. Кроме того, в мозгу есть гематоэнцефалический барьер, который препятствует попаданию туда всяких нежелательных агентов, в том числе и вирусов. Поэтому вирусу очень трудно добраться до опухоли.
— Как вы смогли решить эту проблему?
Эти клетки, как торпеды, идут в очаги воспалений, где находится опухоль. Там вирус выходит из них и начинает убивать опухолевые клетки. Этот метод мы уже отработали на нескольких пациентах. Есть хорошие примеры, когда на МРТ или КТ видно, как опухоль уменьшается и исчезает. Но это происходит не у всех.
— Почему же одни и те же вирусы не справляются с одними и теми же видами опухолей?
— Дело в том, что каждый конкретный вирус нашей панели действует только на 15—20% пациентов. Остальные оказываются к вирусу устойчивы. Однако у нас есть много разных вирусов, и мы можем подобрать свой для любого пациента. Но для этого нужно иметь живые клетки пациента.
Сейчас мы разрабатываем такие тесты, которые могут по обычной биопсии быстро показать, к какому вирусу опухоль будет чувствительна. Это очень сложная работа. Возможно, в будущем специальные клинические лаборатории будут получать от пациентов все необходимые материалы и в режиме конвейера проводить тестирование, подбирать препараты и далее — лечение.
Но сейчас к нам обращаются те, кому уже никто не может помочь. Некоторые из них лечатся у нас по полгода и более. Если идёт стабилизация и видно, что опухоль не растёт, мы делаем перерыв до тех пор, пока рост не возобновится. Но есть случаи, когда рост не возобновляется. У нас есть пациент, который живёт уже четыре года, притом что шансов у него не было. Глиобластома — это смертельное заболевание, средняя продолжительность жизни с ним — 12—15 месяцев с момента постановки диагноза.
— Прежде всего должен сказать, что пока это экспериментальное лечение. Когда Макаров доложил об этом методе на совещании у президента, мне кажется, он не рассчитывал на то, что это вызовет такой резонанс. Сейчас меня буквально атакуют письмами десятки больных с просьбой помочь.
Мне кажется, что не стоило рассказывать про Заворотнюк. Я знаю, что родные Анастасии долгое время вообще не комментировали её состояние и не хотели, чтобы в прессе поднимали этот вопрос. Сам я Анастасию ни разу не видел. Ко мне обращались её близкие с просьбой о помощи. Я сказал, что мы могли бы на первом этапе протестировать её клетки.
Дело в том, что во время операции были забраны живые клетки опухоли и переданы в один из институтов, где их удалось вывести в культуру клеток, чтобы они делились в пробирке. Мы взяли их и протестировали на чувствительность к нашим онколитическим вирусам, которые мы рассматриваем как средство лечения глиобластомы. Обнаружилось, что из 30 вирусов 7—8 вполне подходящие. И на этом этапе мы остановились, потому что муж Анастасии Пётр Чернышов сказал, что сейчас ситуация более-менее спокойная, если будет крайняя необходимость, они к нам обратятся. Это всё, что касается Заворотнюк.
Но всё это мы делали и делаем в очень ограниченном масштабе. Сейчас, когда всё выплеснулось в СМИ, мы просто не справимся с таким валом пациентов.
— Можете ли вы прокомментировать связь между ЭКО и появлением глиобластомы? Есть такие исследования?
— Как я понимаю, этот вопрос опять поднят историей Заворотнюк. В данном случае у неё было ЭКО. Но это никак не говорит о том, что есть какая-то связь. Во-первых, ЭКО не так много делают и глиобластомы — это 1% всех опухолей. Глиобластома встречается не только у женщин. Я думаю, что никакой связи нет. Ведь как может воздействовать ЭКО? Повышается уровень половых гормонов. Но тех гормонов, которые достаточно физиологичные, и так всегда есть в организме. Они просто появляются в другое время и в другой дозе. И вряд ли могут оказать влияние именно на глиальные клетки, с тем чтобы они переродились.
— В мире ведутся подобные исследования по лечению глиобластомы? Что вам известно об этом?
— Мы не первые, кто проверяет вирусы на глиобластоме. Сейчас это очень горячая тема во всём мире. И разные вирусы тестируют для лечения разной онкологии во многих странах. Я знаю один случай, который начали лечить в 1996 году вирусом болезни Ньюкасла, это птичий вирус. И больной до сих пор живёт с глиобластомой. Это опубликованные данные. И есть ещё несколько случаев лечения с помощью рекомбинантных вирусов герпеса.
В прошлом году вышла нашумевшая работа о том, что 20% больных глиобластомой могут быть вылечены вакциной рекомбинантного вируса полиомиелита.
Но нейрохирурги — люди консервативные. Они ни за что не согласятся даже в порядке эксперимента проводить такие опыты на людях. Потому что они очень сильно рискуют, если будет осложнение. Поэтому мы должны дождаться доклинических испытаний, с тем чтобы потом убедить их опробовать схему с прямым введением вируса прямо в опухоль.
— А кто и когда впервые заметил действие вируса на раковые клетки?
— Ещё в начале ХХ века учёные заметили, что опухолевые клетки особенно хорошо размножают вирусы. После инфекционных вирусных заболеваний у некоторых больных при разных видах рака наблюдались ремиссии. И уже тогда возникла мысль о том, что в будущем можно будет лечить онкобольных с помощью вирусов.
В 1950-е годы в Америке проводились эксперименты по лечению рака безнадёжных больных с помощью патогенных вирусов. Считалось, что это меньшее зло по сравнению с самим раком. И тогда были получены положительные результаты. Но поскольку многие больные умирали от инфекционных заболеваний, возник очень большой резонанс. Врачи, которые начали это делать, дискредитировали всю эту область на долгие годы. Были введены дополнительные этические правила. Само упоминание о том, что вирусом можно лечить рак, стало табу.
В 1990-е годы уже стало понятно, как устроены вирусы, структура их генома. Учёные научились вносить изменения в геном вирусов, чтобы сделать их безвредными. И тогда во всём мире начался бум разработки препаратов на основе вирусов для лечения рака. Но тут новая беда. Этому стали сопротивляться фармацевтические компании. Потому что это совершенно другой способ лечения, который подрывает базу их благосостояния.
В начале 10-х годов нашего века многие небольшие компании разрабатывали препараты, которые потом проходили какие-то клинические испытания, были показаны какие-то многообещающие свойства. Но фармацевтические компании скупали эти разработки и практически прекращали деятельность этих небольших стартапов.
— Удалось ли кому-нибудь преодолеть фармацевтическое лобби и зарегистрировать препарат?
— Сейчас в мире зарегистрировано три препарата онколитических вирусов. Один препарат разрешён к использованию в США для лечения злокачественных меланом. Ещё один рекомбинантный аденовирус — в Китае, и один энтеровирус — в Латвии. Но, в общем-то, каждый из этих препаратов находит пока очень ограниченное применение, из-за того что все они действуют только на часть пациентов.
— Пётр Михайлович, а как давно вы ведёте свои исследования?
— Всю жизнь, ещё с 1970-х годов. Мне выпало такое время, когда мы вначале практически ничего не знали о вирусах. И по мере того, как мы что-то узнавали, мы вносили какой-то вклад в эту науку и сами учились. И я начинал как раз с вирусов. Потом переключился на проблему рака — фундаментальные механизмы деления клеток: как нормальная клетка превращается в рак. А потом снова вернулся в вирусологию.
Должен сказать, что и мои родители были вирусологами, они занимались противополиомиелитной кампанией. Моя мать в 1970-е годы изучала, как у детей образуются антитела к полиомиелитной вакцине, и она обнаружила, что у многих детей не образуются антитела. Оказалось, что в кишечнике у детей в это время шла бессимптомная инфекция другого безвредного энтеровируса. И он вызывал неспецифическую защиту от вируса полиомиелита. Поэтому вакцинный полиовирус не мог индуцировать антитела у этих детей. Эти безвредные вирусы были выделены из кишечника здоровых детей. И на их основе были созданы живые энтеровирусные вакцины, которые испытывались для того, чтобы предотвращать какие-то ещё неизвестные инфекции.
И вот мы решили возобновить тот подход, который был предложен моей мамой, когда используется панель энтеровирусов. Оказалось, что те больные, которые нечувствительны к одному вирусу, могут быть чувствительны к другому. Возникла идея подбора вируса под пациента. Мы разработали целую панель собственных вирусов, которые могут также обладать усиленными свойствами. Мы продолжаем эту разработку.
— Ваши вирусы могут побеждать рак. А есть вирусы, которые вызывают развитие опухоли?
— Да. Например, рак шейки матки в 95% случаев вызывается вирусом папилломы. Сейчас уже есть даже вакцины против онкогенных папилломовирусов 16—18-го серотипа, которые применяются для девочек, чтобы не заболевали раком шейки матки. Но это самый большой пример. У большинства видов рака сейчас можно полностью исключить вирусную природу.
— Вы используете естественные вирусы или конструируете их?
— У нас разные есть вирусы. Как я говорил, первая панель была выделена из кишечника здоровых детей. Это природные непатогенные вирусы, которые, кстати говоря, хорошо защищают детей от многих вирусных инфекций. Кроме того, мы делаем синтетические и рекомбинантные вирусы, когда мы вводим определённые изменения в их состав, которые усиливают их онколитические свойства.
— На планете есть ещё места, где может быть очень много вирусов, о которых мы ещё и понятия не имеем. Например, те, что живут в океанских глубинах. Как вы считаете, если вдруг кто-то возьмётся за изучение океана именно с точки зрения вирусов, там могут найтись полезные для вас?
— Да, и сейчас это тоже очень горячая тема. Когда разработали метод секвенирования геномов, ДНК, РНК, то возник соблазн: профильтровать сточные воды, океанические воды, из прудов, морей. Уже пробурили скважину в Антарктиде к древнему озеру, чтобы посмотреть, что там, выделить оттуда биологические компоненты и секвенировать их. И оказывается, что нас окружает огромное количество вирусов, которые абсолютно безвредны. И такое впечатление, что наше исходное представление о вирусах как о чём-то вредном и вызывающем только болезни неверно. Болезнетворный вирус — скорее исключение, чем правило.
Читайте также: