Поспелов вадим игоревич генетик вылечил рак

Дополнительно мы создали для детишек стрелковый клуб из лука. Наших детей мы вывозим в Болгарию, болгарских — в Россию, и такие путешествия всегда имеют большой успех.

И наконец, мы запустили историческую программу нашего Фонда. Вспомнили о казаках, о российских солдатах, которые погибли во время сражения при Шипке. Вспомнили подвиг на Малой Шипке и построили мемориал. Это древнее место, костница, включённая в список исторического наследия ЮНЕСКО, и мы добавили сюда часовню, крест из натурального камня, который стал одним из рекордов Книги Гиннеса как самый высокий православный крест — 9 метров. Получился красивый мемориал.

Хочу рассказать об удивительном случае, ставшем для нас особым стимулом при строительстве мемориала. Когда убирали одно из сухих деревьев, внутри него были найдены останки мумифицированного казака — в полном обмундировании, с саблей. Видимо, во время сражения человек был тяжело ранен, спрятался в дупле и непонятным образом мумифицировался. Дерево скрыло его тело. Поэтому это место для нас имеет особую силу. И в момент, когда закладывался первый камень, по всей Болгарии шёл дождь, а на нашем участке три часа дождя не было, светило солнце. Это было в ноябре — время дождливое, конечно. Этот факт заметили все, даже средства массовой информации. Мемориал мы смогли построить за год — рекордное время для такого строительства. На открытии было много гостей: мы насчитали 300 машин, люди приехали с семьями, многие пришли пешком. Мемориал на Малой Шипке войдёт в культурное и историческое наследие Болгарии и России, что, конечно, очень важно.

— На данный момент у нас уже 103 тыс. казаков, казачество разбито на округа, и все с удовольствием работают. В наше казачье сообщество входят целыми семьями. Новый наш проект — православная школа для молодых казачков. Как видите, мы продолжаем нашу работу в Болгарии по нескольким направлениям.

Хочу отметить, что изменилось отношение болгарских людей к России. Есть желание работать вместе, сотрудничать, нас всегда радостно встречают. И оказалось, что в Болгарии много эмигрантов — русских, российских, советских, которые сейчас к нам тянутся. Я даже не ожидал, что их так много. Они всегда были на этой земле, но проявлялись с осторожностью, а сейчас рады, что русские появились здесь.

— В своё время наши попечители — Судебный департамент, Верховный суд — предложили казачью тему для того, чтобы мы поучаствовали в ней. Только четыре года назад начали складываться какие-то новые взаимоотношения. Болгария поняла, что один из её стратегических партнёров — это Россия и нужно поворачиваться к нам лицом. Нас привлекли к развитию этих отношений. Мы поначалу восприняли это с удивлением, поскольку наш Фонд российский, а тут международная деятельность. Но когда мы приехали в Болгарию, я понял, что здесь и надо продолжать работу. Стали строить отношения с людьми. И сейчас наши первые сподвижники — два атамана, которые и руководят всем движением. Это Пламен Легкоступ, ректор Великотырновского университета, одного из самых известных университетов в Болгарии. Он действительно атаман, сын казака, в семье традиционные казачьи имена. И ещё один наш атаман — Георгий Владьев, он сам из военных, предки его — русские казаки, неудивительно, что он тоже поддержал казачье движение.

— Мне действительно интересно, хотя у меня нет казаков в роду. Я не казак, несмотря на то, что по роду деятельности тесно связан с казаками. Но мне нравится, что, прикоснувшись к этому движению, люди становятся лучше и светлей. А если ещё и государству польза — совсем хорошо. Моя задача была максимально наладить возможность медицинской помощи, чтобы возникло и укрепилось доверие, и находить конкретные адресные случаи. Что я и делал. Я напомню, что наш Фонд работает адресно: мы не оказываем помощь сразу сотне человек. Мы выбираем адресно, кому действительно можем помочь, кто больше других в нашей помощи нуждается.

— Благодаря попечителям — и Судебному департаменту, и Совету судей, у нас есть возможность хорошо информировать наших прямых подопечных. Есть возможность не зависеть от обстоятельств: нас принимают в разных инстанциях, помогают и уж, во всяком случае, не мешают. А многие, наоборот, стремятся участвовать в такой гуманной деятельности, и для нас это тоже важно. Фонд изначально судейский, но мы сумели внести изменения в устав, которые позволили нам помогать всем детям, независимо от того, кто их родители. Что касается взрослых, то в этом направлении мы по-прежнему продолжаем оказывать помощь только судейскому сообществу и членам их семей, потому что с медициной на данный момент у них лучше не стало.

А главным, естественно, остаётся высокотехнологичная медицинская помощь, которая является нашим приоритетом. Достаточно сказать, что за три года мы смогли наладить службу скорой помощи и заключить договоры с разными клиниками. Мы мгновенно можем реагировать практически на любой случай по ребёнку — будь то травма или серьёзное заболевание, требующее помощи любого специалиста, от офтальмолога до хирурга.

— Нам звонят — мне, или в приёмную Фонда, или в медицинский департамент с просьбой оказать содействие. Соответственно, если это экстренный случай, то мы сразу направляем нашу скорую помощь, которая доставит ребёнка туда, где ему будет оказана необходимая помощь (у нас существуют договоры с клиниками на этот счёт, так что сбоев не предвидится). И в больнице мы продолжаем курировать ребёнка. Либо нам присылают выписку из регионов, и мы рассматриваем вероятность оказания помощи: каким образом доставить больного из региона или каким образом помочь ему на месте, если есть такая возможность. Здесь нужен местный административный ресурс. Мы обычно работаем с губернаторами, с нашими попечителями по регионам, и поэтому можем оказать помощь на месте в тех случаях, которые не требуют привоза в Москву. Дальше мы пишем гарантийное письмо в больницу, где лежит ребёнок, и ведём его в течение болезни. Ребёнок лежит в хороших условиях, мы следим за ним до момента выздоровления и потом тоже интересуемся его судьбой. Программа действительно максимально адресная, но вначале мы, конечно, проводим экспертизу, чтобы понять, где и как мы можем помочь. Есть работа экстренная, когда ребёнку стало плохо, когда вопрос надо решать быстро. У нас есть и кардиобригада, и педиатрическая бригада. В принципе, точно так же строится работа с взрослыми: либо экспертиза, либо экстренный вызов.

Кроме того, мы провели уже пять скринингов по регионам, где посмотрели уже по сто детей. Это была выборка из детского дома, из сообщества, мы обследовали их, находили предрасположенность к диабету, онкологии и дальше уже оказывали помощь, направляли на диспансеризацию или давали определённые советы. В этой крупной программе мы многим помогли. Заодно мы составляем некоторую статистику по регионам, чтобы иметь картину, как распределяются по территориям предрасположенности к тем или иным болезням.

— Онкологии больше в Краснодаре и Туле, диабета больше в Брянске, а наилучшая ситуация в Смоленске. Такие наблюдения тоже позволяют сделать определённые выводы.

— Сейчас у нас впереди выполнение текущих задач. Мы открываем представительство на Дальнем Востоке: Сахалин, Хабаровск, Амурская область, уже назначен директор. Это в связи с тем, что мы оказывали помощь, когда Амур вышел из берегов, и вот теперь там открывается наш филиал, который будет охватывать весь Дальний Восток. У нас открылся филиал в Красноярске — это уже Сибирь.

С точки зрения планов — это строительство центра в Смоленске и строительство дома для пожилых в Калуге. Естественно, строится реабилитационный центр в Болгарии, мы будем продолжать этот проект. И ещё — укреплять наши медицинские взаимодействия с регионами. Других планов пока нет, потому что на данный момент нам надо выйти на стабильную работу, так что нам достаточно текущих задач. Всё это для нас самое важное.

— У нас сейчас подобралась достаточно хорошая команда. Мы разбили её как бы на две части: первая часть — это наш центральный офис, люди, которые руководят Фондом здесь, в Москве, вторая — региональная часть, директора филиалов, а всего их у нас сейчас 19. То есть это директора со своими командами.

— Нам всегда кандидатуру директора советует местный председатель суда, утверждает совет судей, и уже потом принимается решение. На месте люди лучше знают, кто подойдёт для такой работы, и рекомендуют уважаемого человека. Это правильный подход, и поэтому мы получаем неплохие результаты. И медицинский департамент Фонда, который находится в Москве, — это третья часть нашей команды. Сейчас руководитель департамента — Владимир Игоревич Дунаев, потомственный врач, я с ним знаком уже двенадцать лет и поэтому могу ему доверять. У нас очень хороший медицинский департамент, мы работаем в тесном взаимодействии, они всегда мгновенно реагируют на любую ситуацию.

— Во-первых, и тогда, и сейчас это было достаточно слабое место, а во-вторых, мне как генетику всегда было интересно этим заниматься. У меня есть свои программы, есть свои препараты, которые производятся в России, выходят на западный рынок. Это мои личные успехи. Поэтому медицина для меня как для генетика очень важна. Но одному с этим не справиться, а Фонд — это уже сила, это надёжный помощник для меня самого. Поэтому мы начали заниматься медициной. Ну и второе — высокотехнологичная медицинская помощь, которую и сейчас получить в стране сложно. Её надо оказывать адресно, и мы на это пошли, хотя это тяжёлое бремя, что уж говорить.

— С Божьей помощью получается. Для меня самое главное пожелание: чтобы у нас люди выздоравливали. А при тяжёлых болезнях это очень непросто.

Фото: Анастасия Нефедова

В России приступили к завершающему этапу уникальных научно-исследовательских работ в области клеточных технологий, целью которых является разработка новейшего метода раннего диагностирования и лечения онкологических заболеваний любых типологий.

- Вадим Игоревич, как возникла идея искать новые пути лечения онкологии в самом организме человека и в его иммунной системе, а не продолжить разработки супертаблеток или суперхимиотерапии по классической схеме фармацевтики?

- В России впервые заговорили об экзосомах в начале девяностых, и первые гипотезы об их важной роли были выдвинуты известным учёным Белохвостовым Александром Сергеевичем, чьим учеником и последователем посчастливилось стать мне. Данные гипотезы были поддержаны и академиком Румянцевым Александром Григорьевичем, что и послужило началом первых научно-исследовательских работ. В основу разработок был положен эволюционный принцип иммунной системы, способный реагировать на любые изменения в организме человека с помощью экзосом как системы коммуникации. Транспортная же функция экзосомальных структур была открыта американскими учёными, и в 2013 году получена Нобелевская премия Рэнди Шекманом за подтверждающую трафик экзосом работу.

Нашей научной группе удалось доказать возможность использования экзосомальных систем в таргетном воздействии на онкологические клетки в любой стадии заболевания с подавлением их резистентности. Предварительные результаты исследования были положительно оценены нобелевским лауреатом Шекманом как успешное продолжение и развитие многообещающей работы по изучению экзосомального информационного обмена.

В настоящее время работы по изучению экзосом ведутся во всём мире, создана международная ассоциация, включающая около трёх тысяч учёных от Австралии до Америки различной специализации, куда от России входит и наша группа. Существует полноценная уверенность, что данные исследования станут основой серьёзного изменения медицинской практики во всём мире.

- Как и в каком виде пациент сможет принимать экзосомы во время лечения?

- Получить их можно из любого биоматериала человека — будь то слюна или опухолевая ткань. Вводить экзосомы в организм можно как внутримышечными инъекциями или капельницами, так и пероральными растворами, которые принимаются внутрь через рот. Отмечу, что последний способ приёма впервые разработан только в России в рамках исследований, которые мы планируем завершить в 2020 году.

Также в ходе наших исследований впервые установлено, что применение микровезикул усиливает для человека биодоступность лекарств. То есть экзосомы, объединяясь с принимаемым препаратом, позволяют уменьшить дозировку (а значит — уменьшить негативное влияние на организм) за счёт максимально прицельной доставки средства лечения в нужную клетку. Это крайне важное открытие для медицины — оно показывает, что использование экзосом позволит преодолевать противопоказания к приёму лекарств — такие, например, как аллергия или скачки давления, связанные с генетической несовместимостью человека с тем или иным препаратом.

- Вы сказали, что экзосомы дают информацию клеткам о том, какие органы надо регенерировать. Означает ли это, что, принимая экзосомы, пациент может ускорить процесс реабилитации организма, который понёс урон после химио- или радиотерапии?

- Это действительно так. Экзосомы ускоряют восстановление повреждённых органов. А это значит, что при экзосомальной терапии речь идёт уже о совсем другом типе лечения онкологии — с одновременным регенерирующим процессом.

- Согласно вашим исследованиям, экзосомы могут быть получены из любого биоматериала человека. А можно ли их получить каким-то иным способом?

- Да, и это стало ещё одним нашим открытием. Как показали исследования, экзосомы, необходимые для человека, могут быть получены из растений и от животных. В частности, это касается экзосом, получаемых из козьего молока. Они легко усваиваются человеческим организмом. Могу сказать, что применение экзосом растительного и животного происхождения в лечении уже вызвало определённый резонанс в мировом научном сообществе.

- Когда предполагается завершить ваши исследования и официально огласить их итоги?

- Мы рассчитываем это сделать в 2020-2021 годах. Добавлю, что в нашей лаборатории объединены ведущие учёные и врачи из государственных и частных клиник Москвы и Московской области.

Коррупционный скандал в главном онкологическом лечебном учреждении России закончился уголовным делом только против бывшего завотделением платных услуг, хотя он сам давал показания на руководство.

Ведущий онколог института имени П.А. Герцена Вадим Алексеев отправился на скамью подсудимых по обвинению в мошенничестве. По версии следствия, он обманом заставлял пациентов платить за лечение, которое для них должно было быть бесплатным. Вместе с ним перед судом предстанут сотрудницы администрации — Оксана Манашкина и Юлия Старостина. Cиловики полагают, что все они через фиктивные договоры могли получить от пациентов до 20 миллионов рублей. Как выяснил Лайф, Алексеев пошёл на сделку со следствием и дал показания на руководство института. Тем не менее ему может грозить до шести лет лишения свободы.

Московский научно-исследовательский онкологический институт им. П.А. Герцена (МНИОИ) — один из старейших в мире. Он подчиняется и принадлежит напрямую Министерству здравоохранения. Считается ведущим научным и лечебным учреждением онкологического профиля в России.

Год назад, в апреле 2016-го, туда поступил 59-летний Григорий Пидручный с болями в области живота. У него диагностировали рак кишечника. И сразу объяснили: бесплатно лечиться он не сможет, потому что квот нет. Однако сотрудники института предложили альтернативу: мол, доктор Алексеев ведёт платный приём.

— Нас принял доктор Алексеев. Он заверил, что случай небезнадёжен и что может помочь. Озвучил сумму в 250 тысяч рублей, — рассказала Лайфу вдова Светлана Пидручная. — Он не говорил, что онкологические больные имеют право на бесплатное лечение. Поэтому мы заплатили деньги, и мужа положили в обычное отделение.

За неделю в стационаре мужчине не провели курс химии, не поставили катетер и не сделали операцию. На все попытки Светланы уточнить, почему мужа не оперируют, врачи отвечали: нет соответствующих показаний. А спустя неделю и вовсе выписали.

А ещё через пять дней Григорий скончался. Вдова подала на врачей заявление в полицию. Она хотела выяснить, почему её мужу не помогли и должна ли она была вообще платить деньги за такое лечение.

В ходе доследственной проверки вскрылась мошенническая схема. Оказалось, медики заставляли онкобольных оплачивать лечение, на которое и так выделялись деньги из фонда ОМС. Когда пациенты обращались в институт за срочной помощью, им заявляли, что мест и квот нет, но при этом рекомендовали обратиться в отделение платных услуг института в Каширском проезде.

Там с больными заключали договор на оказание платной медпомощи. Правда, уже не от имени государственного института, а от имени некой частной клиники "Аско-мед". Следователи считают: лечили больных на самом деле за счёт фонда ОМС, а полученные деньги присваивали участники преступной группы. Фирма "Аско-мед", предположительно, была создана специально для этих целей.

По версии следствия, Пидручный — не единственный пациент, которого обманули по такой схеме, таких же через руки "врачей" прошли десятки.

Возбудили уголовное дело по части 3 статьи 159 УК РФ ("Мошенничество в крупном размере, совершённое в составе группы"). По этому обвинению задержали бывшего заведующего платным отделением МНИОИ Вадима Алексеева и двух сотрудниц клиники — Юлию Старостину и Оксану Манашкину.

Следствие длилось год. За это время, говорит дочь Пидручного, главный обвиняемый успел пойти на сделку со следствием.

— Алексеев дал показания на своё начальство, что оно тоже было замешано в этой схеме, — рассказала Лайфу Елена Пидручная. — Вероятно, он сделал это потому, что хотел облегчения собственной участи.

Но никого из руководства института в уголовном деле так и не оказалось. И недавно дело ушло в Савёловский суд. Если онколога и сотрудниц администрации признают виновными, им грозит до шести лет лишения свободы. Лайф направил запросы в Минздрав России и онкологический институт им. Герцена, но ответа не получил.

Медицинская практика в институте уже вызывала претензии у контролирующих органов. Росздравнадзор в марте 2016 года выяснил, что врачи института консультировали пациентов… по Интернету. Причём брали за это деньги. Ревизоры отметили, что это — нарушение законодательства о платных медицинских услугах.

— Пётр Михайлович, не могли бы вы рассказать, в чём заключается суть вашего метода?

— Есть вирусы, которые могут подавлять рак. Они обладают онколитическими свойствами. И они безвредны для здоровья человека. Этот способ лечения практически не даёт побочных эффектов. Возможно только кратковременное повышение температуры, что является положительным признаком, говорящим о том, что вирус в организме прижился и оказывает реакцию. Это легко снимается обычными жаропонижающими средствами.

— Когда метод станет широко применяться в практической медицине?

— Сейчас основная наша задача — сертифицировать те препараты, которые у нас есть. Эта работа поддерживается Минздравом и Минобрнауки. У нас есть несколько грантов, по которым мы испытываем эти препараты. Мы делаем новые варианты онколитических вирусов с усиленными свойствами. Скоро должны начаться доклинические испытания в институте имени Смородинцева в Санкт-Петербурге. Мы уже передали туда препараты. Врачи говорят, что на испытания уйдёт месяцев пять-шесть. Учитывая ситуацию с коронавирусом, я думаю, что в начале 2021 года испытания могут быть закончены и тогда мы уже сможем договариваться с клиниками о проведении клинических испытаний.

— Что собой представляет препарат, который должен пройти испытания?

— Препарат — это живой вирус, который выращивается на культурах клеток. Это лекарство нового типа, которого не нужно много. Важно, чтобы он попал в организме в те клетки, которые чувствительны к нему. А дальше он сам размножается. То есть лекарство само себя воспроизводит уже в том месте, где оно нужно. Это раствор, 100 млн вирусных частиц в 1 мл. Но самая большая проблема в этом лечении — это способ доставки вируса в опухоль, в случае с глиобластомой — в мозг, в ту область, где находится опухоль.

Если препарат ввести просто внутривенно, то очень небольшая часть вируса может попасть в опухоль. В кровотоке есть неспецифические факторы, которые этот вирус быстро инактивируют. Кроме того, в мозгу есть гематоэнцефалический барьер, который препятствует попаданию туда всяких нежелательных агентов, в том числе и вирусов. Поэтому вирусу очень трудно добраться до опухоли.

— Как вы смогли решить эту проблему?

Эти клетки, как торпеды, идут в очаги воспалений, где находится опухоль. Там вирус выходит из них и начинает убивать опухолевые клетки. Этот метод мы уже отработали на нескольких пациентах. Есть хорошие примеры, когда на МРТ или КТ видно, как опухоль уменьшается и исчезает. Но это происходит не у всех.

— Почему же одни и те же вирусы не справляются с одними и теми же видами опухолей?

— Дело в том, что каждый конкретный вирус нашей панели действует только на 15—20% пациентов. Остальные оказываются к вирусу устойчивы. Однако у нас есть много разных вирусов, и мы можем подобрать свой для любого пациента. Но для этого нужно иметь живые клетки пациента.

Сейчас мы разрабатываем такие тесты, которые могут по обычной биопсии быстро показать, к какому вирусу опухоль будет чувствительна. Это очень сложная работа. Возможно, в будущем специальные клинические лаборатории будут получать от пациентов все необходимые материалы и в режиме конвейера проводить тестирование, подбирать препараты и далее — лечение.

Но сейчас к нам обращаются те, кому уже никто не может помочь. Некоторые из них лечатся у нас по полгода и более. Если идёт стабилизация и видно, что опухоль не растёт, мы делаем перерыв до тех пор, пока рост не возобновится. Но есть случаи, когда рост не возобновляется. У нас есть пациент, который живёт уже четыре года, притом что шансов у него не было. Глиобластома — это смертельное заболевание, средняя продолжительность жизни с ним — 12—15 месяцев с момента постановки диагноза.

— Прежде всего должен сказать, что пока это экспериментальное лечение. Когда Макаров доложил об этом методе на совещании у президента, мне кажется, он не рассчитывал на то, что это вызовет такой резонанс. Сейчас меня буквально атакуют письмами десятки больных с просьбой помочь.

Мне кажется, что не стоило рассказывать про Заворотнюк. Я знаю, что родные Анастасии долгое время вообще не комментировали её состояние и не хотели, чтобы в прессе поднимали этот вопрос. Сам я Анастасию ни разу не видел. Ко мне обращались её близкие с просьбой о помощи. Я сказал, что мы могли бы на первом этапе протестировать её клетки.

Дело в том, что во время операции были забраны живые клетки опухоли и переданы в один из институтов, где их удалось вывести в культуру клеток, чтобы они делились в пробирке. Мы взяли их и протестировали на чувствительность к нашим онколитическим вирусам, которые мы рассматриваем как средство лечения глиобластомы. Обнаружилось, что из 30 вирусов 7—8 вполне подходящие. И на этом этапе мы остановились, потому что муж Анастасии Пётр Чернышов сказал, что сейчас ситуация более-менее спокойная, если будет крайняя необходимость, они к нам обратятся. Это всё, что касается Заворотнюк.

Но всё это мы делали и делаем в очень ограниченном масштабе. Сейчас, когда всё выплеснулось в СМИ, мы просто не справимся с таким валом пациентов.

— Можете ли вы прокомментировать связь между ЭКО и появлением глиобластомы? Есть такие исследования?

— Как я понимаю, этот вопрос опять поднят историей Заворотнюк. В данном случае у неё было ЭКО. Но это никак не говорит о том, что есть какая-то связь. Во-первых, ЭКО не так много делают и глиобластомы — это 1% всех опухолей. Глиобластома встречается не только у женщин. Я думаю, что никакой связи нет. Ведь как может воздействовать ЭКО? Повышается уровень половых гормонов. Но тех гормонов, которые достаточно физиологичные, и так всегда есть в организме. Они просто появляются в другое время и в другой дозе. И вряд ли могут оказать влияние именно на глиальные клетки, с тем чтобы они переродились.

— В мире ведутся подобные исследования по лечению глиобластомы? Что вам известно об этом?

— Мы не первые, кто проверяет вирусы на глиобластоме. Сейчас это очень горячая тема во всём мире. И разные вирусы тестируют для лечения разной онкологии во многих странах. Я знаю один случай, который начали лечить в 1996 году вирусом болезни Ньюкасла, это птичий вирус. И больной до сих пор живёт с глиобластомой. Это опубликованные данные. И есть ещё несколько случаев лечения с помощью рекомбинантных вирусов герпеса.

В прошлом году вышла нашумевшая работа о том, что 20% больных глиобластомой могут быть вылечены вакциной рекомбинантного вируса полиомиелита.

Но нейрохирурги — люди консервативные. Они ни за что не согласятся даже в порядке эксперимента проводить такие опыты на людях. Потому что они очень сильно рискуют, если будет осложнение. Поэтому мы должны дождаться доклинических испытаний, с тем чтобы потом убедить их опробовать схему с прямым введением вируса прямо в опухоль.

— А кто и когда впервые заметил действие вируса на раковые клетки?

— Ещё в начале ХХ века учёные заметили, что опухолевые клетки особенно хорошо размножают вирусы. После инфекционных вирусных заболеваний у некоторых больных при разных видах рака наблюдались ремиссии. И уже тогда возникла мысль о том, что в будущем можно будет лечить онкобольных с помощью вирусов.

В 1950-е годы в Америке проводились эксперименты по лечению рака безнадёжных больных с помощью патогенных вирусов. Считалось, что это меньшее зло по сравнению с самим раком. И тогда были получены положительные результаты. Но поскольку многие больные умирали от инфекционных заболеваний, возник очень большой резонанс. Врачи, которые начали это делать, дискредитировали всю эту область на долгие годы. Были введены дополнительные этические правила. Само упоминание о том, что вирусом можно лечить рак, стало табу.

В 1990-е годы уже стало понятно, как устроены вирусы, структура их генома. Учёные научились вносить изменения в геном вирусов, чтобы сделать их безвредными. И тогда во всём мире начался бум разработки препаратов на основе вирусов для лечения рака. Но тут новая беда. Этому стали сопротивляться фармацевтические компании. Потому что это совершенно другой способ лечения, который подрывает базу их благосостояния.

В начале 10-х годов нашего века многие небольшие компании разрабатывали препараты, которые потом проходили какие-то клинические испытания, были показаны какие-то многообещающие свойства. Но фармацевтические компании скупали эти разработки и практически прекращали деятельность этих небольших стартапов.

— Удалось ли кому-нибудь преодолеть фармацевтическое лобби и зарегистрировать препарат?

— Сейчас в мире зарегистрировано три препарата онколитических вирусов. Один препарат разрешён к использованию в США для лечения злокачественных меланом. Ещё один рекомбинантный аденовирус — в Китае, и один энтеровирус — в Латвии. Но, в общем-то, каждый из этих препаратов находит пока очень ограниченное применение, из-за того что все они действуют только на часть пациентов.

— Пётр Михайлович, а как давно вы ведёте свои исследования?

— Всю жизнь, ещё с 1970-х годов. Мне выпало такое время, когда мы вначале практически ничего не знали о вирусах. И по мере того, как мы что-то узнавали, мы вносили какой-то вклад в эту науку и сами учились. И я начинал как раз с вирусов. Потом переключился на проблему рака — фундаментальные механизмы деления клеток: как нормальная клетка превращается в рак. А потом снова вернулся в вирусологию.

Должен сказать, что и мои родители были вирусологами, они занимались противополиомиелитной кампанией. Моя мать в 1970-е годы изучала, как у детей образуются антитела к полиомиелитной вакцине, и она обнаружила, что у многих детей не образуются антитела. Оказалось, что в кишечнике у детей в это время шла бессимптомная инфекция другого безвредного энтеровируса. И он вызывал неспецифическую защиту от вируса полиомиелита. Поэтому вакцинный полиовирус не мог индуцировать антитела у этих детей. Эти безвредные вирусы были выделены из кишечника здоровых детей. И на их основе были созданы живые энтеровирусные вакцины, которые испытывались для того, чтобы предотвращать какие-то ещё неизвестные инфекции.

И вот мы решили возобновить тот подход, который был предложен моей мамой, когда используется панель энтеровирусов. Оказалось, что те больные, которые нечувствительны к одному вирусу, могут быть чувствительны к другому. Возникла идея подбора вируса под пациента. Мы разработали целую панель собственных вирусов, которые могут также обладать усиленными свойствами. Мы продолжаем эту разработку.

— Ваши вирусы могут побеждать рак. А есть вирусы, которые вызывают развитие опухоли?

— Да. Например, рак шейки матки в 95% случаев вызывается вирусом папилломы. Сейчас уже есть даже вакцины против онкогенных папилломовирусов 16—18-го серотипа, которые применяются для девочек, чтобы не заболевали раком шейки матки. Но это самый большой пример. У большинства видов рака сейчас можно полностью исключить вирусную природу.

— Вы используете естественные вирусы или конструируете их?

— У нас разные есть вирусы. Как я говорил, первая панель была выделена из кишечника здоровых детей. Это природные непатогенные вирусы, которые, кстати говоря, хорошо защищают детей от многих вирусных инфекций. Кроме того, мы делаем синтетические и рекомбинантные вирусы, когда мы вводим определённые изменения в их состав, которые усиливают их онколитические свойства.

— На планете есть ещё места, где может быть очень много вирусов, о которых мы ещё и понятия не имеем. Например, те, что живут в океанских глубинах. Как вы считаете, если вдруг кто-то возьмётся за изучение океана именно с точки зрения вирусов, там могут найтись полезные для вас?

— Да, и сейчас это тоже очень горячая тема. Когда разработали метод секвенирования геномов, ДНК, РНК, то возник соблазн: профильтровать сточные воды, океанические воды, из прудов, морей. Уже пробурили скважину в Антарктиде к древнему озеру, чтобы посмотреть, что там, выделить оттуда биологические компоненты и секвенировать их. И оказывается, что нас окружает огромное количество вирусов, которые абсолютно безвредны. И такое впечатление, что наше исходное представление о вирусах как о чём-то вредном и вызывающем только болезни неверно. Болезнетворный вирус — скорее исключение, чем правило.