После лечения лейкоза можно иметь детей

Как лечат лейкоз во время беременности

Как часто возникает лейкоз во время беременности? Является ли лейкоз показанием для прерывания беременности? Можно ли родить ребенка после окончания лечения?

На эти вопросы ответила Ольга Александровна Гаврилина — к.м.н., старший научный сотрудник сектора клинических исследований и рекомендаций, онкогематолог отделения интенсивной высокодозной химиотерапии гемобластозов и депрессии кроветворения НМИЦ гематологии.

Всегда на разных. Есть и больные, у которых он диагностируется только после родов, во время кормления грудью, например. Если срок беременности пациентки — до 14 недель, решается вопрос о прерывании беременности, т.к. химиотерапия является для плода токсичной. Те пациентки, у кого уже срок более 14-ти недель, могут продолжать лечение, проходить курс химиотерапии и не прерывать беременность, т.к. в данном случае безопасное развитие будущего ребенка в утробе матери защищено сформировавшейся плацентой.

Ситуации бывают разные, как и виды лейкоза. Острый или хронический лейкоз, например, может развиваться в течение нескольких дней или недель, а иногда и месяцев. Он диагностируется у пациентки, как правило, при плановом посещении, контроле анализов крови и других показателей. Если у пациентки обнаружено изменения гемограммы, врачи начинают обследование.

Лейкоз у беременных женщин встречается также часто, как и не у беременных. Возникновение лейкоза никак не связано с беременностью. Наблюдается ровно такая же статистика заболеваемости среди беременных женщин, как и не у беременных.

Есть такое наблюдение, что лейкоз во время беременности у многих женщин действительно протекает легче, чем вне беременности. Также беременные женщины после курса химиотерапии, как правило, быстрее восстанавливаются, чем другая группа больных. Но утверждать, что беременность способствует более медленному протеканию лейкоза, мы пока не можем, т.к. эта тема не так хорошо изучена и пока находится в области научных исследований. Возможно, в будущем этот факт подтвердится.

В первом семестре мы прерываем, потому что не сформировался фетоплацентарный барьер. В данном случае вся терапия, которая предназначается пациентки, будет крайне негативно влиять на плод. После 14-той недели риск нанесения вреда будущему ребенку — минимальный, поэтому пациентка может спокойно продолжать свое лечение до полного выздоровления.

Ситуации бывают разные, все очень индивидуально. Иногда можно подождать, иногда нет: все зависит от того, какая клиническая ситуация у женщины. Если ситуация ургентная и она должна решаться в пользу жизни пациентки, тогда, к сожалению, беременность приходится прерывать.

Основные препараты, которые нужны для лечения лейкоза, применяются всегда, вне зависимости от того, беременна пациентка или нет. Мы проводим стандартные курсы химиотерапии, исключая лишь некоторые препараты (аспарагиназа, метотрексат). Принципиально эти препараты не имеют значения, и обычно уже вводятся пациенткам после родоразрешения. Программы стандартны для всех больных.

Все врачи в отделении умеют работать с основным оборудованием. У нас есть УЗИ, аппарат КТГ. В нашем гематологическом центре есть свой гинеколог и акушер-гинеколог. В случае возникновения у беременных пациенток сложных ситуаций, всегда вызывается экстренная бригада врачей, которая проводит все необходимые процедуры.

Мы следуем всем рекомендациям наших акушер-гинекологов. Если возникают проблемные вопросы, мы всегда решаем это совместно.

Нас самих всегда интересовал этот вопрос, но говорить мы можем только о наших наблюдениях. В основном, рождаются здоровые дети. Число детей, рожденных с патологией, сопоставимо с количеством детей в общей популяции. В основном, дети, которые попали в нашу категорию наблюдения, родились абсолютно здоровыми.

Нет, это не наследственное заболевание. Лейкоз, по сути, цепь случайных событий. Если мы говорим о беременных женщинах, то мутация происходит только в клетке беременной женщины. Она никак генетически не передается. Организм пациентки просто не смог с ней вовремя справиться. Однако есть небольшая группа генетических заболеваний, которые ассоциированы с развитием лейкоза, например синдром Дауна. Но опять же, это врожденная патология, которая не связана с самим лейкозом матери.

Да, это серьезная мотивация не только для пациенток, но и для врачей. Потому что в данной ситуации перед врачами стоит задача сохранить сразу две жизни. Мы всегда рассматриваем все факторы и риски относительно и матери, и ее будущего ребенка.

Большая часть пациенток прибегает к кесареву сечению, но все равно все зависит от клинической ситуации. Возможно, у пациентки есть риск инфекций или опасного кровотечения. Но если у женщины хорошие показатели и нет предполагаемых осложнений, то она может рожать самостоятельно.

К сожалению, такие случаи мы наблюдали. Иногда это было связано с тяжелым состоянием больной, а были случаи, когда ничего не предвещало опасности, но плод замирал внутриутробно. Нужно помнить, что есть такой вид патологии, как врожденная фетоплацентарная недостаточность и такие случаи мы наблюдали.

Если клиническая ситуация пациентки в норме, и у нее есть перерыв между химиотерапией, мы отпускаем ее к своему ребенку. После родов женщины в нашем центре не кормят детей грудным молоком, так как сразу после рождения ребенка им назначают гормональные препараты. Чтобы не возникало никаких осложнений, пациентка находится под наблюдением гинеколога. В лучшем случае, вернуться к ребенку насовсем будет возможно не раньше чем через полгода-год. Если пациентке необходима трансплантация, она должна находиться под наблюдением около года.

Нет, никакие внешние факторы не могут повлиять на возникновение лейкоза во время беременности. Ни экология, ни процедуры ЭКО, ни возраст пациентки, как могут некоторые предположить. Пока научно доказанных фактов нет.

Да, ведь у детей могут быть детские инфекции, которые для больных взрослых с пониженным иммунитетом могут быть смертельно опасны. Поэтому в отделение, где находятся больные пациентки, маленьких детей пускать категорически запрещено.

Портал "Милосердие" рассказывает об особенностях лечения лейкоза у беременных женщин. Насколько часто такой диагноз ставят будущим мамам, не вредна ли химиотерапия для плода, можно ли забеременеть после лечения лейкоза? На вопросы отвечает врач-гематолог.

Кажется, что диагноз лейкоз во время беременности звучит как приговор (и для матери, и для ребенка). Тем не менее современные методы лечения позволяют женщинам проходить химиотерапию и рожать абсолютно здоровых детей.

– Как часто у беременных возникает лейкоз?

– На самом деле, крайне редко. Точной статистики нет, но если говорить примерно, то из 100 000 здоровых женщин лейкозом во время беременности заболевает всего одна. Так как беременеют чаще всего женщины 25-35 лет, для этой возрастной категории характерен острый миелоидный лейкоз. У 2/3 больных встречается острый миелобластный лейкоз, у трети – острый лимфобластный, и лишь у нескольких процентов – промиелоцитарный лейкоз.

К сожалению, сейчас лейкозы во время беременности стали возникать чаще. Скорее всего это связано с тем, что женщины стали позже задумываться о материнстве. Именно поэтому миелобластные лейкозы (болезнь более старшего возраста) стали чаще встречаться у беременных пациенток. Впрочем, причины возникновения болезни определить невозможно. Мы не можем даже говорить о каких бы то ни было вредных факторах (облучение, курение), поскольку в конце концов острый лейкоз может быть и врожденным.

– Правда ли, что во время беременности лейкоз развивается медленнее, поскольку параллельно начинают работать стволовые клетки плода?

– Медленнее неправильное слово. Но наши беременные пациентки более сохранны, чем в аналогичной ситуации небеременные женщины. С чем это связано? Научной базы нет. Но в какой-то степени, беременность женщину бережет. Что же касается шансов на успешное лечение и выживаемость, то они абсолютно такие же, как и у всех остальных пациентов.

Беременность не влияет на исход болезни, если лечение проводится в полной мере и вовремя. Конечно, пациенткам приходится не просто. Представьте себе, как тяжело переносить особую диету при лечении (к примеру, на фоне низких лейкоцитов нельзя есть фрукты) и ограничения по физической активности. Тем не менее это не сказывается на здоровье детей. Иногда малыши рождаются со сниженным весом, но это некритичные показатели.

– Как проходит лечение беременных пациенток?

– Если женщина попадает к нам во втором триместре и, следовательно, у нее есть много времени, мы стараемся сразу же начать химиотерапию, чтобы достичь ремиссии к родам и получить дополнительный интервал, чтобы дать возможность восстановиться после родов. Чем больше срок, тем больше шансов на то, что мы сначала примем роды, а затем сразу же начнем лечение. Совсем недавно был случай: к нам поступила женщина на 36 неделе, и мы сначала выполнили кесарево сечение, а потом начали химиотерапию.

– Почему химиотерапия не влияет на плод?

– Пациенткам с лейкозом всегда рекомендуется кесарево сечение?

– Нет, у нас были больные, которые рожали сами. У меня была пациентка, которая заболела на 19 неделе беременности, прошла 4 курса химиотерапии, и на 39 неделе она должна была вернуться и лечь на обследование, но дома начались схватки, она приехала в роддом и родила самостоятельно.

– Можно ли забеременеть после лечения лейкоза?

– В последние годы мы сильно продвинулись в лечении лейкозов, и девушек, желающих стать мамами, слава Богу, становится все больше. Естественно: те молодые женщины, кому была выполнена аллогенная трансплантация, чаще всего не могут иметь детей (им вводятся стерилизующие препараты, и у них наступает физиологическая аменорея). Те же, кто прошел только химиотерапию, в большинстве случаев остаются фертильными, могут иметь детей, и при сохранении ремиссии более пяти лет, могут спокойно беременеть и рожать.

К сожалению, у части пациенток есть проблемы с зачатием. Химиотерапия не проходит бесследно. И сейчас многие врачи стараются осуществлять забор здоровых яйцеклеток у юных пациенток до начала лечения. Но на поток это, к сожалению, невозможно поставить. В дебюте острого лейкоза какие-то инвазивные процедуры, сопряженные с гормональной стимуляцией, требующей времени, невозможны. Мы не можем иногда дать и день, не то что месяц.

– Итак, женщина прошла химиотерапию, родила ребенка и должна вернуться обратно в больницу, чтобы продолжить лечение. Когда она сможет увидеть ребенка?

– Мы сразу же подавляем лактацию и приступаем к лечению. Мы не рекомендуем приносить детей в ГНЦ, в том числе из-за детских инфекций. Для наших больных они могут быть фатальны. Но если у мамы все хорошо, она может съездить к ребенку в роддом. Кстати, в экстренных случаях мы принимаем роды у нас в центре, вызываем акушеров и неонатологов.

– Есть ли ограничения для женщин, победивших лейкозы?

– В целом – нет. Мы не рекомендуем загорать, но, к примеру, поехать с ребенком на юг не в сезон и сидеть под зонтиком – можно. Кроме того, не стоит проходить физиопроцедуры и принимать иммуностимуляторы.

– Были ли в вашей практике женщины, отказавшиеся от лечения?

– Жить хотят все. Никто не отказывался от химиотерапии. Были больные, которые достигнув ремиссии, погружались в ребенка и не возвращались на продолжение лечения. К сожалению, все они погибали.

– Что вас держит в профессии?

– Победы и хорошие эмоции. К примеру, если у нас в Центре проходят роды, все врачи приходят и очень радуются. Это самое потрясающее в нашей работе – возможность дать новую жить и ребенку, и маме.

Фото: Любовь Родина

Материал подготовлен при участии Фонда борьбы с лейкемией

– Как часто у беременных возникает лейкоз?
– На самом деле, крайне редко. Точной статистики нет, но если говорить примерно, то из 100 000 здоровых женщин лейкозом во время беременности заболевает всего одна. Так как беременеют чаще всего женщины 25-35 лет, для этой возрастной категории характерен острый миелоидный лейкоз. У 2/3 больных встречается острый миелобластный лейкоз, у трети – острый лимфобластный, и лишь у нескольких процентов – промиелоцитарный лейкоз.

– Правда ли, что во время беременности лейкоз развивается медленнее, поскольку параллельно начинают работать стволовые клетки плода?
– Медленнее неправильное слово. Но наши беременные пациентки более сохранны, чем в аналогичной ситуации небеременные женщины. С чем это связано? Научной базы нет. Но в какой-то степени, беременность женщину бережет. Что же касается шансов на успешное лечение и выживаемость, то они абсолютно такие же, как и у всех остальных пациентов.

– Как проходит лечение беременных пациенток?
– Если женщина попадает к нам во втором триместре и, следовательно, у нее есть много времени, мы стараемся сразу же начать химиотерапию, чтобы достичь ремиссии к родам и получить дополнительный интервал, чтобы дать возможность восстановиться после родов. Чем больше срок, тем больше шансов на то, что мы сначала примем роды, а затем сразу же начнем лечение. Совсем недавно был случай: к нам поступила женщина на 36 неделе, и мы сначала выполнили кесарево сечение, а потом начали химиотерапию.

Более того, есть ряд зарубежных исследований, доказывающих то, что даже проведенная в первом триместре химиотерапия, не влияла на плод.

– Пациенткам с лейкозом всегда рекомендуется кесарево сечение?
– Нет, у нас были больные, которые рожали сами. У меня была пациентка, которая заболела на 19 неделе беременности, прошла 4 курса химиотерапии, и на 39 неделе она должна была вернуться и лечь на обследование, но дома начались схватки, она приехала в роддом и родила самостоятельно.

– Можно ли забеременеть после лечения лейкоза?
– В последние годы мы сильно продвинулись в лечении лейкозов, и девушек, желающих стать мамами, слава Богу, становится все больше. Естественно: те молодые женщины, кому была выполнена аллогенная трансплантация, чаще всего не могут иметь детей (им вводятся стерилизующие препараты, и у них наступает физиологическая аменорея). Те же, кто прошел только химиотерапию, в большинстве случаев остаются фертильными, могут иметь детей, и при сохранении ремиссии более пяти лет, могут спокойно беременеть и рожать.

– Итак, женщина прошла химиотерапию, родила ребенка и должна вернуться обратно в больницу, чтобы продолжить лечение. Когда она сможет увидеть ребенка?
– Мы сразу же подавляем лактацию и приступаем к лечению. Мы не рекомендуем приносить детей в ГНЦ, в том числе из-за детских инфекций. Для наших больных они могут быть фатальны. Но если у мамы все хорошо, она может съездить к ребенку в роддом. Кстати, в экстренных случаях мы принимаем роды у нас в центре, вызываем акушеров и неонатологов.

– Есть ли ограничения для женщин, победивших лейкозы?
– В целом – нет. Мы не рекомендуем загорать, но, к примеру, поехать с ребенком на юг не в сезон и сидеть под зонтиком – можно. Кроме того, не стоит проходить физиопроцедуры и принимать иммуностимуляторы.

– Были ли в вашей практике женщины, отказавшиеся от лечения?
– Жить хотят все. Никто не отказывался от химиотерапии. Были больные, которые достигнув ремиссии, погружались в ребенка и не возвращались на продолжение лечения. К сожалению, все они погибали.

– Что вас держит в профессии?
– Победы и хорошие эмоции. К примеру, если у нас в Центре проходят роды, все врачи приходят и очень радуются. Это самое потрясающее в нашей работе – возможность дать новую жить и ребенку, и маме.

Фото: Любовь Родина

Материал подготовлен при участии Фонда борьбы с лейкемией

Татьяна Демидова — о том, как им с мужем удалось спасти своего ребенка, когда врачи давали всего 2 % на успешный исход

Маша Шаталина , 27 июля 2017
74285
4

Ежегодно в России рак диагностируют почти у 4 тысяч детей. Около трети всех случаев — лейкозы. При лейкозе в процессе кроветворения происходит сбой: злокачественные клетки начинают неконтролируемо размножаться, мешая выработке нормальных клеток, в результате чего нарушается работа внутренних органов. Успех лечения зависит от конкретного вида лейкоза и от того, как быстро болезнь была обнаружена. Но в любом случае лечение от рака — процесс длительный и тяжелый. Татьяна Демидова рассказала The Village о том, как им с мужем удалось спасти своего ребенка, когда врачи давали всего 2 % на успешный исход и все вокруг говорили, что нужно смириться.

Обычная семья

У нас не было ни медиков, ни ученых, ни денег особых, ни связей. Мы самая обычная семья: папа мама, двое детей — Лиля на два года старше Вадима. До болезни Вадима мы разводили рыбок, у нас была собака, много растений и куча настольных игр, которые мы все обожаем. Еще мы с мужем очень активно занимались школьной и дошкольной жизнью детей: муж был председателем в родительском комитете, а мы со свекровью организовывали праздники и спектакли. Лиля училась в первом классе, Вадиму в последний год сад надоел, и он у нас стал таким сыном полка: когда мы в школе что-то делали (а это было очень часто), он с удовольствием ходил с нами, сидел у Лили на уроках, пока мы репетировали. Он всем тогда с гордостью говорил, что уже в школу ходит. Была весна, и мы как раз готовили большой праздник в классе.

В тот год Вадим болел несколько раз: у него был отит, потом мы лечились от бронхита, но все никак не могли из этого до конца выбраться. Утром мы должны были, как обычно, пойти на очередное занятие и к Лиле в школу, а Вадим все не хотел вставать. Пару дней он был вялый, потом сказал, что у него болит ухо. Мы поехали в Морозовскую больницу, нам поставили внешний отит и выписали антибиотик. Когда на третий день температура у него не спала, мы снова поехали к лору, врач сказал, что ситуация ухудшилась и уже похоже на мастоидит, то есть начинает поражаться черепная кость, а там недалеко до мозга. Я была в шоке — как это могло произойти за три дня, притом что ребенок пил антибиотики?

Тогда у меня было ощущение, что я попала в какой-то дурацкий сериал, в котором никак не могу понять ни суть, ни сюжет

Нас сразу госпитализировали. В лор-отделении были двое врачей, которые говорили прямо противоположное. Одна говорила, что нужно срочно резать, потому что до мозга десять миллиметров, и требовала срочно подписать согласие на операцию, а второй — что резать никак нельзя, потому что все зальет кровью, а ребенок операцию не переживет. Это безумие продолжалось три дня: никто не понимал, что делать, а от тебя требовали окончательное решение.

Диагноз

После пункции и дополнительных анализов врачи поставили диагноз: бифенотипический лейкоз. Это заболевание встречается только в 5 % случаев острых лейкозов, а у детей особенно редко. Тогда мы пытались перепроверить диагноз и в частном порядке возили кровь Вадима в разные лаборатории, отправляли в Санкт-Петербург, но это ничего не дало. Иногда сотрудники других лабораторий звонили лаборанту Морозовки и спрашивали, какой результат она поставила. Наш врач нам тогда прямо сказал, что в России не знают, как работать с таким диагнозом, и что у него самого за 30 лет практики было только два таких пациента. Вероятность благоприятного исхода с этим диагнозом — 2 %.

Мы старались хоть что-то узнать о том, где лечатся такие редкие заболевания. Через сарафанное радио я услышала, что одна мама из нашего отделения уехала с ребенком в Германию, и я через десятые руки раздобыла телефон этой мамы. Вообще, наши врачи этого очень не любят, потому что так распространяются слухи, что у нас лечат плохо, а там хорошо. Но именно так мы получили контакты клиник и стали отправлять туда запросы. Мы ничего об этом не знали, просто сидели на сайтах клиник и переводили информацию по крупицам — у многих из них тогда даже не было международных отделов. В мае Униклиника Мюнстера прислала нам приглашение и счет на 85 тысяч евро. Мы выставили квартиру на продажу и стали ждать, когда сможем уехать.

Другая жизнь

Мы с Вадимом приехали в больницу с ухом и остались там на месяц, а потом нас отпустили домой на несколько дней. Когда ты уже долго прожил в больнице, то потом дома все кажется опасным — думаешь, лучше бы оставался в больнице. Муж со свекровью готовили квартиру без меня: пристраивали собаку, доделывали ремонт в коридоре, все стирали и мыли. В больнице мамы каждое утро сами моют палаты и все-все полностью убирают: в помещении, которое ты не сам убирал, очень страшно находиться. Ведь если произойдет инфицирование, то ХТ может пройти неудачно, а неудачная ХТ — это всегда снижение шансов на выживание. Лечение — это жизнь по строгому расписанию, где от любой неточности может зависеть результат.

У нас тогда была действительно командная работа, все постоянно были заняты: свекровь стирала и гладила вещи, готовила, муж вставал в шесть утра и перед работой привозил нам еду и чистое белье, собирал документы для нашего отъезда, мой брат помогал ему. У нас не было никаких связей, но был очень дружный родительский комитет, и все родители старались нам помочь.

Сбор денег

Германия

В октябре мы собрали деньги, закрыли счет и уехали в Германию. У Вадима за плечами уже было несколько курсов ХТ, то есть это была совсем не та же ситуация, что в мае, когда мы отправляли анализы. Врачам нужно было снова все перепроверить, сделать новые исследования. Те материалы, которые мы привезли с собой, на их оборудовании не читались, а наша выписка для них оказалась неинформативной, потому что в России многих параметров просто не указывают.

При клинике есть специальные домики, в которых за небольшую плату могут жить пациенты. Мы приехали все вместе и планировали, что Лиля с папой через неделю уедут обратно. Но когда мы увидели, что в отделение можно заходить всей семьей, можно свободно передвигаться с капельницей, что там дружелюбные и открытые педагоги, что мы наконец-то можем быть все вместе — нам очень не хотелось расставаться. Мы сдали свою и бабушкину квартиры в Москве и после пяти месяцев ужаса впервые просто стали жить.

Мы с мужем тогда решили так: пока лечим ребенка, будем помогать другим. Люди нам отдали деньги, мы не сможем их вернуть, но хотя бы постараемся быть максимально полезными

На нашем сайте, который мы сделали для сбора денег, было очень много важной информации; кроме того, мы помогали семьям с больными детьми составлять письма и готовить документы для госпитализации. Мой муж часто ездил в другие города, встречал там семьи и помогал им сориентироваться в клинике. Однажды его вызвали юристы и сказали, что его деятельность выглядит подозрительно и что у них нельзя так делать, а нужно оформить фирму. Мы сделали все по правилам и уже через фирму продолжили помогать и детям, и взрослым.

После лечения

После окончания лечения немецкие врачи устраивают встречу с психологом, на которой рассказывают, что у ребенка была ХТ два года, а до этого он полгода болел. То есть ребенок попал в болезнь в пять лет, вышел из нее в восемь — у него попросту было украдено три года детства. Поэтому нужно спокойно относиться к тому, что сейчас психика и повадки у него будут как у пятилетнего, а иногда сын будет вести себя очень по-взрослому — из-за всех серьезных испытаний, через которые ему пришлось пройти. И это действительно замечают все, у кого дети получали ХТ.

Ребята, которые долго лечились, во многом отличаются от своих сверстников. Они привыкли, что их опекают, поэтому часто могут вести себя очень эгоистично. Они становятся очень внимательными к своему телу: если что-то заболело, то ребенок очень подробно об этом тебе расскажет. Во время ХТ дети слабы, им ничего нельзя, поэтому они привыкают к занятиям в одиночестве — мастерят, рисуют, постоянно смотрят какие-то познавательные видео. Детям трудно быть в группе, потому что они не привыкли к этому. Многие учатся дома и после лечения, но это хорошо, только если ребенок действительно в плохом состоянии. В противном случае ребенок замыкается в себе, и потом его просто невозможно вытащить.

Если у мамы есть возможность выйти на работу, то включение всей семьи в нормальную жизнь происходит намного быстрее. Я тоже очень хотела работать снова, тем более что мы до сих пор в больших долгах после скакнувшего курса валют. Но у Вадима метеозависимость и сильные боли из-за нее, и сын нервничает, когда я оставляю его, даже если ухожу в магазин, и пишет мне эсэмэски.

В какой-то момент я поняла, что нам всем нужно выбираться из этого кокона

После поездки Вадим повзрослел, конечно, почувствовал себя самостоятельным. Самооценка у него поднялась, когда увидел, что у него действительно многое хорошо получается. Для меня эти восемь дней без него тоже стали школой.

Жизнь продолжается

У всех родителей есть свой способ справляться с тяжелой болезнью: кто-то начинает вязать, кто-то идет в церковь, а мы просто помогали семьям. Бывало так, что я по 18 часов сидела в группах помощи другим детям, составляла письма и собирала документы.

Муж открыл для себя новую профессию — стал пекарем. Дети говорят теперь, что он печет торты лучше меня. А я просто стала возвращаться к самой себе. Раньше я любила рок, но, когда появились дети, я отказалась от такой музыки, потому что мне казалось, что это неправильно. Где-то полгода назад я честно призналась себе, что жизнь продолжается. И стала снова включать любимую музыку. У меня дети, конечно, в шоке, когда я ору под Aerosmith или AC/DC. Еще я всегда любила готовить, а во время ХТ привыкаешь готовить только то, что ребенку можно, и постоянно думаешь об этом. Сейчас я стала готовить только то, что мне нравится.

Вообще, раньше мне было очень важно то, как мы одеты, я во многом ориентировалась на общественное мнение, а сейчас перестала волноваться об этом. Я заново себя начала узнавать. Мне больше не хочется тратить время на то, что мне неинтересно. Не знаю, может, это и не из-за болезни, может, я просто становлюсь мудрее.

Читайте также: