Мировая практика лечения рака

Консультация

— На официальном сайте Американского общества по изучению рака – American Cancer Society – есть список таких случаев. В него входят: редкий подтип опухоли, неопределенность относительно типа или стадии рака, неуверенность пациента в компетенциях лечащего врача, желание пациента убедиться в правильности назначенной терапии, поиск альтернативных вариантов лечения или клинических исследований.

— Иногда пациент просто убеждается в верности выбранной тактики лечения, иногда находит альтернативные и дополнительные варианты терапии. Также пациент может узнать – исчерпаны ли все возможные варианты лечения в его случае или нет. Полученную рекомендацию можно обсудить с лечащим врачом-онкологом и скорректировать тактику лечения.

— В каких случаях лучше обращаться за очной консультацией?

— Когда пациент хочет узнать: есть ли какие-то дополнительные варианты терапии в том или ином НМИЦ конкретно в его случае. Например, часто информация о клинических исследованиях недоступна на сайтах медицинских учреждений, о ней чаще всего специалисты рассказывают на очном приеме. Можно ли участвовать пациенту в клинических исследованиях новых препаратов определяется процедурой скрининга.

— К специалистам по химиотерапии и хирургам. В первом случае пациент либо убеждается в верности назначенной схемы лечения, либо узнает о других вариантах. С полученной рекомендацией больной обращается к лечащему врачу и, далее, получает химиотерапию по месту жительства. У хирургов пациенты чаще всего интересуются о возможностях операционного вмешательства в нашем НМИЦ.

Исследование

— Пациент может быть не уверен в правильности постановки диагноза. Тогда он запрашивает повторный анализ гистологических послеоперационных блоков. Это нормально, поскольку, во-первых, в разных медицинских учреждениях может быть представлена разная иммуногистохимическая панель, во-вторых, не в каждом учреждении есть узкий специалист по той или иной нозологии.

У нас, в НМИЦ, все патологоморфологи разделены на узкие специальности: один врач смотрит только молочную железу, другой только меланому, третий только мочеполовую систему. И это, безусловно, повышает качество гистологических заключений. Помимо этого, у пациента может быть редкий подтип опухолевого заболевания. В Европе даже есть перечень опухолей, при которых обязателен пересмотр гистологических материалов вторым независимым специалистом для постановки точного диагноза.

Беседовала
ИОАННА ЧЕРНОВА
специалист по связям с общественностью НМИЦ онкологии им. Н. Н. Петрова
Санкт-Петербургский государственный университет
Высшая школа журналистики и массовых коммуникаций

1. Люминисценция. Метастазы рака заставляют светиться. Фотодинамическая терапия

Итак, ученые уже много лет проводят эксперименты не только над растениями. Свойства люциферазы и других генов, белков, ферментов или веществ (например, 5 - аминолевулиновой кислоты), способных давать люминисценцию активно исследуются для выявления новых методов диагностики и лечения рака уже более десяти лет.

Помимо диагностики и лечения онкологии, разрабатываемые нанозонды могут применяться для диагностики других инфекционных, воспалительных, иммунных заболеваний и для адресной доставки лекарственных препаратов. Например, если вы заболели, вы принимаете антибиотики, которые накапливаются в тканях всего организма, убивая в том числе и полезные бактерии, негативно влияя на печень и другие внутренние органы. При помощи новых технологий лекарство будет доставляться только в участок инфекции или воспаления. Не влияя на здоровые ткани и органы. Российские и корейские ученые в Национальном исследовательском ядерном университете МИФИ совместно с Пхоханским университетом науки и технологии уже работают в этом направлении.

Подсветка раковых клеток при помощи вирусов-мутантов. Эндрю Браун и его команда создали генетически модифицированный вирус герпеса, который заражает только клетки опухоли. Этот вирус окружен клетками люциферазы, которая позволяет зараженной опухоли светится. Если метод докажет свою эффективность вирусы повсеместно будут применяться для визуализации опухоли вместо томографов.

2. Генная терапия и вирусы

Иммунитет человека может бороться с онкологией сам. Но почему же этого не происходит? Дело в том, что рак, маскируется под нормальные, здоровые клетки человека, поэтому иммунитет его не распознает. Например, у раковых клеток больных лейкемией на поверхности есть белок CD19, который маскирует злокачественные клетки под нормальные, и они остаются незамеченными для иммунитета человека. Ученые нашли способ добавить к лимфоцитам больных гены рецепторы CD19 и вернут измененные клетки в организм больных лейкемией при помощи обезвреженных ретровирусов, обладающих способностью встраиваться в ДНК человека. Потерявшие маскировку раковые клетки были атакованы модифицированными лимфоцитами. 90% испытуемых, больных тяжелой формой лейкемии пошли на поправку.

Активно изучаются возможности использования вирусов для генной терапии:

не вызывает защитного ответа в раковых клетках

16 марта 2020 11:30

Мануэль Руис-Эчарри, онколог:

Еще один новый метод в онкологии — иммунная терапия. Разработке этого вида лекарственного лечения способствовало недавнее раскрытие механизма иммунного ответа при онкологических заболеваниях, за что в 2018 году американец Джеймс Эллисон и японец Тасуку Хондзе получили Нобелевскую премию. Иммунная терапия активизирует собственные защитные силы организма для борьбы со злокачественными клетками. Ее эффективность высока, переносится она удовлетворительно, а побочные эффекты легче, чем у химиотерапии. Иммунотерапевтические препараты стали важной частью противоопухолевого лечения меланомы, рака почки, рака печени, разных подтипов рака легкого, опухолей ЖКТ и других онкозаболеваний. При лимфоме Ходжкина иммунотерапия показывает высокую эффективность даже после трансплантации костного мозга. К сожалению, эффективно применять эту терапию ко всем видам рака невозможно, поскольку иммунная система человека может справиться не со всеми типами опухолей. Поэтому она изначально показана не всем пациентам.

Нидаль Салим, радиационный онколог:

Еще одна область радиационной онкологии — стереотаксическая радиохирургия. Роль скальпеля здесь выполняет пучок радиационных лучей, которые называют гамма- или киберножами. Существует и еще более новое оборудование — аппарат Varian EDGE, отличающийся максимально высокой точностью. Его можно сравнить с острейшим лезвием. Таких установок пока очень мало — единицы во всем мире. Одна из них установлена в EMC.

Дозы облучения при применении стереотаксиса в несколько десятков раз превышают дозы при лучевой терапии, но это позволяет практически избавиться от опухоли или единичных метастазов всего за один-три сеанса. При этом часть клеток может оказаться устойчивой даже к очень высоким дозам облучения, поэтому такая терапия тоже подходит не для всех случаев.

Фото: Saph Photography/Pexels

Алексей Кривошапкин, нейрохирург:

Почему с глиобластомой так трудно бороться? Потому что она развивается чрезвычайно быстро. Если выполняется лишь частичное удаление такой опухоли, операция может подстегнуть ее рост и даже сократить продолжительность жизни пациента. В настоящее время разработанные алгоритмы компьютерного зрения помогают врачам рассчитать риски математически. Благодаря этой возможности выяснилось, что если оставить опухоль после ее хирургического удаления объемом менее 2,5 кубических сантиметров, то больной достоверно проживет дольше. Остаток опухоли большего размера очень быстро перестраивается и превращается в еще более агрессивную опухоль.

Радикальное удаление опухоли — наилучший шанс для больного стать долгожителем среди людей с аналогичным диагнозом. Для максимально полного удаления новообразования нужны современные технологии. Это операционные микроскопы, оснащенные флуоресцентными блоками для определения границ злокачественной опухоли, методы нейронавигации и интраоперационной визуализации (магнитный резонанс, позитронно-эмиссионная томография).

Около двух лет назад специалисты нашей клиники запатентовали новый метод лечения пациентов с рецидивом глиобластомы. Сейчас его начинают применять нейрохирурги Европы и Америки. Суть заключается в том, что после хирургической резекции опухоли в образовавшейся полости размещают мягкий пластиковый баллон, который раздувают в соответствии с границами опухоли. Затем после контроля его позиции с помощью ультразвукового сканирования в баллон вводится источник электронного облучения. Медицинские физики могут быстро и точно рассчитать необходимую лечебную дозу. Этот метод называется баллонная электронная брахитерапия. Он не требует значительного операционного времени, безопасен для больного и медицинского персонала. Метод используется в общей онкологии. Усовершенствование технологии для нейроонкологии и внедрение методики в процесс лечения рецидива глиобластомы в рамках клинического исследования показали впечатляющие результаты, которые дают надежду пациентам на значительную прибавку в продолжительности и качестве жизни после операции.

Владимир Носов, хирург-онкогинеколог:

Среди последних достижений онкогинекологии стоит отметить прогресс онкогенетического тестирования. Большие надежды возлагаются на персонализированную медицину, а также на выявление конкретных молекулярных поломок и таргетную терапию.

Фото: Saph Photography/Pexels

Искра Даскалова, хирург-маммолог:

В последние десятилетия проблема рака молочной железы все реже решается объемным хирургическим вмешательством. Многие пациентки имеют возможность сохранить и грудь, и качество жизни без ухудшения прогноза заболевания. Уже давно доказано, что для пациенток с ранней стадией болезни щадящие (органосохраняющие) операции и последующая лучевая терапия ничем не уступают радикальной мастэктомии. Данные последних лет показывают, что онкологический прогноз у таких пациенток даже лучше.

В радикальном удалении молочной железы нуждаются около 30 процентов заболевших женщин, часто это связано с неблагоприятным соотношением размера груди к размеру опухоли, поскольку удалить новообразование нужно в пределах здоровых тканей. Даже когда речь идет об удалении груди, остаются возможности для последующей реконструкции с хорошими косметическими результатами.

Институт онкологии Европейского медицинского центра EMC — экспертная клиника международного уровня. Здесь пациенты могут получить весь комплекс услуг в одном здании: диагностику, таргетную терапию, иммуно- и химиотерапию, хирургию любой сложности, лучевую терапию, реабилитацию, психологическую поддержку пациента и его семьи. Лечение проводится по современным международным протоколам. Клиника оборудована по последнему слову техники: диагностическое оборудование экспертного уровня, 12 операционных блоков, хирургический робот последнего поколения da Vinci Si HD, отделение ПЭТ/ ОФЭКТ-диагностики с собственной лабораторией по производству радиофармпрепаратов, единственная в России сверхточная система для радиохирургии и лучевой терапии Varian EDGE, система для проведения интраоперационной лучевой терапии. Для каждого пациента разрабатывается индивидуальный план лечения, согласованный несколькими специалистами в области онкологии, радиологии, лучевой терапии, онкохирургии из США, Европы, Израиля и России.

ЯДЕРНАЯ МЕДИЦИНА ДЛЯ ПРОДЛЕНИЯ ЖИЗНИ

С помощью такой технологии удается остановить рост опухоли почти у 90% больных раком печени. Продолжительность жизни пациентов увеличивается в 2 - 3 раза по сравнению с другими стандартными методами лечения, когда радикальную операцию выполнить невозможно (радикальная операция возможна только у 20% больных). Внедрение радиоэмболизации печени в клиническую практику, как и выпуск отечественного радиофармпрепарата , позволяют существенно снизить затраты и включить этот метод в программу бесплатной медицинской помощи, подчеркивают в НМИЦ радиологии.

УБИТЬ ОПУХОЛЕВЫЕ КЛЕТКИ И АКТИВИРОВАТЬ ИММУНИТЕТ

Этот метод лечения - так называемая альфа-эммитерная брахитерапия - открывает новую страницу в борьбе со злокачественными новообразованиями, считают международные эксперты. Речь идет о разновидности лучевой терапии, при которой источник излучения вводится в опухоль и высокоточно уничтожает раковые клетки, не повреждая окружающие ткани. Уникальность альфа-частиц заключается в том, что в отличие от других известных излучений они не только разрушают клетки опухоли, но и способствуют выработке защитных свойств иммунной системы, говорит академик Каприн.

Операция длилась четыре часа. Спустя две недели пациентке удалили интродьюсеры (специальные катетеры), через которые альфа-частицы были доставлены к опухоли. Остальное должен сделать сам организм: выработать защитные механизмы для борьбы с удаленными метастазами.

- Мы надеемся, что этот метод позволит не только спасать жизнь пациенток с запущенными формами рака молочной железы, но и добраться до таких грозных заболеваний, как рак поджелудочной железы, - отметил профессор Кейсари .

ВЫРАСТИТЬ КОЖУ НА МЕСТЕ ТЯЖЕЛЫХ РАН

- Безусловно, онкология будет одной из первых областей медицины, где эта технология будет востребована, - говорит академик Каприн. - Современный уровень хирургических вмешательств, огромный арсенал прецизионных (высокоточных. - Ред.) методов облучения и спектр химиотерапевтических и таргетных препаратов позволяет сегодня добиться излечения большого количества онкологических больных. Однако качество жизни после такого агрессивного лечения может серьезно страдать из-за потери или нарушения функций органов. Мы возлагаем большие надежды на 3D-биопринтинг как на технологию создания фрагментов органов из живых элементов.

ОНКОПАТРУЛЬ ШАГАЕТ ПО СТРАНЕ

ЦИФРЫ

16 случаев онкологических заболеваний и еще 100 других патологий были выявлены на ранних стадиях, когда высоки шансы на успешное лечение болезни.

В ТЕМУ

В России появятся первый центр ионной терапии и биобанк

Одним из важных достижений прошлого года академик Каприн называет подписание российско-японского соглашения о создании первого в России центра ионной терапии. Он будет построен в Обнинске и предназначен для передовых методов лечения тяжелыми ионами углерода.

— Кто обращается в вашу компанию? Как вы находите новых клиентов?

— К вам чаще обращаются люди с уже поставленным диагнозом или, наоборот, те, кто еще не знает о своих проблемах?

— Чаще с поставленным, и, к сожалению, по большей части это рак третьей или четвертой стадии. Однажды к нам обратился пациент с раком простаты на четвертой стадии, когда метастазы пошли уже в легкие и кости. Мужчина принципиально не хотел идти на операцию, когда еще имело смысл ее делать. Потом он отказывался от химиотерапии: не хотел облучения. Мы начали искать альтернативные методики. В итоге был пройден курс гормональной терапии, потому что в некоторых случаях рак простаты можно лечить, корректируя гормональный фон. У этого пациента был как раз гормонозависимый рак. На втором этапе лечения подключили иммунотерапию с применением клеточных методик в Германии.

— Это считается экспериментальным лечением?

— Да, это экспериментальная методика. Мы сейчас работаем с Китаем и Латвией по этому направлению, ведь лечение в Германии очень дорогое, не все могут его себе позволить. Тот пациент был человеком достаточно состоятельным, известным. В Китае такое лечение будет стоить порядка $5 тыс., что гораздо доступнее.

— Сколько такое лечение стоит в Германии?

— От €25 тыс. и выше.

— Как часто вы прибегаете к поиску альтернативных методов лечения?

— Существует ли в России проблема с постановкой диагноза? Бывают случаи, когда наши врачи не могут определиться, и тут подключаетесь вы?

— Бывают. У нас в настоящее время есть несколько запросов на постановку диагноза — мы отправляем пациентов за границу. Хотя в целом в России сейчас сильная диагностическая база и достойное оборудование, соответствующее мировым стандартам. Особенно в Москве. Главное — следить за своим здоровьем регулярно, хотя бы раз в год проходить чек-ап и вовремя прийти на диагностику. К сожалению, бывает и так, что у нас ставят неправильные диагнозы. Потом человек едет за границу, и там ему говорят, что все не так плохо. Ведь некоторые из диагнозов весьма печальные.

— То есть за рубежом иногда дают более оптимистичные прогнозы?

— Да, случается и так.

— А в чем Россия обгоняет сегодня другие страны?

— Я, скорее, могу рассказать, что востребовано у иностранцев. Больше всего запросов у нас на офтальмологию. В свое время профессор Федоров поднял российскую офтальмологию на передовые позиции в мире. Очень много запросов на ЭКО, искусственное оплодотворение, в связи с тем, что в России очень гибкое законодательство на этот счет. В европейских странах получить услуги в сфере вспомогательных репродуктивных технологий женщины могут в среднем до 43 лет из-за ограничений по возрасту. У нас нет ограничений. Самой старшей из пациенток, обратившейся к нам за ЭКО, было 64 года, и она была из Бельгии. В России развивается и достаточно востребован институт суррогатного материнства, который работает не во всех странах. У нас есть банки спермы и донорских яйцеклеток. В Израиле, например, банки яйцеклеток запрещены.

— То есть в сфере медицинского туризма важен еще и вопрос законодательства.

— Безусловно. Приведу в пример Китай: там вышел закон, разрешающий семьям заводить второго ребенка, но многие женщины, желающие воспользоваться этим правом, уже перешли в категорию возрастных пациентов, которые не могут родить самостоятельно, и поэтому они хотят воспользоваться программами вспомогательных репродуктивных технологий. У нас достаточно много подобных запросов.

— Какие еще услуги в России пользуются популярностью у иностранцев?

Жителям стран Африки дешевле лечить онкозаболевания в России. Правда, Москва для них дорогая, поэтому мы предлагаем африканским гражданам более бюджетные варианты, например, работаем с онкоцентром в Самаре, где очень привлекательные цены и хорошая медицинская база — мы очень довольны этим сотрудничеством. В настоящее время у нас есть несколько партнеров в Африке, недавно появилось наше представительство в Нигерии. Также у нас есть партнер из Сомали, главный онколог, который периодически отправляет нам запросы на лечение.

— Если говорить в целом про Россию, какие региональные специализации вы могли бы выделить? Где сильная школа, база?

— В Новосибирске очень сильные кардиологи. Там же развито лечение онкологических заболеваний: один из врачей экспериментирует с дендритными клетками в лечении рака груди.

— Есть какие-то отрасли, в которых мы сильно отстаем? Что в России лучше не лечить? Вот вы хвалите то, как у нас рак лечат.

— Непростой вопрос. Я бы все равно на лечение онкозаболеваний отправляла за рубеж, несмотря на все успехи российских врачей в этой сфере. Прежде всего, наши препараты во многом уступают заграничным. И мы отстаем по протоколам. Пока у нас все утверждается, можно просто время потерять. На сегодняшний день, к сожалению, в России доступны не все современные технологии.

— Т оп стран, куда вы вывозите российских пациентов?

— VIP-клиенты выбирают Швейцарию.

— Это такой шаблон в голове у россиян, что в Швейцарии все VIP?

— Возможно, Швейцария ассоциируется с чем-то статусным, вроде часов Rolex. В этой маленькой стране лучший сервис, совершается много научных открытий. Германия, конечно, остается популярной, хотя сейчас появилось много достойных игроков и дешевле, и не уступающих по качеству услуг. Германия уже не всегда оказывается на передовой. Некоторые болезни целесообразнее лечить в Южной Корее, но наши граждане делают выбор по привычке. Вот случай из недавнего общения с пациенткой: я предлагаю рассмотреть Испанию, где стоимость лечения будет меньше, при этом уровень медицинских услуг самый высокий, а она категорически настаивает на Германии. У россиян есть стереотип, что Германия и Израиль — самые продвинутые страны в области медицины. Хотя сейчас наблюдается достаточно большой спад запросов на лечение в Израиле в сравнении с тем, что было в 2006 году, когда я начинала работать.

— К вам поступают запросы на пластическую хирургию в Южной Корее?

— Я потрясена успехами пластической хирургии в Южной Корее. Там она на высочайшем уровне, так же, как и производство косметики. Я всегда возвращаюсь из Сеула с полным чемоданом косметических средств. Так что запросов у нас очень много.

Этим направлением мы занимаемся уже семь-восемь лет, как только Корея начала выходить на российский рынок. Пластическая хирургия — их главная фишка, но еще сильны нейрохирургия, ортопедия и онкология.

— И, насколько я понимаю, профилактическая медицина?

— Я сама дважды проходила диагностику в Южной Корее.

— И как вы оцениваете уровень услуг?

— Очень высоко. Для начала за полдня ты обходишь всех специалистов. С утра тебя одевают в какую-то специальную пижаму и ходят с тобой за ручку по всем кабинетам. К часу дня все заканчивается. На следующий день выдают целый том со всеми проведенными исследованиями.

— Приходилось ли вам заниматься паллиативной помощью?

— К сожалению, да. Очень часто приходилось оказывать такие услуги детям.

— Вывозите пациентов в таких случаях за рубеж?

— Бывает, вывозим, а иногда и здесь в России им оказывают помощь. К сожалению, эта тема сейчас очень актуальна.

— Какой алгоритм работы с клиентом у вас в компании? Как формируется подбор лечения, выбор страны?

— Мы можем работать с нуля: порой обращаются пациенты, которые не знают, к какому доктору бежать. Мы разрабатываем три варианта, основываясь на бюджете пациента. Выбор всегда за ним. Иногда пациенты уже знают, к какому врачу и в какую клинику они хотят отправиться, тогда мы работаем по конкретному запросу. Конечно, и в этом случае мы предлагаем альтернативы. Вот, например, среди наших партнеров есть очень хорошая онкологическая клиника в Гуанчжоу в Китае. Какие там только инновации не представлены! Они лечат все типы рака, кроме рака головного мозга, так как у них нет для этого специального оборудования. При этом стоимость лечения в среднем $11–12 тыс. То есть цены относительно доступные, а клиника сильнейшая. Сейчас у нас растет спрос на нее среди пациентов с ограниченным бюджетом. После химиотерапии там проводят детокс-программы, благодаря которым пациент перестает страдать от тошноты. То есть они снимают и осложнения после химиотерапии.

— Получается, что Китай опять вырывается вперед?

— Не во всем. Бывают и случаи обмана. Эту сферу услуг необходимо тщательно проверять. Для этого и нужны такие эксперты, как мы.

— Вы предоставляете помощь семьям с детьми с особенностями в развитии?

— Долгое время российская стоматология отставала от западной. Как сегодня обстоят дела в этой сфере?

— За стоматологией начали приезжать в Россию. Конечно, в Москве стоматологические услуги совсем не дешевые, но мы работаем со Смоленском, Рязанью. Хотя и на Москву тоже бывают запросы.

Германия уже не всегда оказывается на передовой. Некоторые болезни целесообразнее лечить в Южной Корее, но наши граждане делают выбор по привычке.

— К вам обращаются пациенты с инфекционными заболеваниями? Например, ВИЧ-инфицированные?

— Да. Недавно обратилась молодая девушка, ВИЧ-инфицированная, у которой стали все органы отказывать. Среди наших партнеров нашлись те, кто предложил ей хорошую программу.

Много обращений от пациентов с гепатитом, и, конечно, самый популярный запрос — это поездка в Индию за препаратами, потому что там очень качественные лекарства от гепатита C. Также наша компания сотрудничает с сетью индийских клиник, которые очень сильны в трансплантологии. Они — пионеры в вопросах трансплантации почек и легких. Врачи этих клиник могут сделать и пересадку сердца, но тут встает вопрос донора, что сильно усложняет и затягивает процесс. Индийцы в таких случаях вживляют пациенту аппарат, который, по сути, является искусственным сердцем. С ним можно жить всю жизнь, лишь периодически подзаряжая его. Аппарат стоит $120 тыс. и порой оказывается единственным спасением для людей, которые не могут дождаться органа для трансплантации.

— Индия, говорят, вообще опережает многие страны в фармакологических инновациях.

— Да. У местных препаратов для лечения гепатита просто нет конкурентов по соотношению цены и качества. К тому же в Индии очень хорошие препараты, сопровождающие химиотерапию.

Также если говорить о новейших препаратах, то недавно в Америке изобрели лекарство от мигрени, аналоги которого отсутствуют в России. Оно вводится инъекционно шприц-ручкой и избавляет от мигрени на целый месяц. Мы уже несколько раз привозили этот препарат из Швейцарии и Германии пациентке, страдающей мигренью.

— Есть ли запросы на народную китайскую медицину?

— А на телемедицину делаете ставки?

— Мы ее активно используем. Это многообещающее направление. Например, наша латвийская клиника предоставляет Skype-консультацию, во время которой врач может задать пациенту все интересующие его вопросы напрямую, а пациент — врачу. Иногда недостаточно информации по выпискам, а во время такой беседы врач узнает важные нюансы. Мы работали с доктором-эстетистом из Сингапура, используя возможности телемедицины. До того как пациент к нему приезжает, доктор удаленно проводит осмотр, озвучивает советы. Не все врачи используют возможности телемедицины, но мы активно работаем с теми, кто уже освоил ее.

— Пётр Михайлович, не могли бы вы рассказать, в чём заключается суть вашего метода?

— Есть вирусы, которые могут подавлять рак. Они обладают онколитическими свойствами. И они безвредны для здоровья человека. Этот способ лечения практически не даёт побочных эффектов. Возможно только кратковременное повышение температуры, что является положительным признаком, говорящим о том, что вирус в организме прижился и оказывает реакцию. Это легко снимается обычными жаропонижающими средствами.

— Когда метод станет широко применяться в практической медицине?

— Сейчас основная наша задача — сертифицировать те препараты, которые у нас есть. Эта работа поддерживается Минздравом и Минобрнауки. У нас есть несколько грантов, по которым мы испытываем эти препараты. Мы делаем новые варианты онколитических вирусов с усиленными свойствами. Скоро должны начаться доклинические испытания в институте имени Смородинцева в Санкт-Петербурге. Мы уже передали туда препараты. Врачи говорят, что на испытания уйдёт месяцев пять-шесть. Учитывая ситуацию с коронавирусом, я думаю, что в начале 2021 года испытания могут быть закончены и тогда мы уже сможем договариваться с клиниками о проведении клинических испытаний.

— Что собой представляет препарат, который должен пройти испытания?

— Препарат — это живой вирус, который выращивается на культурах клеток. Это лекарство нового типа, которого не нужно много. Важно, чтобы он попал в организме в те клетки, которые чувствительны к нему. А дальше он сам размножается. То есть лекарство само себя воспроизводит уже в том месте, где оно нужно. Это раствор, 100 млн вирусных частиц в 1 мл. Но самая большая проблема в этом лечении — это способ доставки вируса в опухоль, в случае с глиобластомой — в мозг, в ту область, где находится опухоль.

Если препарат ввести просто внутривенно, то очень небольшая часть вируса может попасть в опухоль. В кровотоке есть неспецифические факторы, которые этот вирус быстро инактивируют. Кроме того, в мозгу есть гематоэнцефалический барьер, который препятствует попаданию туда всяких нежелательных агентов, в том числе и вирусов. Поэтому вирусу очень трудно добраться до опухоли.

— Как вы смогли решить эту проблему?

Эти клетки, как торпеды, идут в очаги воспалений, где находится опухоль. Там вирус выходит из них и начинает убивать опухолевые клетки. Этот метод мы уже отработали на нескольких пациентах. Есть хорошие примеры, когда на МРТ или КТ видно, как опухоль уменьшается и исчезает. Но это происходит не у всех.

— Почему же одни и те же вирусы не справляются с одними и теми же видами опухолей?

— Дело в том, что каждый конкретный вирус нашей панели действует только на 15—20% пациентов. Остальные оказываются к вирусу устойчивы. Однако у нас есть много разных вирусов, и мы можем подобрать свой для любого пациента. Но для этого нужно иметь живые клетки пациента.

Сейчас мы разрабатываем такие тесты, которые могут по обычной биопсии быстро показать, к какому вирусу опухоль будет чувствительна. Это очень сложная работа. Возможно, в будущем специальные клинические лаборатории будут получать от пациентов все необходимые материалы и в режиме конвейера проводить тестирование, подбирать препараты и далее — лечение.

Но сейчас к нам обращаются те, кому уже никто не может помочь. Некоторые из них лечатся у нас по полгода и более. Если идёт стабилизация и видно, что опухоль не растёт, мы делаем перерыв до тех пор, пока рост не возобновится. Но есть случаи, когда рост не возобновляется. У нас есть пациент, который живёт уже четыре года, притом что шансов у него не было. Глиобластома — это смертельное заболевание, средняя продолжительность жизни с ним — 12—15 месяцев с момента постановки диагноза.

— Прежде всего должен сказать, что пока это экспериментальное лечение. Когда Макаров доложил об этом методе на совещании у президента, мне кажется, он не рассчитывал на то, что это вызовет такой резонанс. Сейчас меня буквально атакуют письмами десятки больных с просьбой помочь.

Мне кажется, что не стоило рассказывать про Заворотнюк. Я знаю, что родные Анастасии долгое время вообще не комментировали её состояние и не хотели, чтобы в прессе поднимали этот вопрос. Сам я Анастасию ни разу не видел. Ко мне обращались её близкие с просьбой о помощи. Я сказал, что мы могли бы на первом этапе протестировать её клетки.

Дело в том, что во время операции были забраны живые клетки опухоли и переданы в один из институтов, где их удалось вывести в культуру клеток, чтобы они делились в пробирке. Мы взяли их и протестировали на чувствительность к нашим онколитическим вирусам, которые мы рассматриваем как средство лечения глиобластомы. Обнаружилось, что из 30 вирусов 7—8 вполне подходящие. И на этом этапе мы остановились, потому что муж Анастасии Пётр Чернышов сказал, что сейчас ситуация более-менее спокойная, если будет крайняя необходимость, они к нам обратятся. Это всё, что касается Заворотнюк.

Но всё это мы делали и делаем в очень ограниченном масштабе. Сейчас, когда всё выплеснулось в СМИ, мы просто не справимся с таким валом пациентов.

— Можете ли вы прокомментировать связь между ЭКО и появлением глиобластомы? Есть такие исследования?

— Как я понимаю, этот вопрос опять поднят историей Заворотнюк. В данном случае у неё было ЭКО. Но это никак не говорит о том, что есть какая-то связь. Во-первых, ЭКО не так много делают и глиобластомы — это 1% всех опухолей. Глиобластома встречается не только у женщин. Я думаю, что никакой связи нет. Ведь как может воздействовать ЭКО? Повышается уровень половых гормонов. Но тех гормонов, которые достаточно физиологичные, и так всегда есть в организме. Они просто появляются в другое время и в другой дозе. И вряд ли могут оказать влияние именно на глиальные клетки, с тем чтобы они переродились.

— В мире ведутся подобные исследования по лечению глиобластомы? Что вам известно об этом?

— Мы не первые, кто проверяет вирусы на глиобластоме. Сейчас это очень горячая тема во всём мире. И разные вирусы тестируют для лечения разной онкологии во многих странах. Я знаю один случай, который начали лечить в 1996 году вирусом болезни Ньюкасла, это птичий вирус. И больной до сих пор живёт с глиобластомой. Это опубликованные данные. И есть ещё несколько случаев лечения с помощью рекомбинантных вирусов герпеса.

В прошлом году вышла нашумевшая работа о том, что 20% больных глиобластомой могут быть вылечены вакциной рекомбинантного вируса полиомиелита.

Но нейрохирурги — люди консервативные. Они ни за что не согласятся даже в порядке эксперимента проводить такие опыты на людях. Потому что они очень сильно рискуют, если будет осложнение. Поэтому мы должны дождаться доклинических испытаний, с тем чтобы потом убедить их опробовать схему с прямым введением вируса прямо в опухоль.

— А кто и когда впервые заметил действие вируса на раковые клетки?

— Ещё в начале ХХ века учёные заметили, что опухолевые клетки особенно хорошо размножают вирусы. После инфекционных вирусных заболеваний у некоторых больных при разных видах рака наблюдались ремиссии. И уже тогда возникла мысль о том, что в будущем можно будет лечить онкобольных с помощью вирусов.

В 1950-е годы в Америке проводились эксперименты по лечению рака безнадёжных больных с помощью патогенных вирусов. Считалось, что это меньшее зло по сравнению с самим раком. И тогда были получены положительные результаты. Но поскольку многие больные умирали от инфекционных заболеваний, возник очень большой резонанс. Врачи, которые начали это делать, дискредитировали всю эту область на долгие годы. Были введены дополнительные этические правила. Само упоминание о том, что вирусом можно лечить рак, стало табу.

В 1990-е годы уже стало понятно, как устроены вирусы, структура их генома. Учёные научились вносить изменения в геном вирусов, чтобы сделать их безвредными. И тогда во всём мире начался бум разработки препаратов на основе вирусов для лечения рака. Но тут новая беда. Этому стали сопротивляться фармацевтические компании. Потому что это совершенно другой способ лечения, который подрывает базу их благосостояния.

В начале 10-х годов нашего века многие небольшие компании разрабатывали препараты, которые потом проходили какие-то клинические испытания, были показаны какие-то многообещающие свойства. Но фармацевтические компании скупали эти разработки и практически прекращали деятельность этих небольших стартапов.

— Удалось ли кому-нибудь преодолеть фармацевтическое лобби и зарегистрировать препарат?

— Сейчас в мире зарегистрировано три препарата онколитических вирусов. Один препарат разрешён к использованию в США для лечения злокачественных меланом. Ещё один рекомбинантный аденовирус — в Китае, и один энтеровирус — в Латвии. Но, в общем-то, каждый из этих препаратов находит пока очень ограниченное применение, из-за того что все они действуют только на часть пациентов.

— Пётр Михайлович, а как давно вы ведёте свои исследования?

— Всю жизнь, ещё с 1970-х годов. Мне выпало такое время, когда мы вначале практически ничего не знали о вирусах. И по мере того, как мы что-то узнавали, мы вносили какой-то вклад в эту науку и сами учились. И я начинал как раз с вирусов. Потом переключился на проблему рака — фундаментальные механизмы деления клеток: как нормальная клетка превращается в рак. А потом снова вернулся в вирусологию.

Должен сказать, что и мои родители были вирусологами, они занимались противополиомиелитной кампанией. Моя мать в 1970-е годы изучала, как у детей образуются антитела к полиомиелитной вакцине, и она обнаружила, что у многих детей не образуются антитела. Оказалось, что в кишечнике у детей в это время шла бессимптомная инфекция другого безвредного энтеровируса. И он вызывал неспецифическую защиту от вируса полиомиелита. Поэтому вакцинный полиовирус не мог индуцировать антитела у этих детей. Эти безвредные вирусы были выделены из кишечника здоровых детей. И на их основе были созданы живые энтеровирусные вакцины, которые испытывались для того, чтобы предотвращать какие-то ещё неизвестные инфекции.

И вот мы решили возобновить тот подход, который был предложен моей мамой, когда используется панель энтеровирусов. Оказалось, что те больные, которые нечувствительны к одному вирусу, могут быть чувствительны к другому. Возникла идея подбора вируса под пациента. Мы разработали целую панель собственных вирусов, которые могут также обладать усиленными свойствами. Мы продолжаем эту разработку.

— Ваши вирусы могут побеждать рак. А есть вирусы, которые вызывают развитие опухоли?

— Да. Например, рак шейки матки в 95% случаев вызывается вирусом папилломы. Сейчас уже есть даже вакцины против онкогенных папилломовирусов 16—18-го серотипа, которые применяются для девочек, чтобы не заболевали раком шейки матки. Но это самый большой пример. У большинства видов рака сейчас можно полностью исключить вирусную природу.

— Вы используете естественные вирусы или конструируете их?

— У нас разные есть вирусы. Как я говорил, первая панель была выделена из кишечника здоровых детей. Это природные непатогенные вирусы, которые, кстати говоря, хорошо защищают детей от многих вирусных инфекций. Кроме того, мы делаем синтетические и рекомбинантные вирусы, когда мы вводим определённые изменения в их состав, которые усиливают их онколитические свойства.

— На планете есть ещё места, где может быть очень много вирусов, о которых мы ещё и понятия не имеем. Например, те, что живут в океанских глубинах. Как вы считаете, если вдруг кто-то возьмётся за изучение океана именно с точки зрения вирусов, там могут найтись полезные для вас?

— Да, и сейчас это тоже очень горячая тема. Когда разработали метод секвенирования геномов, ДНК, РНК, то возник соблазн: профильтровать сточные воды, океанические воды, из прудов, морей. Уже пробурили скважину в Антарктиде к древнему озеру, чтобы посмотреть, что там, выделить оттуда биологические компоненты и секвенировать их. И оказывается, что нас окружает огромное количество вирусов, которые абсолютно безвредны. И такое впечатление, что наше исходное представление о вирусах как о чём-то вредном и вызывающем только болезни неверно. Болезнетворный вирус — скорее исключение, чем правило.

Читайте также: