Я знаю что у тебя рак спид

К сожалению, рак может коснуться каждого. Если мы доживаем до возраста старше 70, ни один человек, как правило, не проходит мимо. Либо онкология будет у него, либо это случится с кем-то в семье, с кем-то из друзей, у коллег.

В мире ежегодно фиксируется 14 миллионов новых случаев злокачественных образований. Восемь миллионов человек каждый год погибают от рака. Это число не с чем сравнить: ни с войной, ни с терроризмом, ни с несчастными случаями, природными или техногенными катастрофами. Общество тратит 900 миллиардов долларов в год на лечение онкологии.

Именно поэтому рак остается одним из самых распространенных страхов для людей, живущих с этим вирусом.

Сегодня СПИД.ЦЕНТР и врач онколог Михаил Ласков рассказывают, как перестать бояться онкологии, стоит ли постоянно делать скрининг и как реагировать в том случае, если диагноз поставили вам или кому-то из ваших близких.

Все эти советы прозвучали на лекции врача в открытом пространстве фонда. Однако они могут оказаться полезными и для тех, кто до лекции не дошел, но постоянно читает наш сайт.

Стоит ли проверяться?

Считается, что главным способом снизить смертность от онкологии остается диспансеризация, как это называлось раньше, или скрининг. То есть то, что помогает нам поймать рак на его ранней стадии. Но и от скрининга кроме очевидной пользы существует также и вред.

Помимо психологического вреда, вроде повышенной тревожности, бесконечного поиска онкомаркеров, которые могут быть повышены и без рака или оставаться в норме, даже если рак есть, существует проблема так называемых ложнопозитивных находок и гипердиагностики.

Когда мы начинаем активно пользоваться скринингом, мы действительно выявляем гораздо больше ранних стадий. Но врачи пока не умеют определять, что из ранних стадий надо лечить, а за чем достаточно лишь наблюдать. И с этим главная проблема. Один из очень хороших примеров — рак простаты.

В какой-то момент на Западе провели исследование, и оказалось, что пожилые люди, которые умирают от причин, не связанных с онкологией, часто имеют недиагностированный рак простаты. Рак, о котором при жизни они ничего не знали. Рак, с которым они жили, не лечились и умирали от чего-то совершенно другого.

Таким образом выяснилось, что иногда человек может существовать с низкоагрессивным раком достаточно комфортно. Что бы было, если бы его выявили при помощи скрининга? Им бы всем назначили операцию на простате. В половине случаев это обернулось бы для пациентов недержанием мочи, импотенцией и другими неприятными последствиями, которые зачастую сопровождают операции на предстательной железе.

По факту эти люди прожили бы столько же — умерли-то они не от рака, а, скажем, от инфаркта — но жизнь их была бы отравлена, качество жизни значительно сократилось бы.

Им бы пришлось ходить в памперсах. Не лучше обстоит дело с раком груди. Если верить последним исследованием, у тех женщин, которые регулярно проходят маммографию с 50 до 74 лет, как это рекомендуется некоторыми профессиональными международными организациями, каждая вторая женщина рано или поздно сталкивается с подозрением на этот вид онкологии. Почти все они получают на каком-то этапе ненужные им процедуры, некоторые — даже операции — при реальном показателе лишь в 50 действительно опасных новообразований на каждую тысячу проверенных.

Со временем врачи пришли к выводу, что ранний скрининг совсем не всегда может радикально снизить смертность, то есть процент погибших.

Если мы повышаем на 100 % диагностику ранних стадий, смертность снижается на 5 %. Что это значит? Из 1000 женщин, которые подверглись скринингу в течение 20 лет, мы спасли дополнительно только пять жизней по сравнению с тем, что было бы без скрининга.

И одновременно с этим на одну спасенную жизнь три человека получили ненужное лечение: операцию, химиотерапию, облучение.

Как реагировать?

Что делать? Если это друзья — не исчезать. Типичный случай: у соседки по даче нашли рак, и вокруг нее образовался вакуум. Все люди, которые раньше приходили к ней, ходили в гости, на шашлыки и так далее, — все перестали.

Почему вы не ходите? — А что я ей скажу? Про что нам говорить?

Если рак случился с вами, может быть, одним из самых дельных советов будет такой: не лезьте в интернет.

Консультируйтесь со специалистами. Часто терапия индивидуальна, и что показано именно вам — может определить лишь врач.

Что же касается ВИЧ, существуют виды рака, не связанные с иммунодефицитом, но которые встречаются чаще у ВИЧ-позитивных людей. Впрочем, если до появления эффективной антиретровирусной терапии основные онкологические проблемы у ЛЖВ были связанны со СПИДом, с такими заболеваниями, как саркома Капоши, то сейчас у ВИЧ-позитивных людей спектр приближается к тому, что мы наблюдает у ВИЧ-негативных пациентов.

Ранее Михаил Ласков ответил на несколько других простых вопросов СПИД.ЦЕНТРа про рак:

Что нужно делать, чтобы не заболеть раком?

Профилактика: не убивать себя, не курить, заниматься спортом, не толстеть, питаться правильно. Помидоры и брокколи не помогают, но это вкусно.

Кто-то курит всю жизнь и доживает до 90 лет, а кто-то ведет здоровый образ жизни и рано умирает от того же рака. Почему так? Это вопрос на Нобелевскую премию. Никто не знает. Это игра рисков. Да, если ты куришь, то риск заболеть раком легких у тебя выше, но не обязательно, что он появится. Это у города Москвы как у популяции есть процент заболеваемости раком, а у обычного человека он либо 0, либо 100 %.

Лекарство от рака уже создано?

Лекарства от всего рака никогда не будет, его просто нельзя придумать — видов болезни очень много. Какие-то опухоли можно вылечить, потому что для них придумали решение, но одной универсальной таблетки от рака не будет никогда.

Химиотерапия — это всегда облысение и максимально плохое самочувствие?

Не всегда. Химиотерапия — это десятки разных препаратов и их комбинаций. Некоторые из них вызывают облысение и тошноту, а некоторые — нет. Глобально способов лечения рака три: лекарственное (химиотерапия, таргетная терапия и иммунотерапия), облучение или операция. Для каждого вида и каждой стадии используется своя методика лечения или их сочетания.

Как диагностируется рак, стоит ли самостоятельно делать КТ?

Не бывает одного ключа ко всем замкам. Под каждую задачу есть свой инструмент диагностики, а сама задача определяется симптомами. Например, у человека болит спина. Это может быть и грыжа диска, и мышечная боль, и остеомиелит, и рак в позвонке. Врач должен оценить симптомы, узнать, что еще болит, и потом подобрать диагностику, которая ответит на вопросы, возникшие при осмотре.

Все считают, что если они сделали КТ и ничего не нашли, то все в порядке, а если на ПЭТ КТ что-то нашли — точно рак. Так не работает. Ко мне часто приходят пожилые попрощавшиеся с жизнью люди, которым сделали зачем-то ПЭТ КТ на всех костях, полностью просветили, все возможные маркеры они тоже сдали. Опухоли нет, а метастатический очаг на картинке есть. Выясняется, что дедушка упал в больнице, сломал ребро, и в месте перелома накопился контраст.

Поэтому назначить правильную диагностику может только врач-терапевт, который давно ведет пациента и знает его историю. Другое дело, что таких специалистов у нас крайне мало.

С обычным городским или районным онкологом говорить про скрининг вряд ли получится, потому что он смотрит по 50 человек в день с реальным раком. Может быть, в частной клинике. Но и там бывают другие риски, например, навязанные чекапы (полная проверка всего организма). Поэтому в идеале нужно найти хорошего врача-терапевта, который скажет, что, как и когда проверять.

Подробнее узнать о том, что такое рак, как он связан с ВИЧ, как диагностируется и лечится, можно из этих материалов, уже вышедших на нашем сайте: раз и два.

- Список запросов, на самом деле весьма внушителен. Чаще всего наших абонентов волнует, как и где найти силы, чтобы справиться с обстоятельствами, в которых они оказались. Важной темой звонков становятся различные страхи, связанные с болезнью, и суицидальные настроения - когда человек перестает видеть смысл в своем существовании, ощущает себя обузой для родных и близких и испытывает глубокие моральные страдания по этому поводу.

Что касается звонков от родственников и близких онкологических пациентов – а они тоже нередко бывают нашими абонентами – то чаще всего они касаются правильной психологической поддержки. Ведь когда мы сталкиваемся с тяжелым заболеванием родного человека или друга, общение с ним уже перестает быть прежним. Становится неудобным оказывать поддержку, которую мы привыкли обычно оказывать. Возникает ощущение, что нужно как-то по-другому себя вести. Как? Очень много людей задаются этим вопросом.

- То есть испытывать подобные эмоции – это нормально?

С онкодиагнозом многие живут многие годы и уходят из жизни от каких-то совершенно иных причин. Фото: Юлия КОРЧАГИНА

- Чего больше всего боятся онкологические пациенты?

- Страхов, связанных с этой темой, очень много. А вдруг мне будет больно? А если лечение окажется неэффективным? Я наверняка буду испытывать массу физических неудобств. Я могу лишиться органа. Может измениться моя внешность. Я потеряю работу. От меня отвернутся друзья и коллеги.

Кстати, один из распространенных страхов - канцерофобия. Когда человек вовсе не болен онкологией, она может даже ему не угрожать, но патологическая боязнь, ожидание, заболевания оказывает невероятно токсичное действие на психику, заполняя жизнь постоянными тревогами и стрессами.

- А страх смерти? Это одна из первых мыслей, возникающих при слове онкология. Во всяком случае, у меня и у большинства моих знакомых.

- И у меня тоже! Представляете?! Об этом заболевании никто не любит говорить. И все же, мне кажется, что страх смерти от онкологии во многом искусственно сформирован в обществе. Одно время эта тема вообще была табуировна, пациенты и их родственники старались скрыть болезнь от окружающих, как будто она заразна.

Онкология вызывает чувство почти мистического ужаса. Для этого есть определенные предпосылки. Например, низкая онкоосведомленность общества, отсутствие четкой, открытой информации об этом заболевании и причинах его возникновения, большое количество мифов, наполняющих эту тему. Кажется, что вокруг фатально много людей с этим заболеванием. Но если подумать – с чего мы взяли, что онкология непременно связана со смертью?

Люди с таким диагнозом очень часто живут многие годы и уходят из жизни от каких-то совершенно иных причин. Даже от сердечнососудистых заболеваний в нашей стране умирают гораздо чаще. Причем, нередко умирают внезапно, чего, кстати, не бывает с онкологией. Со смертью, так или иначе, связаны аварии, техногенные катастрофы, теракты. Но почему обо всем этом мы говорим гораздо спокойнее? Страх смерти от онкологии просто очень живуч.

Алтайский край находится в лидерах по онкозаболеваниям Фото: Олег УКЛАДОВ

- Можно ли побороть свои страхи?

Страх – это защитная реакция на какое-то событие, несущее в себе угрозу. И в этом смысле он бывает очень конструктивным. Боязнь онкологии, порой, от нее же и оберегает, заставляя человека чаще проходить обследования, правильно питаться, не курить и т.п. А в ситуациях, когда пациент все же получил такой диагноз, страх может выступать своеобразным генератором сил: человек будет совершать те действия, которые помогут избежать пугающих событий. Страх – это энергия довольно большой силы. Важно, в какую сторону вы ее направите – в конструктив или на саморазрушение.

- Как направить страх в конструктив?

- Техник работы со страхом очень много, каждый может сам решить, что ему больше подходит. Самое простое - пообщаться со своим страхом. Расспросите себя: что он для вас значит, что вы о нем думаете, зачем он к вам пришел, что он может вам дать, или о чем он вас предупреждает. Еще страх можно нарисовать, а потом порвать рисунок, смять его и обязательно выбросить или сжечь. Такими действиями вы, во-первых, проживаете эту эмоцию. А, во-вторых, конкретизируя образ и свое отношение к нему, помогаете себе вернуть контроль над ситуацией.

Один из распространенных страхов – канцерофобия, когда человек не болен онкологией, но патологическая боязнь ее оказывает невероятно токсичное действие на психику. Фото: Ольга ВЕДЕРНИКОВА

- Вы сказали, что страх, как и любая эмоция обязательно должен быть прожит. Как понять, что это уже произошло?

- Нередко онкопациенты разрядку от негативных эмоций находят в разных хобби. В вашей практике были пациенты с необычными увлечениями?

- Собственно, это как раз про то, что человек пытается прожить отведенное ему время, максимально наполнив смыслом. Любое увлечение происходит по велению сердца. Хобби - это всегда любимое дело.

У меня была пациентка, молодая девушка, которая столкнувшись со своим заболеванием, решила проживать его, помогая другим. Это было совершенно невероятно! Все, кто сталкивался с ней в тот период времени, признавались, что были поражены: как человек, борясь с онкологией, абсолютно серьезно и вдохновенно может транслировать другим, что жизнь прекрасна?! А для нее это было огромным ресурсом.

Еще мне очень откликается история шведской певицы, поэта и композитора Мари Фредрикссон. Перенеся множество операций по поводу рака головного мозга, она ослепла на один глаз, частично потеряла подвижность правой части тела, но при этом неожиданно открыла в себе талант художницы. Ее выставки проходят на родине и во многих странах мира.

Кстати, наша соотечественница Дарья Донцова до своей болезни и не помышляла о карьере писательницы. А ей, между прочим, ставили 4-ю стадию рака груди.

- Так и напрашивается вопрос: может быть, все дело в том, что одни имеют больше возможностей, чем другие?

- Ник Вуйчич родился в семье простых эмигрантов глубоким инвалидом с отсутствующими конечностями. При этом он сумел стать знаменитым на весь мир мотивационным оратором, писателем, отцом двоих детей!

Подсказка КП

Если вас так и тянет узнать из интернета побольше симптомов разных болезней и поставить себе какой-нибудь диагноз, это само по себе может быть симптомом. Такую нездоровую тревогу о здоровье называют киберхондрией: она — одна из разновидностей ипохондрического расстройства. Рассказываем, что она собой представляет, откуда берется и как с ней быть.

Доктор Гугл, скажите

Закашлялся сосед в маршрутке? Это точно коронавирус, завтра я заболею — так думает тревожный пациент и торопится домой, чтобы погуглить симптомы.

Почитал немножко про головную боль — и вот сидишь за компьютером в слезах, что у тебя рак мозга. А на похороны никто не придет!

Примерно то же происходит с нами, когда мы обращаемся к всесильному доктору Яндексу или гениальному доктору Гуглу. Приходим с сомнениями, а выходим с убежденностью, что у нас рак всего.

Бывает и так: у родственника дальнего друга обнаружили рак желудка — и вот у вас уже болит живот.

Китаец кашлянул в маршрутке — вы больше не ездите на этом транспорте. Юрий Дудь снял фильм про ВИЧ — и, если у вас был хоть один незащищенный контакт, вы решаете, что инфекция у вас точно есть. В этом вы не одиноки: после выхода фильма резко вырос спрос на экспресс-тесты для определения заболевания.

С одной стороны, это прекрасно: провериться полезно. Но если вы хотите делать это каждую неделю, паникуете, что в ближайших аптеках нет теста, а перед сном не забываете погуглить, сколько вам осталось жить до того, как разовьется СПИД, то у нас для вас плохие новости. Вы провалили другой экспресс-тест — на ипохондрическое расстройство.

Со мной точно что-то не так

Основой для ипохондрии является убеждение, что человек должен быть абсолютно здоров. А здоровье — это отсутствие любых ненормальностей. Если вы часто тревожитесь о здоровье, то наверняка занимаетесь следующими увлекательными вещами:

Это убеждение — одна из важных особенностей тревожности: пока мы думаем, что она для нас полезна, помогает быть более мотивированным или говорит о нашей ответственности, мы позитивно подкрепляем ее существование и даже усиление.

Я что, настолько безответственный, чтобы ни о чем не тревожиться? Тревожиться просто необходимо, чтобы быть хорошим и ответственным человеком. Поэтому нужно постоянно проверяться, чтобы исключить любые заболевания.

Постоянные самопроверки вгоняют нас в замкнутый круг тревоги. Когда мы проверяемся, то чувствуем уменьшение тревоги и думаем: о, это работает, стало меньше тревоги! На следующий день мы снова тревожимся — ура, теперь мы знаем, как ее снизить. Провериться еще раз!

Заметьте: тревога приходит не тогда, когда вы точно знаете, что у вас рак, — скорее всего, вы будете испытывать в этот момент грусть, злость или какую-то другую эмоцию. Тревожность связана с ощущением неопределенности и неготовности ее принять. Вы хотите убрать любые сомнения и полагаете, что проверки помогут. Это ловушка: у вас всё равно не будет гарантий, что между проверками ничего не произошло.

Другое убеждение, которое провоцирует нашу тревожность, — это желание держать всё под контролем. Оно помещает нас в центр мира и возносит на пьедестал: мы настолько сильны, что, если как следует постараться, сможем контролировать абсолютно всё. Однако нам постоянно приходится сталкиваться с неопределенной реальностью, и это порождает тревожность. Поэтому приходится напрягаться всё сильнее.

Мешает нам и наше представление о том, каким должно быть нормальное, здоровое тело.

Даже если наш организм издает звуки, которые отличаются от обычного состояния, это не обязательно означает, что с ним что-то не так. Вспомните свой типичный день: вы просыпаетесь утром, завтракаете, едете на работу, работаете, едете обратно. Но вот однажды вы попали в пробку. Или проспали на 20 минут дольше и не успели позавтракать. Значит ли это, что жизнь разрушена? Нет, все эти отклонения вписываются в норму. Всё хорошо, поводов для переживаний нет.

Кровь течет, сердце бьется, нервы передают сигналы, выбрасываются гормоны, вырабатывается слюна, воздух залетает в легкие, оттуда тело забирает кислород. В теле идет много процессов вне нашего осознанного контроля. И мы не знаем, как это должно происходить, не чувствуем и не можем контролировать всё это. Но можем смириться с этими процессами. Почему тогда одно необычное ощущение требует столько внимания?

Фокус внимания — это крючок, который затаскивает нас в тревожную петлю. Например, обычно в течение дня мы не слышим тиканье часов, но в тишине, когда ложимся спать, оно может казаться почти оглушительно громким и отвлекать от сна. Стрелки не стали тикать громче — дело лишь в нашем внимании. То же самое с ощущениями и шумами в теле — всё зависит от фокуса внимания.

Есть и обратная ловушка, связанная с вниманием, когда мы смещаем фокус, чтобы избегать тревоги. Цикл в этом случае такой: вы читаете что-то в интернете и переносите свое внимание с физических ощущений на текст, поэтому становится чуть легче. Как будто если вы будете знать больше симптомов, то вероятность пережить инфаркт уменьшится. Но стоит отойти от компьютера — и тревога снова с вами.

А еще тревога может усилить ваше сердцебиение, и тогда вы будете ощущать себя на краю смерти — а дело может быть просто в неправильной интерпретации. Зато пока вы читаете, у вас есть иллюзия контроля. Именно поэтому нас так тянет бесконечно читать о симптомах. Но когда вы знаете, что это лишь усиливает тревожность, вы можете управлять своим поведением и выбирать что-то более продуктивное.

Кстати, киберхондрию поддерживает и само устройство сети, которое буквально раскручивает нашу тревожность.

Так что лучше не надеяться на силу воли и суперспособность не замечать контент, который вам показывают, а следовать правилам цифровой гигиены и не читать то, что для вас неактуально.

Когда на каждом втором сайте рекламщики пишут, что в случае головной боли вам нужно срочно идти к врачу и это похоже на рак мозга, сложно не поддаться паникерским настроениям. Хотя на самом деле статистика в России вполне оптимистична: частота обнаружения опухоли мозга всего около 0,00023% , а злокачественных из них вообще только 30%. То есть очень, очень малая часть головных болей — это серьезное заболевание.

А теперь вспомните своего врача. Представьте, что он так же, как и вы, к любой жалобе относится пессимистично, каждого человека отправляет проверяться на рак мозга или легких — и так сотни раз в месяц. На всякий случай. Если бы вы знали о такой статистике, то сочли бы его не профессионалом, а скорее мошенником, который старается навязать пациентам больше услуг и диагностик. Так что когда вам кажется, что ваши неидеальности — просто катастрофа, вы становитесь похожи на такого врача. Кстати, ипохондрики на 30% больше тратят на медицину.

Тревожность-мать

Ипохондрией принято называть переживания о наличии соматического, то есть телесного заболевания, которого на самом деле нет. То есть человек убежден, что что-то не так с его телом, а не с головой. Поэтому большинство ипохондриков не идут к психологу, только 30% доходят до терапии и еще меньше ее завершают.

Во-вторых, у большинства людей, страдающих от чрезмерного беспокойства за свое здоровье, есть и другие проблемы: депрессия, ОКР, генерализованное тревожное расстройство, панические атаки или жалобы на физическое состояние. Чтобы справиться с тревогой за здоровье, придется проработать и другие проблемы, если они есть.

И в-третьих, если мы больше узнаем о природе и физиологии тревоги, то лечение болезней тела с помощью психотерапии перестает казаться таким уж нелогичным. Чувство тревоги эволюционно обосновано: это такой аларм на случай опасности. Мозг подает телу знак, что нужно подготовиться к столкновению с угрозой.

Тревога отличается от страха: боимся мы чего-то конкретного, а тревогу вызывает неопределенность (поэтому вместе с тестами на тревожность ваш психолог может предложить вам определить уровень толерантности к неопределенности). А раз непонятно, что за угроза, лучше подготовиться ко всему: и драться, и бежать, и притворяться мертвым. Поэтому в состоянии тревоги мы чувствуем, что сердце бьется быстрее, мышцы напрягаются, выступает пот, а дыхание учащается, потому что легкие насыщаются кислородом.

Организм приходит в состояние боевой готовности, которое сопровождается закономерными изменениями в теле. А дальше в дело вступает наш мозг: столкновения с угрозой нет, а ощущения есть, поэтому их нужно как-то интерпретировать. И вот с этим возникают проблемы, которые могут довести нас до панической атаки.

Мы прислушиваемся к ощущениям, интерпретируем их неправильно, тревожимся еще больше — и ощущения становятся сильнее. Порочный круг! Важно, что тревога вызывает изменения не только на уровне мыслей (в когнитивной сфере), но и на уровне поведения и физиологии. Поэтому именно когнитивно-поведенческая терапия работает с тревожными расстройствами лучше других подходов психологической помощи.

• катастрофизация — мы уверены в негативном исходе события;
• черно-белое мышление — видим либо положительные, либо отрицательные черты;
• эмоциональное обоснование — оцениваем происходящее или объясняем свои действия на основании сиюминутных эмоций;
• предсказание судьбы — делаем выводы о будущем на основании не фактов, а своих страхов и комплексов;
• негативное мышление — мы склонны к возражениям и видим в основном негативные стороны;
• отрицательный фильтр;
• обесценивание положительных моментов;
• навешивание ярлыков и др.

Все эти когнитивные искажения загоняют нас в один или несколько так называемых циклов тревоги. Наиболее наглядную модель ипохондрических циклов предложил оксфордский профессор клинической психологии Пол Салковскис.

1. Катастрофическая интерпретация: новая родинка появилась — это рак кожи, сердце бьется — это инфаркт. Хотя на самом деле родинки появляются всё время, а сердце забилось сильнее, потому что вы разволновались или нагрузили себя физически.

Как это работает: вы находите симптом — интерпретируете как угрозу — испытываете тревогу — симптом усиливается — цикл начинается заново.

Что делать: проработать когнитивные искажения и не читать страшилки о здоровье в интернете.

2. Фокус внимания: вы постоянно прислушиваетесь к ощущениям и ищете новые отклонения.

Как это работает: вы обнаружили симптом — испытываете тревогу — фокус внимания на ощущения в теле — симптом усиливается.

Что делать: учиться управлять вниманием, перестать проверять свое состояние регулярно, делать это только по общему установленному графику (например, профилактических визитов к врачу раз в полгода достаточно).

3. Защитное поведение — посещения врачей, различные действия, призванные защитить от опасностей (например, перчатки от микробов или избегание посещений туалета в общественных местах).

Как это работает: симптом — тревога — поиск гарантий или нейтрализующее поведение — толерантность не формируется — новый симптом запускает новый круг сомнений.

4. Здоровье как отсутствие симптомов — идеалистическое представление о том, каким должно быть тело и ощущения.

Но что, если вы действительно заболели? Да, об этом обязательно нужно помнить. Однако продуктивная тревога предписывает вам действия. Если вы услышите пожарную тревогу в здании, вы не будете сидеть, бояться и представлять, как вы умрете, слушать вой сирены и оценивать шансы: учебная тревога или я все-таки сгорю? Вероятнее всего, вы просто побежите к выходу, чтобы спастись. Так что, если вы думаете, что больны, пропускайте этап чтения симптомов и сразу идите к врачу.

Один молодой парень, когда до него доходит очередь, садится в центр и говорит, что болеет ВИЧ.

— У меня ВИЧ, и я не хочу умирать.

— Если вы кому-нибудь проболтаетесь, я вас убью.

Я излагаю наш разговор с его личного разрешения. Прошел год с того момента, как мы познакомились на этом тренинге. Я долго просил его встретиться в неформальной обстановке и рассказать, как живется в двадцать первом веке человеку с чумой двадцатого века.

Наверняка вы знаете этого парня. Возможно, вы хотя бы раз видели по телевизору его клипы. Или встречали на свадебных банкетах. Он — музыкант.

Он спрашивает меня:

— Что ты ко мне пристал?! У нас в Алматы полным-полно ВИЧ-активистов. Они с радостью расскажут о своей жизни и даже разрешат себя фотографировать. Вам — журналистам — ведь это нужно? Хорошая картинка?

Я говорю, что на его примере хочу показать: ВИЧ — это болезнь не только наркоманов, проституток и геев. Это может случиться с каждым.

VOX: Ты ходишь в группы поддержки?

— Нет, я хожу к обычному психологу. Иногда могу пойти на какой-нибудь тренинг и там открыто во всём признаться.

VOX: О чем ты спрашиваешь у психолога?

— Я спрашиваю, как избавиться от страха смерти. Психолог говорит, что я должен научиться жить с этим страхом. Дать ему место. Это сложно понять, пока сам с этим не столкнешься.

Через дорогу от СПИД-центра есть магазин шаров и праздничных хлопушек. Их покупают молодые папаши, которые встречают из роддома своих жен. Прикол в том, что когда мне сообщили мой диагноз, я проходил мимо этого магазина. Кто-то случайно пальнул хлопушку и обсыпал меня конфетти. Вся моя одежда была в мелких блестящих звездочках. Мне сказали, что я ВИЧ-инфицирован, а через десять минут меня встретил фейерверк, персональный бумажный салют. Вселенная умеет поиздеваться.

Я спрашиваю, как мне называть его в материале. Свое настоящее имя он раскрывать не хочет.

— Я не доверяю нашему обществу. У нас постоянно кричат о том, что ВИЧ не передается через рукопожатия и посуду. Но люди всё равно боятся ВИЧ-инфицированных. И знаешь, я прекрасно это понимаю. Я ужасный СПИДофоб. Да, у меня ВИЧ. Но я не люблю людей с ВИЧ.

VOX: Почему?

— Наверное, потому, что нам иногда не нравится смотреть на собственное отражение в зеркале.

VOX: А ты сам сталкивался с дискриминацией?

— Нет. Практически никто не знает о моем диагнозе. Я не активист, и я не хочу посвящать свою жизнь борьбе за права ВИЧ-инфицированных, не хочу выкрикивать лозунги, посещать семинары и писать посты на Фейсбуке. Сказать по правде, меня раздражают эти активисты. Иногда складывается такое ощущение, что их главная цель — спровоцировать тебя раскрыть свой статус. Я занимаюсь музыкой. Я не хочу, чтобы о моих проблемах кто-нибудь знал.

VOX: Так как мне тебя называть?

— Мне без разницы. Назови меня Алмазом. Назови Игорем. Назови меня Ксенией Собчак.

СПИД-центр представляет собой небольшое двухэтажное здание. На первом этаже длинный коридор — первое, на что обращаешь внимание, когда туда приходишь — это скрипучий пол. Он создает ужасно тревожную атмосферу. Внутри это здание похоже на государственную поликлинику времен 90-х годов. Стены выкрашены в бледный голубой цвет, цвет больничной тоски. Иногда реально появляется ощущение, что ты попал в двадцатый век. СПИД-центр — это путешествие на машине времени.

VOX: В чем заключается твое лечение?

— Раз в несколько месяцев я прихожу в СПИД-центр, сдаю анализ крови и получаю лекарства. Врачи называют это АРВ-терапией. Я даже не знаю, как это расшифровывается (антиретровирусная терапия — прим. ред.). Суть в том, что наше государство обеспечивает ВИЧ-инфицированных бесплатными лекарствами — и это здорово, учитывая то, с какими проблемами сталкиваются, например, наши российские соседи. В интернете пишут, что там постоянно происходят какие-то перебои с препаратами. У нас, к счастью, такого нет.

Я знаю, что у каждого пациента своя схема лечения. Я принимаю всего две таблетки в день. Вот и всё лечение. Я просто глотаю таблетки, как наркоман.

VOX: Эти таблетки могут вылечить тебя?

— Врач мне как-то сказала: ВИЧ неизлечим, но это лечится. Это как сахарный диабет. Таблетки, которые я принимаю, подавляют вирус и снижают количество зараженных клеток, и всё в таком духе. Стыдно сказать, но я до сих пор не понимаю и половины из того, что мне рассказывают врачи.

VOX: Как к тебе относится персонал СПИД-центра? Я читал, что ВИЧ-инфицированные, к примеру, в России сталкиваются с хамством и унижением.

— Нет! Врачи алматинского СПИД-центра — очень приятные люди. Они профессионалы. И, к тому же, очень отзывчивые. Иногда мне кажется, что они чересчур милые. Иногда они разговаривают с тобой, как с идиотом, как с маленьким ребенком. Они объясняют сложные термины простым языком, и становится понятно, что происходит в твоем организме. Никакого хамства и пренебрежения я не встречал. У меня есть личные мобильные номера многих врачей и медсестер — они всегда на связи и могут проконсультировать по любому вопросу. Если бы такие врачи работали в других государственных больницах, у нас был бы совершенно другой уровень медицины.

VOX: Ты знаком с другими пациентами СПИД-центра?

— Нет. Люди, которых я там встречаю, не смотрят друг на друга или смотрят как бы сквозь тебя. Там не принято здороваться и разговаривать. Как будто бы есть какое-то негласное правило… Я говорю только то, что чувствую. Возможно, кто-то испытывает другие эмоции. Что касается ВИЧ-инфицированных, которых я встречаю в СПИД-центре, это обычные люди, которые так же ходят по улицам города. Если ты думаешь, что там тусуются одни наркоманы с исколотыми венами или проститутки в порванных колготках, ты ошибаешься. Там люди, которых ты можешь увидеть на автобусных остановках или в торговых центрах. Внешне они ничем не отличаются от тебя.

Когда мне сообщили диагноз, я не то, чтобы удивился, я просто заплакал. Слезы сами потекли из глаз. Меня принялись утешать, а я ничего не мог с собой поделать. Врач успокоила меня, сказала, что от этого не умирают. Не знаю, зачем, но она сказала, что ВИЧ болеют не только представители так называемой группы риска. Она сказала, что среди ее пациентов есть народные артисты, депутаты. Это странно, потому что за много лет посещения СПИД-центра я не встретил там ни одного депутата.

VOX: По твоим личным наблюдениям, много людей в Алматы живут с ВИЧ?

VOX: По статистике, чаще всего ВИЧ-инфекцией заражаются половым путем. Ты можешь сказать, как ты заразился?

— Этот вопрос ужасно раздражает. Первым делом, когда люди узнают о том, что у тебя ВИЧ, их интересует, как ты заразился. Как будто это что-то изменит. Как будто от этого зависит лечение. Результат, как мы знаем, всегда один. Я скажу так: ВИЧ-инфицированные не любят рассказывать о том, как заразились. Это личная драма каждого.

Нам приносят счет. Официантка забирает со стола вилки, использованные салфетки. Мой собеседник говорит:

— Как ты думаешь, если бы они знали, что у меня ВИЧ, они бы впустили меня сюда? Они бы позволили мне пользоваться этими вилками?

— А ты бы смог допить кофе из моей кружки?

Я не знаю. Я понятия не имею.

Меня постоянно спрашивают, не хочу ли я пойти в какое-нибудь общественное объединение. Якобы там можно познакомиться с кем-нибудь, найти себе партнера, встретить свою судьбу. Когда мне говорят такое, я не понимаю — я должен встречаться только с теми, у кого есть ВИЧ? Или у меня все-таки есть право выбирать здоровых партнеров? Для себя я еще не ответил на этот вопрос. Поэтому секса в моей жизни не так много.

Мы едем по Абая на его внедорожнике, в приемнике играет русская попса.

— В детстве нас постоянно пугали СПИДом. О нем говорили по телевизору. Ему посвящали лекции в школьном актовом зале. Я пропускал всё это мимо ушей. Просто знал, что это нечто страшное. Сейчас я сам живу с ВИЧ, но я до сих пор не понимаю, почему все так носятся с этой болезнью. Что в ней ужасного. Возможно, я еще не столкнулся с последствиями. Может, мне просто везет. А может, я всё еще на стадии отрицания.

VOX: В детстве я слышал истории про СПИД-террористов, которые якобы ходят по ночным клубам и заражают людей иголками. Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Я только знаю, что если заражу кого-нибудь ВИЧ-инфекцией, то сяду в тюрьму. За это предусмотрено уголовное наказание. Я даже подписал бумажку, в которой подтвердил, что осведомлен о своем диагнозе. И в случае если кто-то по моей вине заболеет, это будет расценено как умышленное деяние.

VOX: Ты стал легче относиться к смерти?

VOX: Не хочешь завести еще одну?

— Нет, она тоже рано или поздно умрет, и мне опять будет плохо.

VOX: Собаки могут жить до пятнадцати лет.

— Тогда тем более не хочу. Зачем мне заводить собаку, которая может прожить дольше, чем я.