Умирающие от рака молодые мамы

О чем думает и что чувствует 38-летняя женщина, умирающая от рака

Ирине 38 лет, у нее терминальная стадия рака легких. Врачи не верили и сомневались: такая молодая, не может быть рак! Но рак смог, и Ирина понемногу умирает.

Вова — кудрявый блондин с голубыми глазами. У мамы на руках он спокоен, без маминых рук рыдает на весь дом. Еще у Ирины есть сын-подросток Егор. 14-летний красивый парень. Еще есть мама, сестра и муж, которые очень переживают. Так сильно, что Ирине приходится их успокаивать. Ну и, наконец, у Ирины есть трехлапая собака Герда, Ирина спасла Герду маленькой, теперь Герда хочет спасать ее. Поэтому собака пытается сожрать любого чужого, кто подходит близко к ее хозяйке.

Сидя на тумбочке в кухне, положив ноги на подоконник, Ирина рассказывала о себе, глядя в окно. Долго гулять она не может, окно на девятом этаже — обзорная площадка и связь с внешним миром.

Мой рак никак не проявлял себя. Легкие не болят, поэтому рак легких коварен в своей незаметности. На ранней стадии его поймать сложно, вот и мы не смогли. Год назад я делала рентген, все было хорошо. Так что обследования эти, которые раз в год положены, не спасают.

Если честно, мне страшно. Как это будет? Не хочется мучиться, задыхаться. Хочется чего-нибудь помягче. Ну, скажем, уснуть и не проснуться.

Хочется увидеть, как вырастут сыновья. Страшно за старшего. Младший-то меня помнить не будет, а старшему я нужна, мы очень близки. Как он переживет? Младшего зовут в честь моего отца. А старшего я назвала Егором — в честь Егора Дружинина, а муж — в честь Егора Летова, и мы поэтому не спорили.

Я не сразу такая бодрая была. В самом начале в больнице у меня случилось обострение. Я стала задыхаться. Не то что дышать, мне моргать было больно. Было так плохо, что бодриться я не могла никак. Я была полутруп на каталочке. Лапки сложила сразу, эвтаназию мне дайте, умереть мне дайте! Без мамы, без друзей я бы не выжила. А потом вот мне назначили таргетную терапию. И я пришла в себя, поднялась с постели. Но это лечение не вечное, мы просто время выцарапали. В нормальном состоянии я с декабря, и никто знает, когда станет хуже. Может, уже завтра. Но планы я все равно строю, как жить без планов? Хочу на море поехать летом.

Сама я не находила человека, вот так чтобы идти и найти. А по звонкам находила. Больницы обзваниваешь, есть подходящий человек. Отправляешь кого-нибудь проверить — и да, это он.

Когда я заболела, муж уволился, чтобы за мной ухаживать. Сейчас недавно вышел на работу, сменный график, чтобы дома чаще бывать. Я без работы, ищу что-то удаленное, пока не нашла. Нам очень трудно финансово, денег вечно нет. И хоспис очень помогает тем, что привозит препараты. Вообще не знаю, как бы без них мы жили.

О Самарском хосписе я узнала, когда мне понадобился кислородный концентратор. Мы узнали, что можно бесплатно взять его в хосписе. Я тогда почти умирала, и когда ко мне впервые приехала бригада, я просто обалдела от их отношения ко мне. Только что не целовали — такая забота, внимание! Такая разница с докторами из онкоцентра!

Все препараты, которые я сейчас принимаю, мне назначили в хосписе и привозят домой. Для желудка, для сердца, для печени. Лекарства от рака убивают организм. Сколько онкологических больных умерло от цирроза печени! Странно, что мне это все в больнице не выписали. Понятно, я умираю, но это же не повод ко мне относиться так, будто я уже умерла!

Пусть все смеются

Я металась, металась, все думала, стоит ли писать список того, что хочу успеть? Вот хочу пройти курсы по производству домашней косметики. Смешиваю дома масла, кремы на любительском уровне, а хочу научиться профессионально. Фотошколу я так и не окончила, тоже надо. Съездить хочу много куда… Но потом подумала и поняла, что ну их, эти глобальные цели, мне просто дома хорошо. Когда я вставать с кровати не могла и первый раз спустя два месяца на кухню вышла с дыхательными трубками и приготовила ужин, это такой был кайф! Сама!

Я люблю возиться дома с детьми. Они такие, мальчишки, интересные, мне с ними прикольно. Напрягает меня только невозможность активно перемещаться. Я раньше много ходила, гуляла, а сейчас устаю.

Самарский хоспис, который так поддерживает Ирину и многих других пациентов, существует на наши с вами пожертвования. Деньги нужны на материальную помощь сотрудникам выездной службы и стационара, медикаменты, средства ухода. Вы жертвуете деньги хоспису, хоспис покупает все, что нужно, едет к пациенту и облегчает его последние дни жизни — так это работает сейчас. И хотелось бы, чтобы работало всегда, без перебоев. Потому что люди умирают всегда, мы все когда-нибудь умрем, и хорошо, если нам не понадобится хоспис. А если понадобится, будет здорово, если нас, как Ирину, подхватят такие врачи, как в Самарском хосписе. И у нас будет время и силы, чтобы обнимать детей и мечтать о море.

Недавно исполнилось два года со дня смерти моей мамы. Она умерла от рака. Она так и не увидела, как я окончила университет, нашла любимую работу, встретила того самого человека. Она никогда не увидит моей свадьбы, внуков и внучек, успехов, неудач и других событий, которыми так хочется поделиться с близкими.

Смерть всегда неожиданно врывается в нашу жизнь, поэтому я хочу рассказать о том, как это происходит. Тема смерти будто изолирована от жизни, поэтому мы порой забываем, что это обязательная ее часть. Из-за этого мы ведем себя так, будто бессмертны, и в итоге теряем драгоценное время.

Мама долго не говорила мне про свою болезнь. Она всегда была очень сильной и считала, что нельзя сваливать свои проблемы на близких. Я видела, что ей тяжело, но она так ничего мне не сказала до того момента, когда начались операции и последующая химиотерапия. Я считала, что современная медицина может справиться с такой болезнью, просто надо бороться.

Атмосфера в больнице для больных раком гнетущая. Там всегда было тихо, а прийти можно даже поздно вечером: охранники разрешали поговорить 5 минут и передать какие-то вещи. Во время тихого часа весной мы сидели на скамейке во дворе и вспоминали о совместных поездках, даже планировали следующую.

Вот так мы и жили: мама большую часть времени проводила в больнице. Когда ее все-таки выписали, за вещами пришлось приезжать три раза, так их много накопилось. Тогда я еще думала, что скоро все наладится, надо только ждать. Но оказалось, что в этот раз из больницы выписали маму не потому, что ей стало легче.

Первый раз о том, что маме осталось жить от 2 месяцев до полугода, мне сказала ее подруга, а потом подтвердил врач. Я тогда уже сильно устала и просто приняла этот факт, не пытаясь его полностью осмыслить.

Мы все очень вымотались из-за этой болезни. Поэтому малейшее недопонимание могло спровоцировать ссору. Сейчас мне безумно стыдно, что я могла что-то не сделать для умирающей матери. Но когда ты находишься в этой ситуации, ты сам как будто начинаешь умирать. Легкая апатия и постоянное желание поспать становятся постоянными спутниками, а времени на себя не остается вообще.

Больным тяжелыми заболеваниями постоянно нужны дорогие лекарства, за которыми надо ехать на другой конец города, особая диета, памперсы, костыли, инвалидные коляски и другие приспособления. Наша система здравоохранения устроена так, что просто так ты ничего не получишь, поэтому мы так много усилий вкладываем в то, чтобы достать необходимые вещи, что иногда забываем вместе с этим эмоционально поддерживать больных. За границей такого человека поместили бы в хоспис, чтобы профессионалы могли бы за ним ухаживать, а близкие смогли бы уделять умирающим больше внимания. К слову, на всю России работают только 70 подобных заведений.

А ведь в этот сложный для человека момент ему нужна максимальная поддержка. И тут дело даже не в ваших возможностях обеспечить стопроцентный комфорт, а просто порадовать человека. Это обычно очень легко. Помню, когда маме было уже сложно ходить, мы пошли выбирать ей платье. Она всегда была большая модница. Она хотела платье с расклешенной юбкой в стиле 50-х годов. Но в Петрозаводске подобрать такое на ее похудевшее тело было невозможно, поэтому мы нашли милое и простое платье на пуговках. Помню, как светились ее глаза тогда, она уже с трудом стояла, но она была счастлива.

Такие маленькие вещи и должны каждый день происходить в жизни людей, которые скоро умрут. Если вы окажетесь в этой ситуации, старайтесь побольше баловать этих людей, делайте с этим человеком то, что ему нравится. И, главное, проводите с ним столько времени, сколько можете. Необязательно постоянно болтать, просто сядьте рядом и возьмите его за руку.

В фильмах смерть человека идеализируют. На самом деле умирающие могут стать очень требовательными или слишком пассивными, а иногда просто будут убегать от вас. Их и без того измученные родственники, естественно, иногда перестают пытаться эмоционально оставаться на связи с человеком, а не просто ухаживать за ним. Важно помнить, насколько сильно мы любим этих людей.

Специалисты говорят, что от неизлечимых заболеваний человек начинает умирать не вдруг, а за несколько дней. Постепенно атрофируются все системы организма, а мозг начинает работать все хуже и хуже, и только в последний момент перед смертью происходит вспышка активности в мозге.

Я тогда не знала этого факта, поэтому когда мама перестала вставать, я даже не подумала, что смерть вот-вот позвонит в нашу дверь. Вместо того, чтобы быть с ней последнюю неделю, я бегала в больницу и аптеку, чтобы достать обезболивающий препарат, который ей прописали. В итоге я смогла получить его только в последний день.

Я дала ей таблетку, а сама пошла в лес, чтобы хотя бы немного прийти в себя. Я вернулась через час, мама уже с трудом говорила, но я подумала, что так действует лекарство. Оставалось всего несколько часов. Тогда квартира уже мало походила на уютный дом: повсюду лежали лекарства, бинты и другие приспособления, которые нужны человеку, который уже не ходит.

Никто нам не рассказывает, что такое смерть, как она приходит и что нужно делать. Если с вами окажутся люди, которые уже пережили это, они смогут поделиться опытом, но в тот момент никто не мог мне помочь советом.

Фото обложки: David Jay

Через неделю мне позвонили и велели ехать в клинику снова. Конечно, в такие моменты начинается легкая паника. Тем более, что в регистратуре карточку не выдали, а попросили сразу подойти к кабинету. Сидя под дверью, в голове прокручивала мысли: рак или не рак? А если рак, то какая стадия? Но стоп! Какой рак, если я была на постоянном контроле у врачей! Тем более, мне лечат мастопатию – это другой диагноз. Могу сказать, что ничего мучительнее ожидания у кабинета врача до этого в моей жизни не было.

Знаете, каково это – на скорости 300 км/ч въехать в стену? Только при столкновении рассыпается в пыль не стена, а ваша жизнь. Невозможно понять, где выход из здания больницы: твоя голова на 200% занята одним – мыслью о том, что будет дальше. Ты не помнишь ничего, что говорил врач после диагноза. Просто смотришь в плакат на стене и не можешь произнести ни слова. Не хочется разговаривать с людьми и объяснять, что случилось. Хочется зашить рот, закрыть двери с окнами и дойти до дна.

Здесь своя иерархия, есть счастливицы с первой-второй стадией (как позже оказалось, я была в их числе), есть третья, а есть четвертая с метастазами. Сложно было поверить, но в палатах не говорят о болезнях. Вообще. Обсуждают огороды, детей, разгадывают кроссворды, но о раке – ни слова. Не потому, что нечего сказать (совсем наоборот). Просто здесь этот диагноз становится частью тебя. Вы же не сообщаете всем, что у вас есть ноги, что на них по пять пальцев. Так и здесь никто не говорит, что у него опухоль. Это понятно, раз положили в больницу – понятно какая, если ты в маммологическом отделении. Причем, правило принимаешь и понимаешь без предупреждения, без просьб. Его даже правилом назвать язык не поворачивается. Это, скорее, что-то само собой разумеющееся. Ты попадаешь в мир, где все с такими же проблемами. Признаться, это помогает. Помогает понять, что это случается и с другими.

Химиотерапия прошла успешно, наступила пятилетняя ремиссия. Это было лучше, чем выиграть все деньги мира в лотерею. Это значило, что рак ушел: я увижу внуков, побуду на выпускном у детей, выйду на работу. Да что там работа – жизнь продолжается! Это были мои счастливые годы: дети действительно поступили в институты, дочь вышла замуж, родила. Но вот только я… простыла.

Весной 2012 года у меня сел голос. Пошла в поликлинику к терапевту, к лору – месяц лечили ангину, кололи препараты, но ничего не помогало. Дошло до того, что одним днем я просто не смогла встать, не могла разговаривать и глотать. Я подозревала неладное, но успокаивала себя мыслью: врачи ведь поставили ангину (ничему жизнь не учит).

Часто врачи в поликлиниках вовремя не назначают нужных обследований, а пациенты платятся жизнью. Конечно, всегда можно самому пойти в платную клинику и обследоваться. Но если ты живешь в маленьком райцентре, где из медучреждений – одна поликлиника, ты не можешь даже получить консультацию другого специалиста: его попросту нет. На весь район только один врач-онколог. Он же и гастроэнтеролог, он же и узист-рентгенолог. Естественно, можно поехать в город покрупнее, но ты еще попробуй получить направление, дождись очереди. Да, есть платные медцентры, но не у многих найдутся силы ехать за 100 километров, чтобы убедиться, что у тебя растет рак – все драгоценное оставшееся время ты будешь согласен на ангину.

В РНПЦ нейрохирургии в Минске я узнала, что кроме головного мозга метастазы пошли в легкое и щитовидку. И снова от меня никто ничего не скрывал. И снова рядом не было человека, который подскажет, как быть. Поэтому я взяла в руки молитвенник. Знаете, я вспомнила свою панику в тот день, когда у меня нашли первую опухоль – пятнышко размером с горошину. Сейчас раком было усыпано несколько органов. Если раньше я была счастлива от понимания, что у меня нет никаких пятен, точек, затемнений, то сейчас просто просила Господа, чтобы они не росли.

Боялась ли я в операции? Безумно! Казалось, что хуже, чем сейчас, может быть только могила. С другой стороны, если хуже не будет, то что я теряю? Я все же отдала свою судьбу в руки нейрохирургов.

И снова по-старому: палата, в которой изнывает от жары восемь человек, узкие коридоры поликлиники, заполненные измученными больными, которые часами сидят в ожидании приема. Раз в час по этому узенькому коридорчику проносятся врачи с больным на каталке после операции. В этот момент нужно успеть увернуться, иначе рискуешь быть сбитым с ног. Очень интересное выражение в этот момент приобретают лица больных в очереди – каждый смотрит на пациента под наркозом и цепенеет. Думает ли в это время больной о нем? Скорее нет: в такие моменты каждый думает о себе.

Очень запомнился запах в коридорах: тошнотворный, невыносимый, удушливый запах больных людей, которые часами томятся в ожидании приема. Здесь нет сочувствия: тебя никто не пустит без очереди, даже если невыносимо плохо ждать. В очереди к онкологу в людях просыпается инстинкт выживания: здесь всем очень нужно, здесь всем очень плохо, поэтому или терпи, или… На деле вариантов не много.

В палатах ситуация не лучше. Больные покрепче помогают тем, кто послабее. До операции помогали ходить тебе, а после операции – ты. Те, кто оправился, кормят лежачих больных, водят в туалет. Персонала катастрофически не хватает, ровно как и коек, которыми заполнен просто каждый метр.

Возможно, кто-то думает, что онкологические корпуса заполнены родственниками больных? Это не совсем так. Со мной в палате лежала бабушка, ей было глубоко под 80. Так вот, сын дважды забывал забрать ее после выписки. Я думаю, она не одна такая. От многих женщин после операции уходили мужья. Стоит ли их за это осуждать? Я не была в мужских палатах и не слышала тех историй. Но, думаю, прав тот, кто сказал, что слабый пол – это мужчины.

Мне выдали инвалидное кресло, в руки дали бумажки и сказали ехать на второй этаж оформляться. Не знаю, что может быть хуже понимания, что сын катит в инвалидном кресле мать, которая еще вчера ходила сама. Потом предстояло час прождать в коридоре, пока медсестра откачивала местного алкоголика от передозировки. Признаюсь, в этот час я не выдержала, и впервые в присутствии детей просто зарыдала. Это были первые слезы за все время моей болезни. Именно сейчас я ничего не могла с собой сделать: я сидела в коридоре, смотрела на эти пластиковые двери с табличкой и прекрасно понимала, что больше с этой стороны их никогда не увижу. Да, тогда я думала о смерти.

На восемь палат лежачих больных работает только две женщины из медперсонала. Они переворачивают больных, моют, кормят… Хирург здесь один, посменно. Он принимает новеньких, назначает лечение, проводит все медицинские манипуляции. Мне не повезло: в день, когда меня привезли, его не было, поэтому катетер установили только спустя три дня. Чтобы через шприц, по трубке, доставлять еду сразу в пищевод. До этого я пыталась есть сама, но пищевод уже не работал, и все мои попытки вырывались с диким кашлем наружу. Если бы не капельницы, то за эти три дня я бы истощилась настолько, что наверное, умерла бы, так и не дождавшись хирурга.

В хоспис я попала летом, 13 августа. В палатах не было кондиционеров, поэтому родные просили временами открыть окна. Если честно, я не знаю, что хуже: изнывать от жары или испытывать омерзительное ощущение от того, что по твоему лицу ползают мухи. Они не дают спать, мешают есть… Принято считать, что предвестники смерти – это вороны, черные коты. Здесь для меня этим символом были мухи.

То, что происходит с мозгами здесь, сложно понять. Когда старик из соседней палаты ежечасно ползает к посту, почти рыдая от боли, и просит вколоть ему еще трамадола, твоя голова отказывается думать, что боль может быть настолько невыносимой, что даже сильный анальгетик не помогает. Вместо этого ты пытаешься себя убедить в том, что старик просто подсел на наркотический препарат. Наверное, так легче.

И снова здесь нет никаких психологов, волонтеров. Единственный психолог – это священник из местной церквушки, которого временами зовут родственники. Кстати о родных. Больные в большинстве своем одиноки, их никто не навещает. Есть те, к которым приезжают по выходным, но это единицы.

3 сентября ко мне, как обычно, приехал муж. Он мог день просидеть у меня: наверное, понимал, что скоро конец. В этот день он снова привез еды, салфеток, бутылочку с водой. Сел у кровати. Шесть, семь, восемь часов… Я просыпаюсь, а он еще здесь. В девять часов я посмотрела на него и кивком головы попросила уехать домой. Это были последние девять часов вечера в моей жизни.

Как она умирала, я не знаю. После похорон постоянно хотелось приехать в ту деревню, в тот хоспис и спросить у медсестер, как это было. Но я не стал. Наверное, побоялся. Я тысячу раз пожалел, что оставил ее умирать в хосписе, когда началось обострение. Меня, здорового молодого человека, хватало на три часа в день, а потом я просто пулей вылетал оттуда. А ведь я-то могу бежать…

За все это время я понял одно. Когда ты умираешь от рака – это может быть не просто страшно или больно, но еще и унизительно. Что чувствует обездвиженный человек, когда вокруг него роем летают мухи? Это происходило и, уверен, происходит. В Гомельской области – в самом пострадавшем регионе от взрыва на ЧАЭС. В той же Гомельской области в районных поликлиниках сидят врачи, которые до упора могут лечить ангину, вместо того, чтобы собрать анамнез и отправить пациента на дообследование. Кстати, о нем. Для того, чтобы приехать на консультацию в НИИ онкологии и радиологии в Минск, нужно было собрать кучу бумажек у местных врачей, съездить в Гомельский онкодиспансер, чтобы переписать на диск результаты МРТ и КТ. При всем этом направления мне никто не дал: пришлось устно просить врачей.

Конечно, дообследование не гарантирует правильного диагноза и лечения: моей маме долгие годы лечили совершенно другую болезнь. Это затянуло время и, возможно, предрешило исход. На химиотерапии, на лучевые терапии каждый раз приходилось ездить за 150 километров в Гомель: в районных больницах таких процедур не проводят, потому что нет специалистов и оборудования. Думаю, не нужно представлять, что для такого тяжелобольного человека эти 150 километров. И хорошо, если на машине.

По прогнозам беларуских онкологов, в 2020-2030 годы число пациентов с впервые установленным диагнозом злокачественного образования увеличится на 92%. Это значит, если в 2010 году фиксировали 8,5 тысяч случаев, то в 2030 их будет 15,5 тысяч. Скажем прямо, у нас и с восьмью тысячами врачи едва справляются. Совершенно не хочется думать о том, какой будет ситуация через десять лет.

С шести-семи утра каждый день работа. Любимая работа. Когда мальчишки мечтали стать космонавтами или летчиками, Айрат твердо знал, что будет акушером. В семье потомственных врачей очень точно знали цену жизни.

- Если можно спасти или помочь появиться на свет, то разве может быть более сильная эмоция? Разве можно мечтать о чем-то еще? - пожимая плечами, всегда удивлялся Фанат. Именно так его еще с далеких 90-х называли коллеги. Коллеги приходили-уходили, а прозвище прочно закрепилось за действительно прирожденным врачом. В 21 год Айрат закончил медицинский вуз, а уже через три года сделал без дрожи в руках первую сложнейшую операцию - ампутацию матки. Через год доктора решила проверить сама судьба. Айрата по распределению отправили в село Базарные Матаки. Грамотного акушера там не было. Чем мог молодой врач помогал. Но тут одна роженица никак не могла родить - а кесарево сделать было некому, до города - не довезти, опасно.

- Я не мог не помочь. В институте нас не учили на практике делать кесарево. Но я решился. И по книжке сделал. Получилось! - с по-детски обворожительной улыбкой вспоминает Айрат.

Семья, работа. Это то, ради чего живет сегодня наш герой. Фото: Анастасия ШАГАБУТДИНОВА

ЖИЗНИ РАДИ

- Я должен был попробовать всё. Ради мечты. Я очень хочу принять роды у своих дочек. Ну и. это вторично, конечно, но море бы посмотреть. И лобстеров попробовать, - немного смущаясь, признался нам врач.

До последних дней Айрат не прекращал врачебную практику. Фото: Анастасия ШАГАБУТДИНОВА

Айрата Шамсутдинова спасали, что называется, всем миром. Узнав о трагедии в семье врача, помочь вызвались молодые мамы, у которых акушер принимал роды. Запустили сбор средств и к этому дню все вместе набрали 3,5 миллиона рублей! Лучевая терапия в Мюнхене , запрет бывать на солнце, минус 30 килограммов. Но итог стоил того. Врачи были уверены - Айрат не проживет и двух месяцев со своим диагнозом. А прошло уже шесть лет и не на больничной койке. Шамсутдинов не прекращал практику, успел помочь сотням и тысячам малышей. Теперь же стало известно об ухудшении состояния здоровья нашего героя. Отнялись рука и нога. Болезнь прогрессирует.

- 10 августа после очередного рабочего дня у меня появились неприятные ощущения в области левой ноги, - рассказывает Айрат 13 августа. - За ночь процесс пошёл дальше, и к утру мы срочно поехали в Республиканскую Клиническую Больницу (РКБ) на обследования. По результатам МРТ у меня два очага меланомы в головном мозге, один из которых с кровоизлиянием. По решению консилиума РКБ и консультантов-врачей в Германии , решено было провести оперативное вмешательство здесь, так как риски перелета слишком высоки. Вчера утром прошла операция, после которой меня перевели в отделение нейрохирургии. Сейчас я уже начал комплекс мероприятий по восстановлению. По мере заживления послеоперационной раны, планирую ехать в Германию, на курс лучевой терапии и реабилитации.

Рождение новой жизни. Что может быть прекрасней? Фото: Анастасия ШАГАБУТДИНОВА

ВАЖНО

Сбор средств в помощь Айрату Шамсутдинову не прекращается

Если вы захотите помочь нашему герою, выбирайте тот банк, карта которого у вас есть. Комиссия сниматься не будет.

Карта Сбербанка: 6761 9600 0355 7064 59

Карта Татфондбанка : 4232 1730 0264 5106

Карта Спуртбанка: 4197 8150 1105 8738

Информация о состоянии здоровья Айрата Шамсутдинова в группе помощи.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Достучаться до. Умирающий от рака врач живет ради моря и детей

- Вам осталось жить около двух месяцев. Диагноз подтвердился, - приговор звучал официально, по- мужски , без лишних сантиментов.

34-летний Айрат Шамсутдинов крепко пожал руку врача и вышел из кабинета. Он сам не помнил, как и почему оказался в своем рабочем кресле.

- Гульзинову готовим. Ждем в родовом. У вас всё нормально? - строго взглянула старшая медсестра.

- Да, да - слегка рассеянно закивал Айрат. Он резко встал и пошел в раздевалку. На автомате надел халат. Конечно, как он мог забыть. Случай сложный, обещал сам. Надо идти!

. Через несколько часов акушер-гинеколог поднял крупного неистово орущего мальчишку.

- Значит, будем жить! - улыбаясь, прошептал Айрат (подробности)

Кесарево сечение под руководством Айрата Шамсутдинова.

Сейчас мне 27. Я не хочу умирать. Я люблю свою жизнь. Я счастлива… Это заслуга моих близких. Но я больше ничего не решаю.

Я изложила много мыслей ниже, ведь в последние месяцы у меня было время, чтобы подумать. Конечно же, все эти случайные мысли чаще всего лезут в голову посреди ночи!

Теперь выйдите на улицу, вдохните поглубже свежего австралийского воздуха, посмотрите, какое небо голубое и какие деревья зеленые, как все прекрасно (в Австралии сейчас разгар лета. — Прим. Bigpicture.ru). Подумайте, как вам повезло, что вы имеете возможность просто дышать.

Может быть, вы сегодня застряли в пробке, плохо спали из-за того, что ребенок не давал сомкнуть глаз. Может быть, парикмахерша постригла вас слишком коротко или накладные ногти обломались. Может быть, у вас слишком маленькая грудь или появился целлюлит, а животик стал больше, чем хотелось бы.

Забейте на это. Я вам гарантирую, когда настанет ваш черед уходить — вы и не вспомните обо всех этих вещах. Они покажутся НАСТОЛЬКО незначительными, когда вы будете окидывать последним взглядом прожитую жизнь. Я смотрю, как мое тело перестает работать у меня на глазах, и я ничего не могу с этим поделать. Я просто хочу встретить еще один день рождения или Рождество в кругу семьи, провести еще один день с любимым человеком и собакой. Просто еще один день.

Я старалась вести здоровую жизнь — пожалуй, это была моя основная цель. Цените свое здоровье и работающее тело, пусть оно даже не идеальной формы. Ухаживайте за ним и восхищайтесь им. Посмотрите на него и порадуйтесь, какое оно замечательное. Двигайтесь и балуйте его хорошей едой. И не переживайте из-за этого.

Будьте благодарны за каждый день без боли и даже за те дни, когда лежите дома с простудой, держитесь за ноющую спину или вывихнутую лодыжку. Примите это, но порадуйтесь, что эта боль не угрожает жизни и пройдет.

Нойте меньше, люди! И больше помогайте друг другу.

Отдавайте больше! Правда в том, что гораздо приятнее делать что-то для других, чем для себя. Я жалею, что недостаточно это делала. С тех пор как я заболела, я узнала невероятно добрых и самоотверженных людей, получила много самых теплых и заботливых слов и поступков от родных, друзей и незнакомцев. Гораздо больше, чем могла бы дать в ответ. Я никогда этого не забуду и буду вечно благодарна всем этим людям.

Вместо очередного платья, косметики или каких-то побрякушек лучше купите что-нибудь чудесное своим друзьям. Первое: всем все равно, если вы дважды наденете одно и то же. Второе: от этого получаешь невероятные ощущения. Пригласите друзей на обед — или, еще лучше, сами приготовьте для них еду. Принесите им кофе. Подарите им растение, сделайте им массаж или купите для них красивую свечку и скажите, что вы любите их, когда будете делать подарок.

Цените чужое время. Не заставляйте других ждать из-за своей непунктуальности. Если вы вечно опаздываете, начните собираться раньше и поймите, что друзья хотят провести время с вами, а не сидеть и ждать, пока вы объявитесь. Вас за это только зауважают! Аминь, сестры!

В этом году мы договорились обойтись без подарков, и, хотя елочка выглядела довольно грустно, это все равно было здорово. Потому что люди не тратили время на шопинг, а более вдумчиво подошли к выбору или созданию открыток. Плюс представьте, как мои родные пытаются выбрать мне подарок, зная, что, скорее всего, он останется им же… Это может показаться странным, но обычные открытки значат больше для меня, чем любые импульсивные покупки. Конечно, нам это было проще сделать — в доме нет маленьких детей. Но в любом случае мораль этой истории — подарки не нужны для полноценного Рождества. Пойдем дальше.

Тратьте деньги на впечатления. Или хотя бы не оставляйте себя без ощущений, тратя все деньги на материальную дрянь.

Подойдите серьезно к любому путешествию, даже к вылазке на пляж неподалеку. Погрузите ноги в море, прочувствуйте песок между пальцами. Умойтесь соленой водой. Бывайте чаще на природе.

Пытайтесь просто наслаждаться моментом вместо того, чтобы пытаться его запечатлеть на камеру или смартфон. Жизнь создана не для того, чтобы проживать ее на экране, и не для того, чтобы сделать идеальное фото… насладитесь, блин, моментом! Не надо пытаться его запечатлеть для всех остальных.

Риторический вопрос. Эти несколько часов, потраченных на прическу и макияж каждый день, — они правда стоят того? Я никогда не понимала этого в женщинах.

Просыпайтесь иногда пораньше и слушайте пение птиц, любуясь красивыми цветами восходящего солнца.

Слушайте музыку… по-настоящему слушайте. Музыка — это терапия. Лучше всего — старая.

Играйте с собакой. На том свете мне будет этого не хватать.

Говорите с друзьями. Отложите при этом телефон. У них все хорошо?

Путешествуйте, если вам этого хочется. Если нет — не путешествуйте.

Работайте ради жизни, не живите ради работы.

Серьезно, делайте то, что вас радует.

Съешьте тортик. И не корите себя за это.

Говорите близким, что вы их любите, как можно чаще и любите их изо всех сил.

Помните, что, если что-то делает вас несчастным человеком, в ваших силах изменить это — будь это в работе, любви или в чем-то ином. Имейте мужество изменить это. Вы не знаете, сколько времени вам отведено в этой жизни, не тратьте его на то, чтобы быть несчастным. Я знаю, что вы это сто раз слышали, но это чистейшая правда.

И в любом случае это просто уроки жизни одной девушки. Примите их… или нет — я не возражаю!

О, и еще одно! Если вы можете, сделайте доброе дело для человечества (и меня) — начинайте регулярно сдавать кровь. Вы будете чувствовать себя хорошо, а спасенные жизни — приятный бонус. Каждая сдача крови может спасти три жизни! Любой может сделать это, а усилий для этого нужно так мало!

Сданная кровь помогла мне продержаться дополнительный год. Год с моей семьей, друзьями и собакой. Год, в который я прожила мои лучшие моменты. Год, за который я буду навсегда благодарна…

…пока мы снова не встретимся.