Скончался в нью йорке от рака

ПОМОГАЛ БОЕВИКАМ ИГИЛ

СБИТЫЙ ЛЕТЧИК

Но как у всякого вояки, была у него одна большая любовь-ненависть. Россию он ненавидел люто, как до того ненавидел Советский Союз.

Довелось ему и лично повоевать против СССР и его союзников – во Вьетнаме . На войне МакКейну не очень-то везло, но он умел выпутываться. Сначала будущий сентор попал под огонь ПВО собственного крейсера, а потом, когда полетел бомбить Ханой , его сбили. Дальше - вьетнамский плен.

Там он козырнул своим папашей-адмиралом Джоном МакКейном-вторым и дедом-адмиралом Джоном МакКейном-первым. Вьетнамцы о нем заботились, лечили, создали сносные условия – правда, он потом солгал, что его зверски пытали. Правда не была его сильной стороной.

В плену он сотрудничал с местной администрацией и регулярно выступал по Радио Ханой с призывами к американским солдатам: сдавайтесь, добрые вьетнамцы вас накормят и ублажат! Через пять лет МакКейн вернулся домой в Америку и спустя десятилетие сделал стремительную политическую карьеру. Предав боевых товарищей.

Довелось ему и лично повоевать против СССР и его союзников – во Вьетнаме Фото: REUTERS

НЕ РЭМБО…

Когда в 1973 году США и Вьетнам заключили мирное соглашение в Париже , США обязались заплатить Вьетнаму $3,25 млрд. в компенсацию ущерба, а Вьетнам обязался вернуть всех пленных американских солдат.

Вьетнамцы не доверяли американцам, которые традиционно стараются недоплатить (так они и сейчас пытаются зажать иранские миллиарды, которые обещали вернуть при подписании ядерных соглашений в Вене ), и придержали сотни пленных – до получения денег.

Россию он ненавидел люто, как до того ненавидел Советский Союз Фото: REUTERS

Деньги Вьетнам так и не получил. Из соображений престижа президент Никсон сказал, что все пленные как будто бы вернулись, а эти миллиарды – просто гуманитарная помощь Вьетнаму. Сенат и Конгресс в ней отказали. Никсон сделал еще несколько попыток передать деньги, но так и не сумел. Пленные остались во Вьетнаме.

Возник заговор молчания, когда Вашингтон и Ханой отрицали проблему, но слухи упорно шли. Вы, может, помните знаменитые фильмы-боевики про Рэмбо – там тема оставшихся во Вьетнаме пленных всплывала несколько раз. В обществе история забытых во Вьетнаме солдат обсуждалась, чувствовалось напряжение.

Это было удобно американским правителям. Реальные властители США любят людей, на которых есть убийственный компромат – на них можно нажать в нужный момент.

Маккейн спас шкуру руководства партии, и обрек сотни американцев на смерть в плену, а сам стал сенатором и почтенным человеком Фото: REUTERS

…И НЕ ПРЕЗИДЕНТ

МакКейн чуть было не стал президентом США. В 2000-м проиграл Джорджу Бушу -младшему, в 2008-м - Бараку Обаме . Обаме проиграл прямо совсем чуть-чуть. Некоторые эксперты считают, что большинство американцев все-таки отдали голоса за МакКейна, но из-за своеобразной системы выборов (когда в итоге голосуют специальные уполномоченные люди от каждого штата – выборщики) главой США впервые стал чернокожий.

ПРОТИВ ДОНБАССА И ТРАМПА

Боролся он и с Трампом до конца своих дней. Был его противоположностью – за массовую миграцию, за противостояние с Россией. И в сенате всегда голосовал против нынешнего президента США и против собственной партии. Памятником ему стал последний законопроект о санкциях против России: его так и назвали - именем МакКейна.

…Сенатор МакКейн любил пламя войны: будем верить, что ему хватит пламени там, где сегодня отдыхает его душа.

МакКейн чуть было не стал президентом США. В 2000-м проиграл Джорджу Бушу-младшему, в 2008-м - Бараку Обаме Фото: REUTERS

ДОСЛОВНО

Что говорил (и, скорее всего, думал) сенатор про нашу страну

- Россия больше не представляет собой великую державу. Это увядающая страна. Она может иметь влияние в своем регионе. Но она не в силах играть лидирующую роль на мировой арене.

- США должны дать Владимиру Путину и всем прочим агрессорам четкий сигнал, что мы не потерпим нападок на нашу демократию. За последние восемь месяцев какую цену заплатила Россия за вмешательство в наши выборы? Очень невысокую.

- Думаю, Россия - самая главная сейчас угроза. Более значимая, чем Исламское государство (запрещено в РФ . – Ред.). Я думаю, что ИГ может творить ужасные вещи. Но именно русские попытались уничтожить основу демократии, изменить исход выборов в Америке.

- Дорогой Влад! (обращение к Путину. – Ред.) "Арабская весна" приближается к твоим окрестностям.

26 октября 1967 года: вьетнамские солдаты вытаскивают из воды сбитого американского летчика Джона Маккейна. Фото: REUTERS

- Пришло время вести себя более жестко с Россией. Для США наступило время высказать свое мнение в связи с нарушениями прав человека, приговорами, а также деятельностью этого автократа, полковника КГБ , который продолжает угнетать народ России.

- Президент США не может вести за собой свободный мир, поздравляя диктаторов с победой на фиктивных выборах. Поздравив Путина, президент Трамп оскорбил каждого гражданина России, которому было отказано в праве на честное голосование.

- Россия — автозаправочная станция, которая маскируется под страну. Это клептократия, коррупция. Это нация, экономика которой опирается исключительно на поставки нефти и газа . Поэтому экономические санкции важны.

Сенатор МакКейн любил пламя войны: будем верить, что ему хватит пламени там, где сегодня отдыхает его душа Фото: REUTERS

- Я - не антироссийский. Я пророссийский, более пророссийский, чем тот режим, который плохо управляет Россией сегодня.

- Президент Путин утверждает, что его цель — восстановить величие России как в глазах сограждан, так и на мировой арене. Но какими средствами он восстановил ваше величие? Он дал вам экономику, которая почти полностью базируется на нескольких природных ресурсах и будет подниматься и падать вместе с ними. Ее процветание не будет длительным.

- Украина даст Европе лучшее, и Европа даст лучшее Украине. Америка вместе с вами!

- Мы будем жить с вечным стыдом из-за того, что не дали украинцам оружие, чтобы они себя защитили.

Во вьетнамском госпитале врачи лечили и выхаживали Джона Маккейна, который прилетел их бомбить, но был сбит (снимок сделан в ноябре 1967 года). Фото: Getty Images

Умер политик-русофоб Джон МакКейн.Страдавший от рака мозга американский сенатор Джон МакКейн скончался в возрасте 81 года

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Американский сенатор Джон Маккейн отказался от дальнейшего лечения рака мозга

Американский сенатор-республиканец, политик-ветеран Джон Маккейн отказался от дальнейшего лечения прогрессирующей опухоли головного мозга. Об этом говорится в заявлении членов семьи политика, опубликованном на его официальном сайте. (подробности)

Маккейн рассказал о своих шансах излечиться от рака мозга

Сенатор США от Республиканской партии Джон Маккейн, у которого в июле диагностировали рак мозга, рассказал, насколько высоки его шансы победить страшную болезнь. Как оказалось, политик сохраняет позитивный настрой. По его словам, лечение дает хорошие результаты. (подробности)

Маккейн пообещал вернуться к работе после удаления опухоли мозга

Сенатор США от Республиканской партии Джон Маккейн пообещал вернуться на работу после лечения опухоли головного мозга. Об этом он заявил своему другу и коллеге Линдси Грэму. (подробности)

Фото: Twitter @SenJohnMcCain

Сенатор от Республиканской партии Джон Маккейн умер спустя ровно год после обнаружения у него опухоли мозга – глиобластомы. Причем обнаружено заболевание было почти случайно – после того, как у него был выявлен сгусток крови над левым глазом.

Диагноз Маккейну был поставлен 14 июля 2017 года. Он прошел курс комбинированной химио- и лучевой терапии, перенес осложнения в виде пневмонии и дивертикулита, но при этом оставался на своем посту.

24 августа он отказался продолжать лечение.

Известно, что ранее сенатор уже трижды лечился от рака. Каждый раз это были различные формы меланомы, или рака кожи.

Глиобластома считается самой опасной формой онкологического поражения центральной нервной системы, поскольку при ней клетки самовоспроизводятся с огромной скоростью. По статистике, пациенты с установленным диагнозом глиобластома имеют медианную выживаемость 14-14,5 месяцев.

Лишь 5% людей с таким диагнозом живут пять и более лет благодаря существующим новым методам лечения.

Фото: Twitter @SenJohnMcCain

Опухоли мозга ежегодно поражают около 250 тыс. людей, составляя около 2% от всех случаев рака.

Глиобластома (злокачественная глиома) — самая распространенная из них. На нее приходится 52% всех первичных опухолей мозга.

Пятилетняя выживаемость пациентов с раком мозга за последние 40 лет выросла с 22,4% до 35%.

Чаще глиобластома встречается у мужчин, но причины этого неясны. Причины появления большинства опухолей также неизвестны, хотя в ряде случаев оно может быть обусловлено генетически. В марте 2017 года 63 исследователя из 20 институтов на основе данных 30 тыс. пациентов выделили 13 новых локусов ДНК, связанных с повышенным риском развития глиомы, из них пять — для глиобластомы. Ранее было обнаружено еще 13 локусов. Такие данные позволяют с помощью генетического анализа установить, насколько пациент подвержен появлению того или иного вида опухоли, и благодаря ранней диагностике значительно увеличить его шансы на успешное лечение.

К факторам риска относят заражение вирусом Эпштейна-Барр, воздействие газа винилхлорида и ионизирующего излучения, а также нейрофиброматоз — наследственное заболевание, характеризующееся появлением опухолей кожи и внутренних органов.

Еще одним фактором риска стало высшее образование — у женщин, которые проучились в университете хотя бы три года, глиома развивается на 23% чаще, чем у тех, которые ограничились школьным образованием. У мужчин из-за высшего образования риск появления опухоли возрастает немного меньше – на 19%. Кроме того, у мужчин с более высоким уровнем дохода опухоль появлялась на 14% чаще. У женщин, однако, такая корреляция выявлена не была. Также глиома на 20% чаще появлялась у мужчин, работающих на руководящих и других высоких должностях по сравнению с теми, кто занимался ручным трудом — тем на 50% чаще грозила невринома слухового нерва.

Фото: Twitter @SenJohnMcCain

Исследователи предполагают, что развитие опухолей мозга может быть связано с некоторыми сопутствующими факторами, которые еще предстоит изучить.

Наиболее эффективным способом лечения считается комбинирование нескольких методов: лучевой терапии или химиотерапии с хирургическим удалением опухоли (однако из-за локализации и размера опухоли мозга удалить ее зачастую невозможно), а также с иммунотерапией, целью которой может являться усиление собственного иммунного ответа организма на злокачественные образования и увеличение чувствительности раковых клеток к медицинским препаратам.

Возможно, если бы опухоль не была случайно обнаружена, Маккейн скончался бы еще раньше.

Успех в лечении глиобластомы обусловлен в том числе и тем, насколько хорошо о больных заботятся их близкие или сиделки. Мозг контролирует все тело, и его поражение зачастую связано с ухудшением зрения, появлением судорог, головными болями и другими дополнительными проблемами со здоровьем. Также могут возникать перепады настроения и изменения личности, что осложняет уход за такими пациентами.

Тем не менее, забота важна — проведенный в 2017 году анализ 88 пар, состоящих из пациента и кого-то, кто о нем заботился, показал: если помощник хорошо справлялся с ситуацией, это сокращало риск смерти пациента на 16%.

Проблемы могут оказаться совершенно неожиданными — так, например, дочь Маккейна в феврале призналась, что ощущает вину за то, что в такой ситуации она живет своей обычной жизнью. Также она подчеркнула, что многие родственники больных переживают подобные трудности.

В 2015 году бывший президент США Джимми Картер заявил об успешном излечении от рака мозга. Такая разница в результатах лечения у Маккейна и Картера была обусловлена разными исходными данными — у Картера опухоль была вызвана метастазами меланомы, затронувшей также печень. Опухоль в печени была удалена, а от опухоли мозга экс-президента США лечили с помощью иммунотерапии.

Если раньше и метастатическая меланома мозга, и глиобластома имели одинаково неблагоприятный прогноз, то сегодня современные препараты позволяют успешно лечить первое заболевание.

Эффективность иммунотенрапии против меланомы обусловлена выраженными мутациями клеток, говорит он. Эти мутации позволяют иммунной системе с большей вероятностью обнаруживать поврежденные клетки и уничтожать их. А изменения клеток при глиболастоме не вызывают такой выраженной реакции иммунитета.

В перспективе, однако, лечение может быть найдено, обнадеживает Коэн. По его словам, весьма многообещающие результаты показывают препараты на основе вирусов, а также те, которые взаимодействуют с особыми рецепторами клеток глиобастомы.

stdClass Object ( [term_id] => 1 [name] => Разное [taxonomy] => category [slug] => no_theme )

stdClass Object ( [term_id] => 12 [name] => В США [taxonomy] => category [slug] => novosti-ssha )

stdClass Object ( [term_id] => 3098 [name] => Джон Маккейн [taxonomy] => post_tag [slug] => dzhon-makkejn )

stdClass Object ( [term_id] => 11194 [name] => опухоль [taxonomy] => post_tag [slug] => opuxol )

"Если попадают на ИВЛ - смертность от 70 до 85%, а лекарств нет"

07.04.2020 в 21:03, просмотров: 8313

По словам врача, если попадаешь на вентилятор, то смертность составляет 85%. Другие говорят, что вероятность смертности на вентиляторе 70 процентов.

Ну вот, нам позвонил доктор, сказал, что у свекрови очень низкое давление, что они пытаются его поднять, но, чем больше дают лекарств, тем хуже. Она была практически в медицинской коме, не страдала.

Американцы очень вежливые, все время отвечают на любые вопросы, перезванивают инфекционисты – но по факту лекарств у них нет и никто не знает, что делать. Чтобы знать, что срабатывает, надо давать такое-то лекарство, другое, третье. Но их у врачей априори нет. Чтобы перелить плазму, нужно получить ее от человека, который вылечился 6-8 недель назад. А таких людей еще просто нет.

– Сколько лет было вашей свекрови?

– Как выяснилось, что она заболела? Когда вы это поняли?

– Она болела фактически где-то с 10 марта. У нас есть дневной центр для пожилых людей, там они обедают, учат английский, ходят на экскурсии, им устраивают развлекательные программы. Приходят туда на пару часов в день, живут полноценной жизнью, общаются.

И вот недавно умерла молодая женщина, работавшая в этом центре. Она преподавала там английский. Ей было 46 лет, мать-одиночка с двумя детьми.

У нее была повышенная температура – думала, что это просто грипп. В приемный покой обращаться не стала, думала, что переболеет дома. Когда наконец решила ехать в больницу, то уже не доехала и умерла. Видимо, она всех посетителей центра могла заразить – потому что, хотя в этом дневном центре все чисто, но, например, вазочку с печеньем за столом они передают из рук в руки.

Тетя моего мужа тоже ходила с моей свекровью в этот центр, но в разные смены. Так вот, из сидевших за столом с тетей - из девяти человек - заболели шесть. И два человека уже умерли.

Вообще, творящееся сейчас в домах престарелых – это кошмар. Потому что людей изолировали как заключенных – они не могут даже выходить в столовую, их держат по комнатам. А комнаты малюсенькие, в них живут по два человека: две кровати и перегородка, как в госпитале. Моя знакомая, работающая в доме престарелых, говорит, что даже люди с деменцией поняли, что происходит что-то не то: их раньше навещали, они реагировали на знакомые лица. А сейчас ни прогулок, ни выходов на завтрак или обед. Они оказались почти как в тюрьме.

Так вот, у нашей бабушки сначала просто болела голова (сейчас это уже симптом коронавируса), потом у нее воспалилось ухо, мы отвели ее в клинику, когда у нее поднялась температура и попросили взять тест на вирус.

Нам сказали: зачем брать тест на вирус, если у нее реально воспаление уха. А теперь воспаление уха - это тоже симптом. Она пролежала на антибиотике три дня, температура не падала. Мы снова пришли в больницу – тогда уже была в полный рост пневмония. Даже если бы сделали тест, то результат пришел бы только через десять дней.

– Как хоронят в Нью-Йорке в условиях пандемии?

Потом говорит, что гробов нет. Дело в том, что в еврейской традиции принято хоронить завернутыми в ткань. Но выходцы из СССР тут не очень к этому привыкли. Есть два варианта – либо гробы из тесаных белых досок, которые забивают как ящик (ортодоксальные евреи здесь так хоронят), но русским евреям надо, чтобы все было красиво-богато. Я говорю: любой гроб давайте.

Сейчас тело умерших от COVID-19 выдают в мешке, тело не моют, не переодевают. Мешок кладут в гроб. Во время прощания гроб закрыт.

В Америке все деньги – и смерть тоже деньги. Если человек малоимущий, то его похоронят и бесплатно, то есть 1500-3000 долларов заплатят по медицинской страховке. Но это совсем бедные люди. В других случаях расходы берут на себя.

На чем делают деньги? На похоронных домах. Там проводят траурные церемонии, приходят священник или раввин. После чего вся процессия едет на кладбище. Все русскоязычные похоронные дома в Бруклине - а мы живем в Лонг-Айленде, и кладбище тоже в Лонг-Айленде. Но если бы не было эпидемии, мы поехали бы в Бруклин, чтобы там провели церемонию. И потом бы уже поехали на кладбище.

Что сейчас делают ортодоксальные евреи – потому что им очень важно соблюсти все традиции. Они на машинах подъезжают к кладбищу, сидят все в машинах – потому что больше десяти человек собираться нельзя. И, сидя в автомобилях, они при помощи Zoom по телефону устраивают конференцию.

Ну, и нам сказали, что не больше 10 человек может участвовать в прощании. Плюс представитель похоронного дома и раввин. Конечно, нужно соблюдать дистанцию.

Места на кладбище пока есть, никаких братских могил. Но в Бруклине и Манхэттэне на улицах стоят рефрижераторы, потому что в больничных моргах нет мест.

Заголовок в газете: Цена смерти в Новом Свете
Опубликован в газете "Московский комсомолец" №28237 от 9 апреля 2020 Тэги: Смерть, Лекарства, Коронавирус, Грипп Места: США, Нью-Йорк

— Хотелось с вами, как с человеком, который за время распространения COVID в США — и главным образом в Нью-Йорке, в своём Facebook написавшим буквально книгу про то, как Нью-Йорк переживал COVID, поговорить про то, как это было. Как это началось?

— Для меня это, наверное, началось с тех же самых социальных сетей, где вдруг неожиданно в январе начали обсуждать этот странный вирус. Что происходит в Китае, про ситуацию в Ухани. Было довольно много информации по этому поводу, вся очень противоречивая. Честно говоря, большую часть февраля я думал, что это будет очередная азиатская штука, которая так до нас никогда и не дойдёт или дойдёт в виде каких-то спорадических случаев, о которых надо знать, но которые, скорее всего, не станут нашей проблемой.

— Так думали большинство врачей ведь, да?

— Да, у нас в больнице были какие-то обучающие программы по поводу COVID, но всё это напоминало ситуацию с вирусом Эбола в 2014 году. То, что знать об этом надо, может быть, вас это коснётся, но в итоге Эболы в Нью-Йорке был ровно один случай, а во всех Соединённых Штатах штук пять. С COVID получилось совсем не так, и то, что происходит что-то неладное, начали понимать где-то в конце февраля, когда тестов не было, а случаев фиксировалось всё больше и больше.

Тогда уже было понятно, что в таком городе, как Нью-Йорк, хорошим это закончиться не может — с точки зрения массового распространения инфекции. То есть у нас не было никаких систем профилактики этого.

— Какие карантинные мероприятия были введены в Нью-Йорке?

— Карантин в Нью-Йорке ввели 22 марта, объявили локдаун. 16 марта закрыли школы. Закрыли офисы, рестораны. В принципе, рекомендовали ездить на метро только необходимым сотрудникам больниц и магазинов. Сделали всё, чтобы поезда перестали быть очагом распространения, но в итоге они всё равно заполнялись. Какой-никакой карантин соблюдался. Но ввели его очень поздно. Город объявил карантин только 22 марта.

— Сколько было аппаратов ИВЛ в городе, когда стало понятно, что их может не хватить?

— В самом Нью-Йорке на восемь миллионов жителей было около тысячи реанимационных коек. Когда всё начиналось в марте, скорость появления новых очень тяжёлых пациентов открыла нам глаза на то, что этих коек, скорее всего, не хватит.

— А почему так мало?

— Их хватало. Даже в самые плохие сезоны, во время эпидемии гриппа H1N1, проблем не было. Именно в таких эпидемиологических ситуациях Нью-Йорку не требовалось больше ресурсов.

— В итоге вам хватило аппаратов?

— Аппаратов хватило. В некоторых местах приходилось использовать операционные аппараты, учебные. Правительство штата, у которого был резерв аппаратов ИВЛ, рассылало их по больницам. С военных баз присылали армейские аппараты. Именно наших, больничных аппаратов хватило только на первую пару недель. Если бы нам не помогали, то до прохождения пика мы бы точно не справились.

В Нью-Йорке начали эпидемию с абсолютной нехваткой тестов. В тот момент в городе 70% тестов были положительными, потому что тестировали только пациентов, у которых подозрение на наличие инфекции было близко к 100%. Сотни человек в день поступали в больницы города.

На сравнительно небольшую больницу на 400 коек, с 25-коечной реанимацией в день было до 15 переводов на машины ИВЛ и госпитализация. На пике эпидемии в нашей больнице было около 500 пациентов и 45 пациентов на ИВЛ в реанимации. Это примерно в два раза больше тех цифр, с которыми мы обычно работаем.

— Давайте с вами, как с реаниматологом, поговорим вообще про ИВЛ. Отношение к ней менялось в целом по профессии. Мы понимали, что есть ситуации, когда невозможно не сажать человека на ИВЛ, но понимали также, что 80%, скорее всего, умрут, а 20%, возможно, выживут. Насколько использование такого масштабного количества аппаратов искусственной вентиляции лёгких было оправданно?

— ИВЛ — это поддерживающая терапия, она никак не влияет на саму болезнь. Она просто даёт пациенту шанс справиться с болезнью, поддерживая в общем неработающий орган. К сожалению, ИВЛ абсолютно противоестественная, это не тот процесс дыхания, к которому людей приспособила природа. Поэтому ИВЛ несёт множество проблем и осложнений, лёгкие повреждаются при искусственной вентиляции.

— А как они повреждаются?

— Повреждение может быть в результате давления, растягивания альвеол, повышенного внутрилёгочного воспаления. Это так называемая волиутравма, баротравма — травма повышенным давлением, которое требуется аппарату ИВЛ, чтобы доставить газовую смесь в лёгкие.

— Вы говорите, что у вас на пике было 500 человек. Сколько из них за время пандемии лежало на аппарате искусственной вентиляции лёгких, и сколько из них в процентах выжило?

— Именно острых у нас было максимум 45 человек. Это на пике эпидемии, где-то в начале апреля. Выживаемость в районе 45%, и около 30% сошли с ИВЛ. При этом до сих пор есть пациенты на аппаратах ИВЛ. Некоторые из них успешно сходят, для некоторых, к сожалению, есть вероятность, что им потребуется ИВЛ на многие месяцы, если не на всю жизнь. В итоге было приличное количество выздоровлений, то есть многие пациенты ушли домой после использования ИВЛ. Но, к сожалению, и инвалидизация, и летальность были достаточно высокие.

— То есть мы говорим о том, что не просто выживаемость, а выздоровление в среднем в районе 30%, да?

— Где-то так, да. Потому что, конечно, выжить, но остаться на аппарате ИВЛ, — тут философский вопрос, что лучше.

— Давайте поговорим о том, как применялись лекарства. Как менялось ваше представление о препаратах? С чего вы начинали?

— Мы начинали, как все, с гидроксихлорохина. До сих пор идёт такой пинг-понг, в какой ситуации и кому он показан. Мы довольно быстро поняли, что гидроксихлорохин не помогает пациентам именно в больнице. Когда началась дыхательная недостаточность, даже если пациентам не нужен аппарат ИВЛ, гидроксихлорохин никак не улучшал ситуацию. И мы довольно быстро от него отказались из-за побочных эффектов — у многих пациентов были проблемы с сердечными аритмиями.

— Мне кажется, что именно в реанимационной части течения болезни этот препарат малоэффективен. Во всяком случае, по нашим наблюдениям внутри больницы. Его роль важна именно при начале цитокинового шторма, при ранних симптомах развития дыхательной недостаточности, до того как пациентам нужна серьёзная кислородная поддержка. Если вовремя дать этот препарат нужным пациентам, то можно было избежать ситуации, когда пациентам требовалась ИВЛ, и, соответственно, их прогноз существенно улучшался.

— Кто обычные пациенты вашей клиники в Бруклине?

— Это больница для небогатых людей с не очень хорошими страховыми полисами, для местных жителей этого района Бруклина. Это достаточно бедный район, где высокая преступность, большое количество людей со множеством хронических заболеваний. Несомненно, такие больницы подверглись наиболее тяжёлому удару.

— Почему, с вашей точки зрения, COVID стал таким ударом именно по малоимущим? Почему люди с небольшим количеством денег, с плохими страховками, стали основным сегментом коронавирусной инфекции?

— Тут два фактора. Один социальный — это бедные люди, у которых нет ресурсов, они не могут работать удалённо, они зависят от своих не очень высокооплачиваемых работ. И это отсутствие денег предрасполагает к тому, что они живут в более скученной обстановке. Плюс более низкий уровень образования, недоверие к государственным ресурсам. Когда они слышат, что надо изолироваться, они не так серьёзно это воспринимают, как другие. Вторая часть именно медицинская. Хотя у этих людей и есть страховка для малоимущих, у большинства из них нет ни времени, ни возможности болеть.

— Такая большая нагрузка на медицинскую систему и такое большое количество официально зарегистрированных случаев и смертей — это такая американская статистика или всё-таки действительно на Америку пришёлся особый удар?

— Никто не может понять. Нет никаких данных о том, что в других частях США работает другой штамм вируса. Возможно, именно практически полная загруженность системы здравоохранения предрасполагает к худшим результатам. То есть смертность в Техасе ниже, потому что это огромная территория, меньше скученности людей и намного более мощная система здравоохранения по сравнению с Нью-Йорком.

Несомненно, сыграло роль то, что мы очень мало тестировали. На пике эпидемии у нас не хватало тестов, мы тестировали только по симптомам. Людям с какими-то не слишком типичными симптомами, у которых мог быть коронавирус, отказывались делать тест просто потому, что у них нет температуры за 38 градусов.

Я считаю, что тесты были нужны, и в намного большем количестве, чем были доступны тогда в Нью-Йорке. Мы до сих пор не знаем, сколько народу заболело.

— Американские больницы — они закрывались под коронавирус целиком, как российские, или отделениями?

— Нет, у нас закрывалось отделениями. Но меня поражало, что пропали почти все другие пациенты. Да, у нас отменили плановые операции и перевели все амбулаторные визиты на телемедицину. Но куда-то подевались все ситуации, с которыми мы имеем дело каждый день. И сейчас не совсем понятно, куда делись все панкреатиты, все тромбоэмболии, все кровотечения. Их было крайне мало. У нас было реанимационное отделение для пациентов без COVID, и в нём крайне редко появлялось больше трёх-четырех человек. Притом что наша реанимация обычно заполнена.

— Люди с хроническими болезнями просто боялись ходить в больницу, боялись заболеть там коронавирусом?

— К сожалению, это часть ситуации, да. Очень многие максимально задерживали свой визит в больницу, всеми силами пытаясь остаться дома. Потому что действительно было очень страшно.

— Спустя пять месяцев пандемии в таком крупном городе, как Нью-Йорк, что вы начали понимать про коронавирус и про такого рода масштабные эпидемии?

— Про коронавирус я понял, что главное — терпение. Не стоит бросаться сразу считать какую-то новую появившуюся информацию абсолютно верной. Потому что знания менялись в течение недель, если не дней, и это было очень странно. А ещё я с большой грустью осознал, что наша система здравоохранения вообще не приспособлена для больших потрясений.

То есть это вирус с летальностью в районе 1%. По идее, как может такая богатая, такая продвинутая в медицинском плане страна, как Америка, просто упасть на колени перед такой болезнью?

Но мы до сих пор не понимаем, что делать дальше. Мы в бесконечном карантине, мы боимся из него выходить, и это справедливо, потому что мы поняли, что наша система здравоохранения, которая может лечить какие-то совершенно безумные вещи, именно вот в такой ситуации, в ситуации массового количества заражённых, не слишком приспособлена.

— Почему так происходит? Потому что американская система здравоохранения рассчитана именно на огромные затраты страховой медицины или непосредственно больного и не обращает внимания на какую-то, как ей кажется, шелуху — на ОРВИ, на людей с небольшим доходом?

— Экономическая часть в этой ситуации присутствует. Действительно, выгодней делать плановые операции, выгодней лечить от редких дорогих болезней, чем лечить пациентов с какой-то массовой, но не такой интересной проблемой. К сожалению, мы просто жили очень много лет в достаточно комфортном мире, который мало изменялся, было мало таких медицинских потрясений.

Мы вроде как всё знали и примерно представляли, с чем мы будем иметь дело, но когда столкнулись с реальностью, оказалось, что она совсем не такая. И очень многих это потрясло. Многие мои коллеги, включая тех, кто был здесь и во время терактов 11 сентября, и во время эпидемии H1N1, они все были неприятно удивлены ситуацией с коронавирусом. Это было что-то беспрецедентное даже для них.

— Понимаем ли мы, что нам делать, когда случится следующая большая пандемия?

— Несомненно, какие-то уроки мы извлекли. Сейчас, в ситуации респираторного вируса, мы поняли, как работать с изоляцией, как работать с контактами, как накапливать средства защиты, как разобраться с нехваткой аппаратов ИВЛ, если таковая случится. А вот что будет следующим патогеном, мы точно не знаем.

— Что вы думаете: лечение или вакцинация?

Пока, к сожалению, большинство противовирусных препаратов в этой ситуации проваливаются. Мы так и не знаем, что работает в самом начале болезни, до того как состояние пациента ухудшится настолько, что потребуются всевозможные ресурсы для спасения жизни.

— То есть лечения пока нет. И если я правильно понимаю, в ближайшие полгода вряд ли оно появится.

Где-то к середине мая у нас практически исчезли все пациенты с тяжёлым течением коронавируса. Мы закрыли дополнительные реанимации. Сейчас, в общем, работаем как обычно. Я работаю в нескольких нью-йоркских больницах, и везде такая же ситуация.

— То есть тяжёлого течения практически нет. Сезонный вирус?

— Фактически сезонный вирус, да. Сейчас где-то в больнице есть пациент с коронавирусом, но в реанимации их нет, и они не попадают практически. При этом сезонный вирус в Нью-Йорке прошёл, а в Миннесоте, наоборот, сейчас идёт увеличение случаев. Пока очень непредсказуемая и очень странная эпидемиология. Но в Нью-Йорке, действительно, всё прошло именно по принципу очень быстрой экспоненты и очень резкого снижения.