Раковый корпус чистосердечное признание
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 262 259
- КНИГИ 605 640
- СЕРИИ 22 719
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 570 530
Александр Исаевич Солженицын
Однако во всей республике сейчас не могли ему помочь нигде, кроме этой клиники.
– Но ведь у меня – не рак, доктор? У меня ведь – не рак? – с надеждой спрашивал Павел Николаевич, слегка потрагивая на правой стороне шеи свою злую опухоль, растущую почти по дням, а снаружи всё так же обтянутую безобидной белой кожей.
– Да нет же, нет, конечно, – в десятый раз успокоила его доктор Донцова, размашистым почерком исписывая страницы в истории болезни. Когда она писала, она надевала очки – скруглённые четырёхугольные, как только прекращала писать – снимала их. Она была уже немолода, и вид у неё был бледный, очень усталый.
Это было ещё на амбулаторном приёме, несколько дней назад. Назначенные в раковый даже на амбулаторный приём, больные уже не спали ночь. А Павлу Николаевичу Донцова определила лечь, и как можно быстрей.
Не сама только болезнь, непредусмотренная, неподготовленная, налетевшая как шквал за две недели на безпечного счастливого человека, – но не меньше болезни угнетало теперь Павла Николаевича то, что приходилось ложиться в эту клинику на общих основаниях, как он лечился уже не помнил когда. Стали звонить – Евгению Семёновичу, и Шендяпину, и Ульмасбаеву, а те в свою очередь звонили, выясняли возможности, и нет ли в этой клинике спецпалаты, или нельзя хоть временно организовать маленькую комнату как спецпалату. Но по здешней тесноте не вышло ничего.
И единственное, о чём удалось договориться через главного врача, – что можно будет миновать приёмный покой, общую баню и переодевалку.
Несмотря на морозец, две женщины в застиранных бумазейных халатах стояли на открытом каменном крыльце – ёжились, а стояли.
Начиная с этих неопрятных халатов всё было здесь для Павла Николаевича неприятно: слишком истёртый ногами цементный пол крыльца; тусклые ручки двери, захватанные руками больных; вестибюль ожидающих с облезлой краской пола, высокой оливковой панелью стен (оливковый цвет так и казался грязным) и большими рейчатыми скамьями, на которых не помещались и сидели на полу приехавшие издалека больные – узбеки в стёганых ватных халатах, старые узбечки в белых платках, а молодые – в лиловых, красно-зелёных, и все в сапогах и в галошах. Один русский парень лежал, занимая целую скамейку, в расстёгнутом, до полу свешенном пальто, сам истощавший, а с животом опухшим, и непрерывно кричал от боли. И эти его вопли оглушили Павла Николаевича и так задели, будто парень кричал не о себе, а о нём.
Павел Николаевич побледнел до губ, остановился и прошептал:
– Капа! Я здесь умру. Не надо. Вернёмся.
Капитолина Матвеевна взяла его за руку твёрдо и сжала:
– Пашенька! Куда же мы вернёмся. И что дальше?
– Ну, может быть, с Москвой ещё как-нибудь устроится…
Капитолина Матвеевна обратилась к мужу всей своей широкой головой, ещё уширенной пышными медными стрижеными кудрями:
– Пашенька! Москва – это, может быть, ещё две недели, может быть, не удастся. Как можно ждать? Ведь каждое утро она больше!
Жена крепко сжимала его у кисти, передавая бодрость. В делах гражданских и служебных Павел Николаевич был неуклонен и сам, – тем приятней и спокойней было ему в делах семейных всегда полагаться на жену: всё важное она решала быстро и верно.
А парень на скамейке раздирался-кричал!
– Может, врачи домой согласятся… Заплатим… – неуверенно отпирался Павел Николаевич.
– Пасик! – внушала жена, страдая вместе с мужем, – ты знаешь, я сама первая всегда за это: позвать человека и заплатить. Но мы же выяснили: эти врачи не ходят, денег не берут. И у них аппаратура. Нельзя…
Павел Николаевич и сам понимал, что нельзя. Это он говорил только на всякий случай.
По уговору с главврачом онкологического диспансера их должна была ожидать старшая сестра в два часа дня вот здесь, у низа лестницы, по которой сейчас осторожно спускался больной на костылях. Но, конечно, старшей сестры на месте не было, и каморка её под лестницей была на замочке.
– Ни с кем нельзя договориться! – вспыхнула Капитолина Матвеевна. – За что им только зарплату платят!
Павел Николаевич остался стоять в вестибюле. Боязливо, лёгким наклоном головы направо, он ощупывал свою опухоль между ключицей и челюстью. Такое было впечатление, что за полчаса – с тех пор как он дома в последний раз посмотрел на неё в зеркало, окутывая кашне, – за эти полчаса она будто ещё выросла. Павел Николаевич ощущал слабость и хотел бы сесть. Но скамьи казались грязными, и ещё надо было просить подвинуться какую-то бабу в платке с сальным мешком на полу между ног. Даже издали как бы не достигал до Павла Николаевича смрадный запах от этого мешка.
И когда только научится наше население ездить с чистыми аккуратными чемоданами! (Впрочем, теперь, при опухоли, это уже было всё равно.)
Страдая от криков того парня и от всего, что видели глаза, и от всего, что входило через нос, Русанов стоял, чуть прислонясь к выступу стены. Снаружи вошёл какой-то мужик, перед собой неся поллитровую банку с наклейкой, почти полную жёлтой жидкостью. Банку он нёс не пряча, а гордо приподняв, как кружку с пивом, выстоянную в очереди. Перед самым Павлом Николаевичем, чуть не протягивая ему эту банку, мужик остановился, хотел спросить, но посмотрел на котиковую шапку и отвернулся, ища дальше, к больному на костылях:
– Милай! Куда это несть, а?
Безногий показал ему на дверь лаборатории.
Павла Николаевича просто тошнило.
Раскрылась опять наружная дверь – и в одном белом халате вошла сестра, не миловидная, слишком долголицая. Она сразу заметила Павла Николаевича, и догадалась, и подошла к нему.
– Простите, – сказала она через запышку, румяная до цвета накрашенных губ, так спешила. – Простите, пожалуйста! Вы давно меня ждёте? Там лекарства привезли, я принимаю.
Павел Николаевич хотел ответить едко, но сдержался. Уж он рад был, что ожидание кончилось. Подошёл, неся чемодан и сумку с продуктами, Юра – в одном костюме, без шапки, как правил машиной, – очень спокойный, с покачивающимся высоким светлым чубом.
– Пойдёмте! – вела старшая сестра к своей кладовке под лестницей. – Я знаю, Низамутдин Бахрамович мне говорил, вы будете в своём белье и привезли свою пижаму, только ещё не ношенную, правда?
– Это обязательно, иначе ведь нужна дезинфекция, вы понимаете? Вот здесь вы переоденетесь.
Она отворила фанерную дверь и зажгла свет. В каморке со скошенным потолком не было окна, а висело много графиков цветными карандашами.
Юра молча занёс туда чемодан, вышел, а Павел Николаевич вошёл переодеваться. Старшая сестра рванулась куда-то ещё за это время сходить, но тут подошла Капитолина Матвеевна:
– Девушка, вы что, так торопитесь?
– Странное какое имя. Вы не русская?
– Вы нас ждать заставили.
– Простите, пожалуйста. Я сейчас там принимаю…
– Так вот слушайте, Мита, я хочу, чтоб вы знали. Мой муж… заслуженный человек, очень ценный работник. Его зовут Павел Николаевич.
– Павел Николаевич, хорошо, я запомню.
– Понимаете, он и вообще привык к уходу, а сейчас у него такая серьёзная болезнь. Нельзя ли около него устроить дежурство постоянной сестры?
А теперь эти дети, ставшие взрослыми, юноши и девушки, иногда и замужние, приходили с необратимыми увечьями в тех местах, которые так ретиво облучались.
Минувшей осенью пришёл – не сюда, не в раковый корпус, а в хирургический, но Людмила Афанасьевна узнала и тоже добилась его посмотреть – пятнадцатилетний мальчик, у которого рука и нога одной стороны отставали в росте от другой, и так же – кости черепа, отчего он снизу и доверху казался дугообразно искажённым, как карикатура. И, сравнив архивы, Людмила Афанасьевна отождествила с ним того двух-с-половиной-летнего мальчика, которого мать принесла в клинику медгородка со множественным поражением костей не известного никому происхождения, но совсем не опухолевой природы, с глубоким поражением обмена веществ, – и тогда же хирурги послали его к Донцовой – наудачу, авось да поможет рентген. И Донцова взялась, и рентген помог! – да как хорошо, мать плакала от радости, говорила, что никогда не забудет спасительницы.
А теперь он пришёл один – матери не было уже в живых, и никто ничем не мог ему помочь, никто не мог взять назад из его костей прежнего облучения.
А совсем недавно, вот уже в конце января, пришла молодая мать с жалобой, что грудь не даёт молока. Она пришла не сюда, но её слали из корпуса в корпус, и она достигла онкологического. Донцова не помнила её, но, так как в их клинике карточки на больных хранятся вечно, пошли в сарайчик, рылись там и нашли её карточку девятьсот сорок первого года, откуда подтвердилось, что девочкой она приходила и доверчиво ложилась под рентгеновские трубки – с доброкачественной опухолью, от которой теперь никто б её рентгеном лечить не стал.
Оставалось Донцовой лишь продолжить старую карточку, записать, что стали атрофичны мягкие ткани и что, по всей видимости, это есть позднее лучевое изменение.
Ни этому перекособоченному юноше, ни этой обделённой матери никто не объяснил, конечно, что их лечили в детстве не так: объяснять это было бы в личном отношении безполезно, а в общем отношении – вредило бы санитарной пропаганде среди населения.
Но у самой Людмилы Афанасьевны эти случаи вызвали потрясение, ноющее чувство неискупимой и неисправимой вины – и туда-то, в эту точку, попал сегодня Костоглотов.
Она сложила руки накрест и прошлась по комнате от двери к окну, от окна к двери, по свободной полоске пола между двумя уже выключенными аппаратами.
Но можно ли так? – ставить вопрос о праве врача лечить? Если думать так, если сомневаться в каждом научно принятом сегодня методе, не будет ли он позже опорочен или отвергнут, – тогда можно чёрт знает до чего дойти! Ведь смертные случаи описаны даже от аспирина: принял человек свой первый в жизни аспирин и умер. Тогда лечить вообще нельзя! Тогда вообще нельзя приносить повседневных благ.
Этот закон, вероятно, имеет и всеобщий характер: всякий делающий всегда порождает и то, и другое – и благо, и зло. Один только – больше блага, другой – больше зла.
Но как бы она себя ни успокаивала и как бы ни знала она отлично, что эти несчастные случаи вместе со случаями неверных диагнозов, поздно принятых или неверно принятых мер, может быть не составят и двух процентов всей её деятельности, – а излеченные ею, а возвращённые к жизни, а спасённые, а исцелённые ею молодые и старые, женщины и мужчины, ходят по пашне, по траве, по асфальту, летают по воздуху, лазят по столбам, убирают хлопок, метут улицы, стоят за прилавками, сидят в кабинетах или в чайханах, служат в армии и во флоте, и их сотни, и не все они забыли её, и не все забудут, – она знала также, что сама она скорее забудет их всех, свои лучшие случаи, свои труднейшие победы, а до могилы будет помнить тех нескольких, тех немногих горемык, которые попали под колёса.
Такова была особенность её памяти.
Нет, готовиться к сообщению сегодня она уже не сможет, да и день к концу. (Разве взять папку домой? Наверняка провозишь зря, хоть сотни раз она так брала и возила.)
– Спит. Рвоты не было. Температурка есть. – Вера Корнильевна сняла глухой халат и осталась в серо-зеленоватом тафтяном платьи, слишком хорошем для работы.
– Не жалеете таскать? – кивнула Донцова.
– А зачем беречь. Для чего беречь. – хотела улыбнуться Гангарт, но получилось жалостно.
– Ладно, Верочка, если так, следующий раз введём ему полную, десять миллиграмм, – в своей убыстрённой манере, когда слова только время отнимают, протолкнула Людмила Афанасьевна и писала письмо фельдшеру.
– А Костоглотов? – тихо спросила Гангарт уже от двери.
– Был бой, но он разбит и покорился! – усмехнулась Людмила Афанасьевна и опять почувствовала от выпыха усмешки, как резнуло её около желудка. Она даже захотела сейчас и пожаловаться Вере, ей первой, подняла на неё прищуренные глаза, но в полутёмной глубине комнаты увидела её как собравшуюся в театр – в выходном платьи, на высоких каблуках.
И решила – до другого раза.
Все ушли, а она сидела. Совсем было ей неполезно и полчаса лишних проводить в этих помещениях, ежедневно облучаемых, но вот так всё цеплялось. Всякий раз к отпуску она была бледно-сера, а лейкоциты её, монотонно падающие весь год, снижались до двух тысяч, как преступно было бы довести какого-нибудь больного. Три желудка в день полагалось смотреть рентгенологу по нормам, а она ведь смотрела по десять в день, а в войну и по двадцать пять. И перед отпуском ей самой было впору переливать кровь. И за отпуск не восстанавливалось утерянное за год.
Уже лампу потушив, она от двери вернулась и записала дело на завтра. Уже надев своё синее неновое пальто, она ещё свернула к кабинету главврача – но он был заперт.
Наконец она сошла со ступенек между тополями, шла по аллейкам медицинского городка, но в мыслях оставалась вся в работе и даже не пыталась и не хотела выйти из них. Погода была никакая – она не заметила какая. А ещё не сумерки. На аллейках встречались многие незнакомые лица, но в Людмиле Афанасьевне и здесь не пробудилось естественное женское внимание – кто из встречных во что одет, что на голове, что на ногах. Она шла с присобранными бровями и на всех этих людей остро поглядывала, как бы прозревая локализацию тех возможных опухолей, которые в людях этих ещё сегодня не дают себя знать, но могут выявиться завтра.
Так она шла, и миновала внутреннюю чайхану медгородка и мальчика-узбечонка, постоянно торгующего здесь газетными фунтиками миндаля, – и достигла главных ворот.
Кажется, проходя эти главные ворота, из которых неусыпная бранчивая толстуха-сторожиха выпускала только здоровых свободных людей, а больных заворачивала громкими окриками, – кажется, ворота эти проходя, должна ж была она перейти из рабочей части своей жизни в домашнюю, семейную. Но нет, не равно делились время и силы её между работой и домом. Внутри медицинского городка она проводила свежую и лучшую половину своего бодрствования, и рабочие мысли ещё вились вокруг её головы, как пчёлы, долго спустя ворота, а утром – задолго до них.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ : КРУШЕНИЕ В ВОЗДУХЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Ураган 1865 года. — Возгласы над морской пучиной. — Воздушный шар, унесённый бурей. — Разорванная оболочка.
— Кругом только море. — Пять путников. — Что произошло в гондоле. — Земля на горизонте. — Развязка драмы.
А.И.Солженицын
РАКОВЫЙ КОРПУС
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
1. Вообще не рак
Госпитализация номенклатурного чиновника Павла Николаевича Русанова с опухолью горла, прощание с сыном и женой, недовольсто большой общей палатой.
3. ПчЁлка
Костоглотов помогает молодой медсестре-практикантке Зое готовится к сессии в ее медвузе, их романтический диалог.
4. Тревоги больных
Утренний обход. Зав.отделением Донцова осматривает Русанова и ждет его согласия на болезненную химиотерапию.
5. Тревоги врачей
Терапевт-онколог Вера Гангарт вспоминает появление тяжело больного Костоглотова.
6. История анализа
Первая рентгенотерапия Костоглотова. Излучение вызывает тошноту, снимаемую лишь солеными огурцами.
9. Tumor cordis
Хирурги корпуса – Евгения Устиновна и Лев Леонидович, перевязка Ефрема.
10. Дети
История болезни Демки, знакомство с Асей из женской палаты, разговоры о любви.
12. Все страсти возвращаются
Студенческие заботы медсестры Зои. Ночное дежурство и очередная беседа с Костоглотов: история его шрама.
13. И тени тоже
Визит Капитолины Русановой - неприятные новости: реабилитирован их сосед.
14. Правосудие
Страх Русанова: история типичного доносительства 30-ых…
15. Каждому своё
Ефрем, Вадим и Русанов обсуждают истоки своей болезни.
16. Несуразности
Химиотерапия и бред Русанова,
17. Иссык-кульский корень
Первый откровенный разговор Костоглотова с Верой Гангарт и его признание о самолечении ядовитым корнем. Веру в юности звали Вега.
18. "И пусть у гробового входа. "
Ночное дежурство Зои, ухаживания Костоглотова перерастают во взаимный роман.
19. Скорость, близкая свету
Студенчество Вадима, прерванное смертельной болезнью. Русанов обеспокоен отставкой Маленкова и Верховного суда.
20. Воспоминание о Прекрасном
Костоглотов чувствует перелом в болезни и вспоминает годы - потерянные в лагере и ссылке.
21. Тени расходятся
Визит к отцу Авиеты Русановой, ее рассказ об учебе на журфаке и целях литературы соцреализма.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ:
25. Вега
Вечер Веры Гангарт: комната в коммуналке, портрет погибшего жениха-ополченца, мысли о Костоглотове. Утренний рассказ санитарки о ночном флирте Зои с героем ее вчерашних грез.
26. Хорошее начинание
Пятиминутка у главврача: из пяти хирургов оперируют лишь два – Лев Леонидович и Евгения Устиновна, но план составляется на всех пятерых. Разговор коллег и друзей - Льва и Веры.
27. Что кому интересно
Обход больных Верой Гангарт и игнорирование Костоглотова. Русанов доволен лечением, но раздражен обществом Костоглотова, кого собирается проверить через свой аппарат.
28. Всюду нечет
Разговор Костоглотова с хирургом, рассказавшим о последствиях инъекций женских гормонов. Его обида на Вегу. Последнее свидание Демки и Аси перед ее операцией – удалением молочной железы.
29. Слово жёсткое, слово мягкое
Визит Юры Русанова - молодого прокурора, его рассказы о прокурорском надзоре. Недовольство отцом служебной мягостью сына. Ожесточенный спор Русанова с Костоглотовым.
30. Старый доктор
Донцова консультируется у профессора Орещенкова - его приговор беспощаден: у нее рак.
31. Идолы рынка
Разговор Костоглотова с Шулибиным: есть только один верный социализм – нравственный.
32. С оборота
Зав.отделением передает дела лучшей ученице - Вере Гангарт. Донцова рекомендует Костоглотову не строить планы семейной жизни – болезнь может вернуться. Вега считает себя слишком старой для него – ей уже за тридцать.
33. Счастливый конец
Русанова выписывают, но он не знает, что его опухоль уже пустила метастазы. Примирение Костоглотова и Веги – она дает ему адрес и приглашает погостить. То же самое делает медсестра Зоя.
34. Потяжелей немного
Последняя ночь в корпусе – разговор с интеллигентной санитаркой Елизаветой Анатольевной. Она тоже ленинградка, лагерница и пожизненно ссыльная.
35. Первый день творения
Костоглотов покидает больницу и бродит по Ташкенту, решая - к кому же идти. Зеркало в магазине: ему стыдно за свой облик – уехать, не заходя ни к кому! Спохватывается, но поздно.
36. И последний день
Вега ушла не дождавшись. Прощальное письмо. Неожиданно человечный комендант, обещающий скорые перемены. Поезд к месту ссылки – теперь уже не вечной.
Если не работает, попробуйте выключить AdBlock
Вы должны быть зарегистрированы для использования закладок
Страниц: 512
ISBN: 5-280-01870-8
Богатый человек, или бедный; интеллигентный, или малообразованный; целеустремленный, или лишенный амбиций; занимающий высокое положение в обществе, или самый рядовой гражданин; молодой, или убеленный сединами – все равны пред этим страшным заболеванием. Каждый может оказаться в тринадцатом корпусе этой больницы, прозванном раковым.
Но, оказавшись пред ликом смерти, люди ведут себя по-разному. Кто-то теряет мужество, а кто-то продолжает бороться. Но всех их объединяет одно общечеловеческое чувство – неуемная жажда жизни.
Произведение Раковый корпус полностью
| Скачать fb2 epub mobi | 28.01.13 |
Читать онлайн Раковый корпус
По мере того, как век американского величия подходит к концу, величественный Филип Рот предлагает вашему вниманию роман неискусного величия, подводя итог всем обещаниям 20-го века: о всеобщем процветании, общественном порядке, и внутреннего благополучия.
Иван III, получивший в истории имя Иван Великий – основоположник государства Российского, объединитель разрозненных княжеств в страну под единым управлением.
Сын Василия Темного, внук Дмитрия Донского, Василий великий соединял в себе хитрость и мудрость, стратегический талант и безжалостность в достижении цели, умение идти на компромисс и глубокое знание человеческой природы.
Главный герой романа, Бернар Жансуле – нувориш, прибывший в Париж совсем недавно. Сколотивший огромное состояние в Тунисе, он намерен занять подобающее его богатству положение в парижском обществе, которое тут же дало ему оскорбительное прозвище: набоб.
Эдвард Резерфорд рассказывает историю великого города так, как до него никто еще не смог. Величественный эпос от основания до небоскребов города, который никогда не спит, с трогательными подробностями жизни давно забытой теми, кто обитает в нем сегодня на бешеной скорости.
Роман начинается с описания крошечной рыбацкой индейской деревеньки и голландских торговцев, гонимых надеждой на новые земли. Увлекательная сага богатых и бедных, аборигенов и иммигрантов – вымышленных персонажей, чьи судьбы переживают взлеты и падения вместе с городом.
Революции и войны, превращение города в торгово-финансовый центр, ужасы Гражданской войны, соблазны золотого века, иммиграционная волна конца 19-го и начала 20-го века, испытания Второй мировой войны, экономические депрессии и рев возрождения в 1990-ых, террористические атаки 2000-х.
Хотите узнать подробнее о страшной болезни "РАК"? Раковый корпус – произведение о жизни и смерти, о борьбе и смирении, о силе и стойкости, и даже о любви!
Привет всем 
Ранее с Солженицыным Александром Исаевичем знакома не была, но как обычно где-то на слуху вертелось его произведение "Раковый корпус". Вообще все книги для чтения я выискиваю в "книжных" группах ВК и это произведение в том числе.
- Количество страниц в электронном варианте – 869
- Дата написания романа – 1963-1967
- Дата публикации – 1967 г. (В России – 1990 г)
Книга своеобразна и понравится далеко не всем, я постараюсь рассказать как можно подробнее об этом произведении.
▶ СЮЖЕТ (без спойлеров) | ОПИСАНИЕ | ПЕРСОНАЖИ
Я просто обожаю истории, в которых есть доля правды. "Раковый Корпус" писался Солженициным после раковой болезни (которую он победил), и некоторых героев он "списал" с реальных людей, такие книги получаются живыми и читать их интереснее, чем банальную выдумку.
Основное место действия – старая, грязная и переполненная больничка в Ташкенте, а именно 13-ый (Раковый) корпус.
В палате собрались 9 личностей, люди разных национальностей, разных профессий, разных взглядов на жизнь, но объединяет их всех одно – страшная болезнь под названием "РАК".
С первых строк читатель знакомится с ➜ Павлом Николаевичем Русановым, я даже думала, что он и есть главный герой, но как потом выяснилось, это не так.
Павел Николаевич всем своим видом показывал с первых минут, как ему противно от этих стен ракового корпуса, какая там вонь и грязь, ведь он привык к комфорту и даже отказался от предложенных вещей в больнице, а взял все свое, даже хотел требовать себе отдельный туалет.
Его пренебрежение падает не только на стены диспансера, но и на ее обитателей. На тот момент он был 9-ым пациентом и именно он нас будто знакомит с каждым новым персонажем, давая им клички.
Олег практически единственный, кто не сидел в палате сутками, он и гулял около ракового корпуса, и заходил по ночам к медсестрам на душевные разговоры, и с врачами вступал в дискуссии, и в палате часто выступал оратором.
➜ Ефрем Поддуев – Крупный мужчина, который поначалу ходил взад и вперед по палате и это раздражало Русанова, у них даже возникла небольшая стычка. Персонаж на самом деле тоже не последний, но не самый интересный.
➜ Демка – подросток-сирота, ему всего 16 лет и он очень хочет закончить школу, даже в палате он постоянно в своих учебниках. Больше всего боится потерять ногу и остаться калекой, он готов умереть, но ногу не отдаст, хотя как знать.
➜ Еще в палате были несколько человек другой национальности, кто-то даже ни слова не понимал по-русски и честно признаться, этих героев я запомнить не смогла, они для меня все на одно лицо и фамилии сложные
Вот так вот, выписывают человека, он рад что все отлично у него, а в справке значится: "неоперабельная опухоль, ничего нельзя сделать" (на латинице, пациент не может перевести этой фразы). Так было раньше, так есть и сейчас, врачебная этика прослеживается и в современной медицине, даже в детской больнице врачи никогда не называют диагнозов своими словами, а отмахиваются общими фразами.
Одним из последних в палату прибыл ➜ Алексей Шулубин. Этот человек долго оставался в тени. Он ни с кем не разговаривал, а просто сидел и смотрел в одну точку, но зато потом он резко откроется, да так, что я аж под впечатлением была, на удивление персонаж оказался очень интересным и сочувствуешь ему сильнее, чем остальным.
Это далеко не все персонажи палаты, были и другие, достойные внимания, но останавливаться на них подробнее не буду.
▶ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТ ПРОЧТЕНИЯ | РАССУЖДЕНИЯ
С самых первых строк меня буквально затянуло, ведь речь идет о болезни, которая до сих пор остается до конца не изученной и не изведанной. Сразу же погружаешься в атмосферу и видишь больницу изнутри.
Очень интересно было читать главы про врачей, все таки в палате с пациентами они себя ведут совсем по-другому. Врачи видят, что случай запущенный и здесь можно лишь облегчить страдания, но не вылечить, так они будут внушать больному, что у него не так то все плохо, вот выпишем вам витаминки и излечитесь, говорят. А ведь это верное решение, зачем в человеке убивать всю веру? На этом сделан огромный акцент в романе, что вера – это путь к выздоровлению и зачастую это единственный помощник при такой болезни.
Зато в ординаторской они уже говорят прямо, что этого не вылечить, нужно выписывать, постельных мест не хватает. Но разговоры эти не высокомерные, наоборот, врачи переживают за каждого больного больше, чем за себя и их постоянно грызет совесть, что вдруг диагноз не верный, а точно ли рентген не сильно влияет на "здоровые клетки" во время облучения? Сомнений здесь много и быть уверенным на 100% никто не может, даже врачи.
Манера повествования тоже своеобразна у автора, иной раз глава начинается с момента и описывает явно кого-то из палаты, а я не могу понять о ком вообще идет речь
☝ Раковый корпус здесь затрагивает гораздо более обширное понятие, чем просто одна болезнь одного конкретного человека, здесь еще четко прослеживается "болезнь" того времени, того мира. Очень хорошо показана вся грязь тех времен, когда людей сажали просто ни за что, ссылали в вечные ссылки целые семьи, обрекали на вечные муки невиновных, когда доносчиком мог оказаться твой лучший друг, когда дочь или сына заставляют подписать отказ от отца, а если нет, то добро пожаловать в ссылку.
Наш главный герой (Олег Костоглотов) был из этой оперы, сослан в вечную ссылку и приполз к раковому корпусу на последнем издыхании. Как мне нравился этот персонаж и его точка зрения на жизнь, он рассуждает, отталкиваясь от своего пройденного пути, но в состоянии признать, что кому-то жилось и живется в данный момент еще хуже. Мой любимый диалог и был на эту тему между Олегом и Алексеем Шулубиным, такой сильный диалог, это просто шедевр, такие речи там звучали! мне хотелось встать и аплодировать
После этого диалога полюбился незаметный персонаж Шулубин, ему уделили мало страниц в романе, он и пришел в палату практически под конец, зато это были самые интересные для меня главы!
В "Раковом корпусе" есть и любовная линия, а как же без нее
Даже в такое время и в таком месте найдется место любви, я не буду раскрывать имена персонажей, но наблюдать за героями было очень интересно.
Яро показана тема борьбы, люди цепляются даже за самые странные народные лекарства, за самые необычные методы, вычитанные в каком-то журнале и верят в это, а кто-то в этот момент уже сдался и просто ждет смерти, кто-то подвергает сомнению ход лечения, назначенный врачом, и всячески пытается с этим бороться.
Приходит новенький, к нему присматриваешься, пытаешься понять что за человек, какой он, какой степени его болезнь, есть ли у него шансы?
Читатель познакомится со всем персоналом ракового корпуса, даже характер и жизнь уборщицы во всех деталях будет известна под конец и это тоже интересно, вот правда, одна глава про врача, следующая про санитарку, а потом нам расскажут вообще про каких-то неизвестных людей за пределами Ташкента, но и их история интересна по-своему.
Концовка для меня оказалась двоякой, ее реально можно понять по-разному, но самое обидное, мы не узнаем о судьбе наших героев ничего конкретного. Здесь все можно додумать, но в целом картина все таки ясна, ведь Солженицын описывает состояние каждого пациента и уже по этому описанию читатель сам делает выводы.
Мне бы хотелось прочитать еще одну историю-продолжение и снова увидеть всех этих людей вместе, только в более счастливой обстановке
▶ ИТОГИ | ВЫВОДЫ
У меня не было слез, только капелька в конце, и то это были не совсем слезы грусти или чего-то такого, даже не могу описать точнее, просто было пусто на душе, книга тяжелая, она все таки про самую страшную болезнь, но тем не менее и вдохновения здесь тоже не мало, борьба и сила таких людей заставляет задуматься и понять, что потерять ногу – это не конец жизни, что и без ноги можно жить и чего-то добиться, а кто-то только рад бы избавиться от больной ноги, если бы дали такую возможность, ан-нет, метастазы уже распространились, операция бессмысленна.
Тяжело, грустно, иногда весело и радостно, иногда нудно и затянуто (например, Солженицин мог описывать момент, как собака входит в дом на три страницы. меня это реально раздражало и было не интересно читать всякие такие моменты "не по теме"), но оно того стоит!
Пусть книга и не стала любимой, второй раз я бы ее точно не стала читать, да и неопределенность, какая-то незаконченность преследует после прочтения, но мне произведение все равно понравилось.
Рекомендую любителям исторической литературы (события разворачиваются примерно в 1950-х, не каждому интересно то время).
➜ Несколько цитат:
Если ты не умеешь использовать минуту, ты зря проведешь и час, и день, и всю жизнь.
Когда-нибудь не страшно умереть – страшно умереть сейчас.
Спасибо за внимание 
Читайте также: