Рак мама я не хочу умирать

Нормальные люди есть везде, — их только очень мало, и они не делают погоды.

Очень скоро я обнаружил, что Л.Ф.Лай не только струсила, прочтя моё грозное заявление, – но и разозлилась. Она всячески пакостила нам: отказалась отдать мне мамину карточку, когда я хотел пригласить частного врача, а выдала только ксерокопии – но не всей карточки, а некоторых страниц.

Мама больше всего страдала не от боли, даже не от тошноты, а от беспомощности, и особенно от того, что её все бросили. Она чувствовала, что её уже списали, считают не живым человеком, а трупом – и это её больше всего мучило.

Я тоже был в ужасном состоянии, в каком не был никогда в жизни. Всё это время – 4 месяца – я почти не спал. Ложился я на полу в маминой комнате, возле её кровати, потому что позвать меня из другой комнаты, когда ей нужно было, она не могла. Мы с мамой жили вдвоём, родственников здесь у нас нет. Никто никакой помощи нам не предложил. О том, что есть социальные службы, которые могли выделить маме сиделку, я узнал уже после смерти мамы.

На следующий день медсестра, явившаяся делать маме укол, пришла с охраной. Это были две другие медсёстры. Они встали в коридоре, по стойке смирно, выпучив глаза. Но потом одна из них застыдилась и вышла в подъезд, а за ней и вторая. Так они продолжали приходить – втроём, чтобы сделать один укол одной больной – но уже стеснялись заходить в квартиру. Потом уже и в подъезд перестали заходить – стояли на крыльце.

Они получили указания начальства – их надо выполнять. Рабы есть рабы: если им хозяин скажет прыгать на одной ножке и кукарекать – они будут прыгать и кукарекать.

Я, конечно, страшно нервничал, но как я мог мешать оказывать медицинскую помощь своему самому близкому человеку? Но им просто надо было отмазать Рутгайзера.

К слову, он тоже – вовсе не исчадие ада. Обычный российский чиновник-карьерист. Но он так испугался за свою карьерочку, что с испугу написал в прокуратуру заявление о том, что я мешаю оказывать медицинскую помощь моей маме! Мне звонили из прокуратуры и сообщили об этом. Говорила со мной сотрудница прокуратуры совершенно растерянным голосом: видимо, раньше никогда с подобным не сталкивалась. Она предложила мне приехать в прокуратуру – дать объяснения. Я просто повесил трубку.

И я отказался от больницы. Сейчас я думаю, что это было большой ошибкой. Ухаживать за умирающим от рака можно только в больнице. Но нам никто не объяснил, как ужасны могут быть последние недели. А они были ужасны. Мама не могла уже даже говорить. И, кроме Ирины Анатольевны, мы никому не были нужны.

Мама умерла 20 августа, около 19-00. Я был рядом с ней, когда она перестала дышать.

Я почти ничего не сказал здесь о ней как о человеке. Приведу только одну деталь: в конце июля исполнялось 74 года её подруге и нашей соседке, Лидии Евгеньевне Васильевой. Мама тогда уже не могла даже сама повернуться в постели и едва могла говорить. Но она вспомнила о дне рожденья Лидии Евгеньевны и сказала мне, чтобы я ей позвонил, поздравил её и извинился, что она сама не может этого сделать. Она ни на что не жаловалась. Только последние дни она часто начинала горько, как младенец, плакать, потому что она ничего уже не могла мне сказать и не могла пошевелиться: страшная болезнь сделала её беспомощной, как новорожденный ребёнок, – а она была очень гордым человеком, и это было для неё мучительно тяжело.

В России к онкологическим больным относятся так же, как в Афганистане: просто оставляют умирать без действенной помощи. Исключением отчасти являются только Москва и Петербург, где есть хосписы. Больше их нигде нет. Эвтаназия в России под запретом. Я думал – ещё в июле – что нужно просто перерезать маме вены, потому что иного способа избавить её от мучений нет. Но сделать этого не смог.

Так что – сдавайте своевременно анализы на онкомаркёры – если вам больше 50 лет, то, как минимум, каждые 5 лет – независимо от своего физического состояния: рак на начальных стадиях никак себя не проявляет – а анализ его выявит.

То же касается и онкологических больных. Имел неосторожность заболеть – подыхай без помощи, сам виноват. Это Россия. Тут не должно быть иллюзий.

Я обращался, куда только мог: ещё при жизни мамы и после её смерти. Получил десятки отписок, в том числе из администрации президента. Все подтвердили, что врачи поликлиники № 2 действовали АБСОЛЮТНО ПРАВИЛЬНО.

Недавно исполнилось два года со дня смерти моей мамы. Она умерла от рака. Она так и не увидела, как я окончила университет, нашла любимую работу, встретила того самого человека. Она никогда не увидит моей свадьбы, внуков и внучек, успехов, неудач и других событий, которыми так хочется поделиться с близкими.

Смерть всегда неожиданно врывается в нашу жизнь, поэтому я хочу рассказать о том, как это происходит. Тема смерти будто изолирована от жизни, поэтому мы порой забываем, что это обязательная ее часть. Из-за этого мы ведем себя так, будто бессмертны, и в итоге теряем драгоценное время.

Мама долго не говорила мне про свою болезнь. Она всегда была очень сильной и считала, что нельзя сваливать свои проблемы на близких. Я видела, что ей тяжело, но она так ничего мне не сказала до того момента, когда начались операции и последующая химиотерапия. Я считала, что современная медицина может справиться с такой болезнью, просто надо бороться.

Атмосфера в больнице для больных раком гнетущая. Там всегда было тихо, а прийти можно даже поздно вечером: охранники разрешали поговорить 5 минут и передать какие-то вещи. Во время тихого часа весной мы сидели на скамейке во дворе и вспоминали о совместных поездках, даже планировали следующую.

Вот так мы и жили: мама большую часть времени проводила в больнице. Когда ее все-таки выписали, за вещами пришлось приезжать три раза, так их много накопилось. Тогда я еще думала, что скоро все наладится, надо только ждать. Но оказалось, что в этот раз из больницы выписали маму не потому, что ей стало легче.

Первый раз о том, что маме осталось жить от 2 месяцев до полугода, мне сказала ее подруга, а потом подтвердил врач. Я тогда уже сильно устала и просто приняла этот факт, не пытаясь его полностью осмыслить.

Мы все очень вымотались из-за этой болезни. Поэтому малейшее недопонимание могло спровоцировать ссору. Сейчас мне безумно стыдно, что я могла что-то не сделать для умирающей матери. Но когда ты находишься в этой ситуации, ты сам как будто начинаешь умирать. Легкая апатия и постоянное желание поспать становятся постоянными спутниками, а времени на себя не остается вообще.

Больным тяжелыми заболеваниями постоянно нужны дорогие лекарства, за которыми надо ехать на другой конец города, особая диета, памперсы, костыли, инвалидные коляски и другие приспособления. Наша система здравоохранения устроена так, что просто так ты ничего не получишь, поэтому мы так много усилий вкладываем в то, чтобы достать необходимые вещи, что иногда забываем вместе с этим эмоционально поддерживать больных. За границей такого человека поместили бы в хоспис, чтобы профессионалы могли бы за ним ухаживать, а близкие смогли бы уделять умирающим больше внимания. К слову, на всю России работают только 70 подобных заведений.

А ведь в этот сложный для человека момент ему нужна максимальная поддержка. И тут дело даже не в ваших возможностях обеспечить стопроцентный комфорт, а просто порадовать человека. Это обычно очень легко. Помню, когда маме было уже сложно ходить, мы пошли выбирать ей платье. Она всегда была большая модница. Она хотела платье с расклешенной юбкой в стиле 50-х годов. Но в Петрозаводске подобрать такое на ее похудевшее тело было невозможно, поэтому мы нашли милое и простое платье на пуговках. Помню, как светились ее глаза тогда, она уже с трудом стояла, но она была счастлива.

Такие маленькие вещи и должны каждый день происходить в жизни людей, которые скоро умрут. Если вы окажетесь в этой ситуации, старайтесь побольше баловать этих людей, делайте с этим человеком то, что ему нравится. И, главное, проводите с ним столько времени, сколько можете. Необязательно постоянно болтать, просто сядьте рядом и возьмите его за руку.

В фильмах смерть человека идеализируют. На самом деле умирающие могут стать очень требовательными или слишком пассивными, а иногда просто будут убегать от вас. Их и без того измученные родственники, естественно, иногда перестают пытаться эмоционально оставаться на связи с человеком, а не просто ухаживать за ним. Важно помнить, насколько сильно мы любим этих людей.

Специалисты говорят, что от неизлечимых заболеваний человек начинает умирать не вдруг, а за несколько дней. Постепенно атрофируются все системы организма, а мозг начинает работать все хуже и хуже, и только в последний момент перед смертью происходит вспышка активности в мозге.

Я тогда не знала этого факта, поэтому когда мама перестала вставать, я даже не подумала, что смерть вот-вот позвонит в нашу дверь. Вместо того, чтобы быть с ней последнюю неделю, я бегала в больницу и аптеку, чтобы достать обезболивающий препарат, который ей прописали. В итоге я смогла получить его только в последний день.

Я дала ей таблетку, а сама пошла в лес, чтобы хотя бы немного прийти в себя. Я вернулась через час, мама уже с трудом говорила, но я подумала, что так действует лекарство. Оставалось всего несколько часов. Тогда квартира уже мало походила на уютный дом: повсюду лежали лекарства, бинты и другие приспособления, которые нужны человеку, который уже не ходит.

Никто нам не рассказывает, что такое смерть, как она приходит и что нужно делать. Если с вами окажутся люди, которые уже пережили это, они смогут поделиться опытом, но в тот момент никто не мог мне помочь советом.

- Запомните, здесь нельзя говорить о смерти. Наши пациенты не умирают, они - уходят! - предупредила, закрывая за мной дверь, сестра-хозяйка.

Хоспис - это место, где доживают свои последние дни люди, находящиеся на четвертой стадии рака. Четвертая стадия - это приговор. Спасение невозможно. Остается лишь ждать.

Ночью, как и днем, жизнь кипит. Особенно в столице. Люди рождаются, умирают, пекут хлеб, печатают газеты, куда -то уезжают, кого-то бросают. Причем подмечено: и рождаются, и умирают ночью чаще, чем днем. Несправедливо, что ночная жизнь остается для нас почти неизвестной. Отныне справедливость восторжествует: наш корреспондент Юлия ЮЗИК будет работать, пока вы спите, чтобы потом в подробностях отчитаться перед вами. Первая ночная смена - в хосписе, - надеемся, она будет последней настолько тяжелой и мрачной. Но это жизнь, и нужно набраться мужества, чтобы как должно воспринимать и радости, и трагедии.

23.40 Нам с фотографом выдают белые халаты и шлепанцы.

- Сейчас все пациенты отдыхают, но ночи у нас беспокойные. Пока тихо, пойдемте, покажу наш хоспис, - улыбается сестра-хозяйка Оленька.

Иду и удивляюсь: фонтанчики журчат, попугайчики трещат, на стенах картины. Почему все так светло и радужно - здесь же умирают люди?

Оля словно угадывает мои мысли.

- Те, кто у нас лежит, никогда не выздоровеют, у них нет надежды. Мы должны проводить их достойно, красиво, избавить от болей, подарить уют и красоту. Пусть последние.

- Видите диванчик? Знали бы, сколько слез он впитал, - говорит Оля и показывает на дверь за спиной. - А это морг.

Путь человека, который попадает в хоспис, неизбежно заканчивается в морге. Холодильник в нем новенький, импортный, поддерживающий оптимальную температуру. Рассчитан на пять мест. Полочки, одна над другой. Впрочем, к небу все одинаково близко.

0.00 В это время медперсонал делает уколы. Лекарства здесь не простые - морфин, диаморфин (героин). После них веки закрываются, боль притупляется, и человек видит фантастические сны.

- Сергей Сергеич, укольчик сделаем? - осторожно будят высохшего старика.

Тот тянет руку из-под одеяла.

- Вы когда-нибудь слышали, как воет пароходная сирена? Забудете мне укол сделать, услышите.

- Дедуля - молодец, бодрячком держится, хотя в последнее время сдавать начал, - тихо говорит медсестра, когда мы выходим из палаты. - Врачи районной больницы виноваты: чтобы он их не доставал, на наркотики посадили, дозы огромные кололи. Теперь мы потихоньку снижаем, а зависимость уже ого-го.

- Вы - ангел! - шепчет мужчина, открыв глаза и увидев медсестру Машеньку. Она сделала ему укол, от которого стала таять боль, и погладила по руке.

Следующая палата - женская. Почти все спят. Головы закинуты, рты открыты, дыхание тяжелое.

- В эту палату не надо заходить, - предупреждает меня медбрат Саша, - здесь онкобольная на стадии разложения.

Я застываю на пороге. Этот запах мучительно описывать. Женщина постанывает. Господи, так пахнет живой человек!

Судорожно сжимаю руки в карманах халата. Если бы еще одна палата - клянусь, переломала бы себе пальцы.

0.50 Больных здесь - 27 человек. Всех, кому предписаны инъекции, обежали, разбудили, укололи. Теперь есть минутка, чтобы передохнуть.

- Все пациенты знают, что их уже невозможно вылечить? - спрашиваю после первого глотка чая в сестринской.

- Как же так?

- Может, так действительно гуманнее? Это же невыносимо жестоко - сказать человеку: ну, братец, месяц-два максимум!

- Жестоко, когда человек обманывает сам себя. Нужно иметь мужество, чтобы признать: я скоро умру. У меня есть два месяца, чтобы завершить дела, попросить у кого нужно прощения, поставить точку и расписаться.

- А нужно ли бороться за жизнь, если она, жизнь, вот такая?

Ночь протекает тихо, как кровь в венах онкобольных. В 4 утра зазвенел звоночек: кто-то зовет на помощь. Я с медбратом Сашей шаркаю в палату.

- У этого мужчины рак кости, но он об этом не знает, - говорит Саша. - У него уже четвертая стадия была, а он на работу ходил, боль в спине глушил баралгином . В семье семь человек, и все в одной комнате. Он на полу спал, представляешь? А в одно утро проснулся и встать уже не смог. Его обследовали и к нам привезли.

Мы подходим к палате и замолкаем. Мужчина читает книгу.

- Братец, уже семь утра-то есть? Болит, зараза, спасу нет! Может, уколешь меня?

- Сейчас, шприцы подготовлю, - тактично отвечает Саша. Наркотики положено делать в 5.00. Еще целый час.

- Он все на работу хочет побыстрее. Выздоровею, говорит, - сразу на завод. Но это, боюсь, у него уже не получится.

Возвращаемся на пост. Медсестричка разводит руками:

- У нас таких спокойных ночей давно не было! То боли, то с легкими проблемы, то в туалет. Ни минуты покоя! В предрассветный час многие умирают. Не знаю, что за мистика - один вызов за всю ночь! Наверное, от вас какая-то положительная энергия исходит!

5.00 Очередные уколы, чтобы подготовить больных к утренним процедурам: больного моют и меняют белье. Рак - это одна нескончаемая боль, боль при любом движении. Для того чтобы суметь повернуть человека на бок, ему приходится колоть наркотики. За час наркотик снимает боль. В 6.00 начинаем.

- Чего стоите в стороне, берите белье! - Мне в руки ухает пачка постельного белья. Молодая медсестра Вика ухмыляется и дает мне пару резиновых перчаток.

Первая палата. Включается свет. Мне становится не по себе, ведь ночью уколы делают при тусклом освещении. Больная, которую нам предстоит помыть, - пожилая Елена Павловна. Розовое лицо, тонкие руки и ноги, на голове - седой пушок. Блаженная улыбка. Как ребенок.

- Рак мозга, - тихо шепчет Вика, и, убирая одеяло, говорит с нежностью: - Доброе утро, Елена Павловна! Умоемся? Спинку протрем?

Бабулечка улыбается. Ребята разбавляют пенку водой и начинают: глазки умыли, грудь и подмышки, все тело.

- А теперь подмывание.

Человек гниет с ног

Хоспис - не только пафосные мысли об уходящих. Это адский труд. Черная работа молодых мальчиков и девочек, подмывающих больных старушек. Надевающих памперс взрослому мужику. Я морщусь. Мыть разлагающегося, но еще живого человека? Через сколько нужно переступить: брезгливость, боязнь причинить боль, вину за то, что ты здоров.

- Протри спину и попу камфорным спиртом, а потом лосьончиком. - И я деревянными руками втираю лосьон.

- Каждую складочку протри, а теперь обработаем пролежни, - командует Вика. Движения мои становятся увереннее. Массирую бабуле шею, втирая крем.

Ноги пожелтевшие, обтянутые кожей. Рак - неравный соперник. Ты всегда остаешься побежденным. А он, победив, начнет потихоньку, кусочек за кусочком, лакомиться тобой. И начинает с ног.

Мой дед - здоровый мужик, который мог завалить руками медведя и влить в себя столько водки, сколько находится в поле его зрения, - сгорел за два месяца.

За неделю до смерти он лежал и, отвернувшись к стене, плакал. Его ноги были обглоданы до костей.

На днях в хоспис привезли огромного дядьку. У него еще сильные руки, мощная грудная клетка, большой живот, но тонкие, высохшие ноги. И, заходя в каждую палату, я видела одно и то же.

Я тащу губки, пену и пододеяльники.

- Юля, сейчас лучше тебе выйти, - говорит Саша. - Здесь рак матки.

- Сашка, как можно выдерживать это? Зачем тебе, молодому и красивому, видеть, как страшна смерть? - шепчу я, когда медбрат выходит из палаты. - Ну зачем?! Зная, что не можешь им помочь.

- Ну кто-то же должен это делать. Они достойны того, чтобы уйти красиво.

Если пропустить через себя всю боль - сгоришь быстро

7.15 Последняя палата. Меняю постельное белье и стараюсь меньше смотреть на лица обреченных. Благо что раннее утро и все в полусне: мне не пришлось ни с кем говорить.

- Это прием такой - стараться держать дистанцию, всем помогать, но никого не пускать в душу. Кто это правило нарушает - долго здесь выдержать не может. Все просто: человеку положено хоронить родителей и иногда близких. Раз, два, три. А здесь умирают почти каждый, а то и по два раза на дню. И если пропускать через себя всю боль - сгоришь быстро, - учит меня сестра-хозяйка Ольга.

- Дочка, дай. воды. пить. - хрипит старик, которого я укрываю одеялом.

Подношу крохотный кувшинчик, приподнимаю ему голову. Глоток, второй.

Я отошла от кровати и заметила, как на соседней пожилой мужчина пытается что-то поймать в воздухе. Глаза закрыты, движения вялые и беспомощные.

- Все будет хорошо, все будет хорошо, - шепчу я как заклинание и ловлю его руку - холодную, восковую. Держу ее в своих ладонях; когда бы еще я поняла, как они горячи! Он кладет их на грудь, я тихонечко глажу их. Он открывает глаза, с минуту вглядывается, пытаясь узнать, кто я. Наверное, в этот миг мы оба обманулись. В нем я видела своего деда, и потому, плача, так отчаянно растирала его мертвые холодные ладони. Он мог видеть во мне дочку, внучку, свою первую любовь. Да разве это важно?! В то утро мы помогли друг другу.

8.05 Мое дежурство подходит к концу. Все молодые ребята с красными от недосыпания глазами, но бодрые и улыбающиеся: этой ночью Бог миловал - никто не умер.

Но утром началось ухудшение у одного из пациентов. А это значит, что сегодня хоспис покинет еще один человек. 266-й за этот год.

Здесь я поняла, что такое жизнь

- Вы не пишите только о смерти, пусть хоть что-то светлое будет, - просят меня.

МОСКОВСКИЕ ХОСПИСЫ

Первый московский хоспис департамента здравоохранения (ул. Доватора , 10, тел. 245-41-06) - основан в 1994 году английским публицистом Виктором Зорза и врачом высочайшей квалификации Верой Миллионщиковой .

Имеет выездное отделение для оказания медпомощи на дому и дневной стационар.

В Первом московском хосписе могут получить помощь жители Центрального округа Москвы . Остальные - только через направления Минздрава .

Кроме Первого хосписа, в Москве работают еще два: Первый московский хоспис для детей (тел.: 324-43-17), хоспис в Юго-Западном округе.

День борьбы с раком груди отмечается 15 октября. В Алтайском крае почти 10 500 женщин с этим диагнозом. В 2017-ом году страшные слова "У вас онкология" услышали 1133 жительницы региона.

О том, что помогает в борьбе с раком груди не меньше лечения и как меняется жизнь тех, кому поставили этот диагноз, в материале Amic.ru.

Оксане Русановой 42 года. По профессии она рентген лаборант, десять лет проработала на мамографических исследованиях. Много видела пациенток, которым ставили диагноз рак груди. Но не думала, что сама окажется в рядах онкологических больных.

Рак Оксана обнаружила сама около года назад. Обнаружила в душе во время пальпации. Верить в то, что это злокачественная опухоль, не хотелось. "Потом кожа стала как лимонная корочка. Но я тянула и не шла к врачу. Тянула, потому что много чего навалилось разом. Взяла кредит, отдала дочку замуж, потом родился очаровательный внук. На себя времени не хватало. Я очень долго себя жалела, плакала, не хотела в это верить, хотя была уверена на 100% в диагнозе", — рассказывает женщина.

С того самого момента, когда женщина обнаружила опухоль, до похода к врачу, прошло восемь месяцев. В один момент Оксана сказала себе: "Все, хватит. Надо что-то делать. Я хочу видеть, как растет мой внук". Сама себе сделала мамографию, увидела свои снимки и убедилась, что да — рак. Вторая начальная стадия с поражением одного лимфоузла. Единственное, что оставалось сделать — подтвердить диагноз у врача. Результаты биопсии, естественно, показали онкологию.

"Изначально мне сказали, что будет полное удаление молочной железы. В итоги сделали резекцию, мамопластику и грудь сохранили. Если бы я заставила себя посетить врача раньше, раньше начать лечение, то, возможно, удалось бы избежать химиотерапии, лучевой терапии", — говорит женщина.

Никому из родных Оксана не говорила о своих подозрениях. Берегла дочь, не хотела ее пугать. Но когда диагноз подтвердился, рассказала родным, что у нее онкология. Маме, сестре, мужу, детям, коллегам.

"Не хотелось видеть в их глазах сочувствии. Такие эмоции мне не нужны. Но все, видя мой настрой, меня не жалели, а поддерживали. Их слова только усилили мое желание победить эту болезнь, вернуться к семье, внуку, на работу. Меня правда тяжело сломать. Я всю жизнь бегом, всю жизнь в работе. Меня сложно испугать", — говорит пациентка с раком груди.

Врачи говорят, что онкология — это, в том числе, и болезнь головы. Бывает, что пациент услышит, что у него рак и сразу начинает ждать смерти. Человек сдается без борьбы. А другие наоборот. Они ставят цель победить рак. Они обещают себе, что справятся с любыми сложностями и будут жить. И у таких людей шансы на полную ремиссию значительно повышаются.

Оксана как раз из тех, кто не опустил руки. "У меня и сейчас нет страха. Я готова ко всему, чтобы увидеть, как растет мой внук, как растут мои племянники. Я хочу на море. Я хочу сходить за грибами. Я болею не болея. Мне сделали операцию. Сейчас еще ждут неприятные процедуры. Но ничего", — рассказывает Оксана.

Родные не показывали, что безумно переживают, говорит женщина. Даже мама, которая очень впечатлительный и эмоциональный человек, держалась и не демонстрировала дочери волнение. Пример родным подавала сама Оксана, которая ни на секунду не сомневалась, что все будет хорошо. "Я не давала негатив. Я сразу обрываю разговоры о плохом", — подчеркивает Оксана.

Сейчас завершился только первый этап лечения — сделали операцию. 15 октября состоится врачебный консилиум, где определят дальнейшее лечение. Скорее всего это будут четыре курса химиотерапии и радиолучи. Это долго. Но зато впереди целая жизнь.

"Сейчас будет химиотерапия, чтобы "убить" все, что осталось. Чтобы не было рецидива. Может и тяжело будет, но я с этим справлюсь. Я смогу побороть болезнь. Раз начала, то назад дороги нет", — говорит пациентка.

Оксана ни разу не задавала себе вопрос "А почему я? Почему именно со мной это произошло?". Ответ, кажется, она и так знает.

"Когда у меня умирал папа, умирал тяжело, от рака, я задавала себе вопрос: "Почему не я?". У меня нет прямой наследственности, это мой отчим. Но он меня с детства воспитывал. И сейчас я не задаю себе этот вопрос, потому что получается, что наши мысли материальны. И если со мной это произошло, значит так надо. Значит мне суждено было пройти этот путь".

Жизнь и болезнь заставили женщину серьезнее относится к своему здоровью. Говорит, что к врачам не обращалась, медосмотр и тот проходила на бегу всегда. Больничные не брала, болела на ногах. Вредные привычки тоже были.

Тем, кто услышал в свой адрес диагноз рак груди, Оксана говорит: "Нельзя жалеть себя, нельзя опускать руки. Болезнь победить можно. Онкология молочной железы — единственная, которую мы можем диагностировать сами. При малейшем волнении, сразу идите к врачу. Не тяните. Переборите страх".

Сейчас Оксане предстоит несколько курсов химиотерапии. Говорит, что страха нет. Единственное, она не представляет себя лысой. Но это ведь временно.

Как бы сложно нам это ни было принять, нужно помнить: все люди смертны. Главный специалист по онкологии из Минздрава Латвии Даце Балтиня уже больше года ведет блог, в котором рассказывает о лечении и принятии рака - болезни 21 века, о которой многие все еще боятся говорить вслух.

В Латвии около 80 тысяч онкобольных. Рак — вторая наиболее частая причина смерти в стране после сердечно-сосудистых заболеваний. Онкологию обнаруживают как у взрослых, так и у молодых - в год онкологические заболевания диагностируются в среднем у 40-50 латвийских детей.

Рак стал болезнью 21 века, и многие боятся, что онкологию выявят и у них. Хотя на самом деле бояться надо другого – позднего обращения к врачу.

Об этом заболевании необходимо говорить и знать, как поддержать близких в случае, если беда постучится в их дом.

Главный специалист Минздрава по онкологии Даце Балтиня уже более года ведет блог, в котором рассказывает о лечении онкологии, о психологических аспектах и о принятии болезни. Приводим выдержки из ее статьи "Путь онкобольного на Голгофу".

Главный специалист Минздрава по онкологии Даце Балтиня

ФОТО: Ieva Makare/LETA

Первая станция - диагноз

Услышав свой диагноз, пациенты испытывают шок, страх, смятение. Сколько людей, такой и спектр чувств и эмоций. Есть люди, которые не могу поверить в услышанное от врача, поэтому ищут другого специалиста в надежде, что он страшный диагноз поставит под сомнение или вовсе опровергнет. Первый разговор непрост как для пациента, так и для врача.

Однако то, что человек не хочет принимать свой диагноз - абсолютно нормально. В практике Балтини были случаи, когда человек застревал в фазе отрицания и несколько лет был убежден, что рака у него нет.

Специалист советует своим пациентам завести тетрадь и писать там "у меня рак", "что же сейчас будет", "мне страшно", "я не хочу умирать". Человеку о своей боли легче написать, чем сказать.

Здесь также важна реакция окружающих. Не нужно сразу кидаться со словами "всё будет хорошо, современной медицине под силу все, тебя же вылечат" и т.д. Обычно на этом этапе человек настолько шокирован и опустошен, что просто ваше присутствие рядом и объятия будут намного красноречивее, чем слова успокоения. Человеку очень важно почувствовать, что он не одинок и не брошен, что вы рядом.

Вторая станция - завершенная терапия

Онколог наблюдала испуг пациентов, которые уже прошли терапию, но чувствуют себя так, будто их из лодки выкинули. Они все время были заняты - операция, послеоперационный период, химиотерапия, курсы лучевой терапии.. А потом резко - всё, вы можете идти и жить своей жизнью заново. Как бы логично. Но пациенты привыкли, что врачи борются с их недугом, бьются за их жизнь.

"Что будет, когда меня перестанут лечить? Не вернется ли болезнь? Что мне такого попить, чтобы укрепить организм"?

Люди готовы покупать что угодно за любые деньги, лишь бы это защитило их от повторного возникновения онкологии.

Парадоксально, что некоторые готовы покупать дорогие пищевые добавки, а не менять свои привычки. Однако Балтиня часто наблюдает, что те пациенты, которым терапия приносит положительные результаты, часто кардинально меняют образ жизни, пищевые привычки, отношение к окружающим и к жизни.

Третья станция - рецидив

Обычно это шок и ужасное разочарование. "Я же соблюдал рекомендации врача, перенес операцию, боролся с последствиями химиотерапии, а оказалось, что все напрасно. Болезнь снова тут".

И здесь снова наступает время поговорить о том, какой путь мы выбираем, о вариантах терапии.

Некоторые пациенты воодушевляются идеей о новых, дорогих, инновационных медикаментах, которые якобы произвели революцию в медицине. Однако, как бы грустно это не звучало, произошла революционная ситуация, а не революция.

Грустно, что врачи часто не принимают во внимания опыт, основанный на множестве доказательств, что на стадии метастазирования надо выбирать терапию, которая может обеспечить увеличение продолжительности качественной жизни, а не пытаться любой ценой уничтожить каждую раковую клетку. Состояние человека и так не самое лучшее, и нередко с помощью агрессивной терапии можно добиться обратного эффекта.

На этом этапе очень важно дать пациенту мотивацию жить и бороться. Именно так, потому что именно на этом этапе многих часто посещает желание опустить руки.

Период "третьей станции" может иметь разную продолжительность и разные сценарии. Онколог подчёркивает: говорите о своих страхах, желаниях, ощущениях. Вокруг вас живут люди, которые также очень переживают и, возможно, не знают, что у вас спросить, что вам сказать и что сделать.

ФОТО: Brianna Privett/Flickr

Четвертая станция - начало конца

Это отрезок времени, на протяжении которого человек изо дня в день чувствует себя все более слабым, апатичным, теряет интерес к происходящему вокруг. Четвертая станция проходит у всех по разному - на это влияют как физические симптомы, так и то, находится ли человек один или рядом с ним находятся близкие.

Есть пациенты, которые принимают приближение смерти, однако многие этому противятся. Они часто хотят успеть что-то сделать, закончить, договорить, и это желание нужно уважать. Как бы странно это ни звучало, но пациенту необходимо дать разрешение уйти. Прощание очень важно как для пациентов, так и для его близких.

Часто близкие рассказывают онкологу, что после душевного прощания пациент стал тихим и спокойно уснул вечным сном, а их, родных и близких, больше не мучает чувство недосказанности.

Поведение пациента и его близких очень зависит от возраста. Когда умирает старый человек, и когда умирает молодой - это абсолютно разные ситуации. Очень важно выслушать, в рамках возможного принимать во внимание желания больного. И как бы сложно нам это ни было принять, нужно помнить - все люди смертны.

Галерея: Команда онкологических пациентов достигла высоты Монблана