Проблемы детской гематологии и онкологии

Полный текст:

• Аннотация
• Об авторах
• Список литературы
• Cited By

Актуальность. Непрерывная работа в области оптимизации подходов к диагностике и лечению злокачественных новообразований (ЗНО) у детей способствовала росту общей выживаемости (ОВ) до 80 % и выше в развитых странах. В свою очередь в странах с ограниченными ресурсами имеются затруднения, связанные с доступностью медицинской помощи, что обусловливает гораздо более низкую ОВ. Ключевыми параметрами в увеличении ОВ являются улучшение доступности диагностики и лечения, применение передовых протоколов терапии, ранняя диагностика и другие аспекты. Все эти вопросы возможно решить в рамках рабочей группы с привлечением поддержки руководства стран.

В статье отражены результаты работы группы экспертов по вопросам детской онкологии за первое полугодие 2018 г. по анализу ситуации в области детской гематологии и онкологии стран Содружества Независимых Государств (СНГ).

Целью анализа явилось определение проблем и перспектив развития в области детской гематологии-онкологии на территории стран СНГ.

Материалы и методы. Анализ проводился в 2 этапа: 1. Онлайн-встречи в феврале–апреле 2018 г. 2. Мастер-класс в Москве на площадке Национального медицинского исследовательского центра детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Дмитрия Рогачева (НМИЦ ДГОИ им. Дмитрия Рогачева) 23–25 апреля 2018 г. Инициаторами формирования рабочей группы выступили Всемирная организация здравоохранения, Детский исследовательский госпиталь Святого Иуды, НМИЦ ДГОИ им. Дмитрия Рогачева и Национальное общество детских гематологов и онкологов. Анализ проводился с использованием технологии SWOT (S – сильные стороны (strengths), W – слабые стороны (weaknesses), O – возможности (opportunities) и T – угрозы (threats)), с помощью которой были определены сильные и слабые стороны, потенциальные угрозы и перспективы развития для каждой из стран-участниц анализа и для СНГ в общем. Кроме того, были получены данные по заболеваемости ЗНО у детей в странах-участницах и намечены перспективные направления для развития. На мастер-классе в Москве были сформированы 4 рабочие группы по следующим направлениям: научная работа, организация здравоохранения, развитие образовательных технологий и внедрение технологий, направленных на улучшение практической помощи пациентам.

Результаты. Проведена оценка ситуационных анализов 11 стран СНГ, которые показали различный уровень развития детской гематологии-онкологии, связанный с различиями в организации системы детского здравоохранения. Тем не менее определены ключевые пути развития службы детской гематологии и онкологии в регионе: развитие ранней диагностики и формирование онкологической настороженности, формирование единых подходов к диагностике и лечению на базе мультицентровых протоколов, проработка единых подходов к регистрации и учету детей со ЗНО, создание единых образовательных программ для среднего и врачебного персонала, дальнейшая проработка шагов по оптимизации системы детского здравоохранения.

Заключение. Было показано, что, несмотря на различия в организации службы детской гематологии-онкологии, в рамках рабочей группы удалось определить общие проблемы и перспективы развития. Были сформированы конкретные предложения, отраженные в резолюции мастер-класса и определены дальнейшие этапы работы совместной рабочей группы.

В большинстве случаев детского рака везти ребенка на лечение в зарубежную клинику не обязательно. Об этом в интервью Федеральному агентству новостей заявила Светлана Варфоломеева, директор НИИ детской онкологии и гематологии в Национальном медицинском исследовательского центре онкологии им. Н.Н. Блохина.

Детский онколог рассказала о том, почему дети болеют раком, какое количество из них возможно вылечить и почему родителям не стоит жить в постоянном страхе из-за риска услышать страшный диагноз.

— Светлана Рафаэлевна, если позволите, сразу вопрос, который кажется самым очевидным в разговоре по такой непростой теме, как детская онкология. Сейчас каждый из нас едва ли не несколько раз за день сталкивается с информацией о сборе денег на лечение детей от рака за рубежом: в Интернете, в уличных объявлениях, в электричках, на концертах — везде. Создается гнетущее впечатление, что, во-первых, дети так часто и тяжело болеют, во-вторых, что им никто не может помочь, по крайней мере в России. Насколько это соответствует действительности?

— Это не проблема медицины в нашей стране. Это проблема информирования и доверия в обществе. Нам часто кажется, что за рубежом лучше, чем дома, — не только в отношении медицины, а в отношении огромного количества вещей и событий. Люди часто хотят уехать из того региона, где они проживают, просто потому что им кажется, что в Москве лучше. Нам все время кажется, что где-то там лучше.

— Сегодня мы все работаем в рамках единых платформ: у нас мультицентровые исследования, мы сотрудничаем с европейскими странами, с США. У нас нет других подходов, нет такого, что мы не делаем что-то, потому что это дорого или потому что не умеем. Это касается трансплантационных технологий, возможностей интенсивного лечения, операций… В целом у нас уровень развития технологий ровно такой же, как на Западе.

— Значит никому из тех детей, которым собирают деньги на зарубежные операции, уезжать на лечение вообще не обязательно?

— Я не вижу проблемы с тем, чтобы уехать лечиться за рубеж, если это нужно, если есть врачебное сообщество, которое подтвердило, что ребенку обязательно нужно ехать за рубеж. Крайне редко, но такие ситуации бывают. Но 99% — это ситуации, когда ребенку можно помочь и в России. К сожалению, родители иногда искусственно, а часто по своему незнанию отдаляют время начала лечения, потому что они либо собирают деньги, либо ищут возможности отъезда.

— Тогда, может быть, проблема в доступности высокотехнологичного и своевременного лечения в России? Насколько федеральные центры в Москве, и НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина в частности, доступны жителям регионов?

— Правила направления в Центр имени Н.Н. Блохина, в детский институт максимально просты. Лично для меня это всегда было основой принципиального врачебного подхода к судьбам детей. То есть любого ребенка — даже если он не записан, если он пришел с улицы — примут в любой день, когда он придет. Чтобы его приняли бесплатно, ему нужно иметь самую простую форму 057у, которую дает участковый врач, и больше ничего. Вы можете приехать и быть уверенными, что каждый день в нашем Центре работает научно-консультативное отделение (поликлиника) и никакой предварительной записи, чтобы попасть туда, не требуется.

— То есть родители, которым кажется, что ребенку недостаточно помогают в регионе, могут самостоятельно принять решение и приехать к вам на консультацию с ребенком?

— Ну, для начала они могут написать. Написать можно не только к нам, но и в другие федеральные центры. На интернет-сайтах абсолютно всех центров есть разделы для пациентов, и там размещена информация о том, как можно обратиться. Правила могут меняться, но это абсолютно открытая информация. Все могут написать, чтобы получить консультацию и, при необходимости, приглашение. Нам пишут каждый день. Родители спрашивают, какие исследования нужны, куда обратиться с тем или иным вопросом. Это нормальный диалог. Все в нем участвуют — никаких проблем не существует.

— А если родители просто не знают, что могут получить помощь в федеральном центре? Или думают, что это невозможно — попасть в крупную клинику?

— Но они же придут к врачу…

— Да, и как раз здесь может быть проблема в том, что врачи на местах не особо заинтересованы рассказывать о плюсах других медучреждений?

— Каждый субъект РФ имеет внутреннюю маршрутизацию, и в каждом регионе есть детское отделение онкологии и гематологии. И поскольку я знаю всех детских онкологов и гематологов Российской Федерации, то могу сказать, что нет ни одного региона, где бы врачи не болели за дело, не были заинтересованы в выздоровлении ребенка. Наша профессия предполагает ежедневное тяжелое напряжение и бесконечную работу. В детскую онкологию идут подвижники. И когда ребенок попадает к детскому онкологу и гематологу по месту жительства или в стационар, если это необходимо, мы все обсуждаем его случай — у нас абсолютно коллегиальные решения. Никто не берет на себя единоличную ответственность. Даже если кажется, что кто-то что-то сделал не так, на поверку оказывается, что всех обсуждали, всех консультировали. Здесь, как я уже говорила, основную роль играют вопросы доверия и нормального диалога между врачами и пациентами.

Об академике Полякове и завполиклиникой Михайловой

— Вы упомянули, насколько это тяжелый труд — быть детским онкологом. Но и вознаграждается он, как мне кажется, сполна — спасенными жизнями детей. Ведь детей от рака вылечить легче, чем взрослых?

— Да, детская онкология — это область, в которой пациенты выздоравливают в гораздо большем числе случаев. Наши дети излечиваются и проживают долгую жизнь, но расплатой за это выздоровление является очень интенсивная, сложная мультимодальная терапия, когда мы изо всех сил стараемся спасти ребенка. Наше лечение гораздо более агрессивное, чем у взрослых, и мы делаем гораздо более сложные, распространенные операции. Одно дело, когда вы удаляете 300-граммовую опухоль у человека, который весит 60 килограмм, и совсем другое — когда вы удаляете такую же опухоль у человека, который весит всего 3 килограмма. И, естественно, мужество — я не побоюсь этого слова — мужество и профессионализм детских онкологов. они ни с чем не сравнимы. Я все время хочу, чтобы мы рассказывали не только о каких-то негативных моментах, но и о героизме наших врачей-онкологов.

— Почему бы не рассказать. Давайте назовем хотя бы нескольких героев…

— Что чувствует детский онколог, когда понимает, что его героические усилия оказались затрачены не зря, что ему удалось спасти жизнь маленького пациента?

— Я всегда говорю студентам: вы — не хирурги! Вы не будете получать удовольствие от законченной операции, вам предстоит еще пять лет ждать рецидива у каждого пациента, прежде чем вы сможете вздохнуть спокойно. Тревога — естественная составляющая часть жизни детского онколога. Если вы проведете много времени с нашими врачами, то увидите, что большинство из них очень хорошо знают семьи своих пациентов. Для нас каждый ребенок становится близким! И каждый раз, видя этого ребенка, мы понимаем какой у него риск, и все время с этим пониманием живем. Я думаю, что когда-то будет сделано специальное исследование в отношении этих врачей, потому что они действительно отдают себя без остатка, чтобы все дети выздоровели. Для нас это самая большая награда. Вы не представляете, какое наслаждение я периодически испытываю, когда ко мне приходят мои пациенты, которых я лечила, когда им было 3—4 года, а сейчас это уже студенты вузов, уже папы, мамы. Это невероятное чувство. Но есть и драматичные истории, когда к вам приходят не пациенты, когда к вам приходит мама, которая много лет назад потеряла своего ребенка, и ты прекрасно понимаешь, что она никогда не восстановится от этой потери.

— Как врач справляется с этим? Наверняка для этого тоже требуется немало мужества, в том числе чтобы продолжать работать.

— Я думаю, что все, о чем вы говорите, в меньшей степени связано с развитием злокачественных новообразований и в большей степени — с развитием других заболеваний. Довольно трудно предположить, что большая часть случаев как-то связана с социальной жизнью. Важно помнить то, что мы все рабы своего генетического кода. Мы можем поменять внешность, сделать операцию, похудеть или поправиться, сделать другую прическу, но генетический код менять еще не научились. Мы зависимы от своего генетического кода, и он определяет в нас очень многое. В частности, существуют определенные изменения, мутации или расположение белков таким образом, что они повышают риск развития опухоли. Эти опухоли связаны с пороками развития. Вы же не задаете вопрос, почему у нас рождаются дети с пороками развития…

— Потому что известно, что эти пороки обусловлены генетически.

— То же самое и здесь абсолютно. Например, дети с синдромом Дауна в несколько раз чаще заболевают опухолями, потому что у них есть генетические изменения. Я прежде всего связываю это с генетикой, и сейчас мы знаем, что примерно 10% рака имеют те или иные генетические события в своем дебюте.

— Но если на образ жизни, питание себя и ребенка как-то можно влиять, то управлять своим генетическим наследием вряд ли возможно. Вообще сложно представить, что абсолютное большинство что-либо знают о своих опасных генетических особенностях. Получается, что любой фактически может услышать страшный диагноз в отношении своего ребенка?

— Родителям не нужно так этого бояться: у нас частота случаев детской онкозаболеваемости — 15 диагнозов на 100 000 человек. Вероятность заболеть и иметь тяжелые осложнения от других заболеваний выше, чем от опухолевых. Да и сам рак и у нас, и во всем мире перестает быть дамокловым мечом: мы уже умеем рано ставить диагноз, умеем эффективно лечить, а у нас все время говорится об этом как о чем-то страшном и неизбежном. Сейчас с учетом современных технологий у нас в НИИ показатель выживаемости детей с определенными видами рака составляет более 90%. Конечно, понимание того, что это тяжелое заболевание, требующее интенсивной терапии, меняющее образ жизни семьи, должно быть. Но это не должно восприниматься как нечто однозначно обрекающее. Сейчас мы можем сделать все необходимые обследования в наших региональных федеральных центрах, нет никаких препятствий для того, чтобы получить лучшую медицинскую помощь. Это действительно так. И то, что мы проводим большую работу по привлечению пациентов, — это тоже правда. Но мы это делаем не потому, что у нас много свободного времени. У меня задача одна — чтобы любой человек, независимо от того, в какой части страны он живет, мог быть уверен: если ему нужно получить дополнительную консультацию или изменить тип лечения, он может это сделать. Не должно быть никаких ограничений. Если мы говорим о крайне тяжелом заболевании, то наш подход должен быть свободным и открытым. И мы все — врачи, медицинское сообщество, родители — должны действовать сообща. В конце концов, у нас у всех одна цель — спасти жизнь ребенку. И эта задача вполне выполнимая.

— Спасибо вам большое!

Светлана Рафаэлевна Варфоломеева возглавляет НИИ детской онкологии и гематологии в НМИЦ онкологии имени Блохина с июня 2019 года. До этого она много лет работала заместителем генерального директора Национального медицинского исследовательского центра детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева.

Благодаря Варфоломеевой в Московской области был внедрен специальный протокол по лечению острого лимфобластного лейкоза, а также внедрена в практику единственная в стране модель детского популяционного канцер-регистра — он положил начало формированию научной школы по изучению медико-частотных характеристик и мониторингу состояния больных раком детей в регионах России.

Согласно данным министерства здравоохранения РФ, по состоянию на 2018 год в России насчитывалось более 3,76 млн человек с онкологическими заболеваниями, из них 0,7%, или около 26 тысяч человек, — это несовершеннолетние пациенты.

30 сентября стало известно, что 26 врачей НИИ детской онкологии и гематологии, входящего в структуру одного из самых известных и крупнейших в России Онкоцентра имени Блохина, подготовили заявления об увольнении. Они разместили на YouTube ролик, в котором потребовали отстранения нового директора НИИ — Светланы Варфоломеевой, назначенной на этот пост в июне. Ранее Варфоломеева работала в ведущем центре детской онкологии, гематологии и иммунологии — НМИЦ имени Дмитрия Рогачева.

О чем заявили врачи?

• Уволен профессор Георгий Менткевич, занимающийся трансплантацией костного мозга у детей с онкозаболеваниями. Под давлением уволились и другие известные специалисты;
• палаты центра переполнены, а строительство новых корпусов "тянется уже 20 лет";
• "начисления заработной платы сотрудников превратились в закрытый и несправедливый процесс, который направлен на выдавливание неугодных";
• врачи обращались во все инстанции, но их не услышали.

2 октября профессор Георгий Менткевич (один из записавших видеообращение) заявил, что врачи составили график увольнений, чтобы не оставлять больных без помощи. Он добавил, что онкологи продолжат курировать пациентов. По его словам, не менее девяти человек уже подали заявления об увольнении.

Как это комментируют в онкоцентре?

10 октября директор НМИЦ онкологии им. Н. Н. Блохина Иван Стилиди заявил в интервью изданию "Известия", что более 30 сотрудников центра могут попасть под сокращение из-за финансовых проблем.

Он также добавил, что подписал пять заявлений об уходе по собственному желанию от специалистов из НИИ детской онкологии и гематологии. Планируется одобрить еще три, в том числе — заявление Георгия Менткевича.

По словам главы центра, профессор Георгий Менткевич освобожден от должности и. о. заведующего отделением, ему вынесен выговор "за хамское поведение". Но Менткевич остается замдиректора НИИ детской онкологии и гематологии (ранее он совмещал две должности). При этом Стилиди заявляет, что Менткевич "начал свою деятельность, которую мы сейчас обсуждаем", задолго до освобождения от должности. Глава НМИЦ добавил, что Георгий Менткевич "провоцирует людей на увольнение".

Иван Стилиди также считает, что Светлана Варфоломеева ужесточила дисциплину в НИИ детской онкологии и гематологии, она проводит обновление работы подразделений и указала некоторым сотрудникам на конфликт интересов, возникающий в связи с тем, что они являются учредителями благотворительного фонда. Он отметил, что не намерен увольнять Варфоломееву.

В пресс-службе онкоцентра также назвали "бездоказательной ложью" сообщения о том, что родителям пациентов угрожают выпиской из больницы за общение с представителями СМИ.

О санитарно-техническом состоянии НИИ в центре говорят, что его состояние удовлетворительное, "есть некоторые помещения, где у нас кусочек вырвали, где отслоившаяся краска, но это не правило, это исключения".

Как развивался конфликт?

Публичный конфликт в НМИЦ имени Блохина длится с августа.

СМИ сообщали, что в НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина планируются массовые сокращения, более 700 ставок. В онкоцентре заявили, что это касается только вакантных ставок, а не работающих сотрудников. "Не было сокращено ни одного врача, ни одной медицинской сестры. Мы, наоборот, приглашаем, устраиваем к себе в институт все новых и новых специалистов", — сказала Светлана Вафоломеева.

СМИ сообщали, что из онкоцентра массово увольняются врачи, утверждая, что Варфоломеева "создала в коллективе напряженную обстановку, принуждая сотрудников писать заявления по собственному желанию". В пресс-службе центра заявили, что "никто из сотрудников не уволен и не подвергается психологическому давлению" и массовых увольнений нет.

СМИ сообщали, что отделение детской онкологии и гематологии закрывают на ремонт из-за плесени, и работы продлятся год. В пресс-службе центра заявили, что отделение не закрыто и пациенты получают медицинскую помощь в полном объеме, но приостановлена госпитализация первичных пациентов из-за необходимости сделать ремонт в одном крыле отделения.

В октябре появились сообщения о том, что 50 медсестер НИИ детской онкологии и гематологии собираются уволиться, и что зарплата медсестер якобы составляет от 2 тыс. до 5 тыс. рублей в месяц. В пресс-службе онкоцентра заявили, что эти цифры занижены "в десятки раз" и что в 2019 году зарплата у среднего медицинского персонала в НИИ детской онкологии и гематологии составляет от 39,1 тыс. до 124,536 тыс. рублей. Также в пресс-службе отметили, что заявление об увольнении написала только одна медсестра.

Какова позиция Минздрава?

Комиссия Минздрава провела внеплановую проверку работы НИИ и сделала выводы:

• до середины 2019 года детей в НИИ лечили по инновационным протоколам, в отношении которых при этом доказана неэффективность;
• есть нарушения в части оформления медицинской документации;
• нет оснований для увольнения действующего директора НИИ детской онкологии и гематологии Светланы Варфоломеевой;
• рекомендовано ввести электронную историю болезни и ускорить введение в эксплуатацию нового корпуса детского учреждения;
• в палатах "каких-то совершенно катастрофических условий" не выявлено.

Какова позиция профессионального сообщества?

Главный внештатный детский специалист-гематолог Минздрава РФ Александр Румянцев заявил, что детям, находящимся на лечении в онкоцентре, окажут необходимую медицинскую помощь, если ситуация ухудшится. "Общество специалистов, а также центры Москвы и Санкт-Петербурга не оставят пациентов без лечебной работы", — сказал он.

Глава НИИ детской травматологии и хирургии Леонид Рошаль, в свою очередь, заявил: "Коллективное заявление об уходе — это безобразие Ищите другие способы решения конфликта".

Галина Новичкова: У детских онкологов появилась реальная надежда. Уже на следующий день после нашей встречи стало известно, что кабинет министров разработал меры улучшения лечения рака в России, в том числе у детей. На встрече с главой правительства нас не просто выслушали, нас услышали. И когда Михаил Владимирович говорил о безусловном приоритете жизни и выздоровлении пациента, о том, что экономические выгоды производителей лекарств не сравнятся с тем, как быстро ребенок сможет почувствовать себя лучше и насколько успешно он преодолеет болезнь. И когда говорил, что в приоритете должна быть не страна происхождения лекарства, а эффект для пациента, особенно если этот пациент - маленький ребенок.

Пожалуй, никто не пострадал от так называемой оптимизации в области лекарственного обеспечения, от импорозамещения, как дети со злокачественными заболеваниями. Напомню: до 2017 года мы по праву гордились результатами нашего лечения. Например, при остром лимфобластном лейкозе выздоравливало 88 процентов. И было только 4 процента рецидивов. А потом пришло импортозамещение. По итогам за 2017-2019 годы рецидивов стало в три раза больше, а выздоравливать стало на 8-10 процентов меньше.

Глава правительства дал понять: власть готова повернуться лицом к "маленькому человеку" - к его проблемам, болезням, страданиям. А вице-премьер Татьяна Голикова назвала 9 пунктов поручения правительства, которые улучшат помощь онкобольным. В том числе и тем, кому необходимо продолжать лечение после выписки из стационара амбулаторно. Они смогут получать те же препараты, которым их лечили в больнице.

Это чрезвычайно важно. Помню, как одной из наших подопечных после тяжелейшего лечения был пожизненно назначен некий препарат. Она его получала. Бесплатно, как и положено онкологическому ребенку. И все было нормально. Но однажды вместо назначенного импортного препарата дали дженерик. Девочка покрылась волдырями, поднялась температура. Ее мама побежала к специалистам, рассказала о беде. Ответ чиновников от медицины можно сказать людоедский: "Мы еще раз дадим этот дженерик. Если реакция повторится, то получите предписанный импортный препарат". Лишь вмешательство "РГ" исправило ситуацию.

Галина Новичкова: Чтобы убедиться в эффективности и безопасности дженериков для онкобольных на российском фармрынке правительство проведет специальный анализ. А информация о доступности лекарств будет размещаться в интернете.

Галина Анатольевна! Вы возглавляете Национальный медицинский исследовательский центр. Значит, курируете всю службу детской онкологии и гематологии в стране.

Галина Новичкова: Именно так. И потому в прошлом году мы посетили 31 регион России, в которых есть служба гематологии и онкологии. Именно там должна оказываться основная онкологическая помощь. Уточню: выявить, поставить диагноз и начать лечение желательно по месту жительства ребенка. А в сложных случаях можно и должно направлять к нам. Вы ждете от меня некой оценки того, что мы увидели на местах?

Жду.

Галина Новичкова: Ситуация разная. И анализ ее показывает, а точнее доказывает: там, где руководители региона относятся к охране здоровья детей не формально, если угодно, по-человечески, там ситуация приемлемая. А там, где нет, как мы говорим, онконастороженности у самих руководителей регионов, нет и самой службы. Приведу один пример. Старинный русский город Тверь. Недалеко от Москвы. Детская областная больница, построенная в середине девятнадцатого века, сгорела несколько лет назад.

Местные медики и родители больных детей надеялись, что на месте сгоревшей больницы построят нечто новое, современное. Кстати, я успела побывать здесь до пожара. Красивое здание бывшего кадетского училища. Но по всем параметрам оно не подходило для размещения в нем детской больницы. Палаты, где лежали по 15 и больше детей. Скрипучие полы, обшарпанные стены. Никакой вентиляции, никаких стерильных боксов, никаких лифтов…

Побывала и после пожара. Строительство пока так и не начали, хотя деньги на это отпущены. Я спросила: почему не начинается стройка? Мне ответили: "Не можем пройти госэкспертизу". Почему? Вопросы или без ответов, или несуразные. Якобы проект нужно переделать, чтобы поликлинику построить в другом от стационара месте, на другом конце города. А выделенных денег уже не хватает.

От себя добавлю: на всю Тверскую область один детский онколог и один детский гематолог. Они не смогут работать и в стационаре, и в поликлинике, которые появятся в разных концах города.

Этот пример - исключение?

Галина Новичкова: Это очень распространенная ситуация. В прошлом году мы не только побывали в 31 регионе, но и провели общий анализ ситуации оказания помощи онкобольным детям. В 64 из 85 регионов есть детская онкологическая служба, где могут проводиться основные виды лечения. Еще в 11 регионах можно проводить лишь консультативный прием. В оставшихся 10 регионах такой службы вообще нет.

А если ребенок заболел в одном из этих 10? Как ему быть? И что об этой ситуации говорит Национальная онкологическая программа?

Галина Новичкова: Практически ничего не говорит. К великому сожалению и удивлению, проблемы детской онкологии и гематологии как бы выпали из глобального национального проекта "Онкология".

Такое возможно?

Галина Новичкова: Оказалось, что да. Может, потому, что не обязательно в каждом маленьком регионе создавать весь спектр помощи заболевшему ребенку. Но в каждом регионе, независимо от его размера и количества детского населения, обязательно должны быть детские онкологи и гематологи. Именно они - первичное звено - должны выявить заболевшего ребенка, поставить предварительный диагноз и адресно направить в тот регион, где ребенка избавят от онкологической беды.

И еще очень важно. Направили. Самый сложный этап лечения пройден. Но раковый диагноз - это диагноз не на один день. Лечение такого ребенка длится месяцами, иногда годами. Половина пролеченных детей нуждаются в поддерживающей терапии, которую надо проводить по месту жительства под наблюдением детского гематолога-онколога. Но при условии, что там есть не только специалист, но и необходимое оборудование. Или, как мы говорим, диагностическая база. Такое наблюдение должно длиться, как минимум пять лет после основного лечения. Только так можно вовремя обнаружить те или иные осложнения, которые возможны, или даже рецидив. Ведь мы говорим о полном выздоровлении ребенка лишь по прошествии пяти лет наблюдения и полной ремиссии без рецидивов.

Такое возможно повсеместно?

Галина Новичкова: Пока нет, но появился мощный стимул, что так будет: по крайней мере, нынешнее правительство намерено сделать для этого все. Пока же в 10 регионах России нет детских врачей гематологов - онкологов. В 45 регионах серьезный дефицит профильных врачей, а в 54-х огромный дефицит медицинских сестер. И что очень важно: практически повсеместно нет специально оборудованных боксов для проведения сложной высокодозной химиотерапии. Лишь в 30 субьектах РФ могут вовремя и правильно поставить диагноз.

Не вдаваясь в тонкости, замечу: в 70 процентах регионов нет молекулярно-генетических и иммунологических лабораторий. Лишь в 44 регионах есть бактериологические лаборатории. Но большинство из них не отвечают современным требованиям, а такие лаборатории необходимы. Потому, что в период сложного лечения дети более чем когда-либо подвержены смертельным инфекциям. По статистике, они умирают не от основного заболевания, а от инфекции, которая поразила их во время лечения. И мы обязательно должны знать возбудителя инфекции, чтобы назначить правильную терапию.

Еще одна цифра: каждый год примерно 1100 детей нуждаются в трансплантации костного мозга. Реально проводится меньше 700 трансплантаций в трех городах: Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге.

А в перспективе?

Галина Новичкова: Детские онкологи не имеют права быть пессимистами. А нынешняя ориентация правительства на здоровье маленьких граждан вселяет оптимизм, обнадеживает. Все у нас получится.