О больной раком студентке

Пример настоящего героизма показала студентка медколледжа. Став волонтером в разгар пандемии, 19-летняя студентка помогала другим, старалась сделать как можно больше, поскольку знала, что времени у нее совсем мало.

"Она очень любила ромашки, и меня все спрашивают, где достать эти ромашки и где достать цветы, которые она любит. И каждый день здесь новый букет цветов, потому что она любила в целом цветы, и люди хотят её порадовать", - говорит Айгуль Меннибаева.

Она любила простые ромашки, хорошо училась и была душой компании. Если спросить у самых близких, считала ли себя 19-летняя Света Анурьева героем, ответ звучит один. Человеческий долг, доброта и жертвенность не были для этой хрупкой девочки подвигом. Волонтер, чье лицо всегда было закрыто белой маской, открывала сердце для каждого, кто нуждался в ее заботе. Даже когда у Светы была обнаружена последняя стадия рака.

"Мне кажется, что изнутри это все было, чтобы помочь людям. Когда не отказывала, никому не отказывала, даже если ей было тяжело, если надо свое сделать, все равно она пойдет, поможет", - говорит Наталья.

"Вот здесь, где написано Ульяновский медицинский колледж, будет написано: Ульяновский медицинский колледж имени Светланы Анурьевой", - заявила замдиректора по воспитательной работе Ульяновского медколледжа Татьяна Попова.

Теперь ее имя будет носить Ульяновский медицинский колледж. Накануне об этой сильной девочке узнала вся страна. Во время общения с президентом добровольцы акции "Мы вместе" выступили с просьбой назвать в честь врачей и волонтеров, которые жертвовали собой во время пандемии, улицы и медицинские учреждения. В этот же день пожелание реализовалось.

Лучший доброволец, гордость медицинского техникума небольшого поселка Карсун. На этих кадрах она спешит на очередной сбор волонтерского штаба. Последний в ее жизни. Света берет новые задания, чтобы развезти старикам необходимые продукты и медикаменты. Остается чуть больше недели до операции, после которой выяснится, что Свете самой уже никто не поможет.

"Вот она с этими болями ходила, таблеточку выпьет и пойдет. Говорит: пройдет. Пройдет", - говорит ее мама.

"Она с болью натягивает одежду и идет. Я говорю: "Свет, давай маленечко отдохнешь и пойдешь?" "Нет, мне надо помогать". Я говорю: "Ну, ты покушай". Она: "Нет, я сперва помогу, потом приду и есть буду", - говорит сестра Светланы Эльвира Крылова.

Скромная районная больница. Когда здесь, в начале пандемии, потребовались добровольцы, чтобы разгрузить врачей и вести административную работу, Света без раздумий вызвалась помогать. Будущий медик всеми силами стремилась к заветной профессии.

На выпускном Свете должны были вручить красный диплом. Она заранее продумала все детали важного дня. Но ее одногруппники решили, что без нее праздник не состоится, поэтому просто забрали дипломы. Друзья Светы очень надеются, что ее представят к государственной награде.

Рак — это испытание не только для больного, но и для окружающих его людей, считает Наталья Чибисова

Фото: из личного архива

Специально для этого материала мы поговорили с героинями информационной кампании Благотворительного Фонда Константина Хабенского #РАКЛЕЧИТСЯ, которые на собственном примере попытались объяснить, как можно помочь другу, который столкнулся с раком, а что — наоборот, может испортить отношения с онкобольным.

Наталья Чибисова, 4 года в ремиссии

Все эти чувства не проходят одним днём и зачастую люди боятся рассказать о своём диагнозе даже родственникам. Когда человек находится в таком состоянии, очень важно, чтобы рядом были люди, которые могут адекватно воспринимать ситуацию!

Во-первых, важно понимать и принимать диагноз заболевшего человека. Ни в коем случае нельзя недооценивать ситуацию. Диагноз рак — это правда серьезно и относиться к этому нужно соответствующе. Здесь важно соблюдать баланс. Например, когда я узнала об онкологии, некоторое время мне не хотелось рассказывать своим знакомым и даже близким друзьям о совсем диагнозе. И лишь спустя достаточно продолжительное время я нашла в себе силы это сделать. Мне захотелось поделиться с ними, потому что я поняла, что от друзей и близких я получу не сострадание и жалость, а поддержку: и моральную, и материальную, и физическую: иногда даже самое простое объятие может наполнить силами.

Наталья уже 4 года находится в ремиссии

Мне повезло, что в моем окружении оказались люди, которые были готовы помочь. Они просто брали и делали все, что было необходимо, а порой даже не спрашивали — просто интуитивно помогали. В начале мне было тяжело принимать их помощь. Я ощущала себя неполноценно, ущербно, чувствовался некий душевный надлом. Часто человек задумывается, что подумают про него, когда он открыто расскажет о своем диагнозе.

Я помню свои ощущения, как мне очень хотелось с кем-то посоветоваться и принять решение о дальнейшем лечении на основании достоверной информации, но, к сожалению, кроме интернета других источников не было. Конечно, был врач, который сухо излагал суть дела, предлагая конкретный план лечения. А мне уже нужно было решить, принимать этот план лечения или нет. Это было тяжело! Права на ошибку нет, как у сапера. Если бы в тот момент рядом со мной был человек, который мог бы ответить на все мои вопросы и дать мне ту информацию, которой так не хватало, то переживаний было бы значительно меньше. Тогда я справилась с поставленной задачей и приняла единственно верное для меня решение, но оно далось крайне тяжело. Это было серьезное испытание в моей жизни. Очень важно в такие моменты не закрыться и не остаться одному наедине с самим собой.

Думаю, что очень важным моментом является то, что человеку обязательно нужно выговориться и порассуждать не тему того, что произошло, почему это произошло и для чего это произошло. Почему болезнь пришла именно к нему. И в такие моменты лучше всего обратиться к профессионалу, а не к коллегам, друзьям и знакомым.

Не стоит воспринимать психолога, как человека в белом халате. Прежде всего, он — врач, который действительно сможет помочь. Несмотря на то, что в нашей стране культура общения с психологами еще только развивается, я считаю, что беседа психолога с онкобольным — это очень важный момент, а развитие психологической службы в онкодиспансерах просто необходимо. В свою очередь я могу дать совет всем, кто так или иначе сталкивается с онкологией у близких, знакомых и друзей. Никогда не навязывайте свою помощь, не задавайте слишком много вопросов, просто быть по-настоящему рядом — вот наивысшая ценность, которой вы можете обеспечить заболевшего. Пытайтесь делать все то, что вы делали для этого человека и раньше: зовите погулять, приходите на чай, рассказывайте новости из своей жизни, просите совета. Только тогда тот, кто так вам дорог, не будет закрываться и оставит шанс на продолжение жизни (а не болезни) для себя и всех окружающих.

Ольга Майер, в ремиссии 1 год

Фото: из личного архива

Ольга Майер в ремиссии уже год

Фото: из личного архива

Мария Идрисова, готовится к трансплантации костного мозга

Вот, что точно не советую говорить (и я и мои другие знакомые в больнице сталкивались с подобным):

1) А у нас соседка пять лет назад умерла от твоего диагноза;

2) Ты держись и крепись!

3) А ты точно доверяешь врачам?

4) Я слышал, что рак лечится содой!

5) Давай я тебе БАДы принесу, зачем тебе больница?

"Мне намного проще, когда я чувствую себя не каким-то инопланетянином, вокруг которого что-то происходит и все стараются это показать, а обычным человеком, точно таким же, как и до постановки диагноза", говорит Мария Идрисова

Фото: из личного архива

6) и самое ужасное, что только можно представить: уходи из больницы срочно, тебя не вылечат!

Ещё один тонкий момент: онкология и онкогематология зачастую подразумевает диету, и не просто ограничения в питании, а такую диету, от которой зависит жизнь пациента (без преувеличения), поэтому, прежде чем принести какую-либо еду в больницу, нужно спросить, что можно, а что нельзя. И как же любят родственники приносить и потом навязывать то, что представляет смертельную опасность. Толерантность должна быть во всем!

Мне кажется, что самые близкие люди пациента могли бы сделать что-то вроде обещания на перспективу, например, своему ребенку: сынок, когда ты поправишься, и врач разрешит нам — мы с папой повезём тебя в Карелию, так что давай, набирайся сил и подумай, где именно ты хотел бы там побывать! А дальше пациент, хоть и ненадолго, отключается от лечения и полностью погружается в фантазии, в которых он уже преодолел болезнь! Так он ещё и запрограммирует себя на успех.

Шесть лет назад в жизнь нашей семьи пришла онкология. Мы — три сестры: старшая Юля, средняя Катя и я. О том, что у Кати рак яичников, узнали, когда той было 35 лет. Болезнь диагностировали слишком поздно — была уже третья стадия с метастазами. Катя боролась четыре года. Сестренка была очень позитивным и жизнерадостным человеком, никогда не жаловалась, поэтому мы не знали, каково ей на самом деле. Она умудрялась поддерживать нас, заставляла шевелиться, постоянно придумывала какие-то занятия: приготовление интересных блюд и коктейлей, походы и поездки. В 39 лет Катя умерла. Уже потом узнали, что при ее состоянии произойти это должно было гораздо раньше. Она в три раза превысила срок, который отвели, но не озвучили врачи.

Сестры Юля, Катя и Настя

О раке груди у старшей сестры узнали через год. К этому времени мы были научены горьким опытом и держали здоровье под контролем. Болезнь Юли обнаружили на второй стадии, с небольшим метастазом, который поддавался лечению. Но потрясение было не менее сильным, чем в случае с Катей. Результатов воздействия на опухоль ждали с тревогой. Слава богу, лечение дало эффект. После полного курса химии сестре сделали мастэктомию (операцию по удалению молочной железы, — прим. ред.) в свердловском онкодиспансере. Там же поставили силиконовый имплант. Сейчас по Юле и не скажешь, что у нее что-то было.

Еще через полгода онкология вошла и в мою жизнь. Мне повезло еще больше — рак обнаружили на первой стадии. В онкоцентре Нижнего Тагила сначала ничего не нашли, хотя в груди была киста 2 сантиметра в диаметре. А через неделю хирурги Новоуральска извлекли кисту и нашли злокачественные клетки. Еще через неделю мне провели мастэктомию. Все произошло так быстро, что я даже испугаться не успела. Но имплант не вставили — в Новоуральске таких сложных операций, к сожалению, не делают.

После операции началась химиотерапия. Сначала прошла четыре ежемесячные процедуры — это трехчасовые капельницы. Эффект от каждой наступал через пару дней: слабость, одышка и тошнота. Из жизни выпадаешь на 1-2 недели. В этот период я только спала и ела. Спасибо семье — мужу и 10-летнему сыну — за то, что дали спокойно полежать. Только начинается восстановление, появляются силы — снова на химию.

Волосы начали выпадать между первой и второй химиотерапией, во время последней сессии в институте. К этому была готова по опыту с сестрами, поэтому выбрала парик заранее. Как только началось, пошла в парикмахерскую и побрилась. Конечно, момент был волнительный. Волосы жаль, но они же еще отрастут. Из парикмахерской вышла уже в парике — он замечательный, мои волосы были хуже качеством. А потом увидела, что мне идет лысая голова. Теперь нравлюсь себе и без волос.

Химиотерапию делаю каждую неделю, но лекарства переношу уже гораздо легче. Пять процедур прошла, семь осталось. Потом — не знаю, что будет. Может, назначат еще лечение, а может, поздравят с выздоровлением.

В больнице я познакомилась с другими пациентами, услышала разные истории, узнала, чем живут люди и чего боятся.

Есть те, кто узнал о раке и обратился к Богу. Кто-то не просто молится, а еще и постится, хотя сами священники просят этого не делать. При онкозаболевании правильное питание очень важно. Одна пациентка рассказывала, что практически ничего не ест, чувствует себя вялой и подавленной, но продолжает поститься. Мое мнение: Бог должен быть в душе. В нашем случае пост — это молитвы, чистые помыслы, хорошие дела. И это всегда должно быть, а не только когда тебе плохо.

Окружающим важно уметь правильно общаться с человеком, у которого диагностировали рак, чтобы не оказать медвежью услугу. Тут каждому требуется свое: одним надо, чтобы их пожалели, другие жалости боятся. Я думаю, не стоит сюсюкать и причитать при общении с больным. Надо прямо предлагать помощь, если можешь это сделать. Иногда требуется всего лишь сопроводить человека до магазина или больницы. И не стоит все разговоры сводить к раку. Лучше общаться так же, как и до болезни.

Мне повезло: я прошла по краю и успела осознать, что значит угроза жизни. Для меня борьба с раком стала периодом переосмысления. Мы ведь постоянно куда-то бежим. И вдруг раз — и ничего нет. Есть только одна задача — вылечиться. В этот момент много думаешь.

Людям помогать тоже хочу. Как только закончу лечение, займусь собственными проектами. Хочу поддерживать людей, которые столкнулись с онкологическими заболеваниями, — знаю, какие чувства испытывают и заболевшие, и их родственники. Думаю устраивать встречи для людей, близкие которых болеют раком. Будем обсуждать, как лучше поддерживать онкобольных, как с ними общаться. Да и самим родственникам больных поддержка требуется. Сейчас я разрабатываю эту идею. Потом подумываю создавать группы уже для онкологических больных — тех, кто проходит лечение или находится на ремиссии.

Еще собираюсь организовать передвижную мотивационную фотовыставку. Хочу пригласить к участию женщин в период химиотерапии, показать, как можно выглядеть во время лечения. Уже готовы сотрудничать на добровольных началах фотограф и профессиональная художница, мастер мехенди (роспись по телу, как на фотографиях с Анастасией, — прим. ред.). Теперь осталось найти смелых женщин и помещение для съемки. Для фоторамок и печати фотографий найду спонсоров, а снимки можно размещать в стационарах, где проходит лечение. Получится отличная мотивация.

• Последние записи
• Архив
• Друзья
• Личные данные
• Избранное

Раковый больной

Раковых пациентов, в терминальной стадии, мы, к сожалению, забираем не часто.

Ну просто им чаще нужен просто уход, внимание родных, и спокойный уход из этой бренной жизни. Эвтаназия у нас запрещена и они, если бы даже хотели, не могут уйти спокойно во сне, они тянут эту жизненную лямку, хлебая страдания до последнего вздоха. Хотя, надо сказать- наше государство все таки повернулось лицом к ним и сейчас им значительно легче, да и медицина в плане онкологии, и в нашей стране шагнула если не глубоко вперед, но сделала существенный, хоть и маленький шажочек.

Одно из показаний доставки в реанимационное отделение- кровотечение. Кровотечение мы просто обязаны остановить. Но и то, в тот вечер доктор скорой помощи, вызвала меня скромно:

-Доктор гляньте, может заберете? Рак легкого, метастазы, уже второй день харкает кровью, не много, но пока мы ехали, уже со стакан наплевал.

Он не лежал, он сидел. Худощавый, бледно- серый, с карими глазами мужчина, чуть за пятьдесят, его длинные, черные волосы, единственное, что осталось здоровым, зачесаны назад. Эх, чуть за пятьдесят, сколько их таких, это только в наших кривых статистических данных, мы, мужики доживаем до семидесяти, там в кривом зазеркалье 24 канала, так все хорошо, а в нашем мире не так все радостно, как хотелось бы.

Он глянул на меня как то испуганно, ему жутко хотелось домой, к родным:

-Доктор, мне уже легче, завтра на химию ехать.

И в этот момент его стошнило, стошнило кровью, сгустками. Он снова взглянул на меня, бледный, осунувшийся, испуганный, испуганный до жути.

-Давайте его к нам.

Привезли. Особо мне ему ни чего не пришлось делать- кровоостанавливающие препараты сразу возымели положительное действо. К вечеру он успокоился, перестал кашлять и уснул. На следующий день я планировал его перевести в другое отделение на долечивание.

Но в четыре утра меня потревожила сестра:

- Доктор, снова кровотечение.

Захожу я на палату, а у него фонтаном кровь.

-Мне плохо, трудно дыша.

Договорить он не успел. Потерял сознание, судороги.

Мы махом засунули трубку в трахею, стали санировать кровь. Подключили к аппарату ИВЛ. Я думал- он умер, но слабенькая, жиденькая пульсация на сонной артерии говорило об обратном. Наверное, его в этот момент стоило бы и отпустить. Но автоматизм, заложенный годами работы, скомандовал другое.

Мы стали лить плазму, отмывать трахею, успокаивать нервную систему наркотическими препаратами. Вскоре его сердце стало эффективно прокачивать кровь, но давление я старался держать не выше девяносто и сорок, понимая, что любой скачек сорвет все тромбы.

Двое суток мы вентилировали его органы дыхания, двое суток отмывали от крови восдухоносные пути. На третьи он очнулся. На четверные мы отлучили его от ИВЛа и передали в терапевтическое отделение. Он был слаб, но жив, однако в душе я прощался с ним, мне казалось, что он не выпишется.

Я уже было в рутине работы забыл о нем. Но мне привели очередного пациента из терапии, кому нужно было снять подключичный катетер. И это был он. Он пришел своими ногами. Я убрал центральный венозный катетер, прикрыл рану, дал ему еще полежать.

Он зашел в ординаторскую.

-Доктор, спасибо вам большое, я ведь тогда думал, что умру, спасибо что дали еще пожить.

Он искренне улыбался и благодарил. Если честно- нас редко кто благодарит, нас не помнят, мы уже привыкли к этому и нас это не парит, но от таких слов всегда теплеет и оттаивает черствая душа доктора.

Итак я набрался духу и поднялся на третий этаж в гистоллогическую лабораторию.
"Ну что, чем вы меня огорошите?", - спросил я симпатичную врачиху.
"Ничем хорошим. У вас рак, плоскоклеточный рак", - буднично ответила она.
В таких ситуациях обычно пишут - "в глазах потемнело, вся жизнь пронеслась перед глазами, как-будто обухом по голове ударили".
Не помню, так или это было, но шок был определенно. Не каждый день у тебя обнаруживают рак. И все-таки я сильно надеялся, что там что-то другое.
Я взял справку с результатом и пошел к врачу-гематологу, которая направляла меня на анализ.
"А, это не мое!", - радостно сказала она - "вам надо проходить КТ всего тела и потом идти к хирургу".
Я вышел во двор и сразу загуглил, что такое "плоскоклеточный рак".
От прочитанного легче не стало. Очень агрессивная форма рака, быстро дает метастазы по всему телу.
Позвонил другу Юре: "Юра, похоже, что мне пиздец. Отжил свое".
Юра, как смог, начал меня успокаивать - мол проверься еще, сейчас онкологию лечат, надеюсь, что у тебя это только в одном месте.
Кстати, Юра потом, не будучи врачом по специальности, говорил мне: "Ну да рак. Но я почему-то уверен, что этим одним местом все и ограничится".

Надо ли говорить, что тогда я вообще не представлял, какой долгий и тяжелый путь мне предстоит пройти до моего нынешнего состояния. Вообще, легче одолевать путь, не зная всей его сложности, мелкими шагами. Часто лучше не знать, что тебе предстоит. Если знаешь, то часто не хватает сил даже путь начать. Так я в свое время не стал защищать уже написанную и внедренную диссертацию.

Я уже писал, что пишу эти заметки спустя большой промежуток времени и с огромными разрывами между ними. Постфактум. Так что точная хронология и детали могут страдать.
В шоке я вышел на улицу, как сомнабула зашел в кафе выпить кофе. Вокруг за столиками щебетали студентки вузов, которых полно в этом месте города, за окнами кафе было все еще лето. Я сидел и . абсолютно уже не помню мыслей в своей голове. Наверно, что-то вроде "как все-таки прекрасно просто жить!".
Позвонил Наде в Киев. Она сразу вызвалась приехать, чтобы поддержать меня.

Потом было КТ всего тела, там же в лаборатории на первом этаже Института радиологии. Забирать его надо было в субботу, когда лаборатория уже не работала. Результаты пообещали оставить на охране инсттитута. Я еще думал - ехать на машине или нет, какие там будут результаты, не въеду ли я потом куда-нибудь на эмоциях? Но все же взял машину. Я, когда вожу, успокаиваюсь, да и моральных сил ехать через полгорода общественным транспортом с пересадками не было. Приехал, перекрестился (я вообще-то неверующий), забрал у охранника конверт. Думал посмотреть результаты дома, чтобы спокойно доехать и не рисковать. Но не удержался. Знаете, как читают текст, от которого ожидают массу неприятностей. Сначала острожно первую строчку, потом еще, еще. Прочитал все. Да, в лимфоузлах шеи опухоль. А больше ничего определенного. Да что-то в легких, какие-то следы воспаления, да простата увеличена, кое-то еще по мелочам. Но о метостазах ни слова.
И снова я обнаружил себя через пять минут в кафе среди щебещущих беззаботных студенток и за чашкой кофе. Как-то немного отлегло, хотя впереди была полная неизвестность.

В понедельник я отправился к хирургу . и попал снова на того самого "вечно пьяного". Хирург сидел с багровым лицом за столом и медленно выговаривал слова. В голове у меня почему-то крутилось из "Наутилуса": "Пьяный врач сказал, что тебя уже нет". Но вместо этих слов он посоветовал пройти осмотр у лор-врача, но тут же сказал, что она в отпуске и будет через три недели. "А что же мне делать?", - спросил я. "Не знаю", - ответил он.
Потом после паузы сказал, что можно пройти осмотр в соседней 30-й специализированной лор-блольнице, но нужно направление. "Так а вы можете дать мне это направление?", - спросил я. "Могу", - произнес врач. Но, судя по его дальнейшим действиям, сделать это ему было не просто. Он взял бланк и минуты три рисовал на нем задумчиво одну единственную букву - "К". Почему именно "К", так и осталось загадкой. Потом попросил своего ассистента пойти к заведующему и взять направление у него. После получения направления я распращался с явно мучившимся от тяжелого похимелья хирургом.
Потом прочитал про него в Инете массу не лестных отзывов. Основная специализация у него женские груди, мамолог.

Подъехала с вокзала Надя. Вместе пошли в 30-ю больницу. Высидев очередь, попал на прием к врачу. Она внимательно меня осмотрела, но ничего не нашла. Сказала только,что у меня частичный паралич голосовых связок слева. Потом никто это не подтвердил, но голос к тому времени у меня уже серьезно подсел. Но от потом подсядет еще больше после облучения и почти восстановится только через полтора года.

И что делать дальше? Возвращаться к пьяному хирургу? Было ощущение полной безнадеги. Решили немного пройтись по ХПИ, моей альма-матер. Встретили моего преподавателя. Он рассказал, что у него тоже был рак где-то в носу, лечился в Померках, проходил химию, потом лет пять вся еда для него имела вкус сырой картошки. Советовал ехать в померки, к хирургу Михалишину. Сказал, что у того очень сложный характер, но врач хороший. А мол в Иснтитуте радиологии будут только деньги тянуть, а диагноз так и не скажут. Помню шли мимо Худпрома, я фотографировал выставленные возле него уличные скульптуры. Потом зашли выпить кофе во "Французскую булочную", где я шутил с официантками и фотографировал для друга в Америке стоявший там старинный шкаф (друг - фанат такой мебели). Как странно, какие обыденные вещи можно делать, имея на руках почти приговор.

Но нужно было решать, что же делать дальше. Позвонил своему родственнику, отцу жены моего среднего сына, большому человеку в харьковских медицинских кругах. Через некоторое время он перезвонил и сказал, что он договорился, чтобы меня принял профессор, заведующий кафедрой Стариков. И я отправился к нему на прием. В приемной была приличная очередь, Кроме больных к профессору постоянно заходили со всякими организационными вопросами врачи, студентки медицинского вуза. Уже не в первый раз сталкиваюсь с симбиозом больницы и учебного учереждения. Видимо, для медиков, это обычное дело.

Наконец я попал в кабинет. Начался следующий этап моей эпопеи - поиск первоисточника.
(продолжение следует)

Равное консультирование началось с наркозависимых в ремиссии и людей, живущих с открытым ВИЧ-положительным статусом – они помогают наркозависимым и только что узнавшим о своем ВИЧ-статусе людям, сопровождают их.

Теперь появились и женщины – равные консультанты в онкологии. Они помогают другим женщинам пережить тяжелое время лечения, реабилитации, вообще жить дальше, а также родственникам пациенток, для которых это тоже очень сложная ситуация – многие не знают, как утешить, как разговаривать, как себя вести с близким человеком, который может или замкнуться в себе, или плакать дни напролет.

Равные консультанты прошли полугодовое обучение, научившись не только отвечать на неудобные вопросы, но и правильно поддерживать, сочувствовать, при этом не выгорая.

Эльвире Никоноровой 47. По профессии она врач-педиатр. Замужем, в семье трое детей – 20-летний сын и 6-летние дочки-двойняшки. В 2017 году Эльвира пережила свой первый рак – щитовидной железы. Была операция. Но через год она обнаружила новообразование в груди.

— Что было, вспомните этот момент?

— Это было в феврале 2018 года. Я нащупала это новообразование утром, в 7 утра, но я врач по профессии, понимаю, что тянуть нельзя, поэтому уже в 10 утра была на приеме у онколога. Операция, химия, лучевая терапия, гормоны – стандартная схема.

— А что вы чувствовали все это время?

— В первую очередь – это был страх. И страх был весь внутри меня, его нельзя было показывать близким.

У меня живы родители, и не хотелось их расстраивать. Про первый рак – рак щитовидки – они даже не знали. А про рак молочной железы пришлось сказать, потому что предстояла химиотерапия, от которой выпадали волосы.

Муж мой меня очень поддерживал, с малышками всю заботу взял на себя – отвести-привести из садика, умыть, одеть, заплести, накормить. И меня еще везде возил. Муж очень хорошо помогал, потому что у меня какое-то время совсем не было сил.

— Вы переживали, что внешность изменится после лечения?

— Когда мне поставили диагноз, я не переживала о том, что стану некрасивая.

Дочкам во время первого моего рака было три года, на момент начала второго – четыре. Мне хотелось их вырастить, поэтому, какая я буду – меня не волновало – будет или нет у меня грудь, выпадут или нет волосы.

Я хотела жить, их вырастить, они еще слишком маленькие, и я им очень нужна.

— Можно назвать вашу историю счастливой?

— Конечно, можно. У меня была поддержка дома. Это очень важно, потому что у некоторых людей такой поддержки нет: близкие не понимают, не хотят слушать, не хотят говорить о заболевании. А бывает, что близких нет, совсем не с кем поделиться.

Мне тоже было тяжело – надо было утешать близких, они были в шоке, потеряны, расстроены. Поэтому дома я практически не говорила о своем заболевании.

— Но, тем не менее, вы теперь сами не просто утешаете, вы – равный консультант. Вы остались в этой теме после того, как наступила ремиссия. Что вас побудило стать равным консультантом?

— Я всегда работала в так называемых помогающих профессиях – была врачом, была соцработником, мне близка эта тема помощи. Поэтому, когда я увидела объявление о наборе волонтеров – равных консультантов, то очень обрадовалась, поняла сразу, что это – моё. За полгода лечения я много раз лежала в больнице, общалась с разными женщинами-пациентками, большинство были растеряны, напуганы.

— Вы увидели объявление, а что было потом?

— Вы сама врач, что же вы еще нового узнали для себя?

В разных стадиях нужна разная помощь. Потом может наступить стадия агрессии, например, и стадия депрессии. И в каждой надо думать, как помочь человеку.

— И при этом не навредить себе? Как вы защищаетесь от выгорания?

— Да, мы тоже учились этому – как не выгорать и сохранять себя. Мы учились тому, как выслушать человека, как построить разговор.

Ведь часто люди сталкиваются с неудобными, стыдными, как им кажется, вопросами – а в какой момент у меня выпадут волосы, они сразу все выпадут или нет, а что мне можно есть, как бороться с тошнотой…

Я вспоминала себя – как мне хотелось, чтобы кто-то посочувствовал мне во время лечения, понял, просто понял.

— Что такое сочувствие в такой ситуации, о чем не нужно говорить?

Важно, чтобы кто-то сказал, что понимает и разделяет мой страх, сказал, что будет рядом, что поможет – приготовит чай, что купит продуктов, а ты можешь просто лечь и отдыхать. Нужны просто поддержка, тепло и понимание.

Я вот вспоминаю, что когда проходила химиотерапию, то сильно тошнило, но на пятый день становилось легче. И я говорю женщине, которая спрашивает меня об этом – что будет лучше. Еще я в процессе лечения столкнулась с теми, кто вообще сомневался в необходимости лечения – боялись осложнений, не видели смысла лечения. И это тоже надо объяснять.

Известная украинская телеведущая рассказала о борьбе с раком и показала свое фото

— Но ведь иногда и так бывает, что не пройдет, что не будет ремиссии.

— Да. Но вот когда мне было плохо и страшно, я вспоминала такую цитату, ее приписывают Архимеду, но я не уверена в правильности, но смысл такой: мы можем не так много сделать с продолжительностью жизни, но очень много – с ее шириной и глубиной.

— Как строится ваша жизнь после того, как вы закончили обучение и стали равным консультантом?

— То, что я равный консультант – это просто одна из граней моей жизни, одна из многих составляющих. Да, после диагноза я переосмыслила жизнь: перестала откладывать важные дела на будущее, думаю, что самое главное – это любить близких. У меня появилось много интересных дел и занятий, я планирую получить второе высшее образование, стать онкопсихологом. Я вижу, как онкопсихологов не хватает.

Мне думается, что диагноз должны сообщать человеку двое – онколог и онкопсихолог. А ведь я знаю женщин, которым сообщили их диагноз СМСкой. Психологическое сопровождение должно идти параллельно с лечением.

— Если онкопсихологов будет достаточно, то зачем тогда равные консультанты?

— Но ведь есть такие люди – как закрытые шкатулки, их не открыть. Ты хочешь помочь, но не знаешь – как. Что в таких случаях вы делаете?

— Да, есть такие люди. Но изначально, если человек записывается на прием к равному, то он готов говорить. Правда, бывает, что записываются с какой-то конкретной темой. Но в процессе разговора понимаешь, что человека волнует не только собственно заболевание, но и то, что с друзьями невозможно встретиться или близкие, зная, что наступила ремиссия, говорят – что ты сидишь дома, все уже позади, все хорошо, что теперь говорить об этом, мы не хотим об этом слышать. А женщине хочется поговорить. Да, мы обсудим с ней и реабилитацию, и питание, и группы взаимопомощи, но просто сам факт разговора очень важен.

У нас есть определенные правила – о чем можно и о чем нельзя говорить с клиенткой. Мы отвечаем только на запрос.

— А если женщина пришла и плачет и ничего не говорит?

Конечно, бывают ситуации, когда мужчины уходят от женщин, переживших онкологические операции. Но уходят тогда, когда отношения и без этого разрушались. Ведь человек, который рядом с тобой – остается таким же – есть у него шов на груди или нет.

Кроме поэзии в жизнь Эльвиры вернулась живопись. Она показывает рисунки в телефоне.

Да, мне накануне делали еще обследование позвоночника, результаты были не очень, тем более, я, как врач, понимаю все. Поэтому мне в тот день было плохо и страшно.

Но я стояла у картины и слушала аудиогид. Голос рассказывал, что на самом деле все не так ужасно на этом полотне: да, буря, но она заканчивается, потому что на небе появилась радуга – это верный признак, что волнение перейдет в штиль, а еще в радуге летит чайка, а это значит, что берег близко. То есть люди с разбитого корабля, которые оказались на его обломках, обязательно спасутся, потому что буря кончается, а берег близко.

Марина Барыкина по профессии педагог, воспитатель детского сада. Ей 55. И она – тоже равный консультант.

— Марина, как все началось?

— В июле 2014 года, вскоре после того, как мне исполнилось 50, я поняла, что со здоровьем у меня происходит что-то не то. И мысль о том, что, возможно, это рак – мелькала. Вокруг меня в это время многие близкие люди уходили от рака – тетя, двоюродная сестра. Сестра уходила очень тяжело, я часто навещала ее в хосписе. Последнюю неделю жизни сестра провела в коме. И тогда мне пришла в голову мысль, что люди не должны так тяжело уходить…

И когда я в 2014 году пошла к доктору, то мне сказали, что все плохо и особой надежды нет.

И Вселенная откликнулась: нашлись врачи, которые взялись за операцию, была подобрана правильная химиотерапия, давшая свои положительные результаты. В феврале 2015 года я вышла в ремиссию. Очень долго восстанавливалась, потому что химия оказала свое влияние не только на раковые клетки, но на весь организм в целом.

Я заново училась ходить, есть. Это был такой непростой период, период тишины какой-то – мне нужно было побыть наедине с собой. Понять – для чего, собственно, мне это дано. Потому что в нашей жизни все не просто так. И если бы я не заболела, то не была бы поставлена перед фактом, что жизни осталось не так много, стоит задуматься.

У меня уже был собственный опыт переживаний, опыт ремиссии. Я думала, что этим людям будет важно увидеть человека, который столкнулся как они с тем же самым, но вот живет дальше. Что рак – это не приговор.

Летом прошлого года я увидела в Сети объявление о том, что набираются группы равного консультирования. Подала заявку, прошла тестирование. И меня приняли в команду. Я начала обучаться.

Я прошла обучение и сейчас наша команда уже приступила к консультированию. У меня пока очных консультаций не было, но уже было достаточно много консультаций по телефону. И я хорошо понимаю, что не всегда, скажем так, людей беспокоят чисто медицинские вопросы, людям нужна эмоциональная и психологическая поддержка, кому-то надо просто поговорить. И это чувствуется на интуитивном уровне. Поэтому я буду говорить, если надо, сорок минут, час, полтора часа. Человеку нужно выговориться.

И периодически возникают страхи. И об этом надо говорить, обсуждать с разных сторон, подробно все проговаривать.

Семью с онкобольными детьми выжили из квартиры в Москве

— Насколько остра проблема взаимоотношения с близкими людьми у тех, кто вам звонил?

— Это один из самых частых запросов – как быть в семье, как донести свои потребности до тех, кто рядом с тобой. Ведь есть же хронические формы рака, человек болеет долго, родные свыкаются с этим. Но человеку эмоциональная поддержка важна всегда.

Я могу сказать, что для меня важна как поддержка друзей, детей, так и моя собственная самостоятельная работа.

Но когда я столкнулась с тем, что 1 октября у дочери диагностировали рак молочной железы, то я при всем своем опыте – и пациентки, и равного консультанта – я растерялась. И поняла, что мне самой тоже нужна помощь и поддержка.

Шок, который я испытывала тогда, по силе превосходил тот, который я испытала, узнав о своем диагнозе. Потому что это был страх за собственного ребенка, неважно, сколько ему лет. Мы с дочерью достаточно быстро прошли обследование, она начала лечение. И сейчас мне гораздо спокойнее, я знаю, как ее правильно поддержать.

— А что делают люди не так?

— Как надо?

— Надо просто выслушать человека. Мы – равные консультанты – отвечаем только на запрос. Надо человека внимательно выслушать, задать наводящие вопросы. Надо понять, например, чего человек боится, когда говорит, что не хочет лечиться. Надо постараться понять, услышать человека.

И вот услышав о том, чего человек боится, можно тогда говорить.

В России ежегодно свыше 120 тысяч женщин узнают о том, что у них рак репродуктивной сферы. Равные консультанты в Клинике им. Пирогова – только начало большого проекта становления онкопсихологической службы, как говорит Андрей Павленко, врач-онколог, заместитель директора клиники по медицинской части.

Павленко считает очень важным появление женщин-равных консультантов. Он вспоминает, что уж на что он сам – онколог, знающий о своей болезни все, получивший прекрасное лечение и хороший результат, все равно после лечения через несколько месяцев вошел в депрессию, да так, что был вынужден обратиться за профессиональной медицинской помощью.

Теперь равные консультанты на средства президентского гранта уже подготовлены в семи российских городах – Петербурге, Москве, Твери, Йошкар-Оле, Уфе, Перми, Красноярске.