Лейкоз как ищут донора

Отвечаем на самые важные вопросы про лейкоз

" title="Показать лейкоз может исследование периферической крови
" itemprop="contentUrl">

Показать лейкоз может исследование периферической крови

Фото: Сергей Яковлев

В сентябре мы познакомились с архангелогородкой Вероникой Рожновской, жизнь которой изменилась, когда у её дочери Даши диагностировали лейкоз. Девочка в тот момент училась в пятом классе, а на недомогания врачи не обращали должного внимания. Специалисты отмечают, что рак крови действует тем агрессивнее, чем моложе организм, который поражает болезнь. На другие важные вопросы об этом раке отвечают профессор кафедры онкологии и медицинской радиологии Уральского государственного медицинского университета Сергей Берзин и гематолог из Уфы Нэлли Янтурина.

Лейкоз — опухолевое заболевание клеток крови. При лейкозе происходит патологическая трансформация лейкоцитов и их бесконтрольное деление. В итоге они замещают собой нормальные клетки костного мозга, из которых образуются циркулирующие в крови лейкоциты, эритроциты и тромбоциты.

При хронических лейкозах деление клеток идёт медленнее, и клиника тоже развивается с меньшей скоростью. Лейкозный клон током крови разносится по всей кроветворной ткани. Органами-мишенями, где откладываются метастазы, становятся почки и кости. Оседая в костной ткани, эти клетки, по-другому они называются миеломные, нарушают ее структуру. Это может проявляться частыми переломами, болью в позвоночнике, ребрах. Хронические лейкозы могут годами протекать без каких-либо явных отклонений в самочувствии, тогда выявить их можно только при исследовании крови.

Начало заболевания нередко протекает без выраженных симптомов. Больные отмечают общую слабость, утомляемость, неопределенную боль в костях, непостоянную температуру по вечерам в пределах 37,1–38 градусов. Но уже в этот период у некоторых больных можно обнаружить небольшое увеличение лимфатических узлов, селезенки. В анализе крови тоже будут изменения — повышение или снижение количества лейкоцитов, анемия.

Лейкоз может проявляться разнообразными симптомами. При острой форме пациенты могут жаловаться, что стали часто простывать, у них возникли инфекционные осложнения или синяки на теле, а кого-то будет беспокоить резкая потеря веса, появление шишек на теле или увеличение лимфоузлов.

Симптомы лейкоза неспецифичны, они таковы:

• слабость;
• головокружения;
• высокая температура без явных на то причин;
• боли в руках и ногах;
• кровотечения.

При замещении патологически размножающимися лейкоцитами других клеток крови на первое место выходят анемии и кровотечения из-за уменьшения числа других клеток крови — эритроцитов и тромбоцитов. Из-за накопления лейкоцитов в лимфоузлах, печени или селезёнке эти органы могут увеличиться, но обнаружить эти симптомы уже может только врач.

При лейкозе субстратом опухоли является костный мозг, который находится во всех трубчатых и плоских костях. Здесь же развиваются предшественники крови: эритроциты, лейкоциты и тромбоциты. Когда в ткани начинают развиваться опухолевые клетки, места для нормальных здоровых клеток крови просто не остается. Если в случае с раком желудка пораженный участок можно удалить, вовремя провести химиотерапию и добиться длительной ремиссии, то при раке крови такая тактика не приемлема.

Есть формы острого лейкоза, которые могут развиваться с первых дней жизни человека. Хроническим формам лейкоза подвержены люди старшего возраста. Чем моложе возраст, тем агрессивнее протекает болезнь, но при современных методиках лечения больной может жить до 5–7 лет. На течение хронического миелолейкоза (и это научно доказано) большое влияние оказывает состояние нервной системы больного — если есть стрессы, депрессии, люди сгорают буквально на глазах.

Лечение лейкоза — это достаточно длительный процесс. В среднем на достижение ремиссии при острых лейкозах уходит от 3 месяцев до 2–3 лет.

Первый и самый сложный этап в лечении острого лейкоза — это интенсивная химиотерапия, с помощью которой мы должны убить опухолевые клетки. Пациенты должны находиться в специальном асептическом блоке, в котором созданы стерильные условия, чтобы исключить их контакт с любой инфекцией. Больные в этот момент не имеют никаких собственных факторов защиты, потому что кроветворение у них пострадало от самой болезни и применяемых химиопрепаратов. Для закрепления результатов терапии после этапа восстановления (или поддержки ремиссии) принимается решение о необходимости трансплантации костного мозга.

Пересадку можно делать, если пациента ввели в ремиссию. Она бывает двух видов: аутотрансплантация, когда пересаживается костный мозг самого больного, и аллотрансплантация, в этом случае ткани забирают у донора.

В первом случае у пациента из вены берется периферическая кровь, из нее при помощи сепаратора извлекают стволовые клетки, консервируют и передают на хранение в банк. Затем пациенту проводят сильнейшую химиотерапию, а следом проводят пересадку — так же, через вену, вводят стволовые клетки, и они начинают творить новое потомство. Технически это выглядит как переливание крови. Пересадка может быть сделана и при хроническом лейкозе.

Аллотрансплантация дает хорошие результаты, если доноры — родные сестра или брат, у них самый близкий фенотип. Пересадка даже от двоюродных родственников не всегда бывает столь успешна, но все равно это шанс на то, что человек будет жить.

Лучшие доноры костного мозга — это мужчины в возрасте 30–40 лет, семейные, имеющие постоянное место работы. Желательно — на промышленном производстве, на заводах. Практика показывает, что именно такие люди относятся к донорству с наибольшей ответственностью.

Женщина тоже может стать донором костного мозга. Но здесь важно учесть, что после родов и беременностей в крови у женщин циркулируют антитела, и их лейкоциты уже настроены бороться с чужеродными антигенами. Поэтому результат пересадки может оказаться хуже.

Один из тысячи

Юрий Иоффе: В большинстве случаев - как переливание крови. Потому что костный мозг внешне напоминает кровь. Но вообще есть два способа забора костного мозга. Первый - из кости. Костный мозг, иначе - кроветворные клетки, берут из подвздошной кости (наиболее крупная из трёх костей, формирующих тазовую кость, - прим. ред.). Процедура болезненная, раньше ее делали под местным наркозом, потом стали под общим. Шприцом прокалывают кость и за 40 минут делают забор. Второй способ, ныне более распространённый, напоминает донорство плазмы. Из одной вены кровь забирают, в другую - возвращают, отделяя при помощи сепаратора те самые кроветворные клетки. Донор ничего не чувствует.

- А это не опасно для донора? Риск заболеть лейкемией не растёт?

- Нет, не растёт. Есть специальный регистр по учёту побочных эффектов у доноров костного мозга. Так вот. Среди доноров заболеваемость точно такая же, как и у всего остального населения.

- Юрий Гайевич, а что такое регистр доноров костного мозга, которым вы руководите?

- Прежде всего - это база данных. Она содержит информацию о человеке, который готов при случае стать донором костного мозга, а также о четырнадцати параметрах его крови. Именно столько требуется для определения совместимости донора и реципиента. По большей части параметры отвечают за имунную систему. Как правило, такие базы данных подключены к национальным или международным поисковым системам, по которым врачи-гематологи осуществляют поиск доноров.

- Сколько в нашей стране таких регистров?

- Больше пятнадцати. Петербург, Москва, Челябинск, Самара, Ростов-на-Дону, Киров, Екатеринбург, Новосибирск. Есть две поисковые системы. Одна в Петербурге, другая в Самаре.

- А в мире?

- В мире есть национальные поисковые системы, а также международная и европейская. Если не удаётся найти донора в одной, то обращаются в другую.

- А много времени занимает поиск донора по регистрам?

- Нет. К примеру, если нам поступают параметры совместимости пациента, то поиск в нашем регистре занимает полчаса-час. В международном - несколько часов. При обращении в петербургский регистр нужно написать письма, в самарский - нет.

- Из какого числа доноров можно найти совместимого?

- Примерно из тысячи. Бывает, поиск в международной поисковой системе показывает, что пациенту подходят две-три тысячи потенциальных доноров, а бывает, что только один-два. В первом случае шансы на пересадку близки к 100%, во втором - стремятся к нулю.

- А если бы все состояли в базе?

- Тогда бы мы победили лейкоз. Впрочем, даже в будущем уйти от пересадки полностью не удастся. Она уже стала одним из методов лечения и заняла свою нишу. Так, видимо, и останется.

С государством и без

- А желающих стать донорами много?

- Немного. Причина тому - страх. Страх стать инвалидом. Дескать, возьмут спинной мозг. Путают одно с другим.

- Кто становится донором?

- Как правило, среди доноров крови много доноров костного мозга. Есть молодёжь от 17 до 21 года, которой попросту интересно. Однако в таких случаях мы стараемся человека сдерживать. Всё-таки донорство должно быть обдуманным шагом и взвешенным решением. А донор - надёжным. К примеру, в Англии потенциальные доноры одного из регистров в 30% случаев исчезают. Поэтому регистры ищут способы набирать более ответственных людей. К примеру, давать две недели на обдумывание решения стать потенциальным донором.

- За счёт каких средств работают регистры доноров?

- К примеру, мы - один из двух негосударственных регистров в России. Работаем за счёт пожертвований и собственных заработков. Остальные находятся при больницах и институтах, получают деньги из бюджета. Но в странах, где донорство костного мозга наиболее развито - к примеру, в Англии и Германии, регистры существуют за счёт благотворительности, а не государства. Правда, работа по поиску и подбору донора, которую ведут клиники, оплачивается из бюджета страны. Вернее, из страховых взносов граждан. А вот набор потенциальных доноров и работа регистра - за счёт благотворительности. Такая система, кстати, наиболее оптимальна.

- Но, к примеру, вам помогают не только деньгами, но и собственным бескорыстным трудом, верно?

- Да, без волонтёров, многие из которых - студенты университета, многого мы не могли бы сделать. Мероприятия по набору доноров, набор доноров при помощи типирования и по почте, поддержка общения, координация работы с донорами по электронной почте - всё это было бы невозможно без наших добровольных и бескорыстных помощников. В последние два года число обращений в наш регистр выросло в два раза. Благодаря нашим волонтёрам.

След викингов

- Откуда приходят запросы? И для кого потенциальные доноры из карельского регистра стали реальными?

- К примеру, буквально на той неделе пришёл запрос из Бельгии. Правда, фамилия и имя пациента оказались русскими. До этого приходили два запроса из Турции. Тоже от русских пациентов. Что касается рельных доноров, то таковыми в 2018 году стали два человека из нашего регистра. Одна женщина - для мальчика из Буэнес-Айреса, другая - девушка - для пациентки из Эстонии. В первом случае к нам обратился аргентинский регистр, во втором - финский. Есть третья женщина из нашего регистра, которая оказалась совместимой с мальчиком из Германии. Правда, будет ли выполнена пересадка, пока неизвестно.

- Почему география столь широка?

- Потому что генотипы столь сложные, что в стране проживания подходящего донора найти подчас бывает невозможно. А в России высокая частота редких генотипов. Выше, чем в европейских странах. Это во-первых. А во-вторых, нередко пациенты оказываются выходцами или потомками выходцев из России или Советского Союза. Казалось бы, Аргентина и Россия никак не связаны, но для мальчика из Буэнес-Айреса было всего два совместимых донора в мире - один в Германии, другой в Петрозаводске. Ведь в Южную Америку из России было несколько волн эмиграции.

- Для пациентов из нашей страны ситуация зеркальная? То есть соотечественникам чаще находят доноров за рубежом?

- Да, но по другой причине. В России ещё четыре-пять лет назад 99% всех пересадок делали от доноров из других стран. Преимущественно из Германии, Америки, Израиля, Польши, Италии. Сейчас - 70-75%. Почему? Потому что в нашей стране в базах данных числятся порядка 80 тысяч потенциальных доноров, а в Германии, к примеру, 6,5 миллионов.

- Генотип привязан к национальности. У каждой он свой. Изучение генотипов носит в том числе статистический характер. Случайным образом формируют большие группы по национальным признакам и выявляют различия в генотипах.

- В каких случаях найти донора сложно?

- В двух случаях. К примеру, армяне. Генотип армян не близок ни к европейскому, ни к а азиатскому. Или кавказцы: чеченцы, дагестанцы, аварцы, у которых принято создавать семьи только с представителями своей национальности. Другой случай - другая крайность. История нашей страны - история в том числе обширных миграций. Поэтому у россиянина кровь может быть польская, еврейская, русская, литовская. Какая угодно.

- Вопрос не совсем уместный, но тем не менее. Определить при типировании, чья кровь течёт в твоих жилах, можно?

- При желании можно, но это требует специальных знаний. К примеру, в Петрозаводске была одна донор, которая в девяностые годы сдала мазок и отправила в Америку на анализ. Пришёл ответ, что она ближе всего к ирландцам. Хотя родилась в Петрозаводске и ни о каких ирландцах знать не знала. Возможно, шведы или ещё викинги оставили свой след.

25 сентября 2018 11:00

Ксения Бриц, 28 лет, студентка. Донор

Сначала я просто сдавала кровь — хотела помогать людям. Потом узнала, как стать донором костного мозга. Примерно тогда я узнала, что таких доноров активно ищут благотворительные организации, и решила присоединиться к одной из них.

Моего реципиента нашли только через три месяца. Но это еще быстро, некоторые люди ждут совпадений годами. С этого момента моя жизнь превратилась в бесконечную череду анализов — проверяли на все, что только можно. Но, увы, на одной из завершающих стадий у моей реципиентки случился рецидив, и процедуру пришлось отменить. К счастью, помочь этой женщине мне все же удалось — через полгода. Правда, пришлось вновь проходить полное обследование. Но это не имеет никакого значения, когда понимаешь, что для пациента такая пересадка может быть последним шансом.

Мне объяснили, что заберут мои стволовые клетки, и за четыре дня до этого мне нужно было принимать иммуностимулирующий препарат, повышающий их концентрацию в периферической крови. Из-за этого повышаются лейкоциты, и потому у меня ломило все кости, я чувствовала себя как при гриппе. На пятый день меня отправили на клеточный забор.

Процедура длилась четыре часа, и все было похоже на то, как я обычно сдавала кровь. Единственное отличие: катетеры поставили на обе руки.

Окружающие реагировали на мою идею стать донором по-разному, в том числе и негативно. Многие спрашивали, ради чего я так себя мучаю, говорили, что я отдаю часть своей души, — в общем, отговаривали как могли. Не совсем понимал, что будет со мной происходить, и лучший друг. Но я объяснила ему, как все устроено, и он меня поддержал.

Дмитрий Павлов, 32 года, индивидуальный предприниматель. Донор

Однажды в больнице я ждал своей очереди на сдачу крови и случайно услышал, как врачи обсуждают тяжелобольную пациентку: девушке срочно требовалась пересадка костного мозга. Выяснилось, что она лежала в той же клинике, на десятом этаже, и я решил с ней познакомиться. Поднимался на ее этаж без каких-то конкретных целей, а спускался уже с твердым намерением стать донором костного мозга.

Я прошел через все, что испытывают на своей шкуре такие люди: кучу анализов, тяжелый иммуностимулятор, ломоту костей, четырехчасовую процедуру, во время которой нельзя даже шелохнуться. Слава богу, на забор клеток со мной пришла подруга, которая меня развлекала. Мы вместе смотрели, как аппарат сначала забирает кровь, потом ее до 100 оборотов в минуту раскручивает центрифуга, отбирает необходимые компоненты и возвращает остаток обратно донору. Интересно, что после процедуры мне предложили обед и такси. Первое я принял с удовольствием, а вот от второго отказался и поехал на велосипеде. Но это все, что получает донор от государства, так что если кто-то гонится за вознаграждением — ему не сюда.

Мужчина, которому пересадили мой костный мозг, совсем на меня не похож и, кроме того, младше на пять лет. Нас с ним приглашали поучаствовать в какой-то передаче на Первом канале, но он отказался — не захотел делиться этой главой своей жизни. Но я поддерживаю отношения и со своим реципиентом, и с его мамой.

И если уж говорить о мамах, то моя меня не поддерживает. Считает, что для донорства я слишком худой.

Александра Дениско, мать реципиентки

Моей дочери Ангелине 14 лет. Лейкозом она заболела пять лет назад. А спустя год ей пришлось сделать пересадку костного мозга. Через немецкий регистр доноров костного мозга Стефана Морша мы нашли донора в Германии, заплатив за это 18 тысяч евро. Доставка его крови в Россию заняла двое суток, зато Ангелине для пересадки не пришлось никуда ехать. Готовясь к процедуре, дочь и так натерпелась: сказалась ударная доза химиотерапии. С ее помощью врачи фактически убили ненужный костный мозг, чтобы потом заменить его новым.

Ангелина быстро пошла на поправку. А через год кошмар вернулся вновь. В отчаянии мы пошли на риск и согласились на экспериментальное лечение: кололи не прошедшие клинические испытания препараты. Нас предупредили, что эффект от такого подхода может проявится лишь через несколько лет.

После очередного рецидива химиотерапия уже не помогала. Мы решились на вторую пересадку костного мозга, и на этот раз донором стал родной отец Ангелины. Мы не использовали его клетки с самого начала только потому, что он не подходил дочери на 100 процентов, но с родственниками так всегда. Повторная пересадка, ко всеобщему счастью, удалась: не без осложнений, но костный мозг прижился, Ангелина наконец-то восстанавливается. Вот уже второй месяц она передвигается без коляски.

МОСКВА, 15 сен — РИА Новости, Александр Чернышев. Нередко для людей с заболеваниями крови пересадка костного мозга — единственный шанс выжить. Хотя саму операцию оплачивает государство, пациент тратит миллионы на поиск человека с такими же генами: клетки только одного из сотен тысяч приживутся нормально. Если донора находят в России, расходы снижаются многократно. Однако в Национальном регистре всего 84 тысячи человек, в то время как в мировом — 32 миллиона. К Международному дню донора костного мозга РИА Новости поговорило с теми, кто отыскал "генетического родственника" и победил болезнь.

Десять лет борьбы

В 2002-м у Юлии Кузьминовой из города Дмитрова родился сын. Когда Егору было всего два года, Юлия заболела: температура 37,5 держалась больше трех недель даже после двух курсов антибиотиков. Потом воспалились лимфоузлы. "Взглянув на результаты анализов крови, врач направила меня в НМИЦ гематологии. Там поставили диагноз "острый лимфобластный лейкоз". Сначала меня испугало только то, что в больнице придется провести не один месяц без шанса увидеть сына: в медучреждение его не пускали. Когда моя соседка по палате произнесла словосочетание "рак крови", я подумала, что это не про меня. Та объяснила: лейкоз означает именно это", — делится воспоминаниями Кузьминова с РИА Новости.

Три месяца химиотерапии, необходимой для уничтожения злокачественных клеток, — и ее на неделю отпустили к родным. А потом все заново. И так в течение года. "После четырех курсов еле упросила врачей разрешить мне жить дома и приезжать на капельницы, еще год прошел. Столько же провела на таблетках. Однако после очередных анализов опять попала в больницу, и все пошло по кругу", — рассказывает Юлия.

Она боролась с болезнью около десяти лет. Непродолжительные улучшения бывали, но потом показатели крови все равно ухудшались. От длительного приема препаратов начали разваливаться суставы, дважды Кузьминова попадала в реанимацию. Врачи предлагали пересадить ее собственные клетки, она отказывалась, не верила в успех. "Еще один вариант — пересадка клеток брата или сестры, но у меня их нет. К десятому году болезни медики сказали, что можно попытаться найти неродственного донора. В России такие операции тогда только начали проводить. Я согласилась", — говорит Юлия.

Спаситель нашелся в Кировской области. Однако выяснить, что он подойдет, стоило немалых денег — после первичной проверки на совместимость проводится еще ряд исследований. Потратиться также пришлось на доставку биоматериала. "В общей сложности расходы составили около миллиона рублей. Мой сын серьезно занимается хоккеем. Часть денег нашла федерация, часть — родители других хоккеистов, помогали друзья", — уточняет собеседница агентства.

Пересадка прошла успешно, хотя и после нее было совсем непросто. "Чтобы подавить иммунитет и дать возможность чужому костному мозгу прижиться, препараты вливают литрами. Голова от них болела так, что никакая анестезия не помогала. Зато показатели постепенно начали приходить в норму", — говорит Кузьминова.

Шаг за шагом она возвращалась к нормальной жизни, сделала операции на суставах. Однажды ей позвонили из федерации хоккея. "Предложили устроить встречу с моим донором прямо на матче. Первые несколько лет общаться с донором запрещено, но прошло уже достаточно времени. Я согласилась. Не ожидала, что моим героем окажется молодой человек. Он, в свою очередь, думал, что его костный мозг пересадят ребенку. Когда я спросила, почему он на это пошел, выяснилось, что его дядя умер от рака".

"Даже если все продать, не хватит"

Даже когда в российском регистре удается отыскать донора, это еще не гарантия успеха.

Около четырех лет назад Татьяна Трифонова попала в больницу города Королева с воспалением легких. Анализ крови показал: уровень гемоглобина на отметке 65 при норме 120. Дополнительное обследование в московском НМИЦ гематологии выявило редкий вид лейкоза.

"Мне объяснили, что нужна пересадка костного мозга. Когда озвучили сумму в два миллиона рублей, я только развела руками: даже если бы мы с дочерью продали нашу комнату в коммуналке и дачный участок, денег бы не хватило. Сначала вообще лечиться не хотела, но дочь привела в чувство: "Тебе еще внуков воспитывать". Решила ходить на капельницы и переливание крови", — рассказывает Татьяна.

Несмотря на слабость, она продолжала работать бухгалтером. "Я скорее ползала, чем ходила: иногда гемоглобин опускался до сорока. Аж в глазах темнело. Но зарплаты дочери не хватило бы на двоих".

Лечащий врач помог связаться с Фондом борьбы с лейкемией. Через какое-то время оттуда сообщили, что нашелся донор из Пензы: проверить его на соответствие было гораздо дешевле. "Моя фирма занимается медицинским оборудованием, поэтому гендиректор не понаслышке знает, что такое рак. Он помог деньгами, какую-то часть собрал фонд. Уже хотели покупать врачу билеты на поезд, когда по электронной почте пришло письмо, а в нем — отказ донора", — восстанавливает хронологию событий Татьяна.

"Внутри все как будто замерзло. Ничего не хотелось, было все равно, что есть, что носить. Жила только ради дочери: знаю, как больно потерять маму. И все-таки чудо случилось — через некоторое время фонд собрал средства и нашел донора в Польше. Пересадку сделали 1 марта. Дочь тогда сказала: "Сегодня первый день весны, ты обязана жить", — вспоминает Трифонова.

Проблемы, впрочем, на этом для нее не закончились. "Высыпали пятна по всему телу — трансплантат не хотел приживаться. Были и другие осложнения. Самое серьезное — со спиной, прихватило так, что вообще двигаться не могла. Сейчас уже полегче, но хожу до сих пор с трудом, работаю из дома. Верю, что справлюсь и с этим, — меня спасает любовь", — резюмирует Татьяна.

Бактерицидная лампа на Новый год

Нередко подходящего человека в Национальном регистре доноров костного мозга просто нет. Так случилось с Олесей Деснянской. Еще в начале осени все было хорошо: любимая работа в фонде "Волонтеры в помощь детям-сиротам", успешное завершение обучения на семейного психолога, грандиозные планы.

Но вдруг возникли проблемы со здоровьем. "На руках ни с того ни с сего появились ранки, напоминающие мелкие порезы. Долго не проходили и даже начали гноиться, несмотря на дезинфекцию. Я обратилась к дерматологу, он лишь посоветовал какие-то мази", — вспоминает в разговоре с РИА Новости Олеся.

Осень заканчивалась, а лучше не стало. "Думала — просто утомилась к концу года. Вызвала терапевта, он обронил что-то про слабый иммунитет, прописал таблетки от простуды и ушел".

Несмотря на спокойствие врачей, она чувствовала: что-то с ней не так. Даже проверилась на ВИЧ. "За несколько дней до Нового года могла передвигаться по городу только на машине, большую часть времени проводила на кровати в обнимку с кошкой, а температура подползала к отметке 39. Начали опухать и кровоточить десны, дантист вколол антибиотик и отправил меня домой", — продолжает Олеся.

В поисках причины недомоганий она мониторила интернет. "Лейкоз был моей второй гипотезой после ВИЧ. Поэтому я попросила подругу отвезти меня на анализ крови — ни один из трех врачей почему-то не догадался его назначить. Днем того же дня на животе высыпали мелкие кровоизлияния, а к вечеру пришли результаты, подтвердившие мою догадку. По сути, я умирала. Тянуть дальше было нельзя: скорая увезла меня в больницу", — рассказывает собеседница.

За четыре дня до Нового года медики окончательно подтвердили диагноз, и вечером 31 декабря Деснянской поставили первую капельницу. "Коллеги привезли елочку, украсили палату и подарили бактерицидную лампу, чтобы обрабатывать помещение. Навестила подруга. Встречала Новый год с соседкой: лежа, без оливье и шампанского. Только пожелали друг другу здоровья".

"Химиотерапия — вещь жесткая. Просыпаясь, не знаешь, что будет болеть: рука, горло или живот. Меня поддерживали все — мама, подруги, психолог. Без этого не справиться. Во время последнего курса произошло кровоизлияние в мозг — я попала в реанимацию. Когда вернулась, соседке по палате с похожим диагнозом стало хуже. Через несколько часов реанимировали уже ее, а с утра я узнала, что она умерла", — описывает события тех дней Олеся.

Параллельно с химиотерапией ей искали донора костного мозга. "В России подходящего человека не оказалось. Поиском средств на иностранного донора занялся фонд AdVita. Мои коллеги помогали распространять информацию. Более полутора миллионов собрали за рекордные три дня. Откликнулись люди, с которыми я общалась на разных этапах моей жизни, — это был ответ на вопрос, правильно ли я живу. А когда мне позвонили и сказали, что в Германии нашелся донор, я расплакалась". У Олеси при воспоминаниях и сейчас стоит ком в горле.

Через месяц она уже была в клинике в Петербурге. "Ждешь этого момента с таким нетерпением, а потом приносят пакет с кровью и за 15 минут вливают в вену, — для тебя он означает жизнь. На этом ничего не заканчивается, побочные эффекты дают о себе знать еще долго, два года нельзя появляться без маски в общественных местах. Возвращаешься к нормальной жизни, как солдат после войны. Меньше чем за год я потеряла 17 килограммов: знаю эффективный способ похудеть, но никому не советую", — горько шутит Деснянская.

Нужны доноры

Забор материала, заверяют врачи, практически безопасен — вероятность серьезных осложнений для донора не превышает сотых долей процента. "Костный мозг берем из прочных и толстых тазовых костей со стороны спины под наркозом или со спинальной анестезией. У донора три-четыре дня болят места пункций, однако обезболивающие средства хорошо помогают. Уровень гемоглобина и утраченные пять процентов массы костного мозга восстанавливаются в течение недели. Если же мы специальными препаратами заставляем стволовые клетки костного мозга выйти в кровь и забираем их оттуда, дискомфорт связан только с чувством распирания в костях", — комментирует врач-гематолог, член-корреспондент Российской академии наук Алексей Масчан.

Он уточняет: еще десять лет назад все пересадки в России делались от иностранцев. "Сейчас уже более сотни пересадок выполнены от россиян, главным образом из Кировского регистра. Хотя общее число доноров в регистрах по стране по-прежнему мало — всего 84 тысячи. Вероятность совпадения каждого конкретного донора и пациента, нуждающегося в пересадке, очень низкая: от одного на сто тысяч до одного на двадцать пять миллионов, в зависимости от генетических особенностей", — уточняет гематолог.

И добавляет: "Сейчас с важной инициативой выступил Русфонд, разработавший проект по увеличению притока доноров и практически четырехкратному удешевлению процесса типирования — ключевого анализа для пополнения регистра".

Цифры и правда пугающие. "Проверка на совместимость с российским донором сейчас обходится в 400 тысяч рублей, в то время как на совместимость с иностранным — в полтора миллиона. Поэтому чем больше людей будет в Национальном регистре, тем большему числу больных можно помочь. Любой здоровый человек от 18 до 45 лет — потенциальный донор. Нужно только прийти и сдать анализы", — резюмирует Евгения Лобачева из Национального регистра доноров костного мозга.