Истерики у больных раком

Нормальные люди есть везде, — их только очень мало, и они не делают погоды.

Очень скоро я обнаружил, что Л.Ф.Лай не только струсила, прочтя моё грозное заявление, – но и разозлилась. Она всячески пакостила нам: отказалась отдать мне мамину карточку, когда я хотел пригласить частного врача, а выдала только ксерокопии – но не всей карточки, а некоторых страниц.

Мама больше всего страдала не от боли, даже не от тошноты, а от беспомощности, и особенно от того, что её все бросили. Она чувствовала, что её уже списали, считают не живым человеком, а трупом – и это её больше всего мучило.

Я тоже был в ужасном состоянии, в каком не был никогда в жизни. Всё это время – 4 месяца – я почти не спал. Ложился я на полу в маминой комнате, возле её кровати, потому что позвать меня из другой комнаты, когда ей нужно было, она не могла. Мы с мамой жили вдвоём, родственников здесь у нас нет. Никто никакой помощи нам не предложил. О том, что есть социальные службы, которые могли выделить маме сиделку, я узнал уже после смерти мамы.

На следующий день медсестра, явившаяся делать маме укол, пришла с охраной. Это были две другие медсёстры. Они встали в коридоре, по стойке смирно, выпучив глаза. Но потом одна из них застыдилась и вышла в подъезд, а за ней и вторая. Так они продолжали приходить – втроём, чтобы сделать один укол одной больной – но уже стеснялись заходить в квартиру. Потом уже и в подъезд перестали заходить – стояли на крыльце.

Они получили указания начальства – их надо выполнять. Рабы есть рабы: если им хозяин скажет прыгать на одной ножке и кукарекать – они будут прыгать и кукарекать.

Я, конечно, страшно нервничал, но как я мог мешать оказывать медицинскую помощь своему самому близкому человеку? Но им просто надо было отмазать Рутгайзера.

К слову, он тоже – вовсе не исчадие ада. Обычный российский чиновник-карьерист. Но он так испугался за свою карьерочку, что с испугу написал в прокуратуру заявление о том, что я мешаю оказывать медицинскую помощь моей маме! Мне звонили из прокуратуры и сообщили об этом. Говорила со мной сотрудница прокуратуры совершенно растерянным голосом: видимо, раньше никогда с подобным не сталкивалась. Она предложила мне приехать в прокуратуру – дать объяснения. Я просто повесил трубку.

И я отказался от больницы. Сейчас я думаю, что это было большой ошибкой. Ухаживать за умирающим от рака можно только в больнице. Но нам никто не объяснил, как ужасны могут быть последние недели. А они были ужасны. Мама не могла уже даже говорить. И, кроме Ирины Анатольевны, мы никому не были нужны.

Мама умерла 20 августа, около 19-00. Я был рядом с ней, когда она перестала дышать.

Я почти ничего не сказал здесь о ней как о человеке. Приведу только одну деталь: в конце июля исполнялось 74 года её подруге и нашей соседке, Лидии Евгеньевне Васильевой. Мама тогда уже не могла даже сама повернуться в постели и едва могла говорить. Но она вспомнила о дне рожденья Лидии Евгеньевны и сказала мне, чтобы я ей позвонил, поздравил её и извинился, что она сама не может этого сделать. Она ни на что не жаловалась. Только последние дни она часто начинала горько, как младенец, плакать, потому что она ничего уже не могла мне сказать и не могла пошевелиться: страшная болезнь сделала её беспомощной, как новорожденный ребёнок, – а она была очень гордым человеком, и это было для неё мучительно тяжело.

В России к онкологическим больным относятся так же, как в Афганистане: просто оставляют умирать без действенной помощи. Исключением отчасти являются только Москва и Петербург, где есть хосписы. Больше их нигде нет. Эвтаназия в России под запретом. Я думал – ещё в июле – что нужно просто перерезать маме вены, потому что иного способа избавить её от мучений нет. Но сделать этого не смог.

Так что – сдавайте своевременно анализы на онкомаркёры – если вам больше 50 лет, то, как минимум, каждые 5 лет – независимо от своего физического состояния: рак на начальных стадиях никак себя не проявляет – а анализ его выявит.

То же касается и онкологических больных. Имел неосторожность заболеть – подыхай без помощи, сам виноват. Это Россия. Тут не должно быть иллюзий.

Я обращался, куда только мог: ещё при жизни мамы и после её смерти. Получил десятки отписок, в том числе из администрации президента. Все подтвердили, что врачи поликлиники № 2 действовали АБСОЛЮТНО ПРАВИЛЬНО.

Более 60% россиян имеют страх перед раком, при этом чуть менее четверти уверены, что заболевание является заразным, а больше трети — не верят в возможность полного излечения от болезни, следует из исследования, посвященного канцерофобии. Его результаты были представлены в среду, 20 ноября, в день запуска информационной кампании Фонда Хабенского, направленной на борьбу с этим явлением.

И хотя, как отмечают социологи, в России нет массовой тенденции к мифологизации заболевания, а большинство жителей страны располагают о нем достаточными сведениями, нередко именно сильная тревожность, а также уверенность в неизлечимости болезни, могут помешать человеку своевременно пройти обследование, чтобы выявить рак на ранних стадиях или повлиять на выбор методов лечения.

Неизлечимое наказание за проступки

Так или иначе, по данным проведенного исследования, страх перед раком наблюдается у 6 из 10 россиян, при этом убежденность в том, что россияне не знают о проблемах онкологических заболеваний и причинах их возникновения, социологи назвали преувеличением.

Однако, отмечают исследователи, прослеживается корреляция между боязнью рака и убежденностью в том, что его невозможно излечить в российских реалиях. Еще одним фактором, вызывающим страх, исследователи назвали непредсказуемость возникновения заболевания.

При этом чаще всего о тревожных состояниях, связанных с заболеваниями, как следует из выводов исследователей, говорили пожилые женщины. Всего 63% опрошенных согласились с утверждением о том, что мысли о раке вызывают у них страх: большинство ответивших таким образом были женщинами (71% против 54% у мужчин) и люди пожилого возраста (70% против 59% среди молодежи).

В том, что раком может заболеть любой, также выразили уверенность 63% опрошенных, 16% предположили, что это связано с генетической предрасположенностью, 12% — что в группе риска в первую очередь оказываются пожилые. Среди факторов, с которыми может быть связано возникновение онкологического заболевания, опрошенные чаще всего называли плохую экологию, наследственность, повышенный уровень радиации и стресс (57%, 49%, 46% и 42%) соответственно. Около трети респондентов также отметили продукты, содержащие ГМО, и генетические мутации. Курение в этом списке оказалось на последнем месте (29%). Отвечая на другой вопрос исследователей, 15% участников опроса назвали рак наказанием за грехи или неправильные поступки.

При этом 23% предположили, что при контакте с человеком с онкологическим заболеванием, может существовать вероятность заражения — низкая, средняя или высокая, — что не соответствует действительности. 67% ответили, что рак не заразен. Еще 11% ответить на вопрос о степени заразности заболевания затруднились. За то, чтобы избегать контактов с онкобольными высказались 17% опрошенных, еще 73% сообщили, что не согласны с этим утверждением.

Тем не менее, абсолютное большинство — 79% опрошенных, — сказали, что уверены в том, что лечить заболевание нужно с помощью сильнодействующей терапии. В то, что вылечиться можно только за границей, верят около трети (29%) респондентов, 61% были не согласны с этим утверждением. Около половины — 48% — заявили, что в России, по их мнению, могут хорошо лечить определенные виды онкологических заболеваний.

Истории из жизни

Именно на борьбу с мифами, окружающими рак, и, в том числе, с мифами, связанными с его неизлечимостью, направлен новый проект Фонда Хабенского, который в благотворительной организации представили в среду, 20 ноября. Одна из главных задач проекта #Этонелечится — показать, что онкологическое заболевание — еще не приговор, подчеркивают в фонде, и изменить отношение к теме рака.

Психологи рак не лечат

Василина Шабалина: В сопровождении онкопсихолога нуждаются 90% больных и 40% их родственников. Когда наша служба только появилась в диспансере, в день к нам приходили один-два пациента. Сейчас к одному психологу обращаются по 25-30 человек. Конечно, больше всего женщин. Но в последнее время стали обращаться и мужчины. Чаще всего их приводят жёны. Ведь у нас работает стереотип: как я, такой большой и сильный, не могу справиться сам? Но если мужчины приходят, они обычно остаются до конца курса психотерапии, и у них хорошая положительная динамика. В прошлом году мы впервые сформировали две мужские группы по 7-8 человек.

Не все могут справляться со стрессом сами. Если за спиной есть родственники, жёны-мужья, тыл прикрыт. Но много пожилых одиноких пациентов. Они приходят даже просто ради общения.

- То есть занятия у вас проходят в группах?

- Мы консультируем и индивидуально, и в группах. Лечащие врачи всем рекомендуют обратиться за помощью к психологу. Когда они приходят, я смотрю, в каком психоэмоциональном состоянии находится человек: это может быть и шок, и истерика, и непонимание происходящей ситуации. Поэтому для начала я работаю с пациентом индивидуально. После таких занятий я отправляю его в группы танцедвигательной терапии, медитации, арт-терапии и так далее.

Нам важно, чтобы пациенты не оставались одни. После занятий в группах многие начинают дружить, вместе ходят в театр, кино, на Столбы.

- В чём заключается ваша работа с пациентами?

- Мы ведём их на всех этапах. Сразу после постановки диагноза, потом готовим к операции, химио- или лучевой терапии, занимаемся с ними после лечения. И даже когда человек входит в ремиссию, пусть пять-десять лет прошло, тоже консультируем. Таких пациентов приглашаем на групповые встречи.

- Как психологическая помощь помогает человеку избавиться от болезни?

- Онкопсихологи рак не лечат. Мы помогаем приобрести положительный настрой на лечение. Чтобы человек в спокойном психоэмоциональном состоянии пришёл на химиотерапию, психологически подготовился к операции. Чтобы у него не было скачков давления и панических атак, когда его повезут в операционную. Обследование в первый год болезни для многих тоже катастрофа. Раз в три месяца нужно делать УЗИ. И пациенты могут по две недели не спать. Рассказывают, что когда приходят на процедуру, то эти две минуты, пока их врач смотрит, кажутся вечностью.

Мы обучаем пациентов психотерапевтическим методам борьбы со стрессом: как правильно дышать, как своё тело привести в порядок, чтобы не было бессонных ночей. Случись стрессовая ситуация - пациенты будут знать, как этот опыт применить.

- Конкретнее спрошу: сколько тех, кто обращался к вам за помощью, уже нет на этом свете?

- Из тех, кто был постоянно на виду, двух. Одна пришла ко мне ещё десять лет назад, летом её не стало. Другая скончалась осенью. Обеих очень поддерживали другие пациентки, с которыми они вместе ходили в группы.

Кому задать вопрос?

- На каждом этапе у онкологических больных очень много разных вопросов, которые раньше перед ними не стояли. И не всегда в нужный момент они могут получить на них ответы. Вы же занимаетесь ещё и информированием?

- Мы проводим для пациентов круглые столы. Наши
доктора рассказывают о питании или обезболивании, о том, как бороться с побочными эффектами лечения, а после отвечают на вопросы. Мы считаем эту работу важной, поскольку многие уезжают в районы и часто не знают, к кому обратиться.

В группах на первом занятии обычно затрагиваем важные вопросы социальной адаптации. Говорить ли о болезни на работе? Какой парик подобрать? Как быть в интимной жизни? Где взять протез и удобное бельё после удаления молочной железы?

- Много ли тех, кто уверен, что им не тот диагноз поставили, доктора неправильно лечат?

- Немного, но периодически такое всё-таки случается. Например, недавно приходил мужчина с женой. Они убеждали, что нужно по второму кругу обследоваться, потому что врачи не тот диагноз поставили. Этот пациент находился в стадии отрицания. Я объясняю, что, пока он по второму-пятому кругу будет обследоваться, время упустит.

Когда идёт отрицание болезни, многие оказываются у экстрасенсов. Отдают деньги и дипломов не спрашивают. Я всегда привожу случаи из практики. Рассказываю про пациентов, которые не начали вовремя лечиться, а потом через год-два пришли уже не с первой, а с четвёртой стадией.

- Как работаете с теми пациентами, которых направили на паллиативное лечение?

- С такими пациентами я работаю в индивидуальном порядке. Мы говорим обо всех проблемах, которые беспокоят их в настоящий момент.

Также мы работаем с родственниками таких пациентов. Даём рекомендации, как общаться с заболевшим, как гулять, рассказываем о занятиях, которые могут помочь. Пациент может разгадывать кроссворды, заниматься мандалотерапией, читать. Нужно чем-то время заполнить. Неважно, сколько ему осталось жить - качество жизни должно быть достойным.

Не бойтесь разговоров

- Нужно ли с родственниками говорить о наследстве, похоронах?

Если даже похороны хочет обсудить, дайте ему эту возможность. Тут вы можете не вступать в беседу, просто выслушайте, не спорьте.

Гораздо хуже бывает после того, как человек уже ушёл, а вы что-то важное ему не сказали, прощения не попросили, за руку не подержали.

- Как вы сами, постоянно общаясь с пациентами, которым поставили столь серьёзный диагноз, не выгораете?

- Выгорание может быть на любой работе. Я тоже могу устать, захотеть в отпуск. Нас не зря учат бороться с выгоранием. Нужно уметь уделять время себе, заполнять жизненный ресурс и не носить рабочие проблемы домой. А вообще, я люблю свою работу, чувствую себя на своём месте, потому что знаю, что могу помочь людям.

- Запомните, здесь нельзя говорить о смерти. Наши пациенты не умирают, они - уходят! - предупредила, закрывая за мной дверь, сестра-хозяйка.

Хоспис - это место, где доживают свои последние дни люди, находящиеся на четвертой стадии рака. Четвертая стадия - это приговор. Спасение невозможно. Остается лишь ждать.

Ночью, как и днем, жизнь кипит. Особенно в столице. Люди рождаются, умирают, пекут хлеб, печатают газеты, куда -то уезжают, кого-то бросают. Причем подмечено: и рождаются, и умирают ночью чаще, чем днем. Несправедливо, что ночная жизнь остается для нас почти неизвестной. Отныне справедливость восторжествует: наш корреспондент Юлия ЮЗИК будет работать, пока вы спите, чтобы потом в подробностях отчитаться перед вами. Первая ночная смена - в хосписе, - надеемся, она будет последней настолько тяжелой и мрачной. Но это жизнь, и нужно набраться мужества, чтобы как должно воспринимать и радости, и трагедии.

23.40 Нам с фотографом выдают белые халаты и шлепанцы.

- Сейчас все пациенты отдыхают, но ночи у нас беспокойные. Пока тихо, пойдемте, покажу наш хоспис, - улыбается сестра-хозяйка Оленька.

Иду и удивляюсь: фонтанчики журчат, попугайчики трещат, на стенах картины. Почему все так светло и радужно - здесь же умирают люди?

Оля словно угадывает мои мысли.

- Те, кто у нас лежит, никогда не выздоровеют, у них нет надежды. Мы должны проводить их достойно, красиво, избавить от болей, подарить уют и красоту. Пусть последние.

- Видите диванчик? Знали бы, сколько слез он впитал, - говорит Оля и показывает на дверь за спиной. - А это морг.

Путь человека, который попадает в хоспис, неизбежно заканчивается в морге. Холодильник в нем новенький, импортный, поддерживающий оптимальную температуру. Рассчитан на пять мест. Полочки, одна над другой. Впрочем, к небу все одинаково близко.

0.00 В это время медперсонал делает уколы. Лекарства здесь не простые - морфин, диаморфин (героин). После них веки закрываются, боль притупляется, и человек видит фантастические сны.

- Сергей Сергеич, укольчик сделаем? - осторожно будят высохшего старика.

Тот тянет руку из-под одеяла.

- Вы когда-нибудь слышали, как воет пароходная сирена? Забудете мне укол сделать, услышите.

- Дедуля - молодец, бодрячком держится, хотя в последнее время сдавать начал, - тихо говорит медсестра, когда мы выходим из палаты. - Врачи районной больницы виноваты: чтобы он их не доставал, на наркотики посадили, дозы огромные кололи. Теперь мы потихоньку снижаем, а зависимость уже ого-го.

- Вы - ангел! - шепчет мужчина, открыв глаза и увидев медсестру Машеньку. Она сделала ему укол, от которого стала таять боль, и погладила по руке.

Следующая палата - женская. Почти все спят. Головы закинуты, рты открыты, дыхание тяжелое.

- В эту палату не надо заходить, - предупреждает меня медбрат Саша, - здесь онкобольная на стадии разложения.

Я застываю на пороге. Этот запах мучительно описывать. Женщина постанывает. Господи, так пахнет живой человек!

Судорожно сжимаю руки в карманах халата. Если бы еще одна палата - клянусь, переломала бы себе пальцы.

0.50 Больных здесь - 27 человек. Всех, кому предписаны инъекции, обежали, разбудили, укололи. Теперь есть минутка, чтобы передохнуть.

- Все пациенты знают, что их уже невозможно вылечить? - спрашиваю после первого глотка чая в сестринской.

- Как же так?

- Может, так действительно гуманнее? Это же невыносимо жестоко - сказать человеку: ну, братец, месяц-два максимум!

- Жестоко, когда человек обманывает сам себя. Нужно иметь мужество, чтобы признать: я скоро умру. У меня есть два месяца, чтобы завершить дела, попросить у кого нужно прощения, поставить точку и расписаться.

- А нужно ли бороться за жизнь, если она, жизнь, вот такая?

Ночь протекает тихо, как кровь в венах онкобольных. В 4 утра зазвенел звоночек: кто-то зовет на помощь. Я с медбратом Сашей шаркаю в палату.

- У этого мужчины рак кости, но он об этом не знает, - говорит Саша. - У него уже четвертая стадия была, а он на работу ходил, боль в спине глушил баралгином . В семье семь человек, и все в одной комнате. Он на полу спал, представляешь? А в одно утро проснулся и встать уже не смог. Его обследовали и к нам привезли.

Мы подходим к палате и замолкаем. Мужчина читает книгу.

- Братец, уже семь утра-то есть? Болит, зараза, спасу нет! Может, уколешь меня?

- Сейчас, шприцы подготовлю, - тактично отвечает Саша. Наркотики положено делать в 5.00. Еще целый час.

- Он все на работу хочет побыстрее. Выздоровею, говорит, - сразу на завод. Но это, боюсь, у него уже не получится.

Возвращаемся на пост. Медсестричка разводит руками:

- У нас таких спокойных ночей давно не было! То боли, то с легкими проблемы, то в туалет. Ни минуты покоя! В предрассветный час многие умирают. Не знаю, что за мистика - один вызов за всю ночь! Наверное, от вас какая-то положительная энергия исходит!

5.00 Очередные уколы, чтобы подготовить больных к утренним процедурам: больного моют и меняют белье. Рак - это одна нескончаемая боль, боль при любом движении. Для того чтобы суметь повернуть человека на бок, ему приходится колоть наркотики. За час наркотик снимает боль. В 6.00 начинаем.

- Чего стоите в стороне, берите белье! - Мне в руки ухает пачка постельного белья. Молодая медсестра Вика ухмыляется и дает мне пару резиновых перчаток.

Первая палата. Включается свет. Мне становится не по себе, ведь ночью уколы делают при тусклом освещении. Больная, которую нам предстоит помыть, - пожилая Елена Павловна. Розовое лицо, тонкие руки и ноги, на голове - седой пушок. Блаженная улыбка. Как ребенок.

- Рак мозга, - тихо шепчет Вика, и, убирая одеяло, говорит с нежностью: - Доброе утро, Елена Павловна! Умоемся? Спинку протрем?

Бабулечка улыбается. Ребята разбавляют пенку водой и начинают: глазки умыли, грудь и подмышки, все тело.

- А теперь подмывание.

Человек гниет с ног

Хоспис - не только пафосные мысли об уходящих. Это адский труд. Черная работа молодых мальчиков и девочек, подмывающих больных старушек. Надевающих памперс взрослому мужику. Я морщусь. Мыть разлагающегося, но еще живого человека? Через сколько нужно переступить: брезгливость, боязнь причинить боль, вину за то, что ты здоров.

- Протри спину и попу камфорным спиртом, а потом лосьончиком. - И я деревянными руками втираю лосьон.

- Каждую складочку протри, а теперь обработаем пролежни, - командует Вика. Движения мои становятся увереннее. Массирую бабуле шею, втирая крем.

Ноги пожелтевшие, обтянутые кожей. Рак - неравный соперник. Ты всегда остаешься побежденным. А он, победив, начнет потихоньку, кусочек за кусочком, лакомиться тобой. И начинает с ног.

Мой дед - здоровый мужик, который мог завалить руками медведя и влить в себя столько водки, сколько находится в поле его зрения, - сгорел за два месяца.

За неделю до смерти он лежал и, отвернувшись к стене, плакал. Его ноги были обглоданы до костей.

На днях в хоспис привезли огромного дядьку. У него еще сильные руки, мощная грудная клетка, большой живот, но тонкие, высохшие ноги. И, заходя в каждую палату, я видела одно и то же.

Я тащу губки, пену и пододеяльники.

- Юля, сейчас лучше тебе выйти, - говорит Саша. - Здесь рак матки.

- Сашка, как можно выдерживать это? Зачем тебе, молодому и красивому, видеть, как страшна смерть? - шепчу я, когда медбрат выходит из палаты. - Ну зачем?! Зная, что не можешь им помочь.

- Ну кто-то же должен это делать. Они достойны того, чтобы уйти красиво.

Если пропустить через себя всю боль - сгоришь быстро

7.15 Последняя палата. Меняю постельное белье и стараюсь меньше смотреть на лица обреченных. Благо что раннее утро и все в полусне: мне не пришлось ни с кем говорить.

- Это прием такой - стараться держать дистанцию, всем помогать, но никого не пускать в душу. Кто это правило нарушает - долго здесь выдержать не может. Все просто: человеку положено хоронить родителей и иногда близких. Раз, два, три. А здесь умирают почти каждый, а то и по два раза на дню. И если пропускать через себя всю боль - сгоришь быстро, - учит меня сестра-хозяйка Ольга.

- Дочка, дай. воды. пить. - хрипит старик, которого я укрываю одеялом.

Подношу крохотный кувшинчик, приподнимаю ему голову. Глоток, второй.

Я отошла от кровати и заметила, как на соседней пожилой мужчина пытается что-то поймать в воздухе. Глаза закрыты, движения вялые и беспомощные.

- Все будет хорошо, все будет хорошо, - шепчу я как заклинание и ловлю его руку - холодную, восковую. Держу ее в своих ладонях; когда бы еще я поняла, как они горячи! Он кладет их на грудь, я тихонечко глажу их. Он открывает глаза, с минуту вглядывается, пытаясь узнать, кто я. Наверное, в этот миг мы оба обманулись. В нем я видела своего деда, и потому, плача, так отчаянно растирала его мертвые холодные ладони. Он мог видеть во мне дочку, внучку, свою первую любовь. Да разве это важно?! В то утро мы помогли друг другу.

8.05 Мое дежурство подходит к концу. Все молодые ребята с красными от недосыпания глазами, но бодрые и улыбающиеся: этой ночью Бог миловал - никто не умер.

Но утром началось ухудшение у одного из пациентов. А это значит, что сегодня хоспис покинет еще один человек. 266-й за этот год.

Здесь я поняла, что такое жизнь

- Вы не пишите только о смерти, пусть хоть что-то светлое будет, - просят меня.

МОСКОВСКИЕ ХОСПИСЫ

Первый московский хоспис департамента здравоохранения (ул. Доватора , 10, тел. 245-41-06) - основан в 1994 году английским публицистом Виктором Зорза и врачом высочайшей квалификации Верой Миллионщиковой .

Имеет выездное отделение для оказания медпомощи на дому и дневной стационар.

В Первом московском хосписе могут получить помощь жители Центрального округа Москвы . Остальные - только через направления Минздрава .

Кроме Первого хосписа, в Москве работают еще два: Первый московский хоспис для детей (тел.: 324-43-17), хоспис в Юго-Западном округе.

'До операции большого дискомфорта не испытывал. Веду здоровый образ жизни: не курю, практически не употребляю алкоголь, болел ОРЗ в среднем по неделе раз в три года. Вы не поверите, но до 52 лет не было сделано ни одной внутривенной инъекции.

Выявлен мой колоректальный рак был практически случайно. В конце 2010 года при периодическом медосмотре дерматолог посоветовал проверить у гастроэнтеролога печень на паразитов. Сдавал анализы, проверяли кровь, желчь, проходил диагностические обследования — явного криминала не было.

Была назначена колоноскопия, ее проходить было страшновато, и я пошел на диагностику только 13 апреля 2011 г. Тут cancer и был обнаружен, взята биопсия, подтвердившая неважный прогноз. Мудрый диагност не стал скрывать, что ситуация очень серьезная, сказал буквально, что лучшее решение срочно оперироваться в областной клинике в специализированном коло-проктологическом отделении, в других клиниках, в том числе в онкодиспансере нет специалистов.

29 апреля 2011 года меня уже оперировали две бригады хирургов. Четыре дня в реанимации, месяц в стационаре, семь месяцев на больничном. Послеоперационные свищи затягивались почти полгода, т.к. степень проникновения опухоли в окружающие ткани по стандарту TNM составила Т4 и вырезали окружающей ткани достаточно много.

Учитывая краткосрочность периода между диагнозом и операцией, я даже не успел испугаться. Не было какого-то страха смерти, ужаса от диагноза. Было внутреннее опустошение, с одной стороны, и какое-то непонятное спокойствие от того, что самое страшное в жизни человека, что может случится с его здоровьем, уже у меня позади. Ведь каждый из нас пока здоров, подсознательно об этом думает, что рано или поздно обязательно в его жизни будет до и после.

В конце 2013 г. характер тазовых болей изменился, стал распирающий — как будто все, что внутри находится, пытается выйти наружу, но не может, как какой-то не созревший гнойник, который нелья выдавить. Периодически усиливаясь до прострелов. Естественно, пытался снять боли обезболивающими, но анальгины, миги и прочие рекламируемые средства давали нулевой эффект. Боль усиливалась ночью, в сидячем и лежачем положении. Я спал по 2–3 часа, периодически вставая, чтобы походить и снизить напряжение.

Пошел по врачам: онколог, невролог, уролог. Сдаю анализы, прохожу УЗИ — не идеально, по возрасту, но и явных критических отклонений нет. Уролог — это не мое, иди к онкологу. Онколог — это не мое, иди к неврологу. Невролог — это не мое, иди к обратно к онкологу.

После подобных походов вспомнил про спасение утопающих… собрал выписки отправил на заочную консультацию в Московский коло-проктологических центр. Буквально на следующий день, а было это в самом конце декабря, получил внятный ответ. Причины тазовых болей, вероятно, следующие: воспаление, разрастание фиброзной ткани или рецидив. Все это без проблем видно на МРТ органов малого таза. Чтобы исключить неврологические проблемы так же сделать МРТ крестцовой области.

Сделал МРТ за свой счет. В общем МРТ ОМТ и показало наличие рецидивного узла на месте удаленной опухоли. Причина болей была определена. Заключение МРТ было получено 30.12.2013 г.

Было принято решение на ВК по динамичному наблюдению за развитием процесса. Примерно через три месяца в поликлинике онколог (другой) выписывает направления на стандарные анализы и обследования по cito (по алгоритму отводится 10 дней), выдает форму 057 в онкодиспансер, далее в онкодиспансере проводят углубленной обследование и МРТ, определяют дальнейшую тактику.

Есть такая гипотеза, что к раку может приводить сильный стресс… Так вот это не гипотеза, а факт. Хочу рассказать вам три истории, которые произошли на моих глазах, за относительно короткий период.

Супруги Валентина Н. и Вячеслав С. — такие тихие и очень светлые люди. Недавно вышли на пенсию и жили в прекрасном месте на берегу Чусовского озера рядом с санаторием. Дочь — в Германии. Больше детей у них не было. К сожалению, когда Валентине Н. было 63, в феврале 2014-го, у нее обнаружили рак поперечно ободочной кишки с метастазами в печень. Они сражались, как могли, Вячеслав С. очень переживал и делал все, что в его силах, договорился с лучшими докторами, доставал лекарства из-за границы.

К сожалению, про нас они узнали уже поздно. Когда, почти через два года после постановки диагноза, Вячеслав С. пришел к нам в офис, состояние печени у супруги было очень плохим. Тем не менее он собирался везти ее в Стамбул, вел переписку с профессорами, делал паспорта. Все, что я мог сделать тогда, это помочь найти местного онколога, который прокапал бы ее на дому и снял на время интоксикацию.

Одновременно Валентина Н. заставила супруга пройти колоноскопию, на которой у него обнаружили опухоль прямой кишки. В самой начальной, 0–1 стадии… Ему сразу назначили операцию в 40-й больнице. Подошла дата операции, он продолжал мне звонить, что-то организовывал, буквально из предоперационной слал смс-ки. И в тот день, когда его прооперировали, Валентина Н. умерла.

Операцию в 40-й провели отлично, Вячеслав С. вылечился от рака. Потом, правда, слетал к нам на обследование, и сейчас раз в год ездит.

Я считаю, что Валентина Н. его тогда спасла.

Так прошли два года борьбы. Весной 2015 года ее не стало. Александр В. заходил к нам потом по старой памяти, чаю попить (он — бывший военный, афганец, с характерным армейским юмором, крепким словцом и анекдотами). Но потом контакты прекратились… И перед самым Новым годом — 2017 звонок от него:

— Антон, привет. Слушай, тут у меня *** (фигню) какую-то нашли на спине.
— ?
— Да ничего страшного. Эта, как ее… Меланома. Меня прооперировали, все нормально. Потом, правда, еще метастазы в лимфоузлах были — убрали.
— ПЭТ (позитронно-эмиссионная томография, — прим. ред.) перед операцией делали? BRAF-мутацию искали?
— Неа. Слушай, да все *** (хорошо). Я здоров. Но дети настаивают, чтобы я поехал к вам на обследование.

София Г. — изумительной красоты женщина, возраст которой даже писать как-то неловко. Обратилась к нам в декабре 2017 года. Незадолго до этого она похоронила мужа. Вместе долгое время боролись с его болезнями: цирроз, рак печени, рак легких… София Г. лечила его в Израиле. Когда те тяжелые дни начали уже понемногу забываться, София решила сделать рутинное УЗИ брюшной полости и почек. На котором и обнаружили опухоль правой почки. Небольшую, 3 на 2 сантиметра.

Пока мы встречались, общались, обсуждали ответ профессора Джемиля Уйгура, нюансы лечения, меня поразило, насколько спокойно София Г. относится к происходящему. Не было этого мандража, судорожных расспросов. Все очень четко. Собрав всю информацию, спокойно приняла решение и за неделю до предполагаемого вылета сообщила.

Операция прошла успешно. Профессор Cemil Uygur удалил опухоль с помощью робота da Vinci, почку сохранил. И только потом, после выписки на контрольной консультации, были эмоции и слезы радости… Часть из которых перепали и мне в WhatsApp.

К чему все это я рассказываю… Стресс действительно может стать причиной рака. Эти три истории доказывают. Берегите себя и своих близких. Цените каждый день и радуйтесь жизни.