Джеймс уотсон рак чего

Москва. 17 июня. INTERFAX.RU - Вероятность заболевания раком можно снизить на 30%, регулярно занимаясь спортом и выполняя физические упражнения, заявил знаменитый американский биолог, Нобелевский лауреат 1962 года доктор Джеймс Уотсон.

"Я до сих пор играю в теннис, причем стараюсь играть с профессионалами, может, 20-30-летними, чтобы удержать планку на должном уровне. Я выяснил одну очень важную вещь: у людей, которые занимаются спортом и физическими упражнениями, рак случается на 30% реже", - сказал Уотсон в ходе своей публичной лекции в Российской академии наук в среду.

По словам ученого, при выполнении физических упражнений в теле человека происходит реакция окисления, которая важна для профилактики рака. "Это сродни тому, что дает химиотерапия", - сказал исследователь.

Уотсон надеется, что новое инновационное лекарство, которое позволит лечить любую онкологию, может быть создано через пять лет. Однако, по его словам, зачастую бывает, что надежды ученых могут сбываться несколько позже, чем они это прогнозируют.

"Сейчас есть два лекарства, которые проходят клинические испытания - они созданы для лечения рака даже на поздних стадиях. Они уже проявили достаточно многообещающие результаты, одна из компаний в Бостоне проводит третий этап испытаний на сотнях людей", - сказал американский биолог.

Он добавил, что они дали "очень интересные результаты" - в присутствии этого нового препарата, химиопрепараты, которые до этого не действовали, начинают работать более эффективно.

"Сейчас меня обнадеживают эти результаты. Есть прогноз, что в ближайшие пять лет будет препарат, который сможет лечить все виды рака. Может быть, мне и не придется доживать до 100 лет, чтобы увидеть эти препараты. Хотя, вы знаете, в научной среде часто бывает так, что реальный срок, который занимает тот или иной проект, может быть несколько больше", - добавил Уотсон.

После лекции один из журналистов спросил Уотсона, может ли произойти так, что он снова захочет продать свою Нобелевскую медаль.

"Вы знаете, это поставит в неловкую ситуацию и господина Усманова, и меня. Это будет выглядеть довольно глупо, так что она останется у меня", - ответил биолог.

Американскому биологу и нобелевскому лауреату 1962 года доктору Джеймсу Уотсону, открывшему двойную спираль ДНК, в среду в Москве вернули его нобелевскую медаль.

В церемонии, которая состоялась в президентском зале РАН, приняли участие президент Российской академии наук Владимир Фортов, ректор Московского государственного университета им. Ломоносова Виктор Садовничий и ведущие российские ученые.

В прошлом году Уотсон решил продать свою нобелевскую медаль, часть денег он намеревался отдать университетам и ученым для новых исследований, в том числе разрабатывающих методы лечения от рака, а другую часть использовать самому. В декабре 2014 года на аукционе Christie's медаль купил за $4,8 млн российский бизнесмен Алишер Усманов с намерением вернуть ее ученому.

Джеймсу Уотсону было 34 года, когда он получил Нобелевскую премию за открытие двойной структуры молекулы ДНК. Человек-легенда, чье исследование стало началом новой эпохи в биологии, неоднократно подвергался за рубежом критике за смелые, порой неполиткорретные высказывания. Американский биолог открыто заявлял, что люди не могут быть равны по законам эволюции. За что был вынужден уйти с поста руководителя лаборатории, где работал.

Американский биолог посетил Санкт-Петербург, где выступил с открытой лекцией перед студентами и преподавателями СПбГУ. Самые яркие высказывания ученого - в материале SPB.AIF.RU.

О фармацевтической отрасли как бизнесе

– Я интересуюсь созданием препаратов, которые излечат рак. Убежден, они должны быть как можно более доступными и недорогими. Сейчас фармацевтическая отрасль и отрасль биотехнологий в США и Европе очень безответственно относится к своему делу. Их главная задача – не обеспечить здоровье людей, а обогатиться. Препараты стоят гораздо больше, чем люди могут себе позволить. Когда мы разработали лекарство для борьбы с мышечной атрофией, и нам пришлось взаимодействовать с представителями бизнеса, чтобы вывести препарат на рынок, то нам предложили установить ценник на годовой курс в размере 600 тысяч долларов. Кто смог бы оплатить такую сумму?

К сожалению, сейчас в США медицина стоит так дорого, что больницы стали бизнес-предприятиями. Фармацевтика – это очень дорогая отрасль. Те люди, которых удалось излечить, зачастую в итоге оказываются банкротами. А если при этом люди не смогли избавиться от болезни, то это просто катастрофа.

Считаю, что бизнес также не совместим с образованием. Сейчас складывается такая ситуация, что на будущих студентов навешивают долги, с которыми они никогда не расплатятся. Это скандал и катастрофа.

Считаю, что нельзя все ставить на коммерческую стезю. Нужно работать на жизнь.

О борьбе с раком

– Война с раком ведется почти 40 лет. Я был членом президентского комитета, из которого меня благополучно вышибли, потому что я заявил, что за 10 лет нам с раком не справиться, так как у нас недостаточно знаний.

Раньше, когда люди занимались этим вопросом, они в химии совсем не секли. Это как с ДНК: чтобы раскрыть его структуру, нам нужно было знать химию. А врачи химией практически не владеют. Они не имеют необходимого понятийного аппарата, чтобы прийти к нужным идеям. Поэтому они слушают, что им сверху спускает большая фарма, и все это передают пациентам.

Я надеюсь, что через пять лет, к примеру, рак поджелудочной железы будет полностью излечен. Поэтому эти пять лет я так хочу прожить, несмотря на то, что в теннис я буду играть уже не так успешно, как сейчас.

Об увлечениях в студенческие годы

– Теория Дарвина, эволюция – вот что меня увлекало в студенческие годы. Я был рад учиться в университете. Моя семья не была богатой, каждый вечер после занятий я возвращался домой.

Друзей у меня особенно не было. В университетские годы я с девушкой ни словом не перекинулся, на свидания не ходил. Впервые я поговорил с молодой женщиной с глазу на глаз, когда поступил в аспирантуру. Это была большая ошибка: я был не готов (смеется).

В те годы я обожал биологию, а ДНК оказалось делом всей моей жизни. Учиться мне было хорошо. Может быть даже больше, чем другим.

Отсутствие друзей меня даже не расстраивало, потому что у меня были книги. К тому же у меня были замечательные понимающие родители, с которыми можно было поговорить.

О генной инженерии

– Нужно улучшать природу человека. Мы знаем, как функционирование супрессоров опухоли предотвращает появление рака у слонов, например. Мы можем, выявляя эту мутацию, определять, у кого может возникнуть рак, у кого нет.

Я всегда говорю: если вы стоите на крайних рубежах науки, то очевидно, что ошибки неизбежны. Их не предотвратить. Но ничего страшного нет: ошибки совершать необходимо.

Я выступаю против любых ограничений до момента проведения эксперимента. Когда эксперимент был проведен и он доказал свою несостоятельность, вот тогда можно вводить какие-либо запреты. Но до наступления экспериментальной фазы их вводить категорически нельзя. Когда вы стоите на берегу передовой истории, то о каких ограничениях может идти речь?

Может быть, мы сможем создать человека, у которого будет иммунитет к раку, а может – найдем ген, который заставит исчезнуть республиканцев (смеется).

О влиянии генетики на судьбу и характер

– Хотелось бы, чтобы среда определяла сознание, но на самом деле, подозреваю, что Ландау – это не плод среды, а результат генетического стечения обстоятельств.

В Америке стоит дилемма: мы хотим, чтобы все люди были равными, чтобы не было людей второго сорта. Но эволюция работает по-другому. Эволюция – это отбор лучших. Есть конкретные гены, которые влияют на характер, на интеллектуальный уровень, на будущее людей. В Нидерландах, к примеру, ведутся исследования на эту тему, в США же это считается неполиткорректным.

В Штатах многое, что я говорю, воспринимается как пощечина общественному вкусу. Думаю, президент Трамп меня бы поддержал, но вот декан Гарварда в глаза меня видеть не хочет. Получается, что мы закрываем глаза на правду, а университет не должен отворачиваться от истины.

О памяти и фактах

– Меня интересует принцип хранения информации в мозге. Существует интеллектуальная проблема, когда никто не представляет, чего же нам не хватает – фактов или идей. Я надеюсь, что в результате появления новых идей будут совершены прорывы в науке. В реальности же в большинстве своем мы заняты сбором фактов. Делать это довольно легко. Интерпретировать их гораздо сложнее.

– Я считаю, что двигаться нужно в направлении улучшения человека. Одна из важных идей – создание людей с иммунитетом к раку. Мне кажется, люди убеждены, что эволюция прекратилась. Но она все еще существует. Мы можем ее даже ускорить. Может быть, нужно это сделать для того, чтобы выжить в условиях новых катастроф? Так что, думаю, многим нужно принять новые границы науки.

О трудолюбии

– Я преуспел в жизни, возможно, потому что я много работаю, а не потому что умнее других. Я люблю читающих людей. Сейчас стало гораздо проще получать информацию, например, через Интернет.

Если раньше человек преуспевал, так как был более мощным, физически развитым, то сейчас важен мозг. Не все оказались к этому готовы. И неравенство связано именно с этим.

Решать эту проблему непросто. В США мы же пытаемся закрывать глаза на это неравенство и винить во всем социальный строй. Но неравенство существует. Оно повсюду.

В Турции, к примеру, отказались от преподавания эволюции в школе вообще. У нас есть коллеги в Турции, которые понимают всю безумность этой идеи.

Бороться с эволюцией, как это происходит сейчас – просто невозможно.

У истоков молекулярной модели

Получив степень бакалавра зоологии в Чикагском университете, Уотсон продолжил обучение в магистратуре и аспирантуре Индианского университета в Блумингтоне. Там под руководством генетика Германа Мёллера и бактериолога Сальвадора Лурия Уотсон написал диссертацию о влиянии рентгеновских лучей на размножение бактериофагов (вирусов, поражающих клетки бактерий). При этом интерес Уотсона к генетике нарастал, и учёный вплотную занялся исследованием истинной структуры молекул ДНК.

В 1944 году американский биолог Освальд Авери предположил, что ДНК в своей структуре содержит гены. Спустя восемь лет эта гипотеза подтвердилась. При этом стало очевидно, что ДНК контролирует основные биохимические процессы в клетке, однако о структуре или функциях молекулы ничего известно не было.

В 1951 году Уотсон отправился на конференцию в Италию, где познакомился с физиком из Королевского колледжа Кембриджского университета Морисом Уилкинсом. Тот показал Уотсону рентгенограмму молекул ДНК, полученную в результате совместной работы с биофизиком Розалинд Франклин. По своей структуре молекулы напоминали двойную спираль, похожую на винтовую лестницу.

Новые данные подтолкнули Уотсона к мысли исследовать химическую структуру нуклеиновых кислот. С этой целью 23-летний Уотсон в том же году поступил в Кавендишскую лабораторию Кембриджского университета. В лаборатории он познакомился с Фрэнсисом Криком — физиком, который увлекался биологией.

Обнаружив сходство своих научных интересов, совместными усилиями исследователи попытались представить структуру ДНК в виде электронной модели. Её учёные выстроили с помощью системы координат и различных данных рентгеноструктурного анализа. Подобный опыт позволил бы понять, как именно выглядит молекула. За основу Уотсон и Крик взяли теорию Уилкинсона. В результате учёные получили трёхнитевую спиральную модель молекулы ДНК.

Однако британские специалисты сочли плод трудов Уотсона и Крика несерьёзным, указав на ряд неточностей в модели и на некомпетентность обоих учёных в подобных вопросах.

В результате физик и биолог оставили работу на какое-то время. Однако их изыскания заинтересовали нескольких химиков, и 28 февраля 1953 года Джерри Донохью, специалист по структурной химии из Калифорнийского технологического института, который тогда находился в Кембридже, посоветовал Уотсону и Крику поменять расположение атомов водорода в своей модели.

В номере Nature за 25 апреля 1953 года было опубликовано описание новой модели, состоявшее из 900 слов. Однако в течение последующих пяти лет на статью ссылались не больше пяти раз. И учёные осознали, что не довели своё исследование до конца: они так и не выяснили, каковы функции этой генетической информации.

В 1960 году исследователи наконец обнаружили, что есть три типа РНК: информационная, транспортная и рибосомная. Учёные смогли описать механизм передачи генетической информации от РНК к белку.

Благодаря этому один из участников Клуба галстуков Маршалл Ниренберг смог взять синтезированную РНК и поместить в бесклеточную систему производства белка. Так он получил белок полифенилаланин. Это событие положило начало расшифровке генетического кода, которая завершилась к 1966 году.

Доктор биологических наук, главный научный сотрудник лаборатории анализа генома Института общей генетики им. Н.И. Вавилова РАН Светлана Боринская в беседе с RT подчеркнула важность геномных исследований Уотсона, которые позволили найти так называемые фармакологические мишени — нарушения на молекулярном уровне, поддающиеся коррекции. Поэтому некоторые болезни, которые ранее считались неизлечимыми, теперь удаётся побороть с помощью, например, генной терапии. Однако в человеческом геноме предстоит найти ещё очень много важного, считает эксперт.

"В настоящее время смертность от многих видов рака неуклонно падает, особенно от рака крови (то есть, от лейкозов), поэтому тем более важным есть тот факт, что много видов эпителиального рака и все мезенхимальные опухоли (саркомы) остаются в основном неизлечимыми заболеваниями".

С этими словами, как предисловием, выступил лауреат Нобелевской премии Джеймс Уотсон, в недавно опубликованной работе. Он заявил, что считает свою новую гипотезу о роли оксидантов и антиоксидантов в развитии раковых заболеваний "одной из самых важных работ о ДНК", которая объясняет, почему многие виды рака в настоящее время неизлечимы, особенно тогда, когда находятся в поздней стадии и имеют метастазы.

Основой его работы является изучение группы молекул, которые ученые называют активными формами кислорода, или АФК. Отмечая их двусторонность, Уотсон называет АФК "позитивной силой для жизни", потому что они играют важную роль в апоптозе - внутренней программе, которую сильно нагруженные клетки используют для самоубийства. Это один из ключевых механизмов, который возник через миллионы лет эволюции, чтобы отсеять биологическую дисфункцию, которая представляет угрозу для выживания организмов. С другой стороны, АФК способны необратимо повредить ключевые белки и молекулы нуклеиновых кислот (например, ДНК и РНК)."

Когда АФК не нужны для выполнения своих обычных функций в нормальных условиях, то они постоянно нейтрализуют антиоксиданты. Часто рекомендуется есть продукты, богатые антиоксидантами, такие как черника, но, Уотсон считает, что нужно изменить представление о роли АФК и антиоксидантов в поздней стадии рака.

Ученый утверждает следующее: чтобы уничтожать злокачественные клетки в настоящее время используется противораковое лечение - токсичные химиотерапевтические препараты, такие как Таксол, а также лучевая терапия – их эффект проявляется в основном за счет действия активных форм кислорода, которые запускают апоптоз, или запрограммированную смерть клетки. А антиоксиданты нейтрализуют активные формы кислорода. Он также объясняет почему рак становится в равной степени устойчивым к химиотерапевтическим препаратам и к лучевой терапии – их общей чертой есть зависимость от АФК-опосредованного механизма гибели клеток.

Уотсон, который является почетным канцлером Cold Spring Harbor Laboratory, также допускает, что устойчивость раковых клеток к лечению в значительной степени обусловлена наличием мутантных белков, таких как РАН и MYC. Опухоли, содержащие эти белки, отмечает он, часто труднее всего отвечают на лечение. Ученый предполагает, что это может быть связано с их высоким уровнем антиоксидантов. Он ссылается на последние исследования, показывающие, что эти мутантные белки принимают участие в контроле образования антиоксидантов.

Призывая к ускорению графика разработки новых анти-метастатических препаратов, лауреат Нобелевской премии обращается к тем, кто читает его новую работу, чтобы они рассмотрели предложение, которое он считает чрезвычайно актуальным: "Если мы не сможем найти пути для снижения уровня антиоксидантов, то поздняя стадия рака через 10 лет будет такая же неизлечимая, как сегодня".

Задать вопрос врачу онкологу

Диагностка и лечение онкологии в медицинских центрах Израиля подробная информация

Подпишитесь на рассылку Новости онкологии и будьте в курсе всех событий и новостей в мира онкологии.

- Я надеюсь, что мне не придется доживать до ста лет, чтобы увидеть результаты - препарат, излечивающий большинство видов рака, - сказал лауреат Нобелевский премии 1962 года, один из первооткрывателей структуры ДНК Джеймс Уотсон на лекции, которую прочитал в Москве в Российской академии наук.

Генетик Уотсон считает, что химики сейчас могут сделать больше, чем генетики в деле создания лекарства от рака.

Оптимизм ученого основан на уже созданных лекарствах, демонстрирующих хорошие результаты, на успехах химии и генетики. Представители этих наук, по его мнению, должны работать совместно, поскольку одним генетикам успеха добиться будет трудно. Да и вряд ли получится. Даже при том, что стоимость расшифровки генома упала в разы с того момента, как появилась такая возможность. И сейчас можно расшифровать геномы всех людей, заболевших раком, чтобы лучше понять это заболевание.

А пока лекарства мечты нет, стоит заняться спортом.

- Занятия спортом, по моим данным, снижают вероятность развития рака на 30 процентов, - сказал Уотсон. - Физические упражнения запускают реакцию окисления - по сути, ту же, что и химиотерапия.

Джеймс Уотсон получил обратно свою проданную медаль Нобелевского лауреата, которую выкупил росийский предприниматель Алишер Усманов.

КСТАТИ

Джеймс Уотсон будущим студентам: " Выбирайте цель, которая опережает время"

Нынешний визит легендарного генетика в Москву не первый. Он был тут 5 лет назад - как раз перед началом вступительных экзаменов в ВУЗы, выступал в МГУ . Рассказал, как стать успешным ученым, познакомив со своими "правилами Уотсона". Вот они - с комментариями самого ученого, которые он дал корреспонденту "Комсомолки" Валерию Чумакову :

Правило 1: Развивайте интеллект в аспирантуре

a. Выберите научного руководителя из числа молодых и амбициозных. Даже если он имеют ужасную репутацию.

б. Развивайте в себе интеллектуальную смелость, чтобы не испугаться уже в начале работы

в. Не тратьте времени на различные вспомогательные курсы и программы повышения квалификации

г. Не выбирайте исходные тезисы для вашей диссертации

д. Круг ваших интересов должен быть значительно шире, чем это нужно для достижения поставленной цели

По мнению генетика, молодой, пусть даже еще не имеющий особых заслуг руководитель, лучше чем заслуженный мастодонт. Лучше уже тем, что он не успел закоснеть в своих взглядах. И не превратился из исследователя в консервативного защитника пары -тройки собственных теорий.

Уотсон не скрывает: «Большинство ученых не любят молодых коллег за то, что они поднимаются выше своих учителей …

Ученый признался, что в школе и колледже он вообще практически игнорировал те предметы, которые были ему неинтересны. Например, математику. Зато усиленно налегал на биологию и химию. То же он посоветовал и студентам: заниматься всегда тем, что нужно, и не тратить времени на то, что может не пригодиться.

А как же сдавать экзамены по неинтересным предметам? Тут Уотсон дал четкий совет: постарайтесь понять, как мыслит учитель и дайте ему тот ответ, который он желает получить. Если что-то не помнишь, но у тебя есть о предмете базовые представления, до правильного решения можно просто додуматься.

- Чаще всего заставляют запоминать ключевые факты, даты и имена, - недоумевает Уотсон. - Но гораздо важнее знать не что произошло, а почему это происходит.

Правило 2: Получайте удовольствие от работы в лаборатории

а. Постарайтесь сразу проявить себя, свое имя

б. Банальные мысли господствуют и в гениальных головах, боятся их не стоит

в. Тренируйте интеллект скучной работой

г. Работайте по воскресеньям

д. Не работайте поздним летом, это претит человеческой природе

По мнению Уотсона, начинающему ученому амбициозность не вредит. Равно как и некоторая легкомысленность: «Работать нужно весело. С вами должны трудиться люди, с которыми у вас есть общие интересы. В таком случае вы можете даже отвлечься на научную чепуху, пошутить и снова заняться делом …"

Тайну позднего лета ученый не раскрыл. Просто заметил, что любит отдыхать в середине августа.

Джеймс Уотсон и его коллега по Нобелевской премии Френсис Крик.

Правило 3: Делайте науку собственноручно

а. Ставьте перед собой большие цели, чтобы ощущать себя большим ученым

б. Если тема семинара вам интересна, садитесь в первом ряду

в. Невоспроизводимый результат может из неприятности превратится в благо

г. Всегда подбирайте зрителей для ваших экспериментов

д. Избегайте работать в области, которая кажется вам скучной

А посещение нужных лекций и чтение нужных книжек быстро восполнили мешавшие пробелы в образовании.

Правило 4: Стремитесь к золоту

а. Всегда имей в друзьях кого-то, кто может тебя спасти

б. Выбирай цель, которая опережает время

в. Беритесь за проблему только в том случае, если чувствуете, что она через несколько лет принесет ощутимый результат

г. Работай с теми, кто равен тебе по интеллекту

д. Будь в тесном контакте с интеллектуальными конкурентами

е. Не стоит быть самым ярким в комнате

Возможно, премию дали бы и Розалинде, но ее к тому времени не было в живых: чрезмерное увлечение рентгеновскими лучами не прошло бесследно, и она умерла от рака в 1958 году в возрасте 37 лет. А посмертно нобелевская премия не дается.

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ПРАВИЛО

Уотсон в дни своего триумфа.

В МГУ Уотсона спросили: как сделать так, чтобы научный коллектив стал многообещающим?

- Наверное, стоит его хорошенько накормить, - ответил автор открытия, признанного ведущими учеными мира самым выдающимся в прошлом веке.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Знойным летним днем 17 июня на площади комплекса Академии наук собралось более тысячи человек, выстроившихся в очередь на несколько сотен метров. Подобное можно увидеть на каком-нибудь фестивале или выступлении популярного исполнителя. Но в этот раз столь огромное количество людей (среди которых явно преобладала молодежь) собралось, чтобы услышать лекцию прибывшего в столицу Джеймса Уотсона. Данное событие примечательно еще и тем, что на этот раз визит ученого был ознаменован возвращением нобелевскому лауреату его медали: как известно, он вынужден был продать ее в декабре 2014 года.

Зал оказывает лектору радушный прием. И вот знаменательное событие: к нобелевскому лауреату из рук президента РАН возвращается его награда, полученная более полувека назад. Многочисленные репортеры стремятся запечатлеть этот исторический миг. Затем следует короткое, но вдохновляющее выступление гостя:

В 1980 году ученые задались вопросом о секвенировании всего человеческого генома. С использованием технологий того времени для осуществления этого проекта потребовалось бы больше 3 млрд долларов и около 120 лет непрерывной работы. Мы собрали специальный комитет, чтобы проанализировать вопрос о целесообразности подобного предприятия — и получили одобрение. Я был назначен главой проекта, проработал над ним четыре года, после чего вынужден был уйти.

Впрочем, к тому времени у нас уже сформировалась сильная команда ученых, я был уверен, что задача может быть выполнена и без меня. Так что вместо изучения человеческого генома я решил играть в теннис, постепенно повышая свой уровень мастерства. Кстати, в теннис играю я до сих пор! И могу заметить, что занятия спортом снижают риск развития онкологических заболеваний на 30%.

Сегодня мы можем заниматься изучением человеческого генома на постоянной основе. Если в 2006 году стоимость расшифровки генетического кода одного человека составляла порядка 1 млн долларов, то сегодня современные технологии снизили ее до 1 тысячи. Именно поэтому мы предлагаем расшифровать геном всех людей, у которых был диагностирован рак, чтобы приблизиться к ответу на вопрос, что же его вызывает.

Однако мы опасаемся, что и это не поможет нам вылечить все виды рака: ведь свойства опухоли меняются вместе с развитием самой болезни. Пока мы можем немногое. Лекарства, эффективные на начальных стадиях заболевания, увы, не могут бороться с раком на терминальных. Поэтому сейчас самое главное — не постигать структуры ДНК, а изучить абсолютно все виды рака и озадачиться поиском действующих веществ для поздних стадий заболевания.

В центре — Дж. Уотсон, справа от него В. Фортов и В. Садовничий

В настоящее время клинические испытания проходят сразу два препарата, использование которых может быть весьма и весьма перспективно. Самые серьезные надежды мы возлагаем на один из них, находящийся на третьей стадии испытаний. В его присутствии обычная химиотерапия становится более эффективной на поздних этапах болезни. Эти результаты очень обнадеживают меня. Быть может, в ближайшие пять лет мы найдем препарат, способный излечивать рак на финальных стадиях. Я не теряю надежды увидеть этот результат, хотя мне тогда и будет 93 года. Впрочем, в науке часто бывает так, что реальный срок, необходимый для открытия, оказывается раз в пять больше, чем прогнозируемый. Однако и это неплохо.

Когда в 1972 году президент Никсон заявил, что наука бросает вызов раку, мы думали, что нам хватит и 10 лет для победы, как для полета на Луну, но этого не произошло. Вспоминаю, как мы открывали структуру ДНК. Тогда я и Крик предполагали, что исследование займет месяц, но оно заняло полтора года. Мой совет молодым ученым: беритесь за тему, которую предполагаете освоить максимум за три года.

Вообще, проблема времени — большая проблема. В отличие от лунной программы, победа над раком так и не состоялась. И самое страшное при этом то, что существует возможность потерять веру среди научного сообщества в саму вероятность окончательного решения этой задачи.

Сегодня мы задаемся вопросом об изучении психических заболеваний с позиций генетики, но эта тема оказывается еще более сложной, нежели рак. Сейчас мне было бы интересно заниматься генетикой мозга и поведения. Это очень перспективная тема для молодых ученых и прекрасная база для новых свершений.

Отвечая на вопросы из зала, Джеймс Уотсон уточнил, что для дальнейшей борьбы с раком важно найти идеальную комбинацию препаратов. Причем на последних стадиях надо сконцентрировать внимание на внедрении нового препарата, который снижал бы необходимую для лечения степень воздействия химиотерапии. Зачастую на поздних стадиях химиотерапия наносит большой удар по больному. Кроме того, важно заняться профилактикой.

На шутливый вопрос, не собирается ли знаменитый ученый вновь продать свою медаль, Уотсон ответил, что теперь это невозможно, поскольку поставило бы в неловкое положение и его самого, и господина Усманова, благодаря которому награда вернулась к владельцу.

Неповторимый геном

Франк Л. Мой неповторимый геном. — М. : БИНОМ. Лаборатория знаний, 2015

Геномика, наука о геноме, развивается сегодня невероятными темпами. Ученые за небольшие деньги в считанные минуты способны расшифровать весь наш геном. Но что нам дает это знание? Поможет ли оно избежать каких-то ошибок в жизни, уберечься от тех или иных болезней? Или создаст новые социальные проблемы? Лона Франк, биолог и блестящий популяризатор науки, встречается с выдающимися учеными и бизнесменами, занимающимися геномикой, и, изучая свой собственный геном, пытается ответить на эти и другие, не менее сложные вопросы, волнующие сегодня людей во всем мире.

Хотите получить расшифровку своей ДНК?
Всё, что от вас требуется, — это капелька слюны.

Веб-сайт компании 23andMe

— Вот он, вот он, смотрите!

Мой сосед указал на пожилого джентльмена в зеленом, цвета травы пуловере и ярко-красной шляпе, который медленно шел к нам по газону. Это был Джеймс Уотсон, человек, ради встречи с которым я и отправилась сюда, на конференцию в Колд-Спринг-Харбор Лаб, недалеко от Нью-Йорка.

— Великий Джим! — воскликнул мой сосед. — Если хотите побеседовать с ним, будьте понастойчивей. Вообще-то он любит поговорить, но с журналистами обходится не слишком любезно.

И дальше высказался в том духе, что хорошо бы будущим матерям делать аборт, если пренатальное (внутриутробное) генетическое тестирование указывает на предрасположенность будущего ребенка к гомосексуализму. Почему бы и нет? Такого рода решения целиком в руках родителей 2 .

Подобные высказывания Уотсон делал и раньше, но теперь, когда всё это появилось на страницах одной из самых крупных газет, промолчать было невозможно. И хотя небольшая группа академиков пыталась защитить Уотсона, объясняя, что он имел в виду, говоря то или другое, ему пришлось прервать турне. Нобелевский лауреат вернулся в свою лабораторию в Колд-Спринг-Харборе, где он бессменно занимал директорское кресло с 1968 года.

Всё это крутилось в моей голове, когда я предстала перед Уотсоном с блокнотом наготове.

— Что вы хотите? — спросил он с беспокойством. — Интервью?

Его глаза за стеклами очков были похожи на два шарика для пинг-понга и не предвещали ничего хорошего.

— У меня нет времени — сказал он. — Я должен быть дома к ланчу. Жду гостей. Очень важных.

И беспомощно оглянулся вокруг, как бы ища спасения.

— Всего десять минут! — взмолилась я. Он тяжело вздохнул и засопел. И в те несколько мгновений, пока он стоял передо мной в нерешительности, меня осенило, и я упомянула об одной из вчерашних лекций, в которой речь шла о генах и шизофрении. Тут Уотсон оживился и решительно направился внутрь здания, в пустую в тот час Большую аудиторию, где проходила конференция, посвященная персональным геномам.

— Мой сын болен шизофренией, — сказал он.

Я понимающе кивнула, — мне известна трагическая судьба младшего сына Уотсона Руфуса.

— Как генетик, я очень хотел бы раскрыть тайну этого заболевания, и не только его, но и всех других психических недугов. Пока у нас нет никаких идей на этот счет.

Смотрите: в функционировании одного синапса — структуры, через которую нервные клетки передают сигналы друг другу, — участвуют тысячи белков. А таких синапсов миллиарды.

Воспользовавшись переменой в настроении Уотсона, я поспешила сообщить ему, что меня больше всего интересует генетика поведения — связь между генами и особенностями психики, личностными качествами, умственными способностями и т. д. Известно, что наследственность в значительной мере определяет не только наш темперамент и психологический статус, но и такие сложные вещи, как религиозность или склонность к политической деятельности.

Глаза Уотсона так и впились в меня.

— Умственные способности? — сказал он. — Да, это очень интересно, но интерес чисто академический. Когда денег на исследования не хватает, болезни одерживают верх. И страдают от этого люди.

Он откашлялся — чтобы прочистить горло, а может быть, мозги? Не знаю.

— По правде говоря, не думаю, что есть хоть какой-то шанс решить загадку шизофрении в ближайшие десять лет.

С этим утверждением Уотсона трудно не согласиться. В 2009 году были обнародованы результаты трех масштабных исследований с участием 50 тысяч больных шизофренией, рассеянных по всему земному шару. Вся эта огромная работа была проведена, дабы выяснить природу страшного заболевания 4 .

Твердо установить удалось только одно: никакой отдельно взятый ген не определяет предрасположенность к шизофрении. Более того: у разных людей с шизофренией, скорее всего, связаны разные гены.

Участники конференции в Колд-Спринг-Харборе обсуждают великую тайну генетики: невидимую наследственность. Возьмем опять-таки шизофрению. Результаты бессчетных многолетних наблюдений показывают, что вероятность наследования этого заболевания составляет примерно 8%, при этом сегодня выявлена лишь горстка генетических факторов, имеющих отношение к делу. На долю их всех приходятся ничтожные 1–2% из упомянутых 8%. Где же остальные?

— Редкие варианты, — заговорщицки прошептал Уотсон. — Генетические изменения, которые не наследуются от родителей, а возникают спонтанно. Вот смотрите: у двух абсолютно здоровых родителей появляется на свет тяжело больной ребенок. Насколько я понимаю, дело не в генетическом материале, который он получил от отца и от матери. С этим всё в порядке. Должно было произойти что-то новое. И мы хотим его найти. Чтобы докопаться до генетических корней психических болезней, нужно определить нуклеотидную последовательность генома десятков тысяч людей.

Я спросила: каково это — знать, что твой геном выставлен на всеобщее обозрение в Интернете, но Уотсон не обратил на мои слова никакого внимания. Он думал о своем.

— Возьмите Билла Гейтса. У него совершенно нормальные родители, а сам он — довольно странный человек.

К счастью, Уотсон тут же продолжил, так что мне не пришлось мучиться с ответом.

— Тут и обсуждать нечего. Может быть, это не болезнь в строгом понимании, но уж точно странность. Однако, с моей точки зрения, никому не дано знать заранее, кто больше отвечает запросам общества. Сегодня, по крайней мере, люди типа Билла Гейтса, с головой погруженные в компьютерные дела, действительно очень нужны. Я вполне допускаю, что через какую-нибудь сотню лет в результате масштабных изменений окружающей среды или чего-то подобного частота мутаций в ДНК человека будет несравнимо выше, чем сейчас. Появится множество геномных вариантов и как следствие — множество исключительных личностей.

Он искоса глянул на меня и произнес:

— Вообще-то по-настоящему исключительных личностей очень мало, пока же большинство людей — полные идиоты.

Возникла небольшая пауза.

Но молчал он не больше пяти секунд.

— Думаю, общество должно относиться к неудачникам с сочувствием. Пока же оно не понимает, что некоторые люди просто глупы. Что на самом деле среди нас полно тупиц.

Тут я вспомнила одно известное замечание Уотсона, что доля идиотов среди Нобелевских лауреатов не меньше, чем среди обычных людей. Конечно, ему я об этом не сказала — несмотря на всю мою отчаянную честность, а вместо этого спросила, мог ли он предвидеть 60 лет назад, когда всё только начиналось, грандиозные последствия своего открытия.

Ностальгическое настроение улетучилось.

Тут у меня еще раз появился шанс спросить Уотсона о его геноме. Мне хотелось понять, каково это — погрузиться в море собственной генетической информации, совершить путешествие, в которое я пока только намереваюсь отправиться.

— Нет. Честно говоря, я об этом вообще не задумывался.

— А что вы скажете о гене ApoE4? — осторожно спросила я.

В начале нашей беседы Уотсон сказал, что не желает знать, есть ли изменения в его гене аполипопротеина Е, многократно увеличивающие вероятность развития болезни Альцгеймера.

— Ничего. Будь я этим озабочен, я думал бы, что у меня деменция, каждый раз, когда не могу вспомнить чье-либо имя, дату и тому подобное.

Интересно, действительно он не хочет знать правду или просто немного кокетничает? Я сказала, что нет причин оставаться в неведении в 83 года, — если он сейчас не страдает деменцией, то вряд ли она ему грозит в будущем.

— Не совсем так, — сказал он, почему-то обидевшись. — Деменция вполне может настигнуть вас и в 90; именно это случилось с моей бабушкой. Она родилась в 1861-м и умерла, когда мне было 26. Чудесная женщина, между прочим. Должен вам сказать. — он пристально посмотрел на меня, — я знаю многих мужчин, которые в свои 80 всё еще в здравом уме и твердой памяти, но среди тех, кому за 90, таких маловато. Что-то происходит с большинством из нас между 80 и 90.

На мгновение мне показалось, что он шутит; и хорошо, что я не засмеялась, — взгляд его глаз был вполне серьезен.

— Но есть еще кое-что. Я думал, что, будучи по происхождению европейцем, я хорошо усваиваю молоко, и всю жизнь пил его. И с удовольствием ел мороженое. Но мой геном сказал мне, что к молоку я толерантен лишь наполовину. Сегодня я пью только соевое молоко, и должен признаться — теперь у меня никаких проблем с желудком.

Это была, пожалуй, избыточная информация.

— Каждой матери должно быть известно о наличии особенностей такого рода у ее ребенка с момента его рождения, и она обязана учитывать их при кормлении. А вот еще один пример: инфаркт и гипертензия. Ген, который отвечает за метаболизм бета-блокаторов, у меня работает вполсилы.

Поскольку я страдал гипертензией, мне назначали соответствующие средства. Теперь, когда я знаю свою генетику, понятно, почему эти пилюли действовали на меня как снотворное. У каждого десятого выходца из Европы имеется генный вариант, который обусловливает полную неэффективность бета-блокаторов. В таких случаях совершенно необходим генетический скрининг всей популяции.

Внезапно Уотсон сменил тему разговора.

— Сейчас мы находимся в такой ситуации, когда каждый должен спросить себя: доверяю ли я компании, которая будет проводить картирование моего генома? Я ученый, черт возьми, и предпочту обратиться в какую-нибудь академическую лабораторию, скажем, в Институт Брода в Бостоне или в Институт Сенгера в Англии, а не в частную компанию. Их сейчас полным-полно, но мало кого из них интересует наука, — сказал Уотсон, отстраненно глядя в сторону своего огромного портрета в полный рост, единственного украшения аудитории. Художник, по-видимому, был поклонником английского живописца, приверженца натурализма Люсьена Фрейда — не упустил ни одной складки на коже и ни одного старческого пятна на лице модели.

Живой Уотсон сидел, откинувшись на спинку кресла.

Он выглядел бесконечно усталым и напоминал старую-престарую черепаху. Его голова тихонько покачивалась.

— Я не знаю, чем всё закончится. Подумайте: мы уже дошли до того, что каждый может не только получить расшифровку своего генома, но и разместить ее в Интернете.