Доктор сома онкология контакты

Свою болезнь легендарный врач получил во время Чернобыльской аварии на Украине

27.02.2019 в 06:17, просмотров: 1059

Онкологический диспансер в Улан-Удэ. Молодая девушка в очках сидит за столом. Это пациентка. Она разговаривает, отвечает на вопросы, сама что-то спрашивает.

Но внутри — как будто нет жизни. Год назад Алена узнала, что у нее рак молочной железы. Решила не ходить по врачам. Занялась самолечением. Ни к чему хорошему это не привело.

— Сначала опухоль была сантиметра четыре, — говорит Алена, не отрывая взгляда от стола. — Теперь она стала больше. Понятно, что надо лечить. Скажите, что мне делать.

Обнаружил сам узел на своей шее

— Для начала надо посмотреть весь ваш организм, — говорит индус. — Понимаете? Весь. Кости, кровь, все органы. Сделать рентген и все остальное.

— Я чернобылец ведь, — говорит мне в перерыве между пациентами индийский гость. — В Виннице делали замеры тогда, датчики зашкаливали. У трех моих однокурсников нашли рак. Я обнаружил у себя на шее узел через три года после приезда в Россию. Тогда мне удалили большую часть щитовидной железы.

Рак возвращался к Соме еще дважды. Он боролся с ним, своим примером доказывая — даже доктор может заболеть

Просто. Доверьтесь. Докторам

— Послушайте, — доктор Сома смотрит прямо в глазе Алене, у которой рак груди. — Когда вы сдадите анализы, станет ясно, что в вашем организме сейчас происходит. И вам нужно поверить врачам. В то, что они скажут.

— Я боюсь лечиться, — еле шепчет девушка.

Это одновременно прием у врача, и психологический тренинг. Доктор Сома убедителен, и я вижу, что у Алены начинает что-то меняться внутри. Страх перед больницей, прежде всего. Прием длится минут десять, а уходит с него уже другая Алена. Она все так же больна, но она уже меньше боится.

Отношусь к любому пациенту как к себе

— Доктор Сома, у вас появилось больше сочувствия, эмпатии к больным после того, как вы сами переболели раком? — спрашиваю я перед приходом очередного пациента.

— У меня папа в Индии был очень известным врачом, — отвечает мой собеседник. — Я с детства видел, как он относится к пациентам. И я не представлял, что можно поступать по-другому. Моя болезнь это только укрепила. Я отношусь к любому пациенту так, как относился бы к себе. Это очень просто. Существует огромное количество случаев, когда я не могу помочь. Но я должен хотя бы поговорить с человеком.

— Знакомы ли вы с Андреем Павленко? (Андрей — один из самых известных врачей-онкологов в России, в прошлом году у него обнаружили рак желудка. — прим. авт.)

— У вас не было мысли тоже завести блог, чтобы говорить о раке?

— О нет, я говорю! Я говорю об этом целых 25 лет. Именно 25 лет назад я впервые заболел раком. Но поймите — тогда не было интернета. Информация расходилась не так быстро, как сейчас. А потом мне стало уже не до блогерства. За время своей работы в онкологии я создал серию международных организаций, которые борются с раком. При этом я остался абсолютно доступным для людей. И до конца жизни останусь таким.

Кстати

Еши Цыбиков, выдающийся врач-хирург, основатель хирургической службы Бурятии:

Я 55 лет в медицине и знаю, что онкология была всегда, и она будет. В лечении этих заболеваний главное — вовремя диагностировать. Сейчас растут возможности диагностики, в связи с этим растет и выявляемость. Также в этом деле самый главный момент — это участие населения. Нужно, чтобы люди помогли нам, врачам, и себе, в первую очередь, проявив заботу о своем здоровье. Чтобы люди были заинтересованы и вовлечены тоже — проходили профилактические осмотры.

В Челябинске побывал известный во всём мире хирург-онколог доктор Сома

Фото: пресс-служба ЧОКЦО и ЯМ

— Доктор Сома, помните ли вы свои ощущения, свои эмоции, когда узнали, что у вас рак? Было ли вам страшно?

— Я помню почти всё. Такие вещи не забываются, пока человек в своём уме. Мне был всего 21 год. Как студент мединститута жил в общежитии в Москве. Родных и близких рядом не было. Те, кто меня сейчас знает, считают меня стойким, упёртым. Для кого-то я мягкий, спокойный, какой-то лидер. А тогда я был просто индийским мальчиком на российской земле, оказавшимся в одиночестве далеко от родины. Намного более чувствительным и ранимым, чем сейчас. Мне было и страшно, и непонятно. Была какая-то обида — почему я? А кто-то из знакомых даже сказал, что раз ты не молишься, вот у тебя и появился рак.

При всём при этом я уже был такой человек, который привык удар на себя принимать. Принял решение родителям своим не говорить. Что их расстраивать, раз я дистанционно так далеко от них?

— Ваш папа — тоже врач?

— Да, врач-патологанатом. В Индии эта специальность называется патолог, как и во многих странах мира. Да, я переживал, расстраивался, но для вашего читателя важно другое. Это был 1994 год, Советский Союз уже распался, но подходы в медицине оставались прежние, и мой диагноз мне никто не говорил. Скрывали. И такая практика кое-где до сих пор продолжается. Даже в Москве сталкиваюсь — диагноз пациенту не говорят.

— Получается, что вам ваш диагноз тоже никто не сказал?

— Я сам его себе сказал! В онкоцентре мне, как в тубус, сворачивали карту, когда я ходил на обследование. А я как наглый индийский студент это всё рвал, открывал и читал. Один раз меня отругали, окей, и я научился: в следующий раз снова рвал, читал, а потом сам заклеивал и отдавал. Этот этап я с трудом пережил.

— А кто-то вас поддерживал в этот момент?

— Да, у меня были очень близкие друзья — мои младшекурсники-индийцы Харж, Рози и Аниджа. Это семейная пара — доктор, который сейчас живёт в Америке, его жена, и подруга жены. Все они учились в одной группе на год младше и не отходили от меня в это время ни на шаг. Они были мне как родные в этот момент, хотя все они разные, из разных штатов. Индия — это как 30 разных государств. Это разнообразие большее, чем внутри Российской Федерации и всего Евросоюза вместе взятых — столько народностей, самостоятельных языков, культур, разновидностей одежды и питания и так далее. Я индийский тамил, южанин, а они — одна северянка, а двое — из Пенджаба.

Фото: пресс-служба ЧОКЦО и ЯМ

— Как вы попали на лечение в онкоцентр имени Блохина? Вас туда сразу направили?

Результат цитологического исследования, конечно, я сам прочитал — спрятался, где не было людей в поликлинике, всё опять порвал. Написано: капиллярный рак щитовидной железы. Мне назначили дату операции. Прооперировали. Потом, так получилось, что в онкоцентр я пришёл уже ординатором.

— Вы сознательно выбрали стать онкологом или нет? Или болезнь повлияла на ваш выбор профессии?

— Ещё до болезни я хотел стать онкологом. У меня было два варианта — стать онкологом или педиатром. Я и поступал во второй мед на педиатрию, но не ради профессии, а чтобы остаться в Москве. Это неизвестные страницы современной России после распада СССР. Когда в 1991 году нас, студентов, выгнали с Украины и выслали в Москву. Тысячи студентов из разных стран оказались буквально на улице. Другие республики как-то попытались их оставить и дать возможность доучиться, а Украина сказала: хотите остаться — платите. По тем временам это были огромные деньги! И Россия нас приняла. Нами занимался госкомитет по образованию. Распределяли в Кабардино-Балкарию, Читу, Нальчик, Благовещенск, а я хотел остаться только в Москве (потому что на родину в Индию тогда можно было позвонить только из столицы. — Прим. авт.). И нас осталось шестеро, и нашлось шесть мест на педиатрическом факультете во втором меде. Я согласился без разговоров, хотя знал, что во всём мире отдельно педиатрических факультетов не существует за исключением России и некоторых стран Варшавского договора. Потом на втором курсе перевёлся в другой вуз на лечебный факультет.

— После операции и лечения надолго удалось забыть про болезнь?

— Я никогда о ней не забывал. Прошло несколько лет. В 1998 году я пришел ординатором к тому же Вячеславу Львовичу Любаеву. Начал копать, изучать литературу, искать информацию, читать. И понял, что у меня будет рецидив. Если бы сейчас был такой рак щитовидной железы, как у меня возник тогда, мы бы выполнили совершенно другой объём операции — больше, чем мне выполнили тогда. Полностью бы удалили щитовидную железу и на стороне поражения ещё и лимфоузлы, а потом бы отправили на радиоактивный йод. А в моём случае тогда в Советском Союзе существовали стандарты удалить ту долю, где был рак, другую — субтотально и чуть-чуть оставить щитовидной железы здоровой доли. Это была норма. Так оперировали до 1995 года. Тогда не было достаточных данных. Время было такое, что не до науки, выезжать и учиться не было возможности. Сейчас так оперировать недопустимо.

— Как быстро случился рецидив?

— Как же так получилось?!

— На тот момент я был уже молодым оперирующим хирургом, и пациент был назначен заранее, когда я ещё не знал, что мне самому придётся оперироваться. И что-то поменять или отменить было невозможно, потому что пациент шёл оперироваться конкретно ко мне. А потом у меня пропал голос. Разглядели один метастаз, который был глубоко в подключичном сочленении, и его невозможно было увидеть. Тогда ПЭТ-сканер в России был только в Военно-медицинской академии. Теперь я знаю, в Челябинске есть свой ПЭТ-КТ сканер. А тогда тот, который был нужен мне, был только в двух клиниках, накопивших колоссальный опыт по рецидивам рака щитовидной железы, в США и Германии. Я это хорошо знал. Созвонился, мне несколько раз делали УЗИ и ПЭТ, никак не могли увидеть этот метастаз. Предлагали операцию, я отказался. Вернулся в Россию и оперировался уже здесь снова. Возникли две проблемы: одна решилась, другая — до сих пор нет, и не решится уже никогда.

— И какие, если не секрет?

— Одна — я потерял голос. Говорил совсем шёпотом. И кое-кто мне предлагал даже закончить и уйти из медицины, заняться чем-нибудь другим. Вторая — гитопаратериоз. Пожизненно принимаю препараты.

— Насколько вам как пациенту это мешает, что приходится быть привязанным к лекарству? В понимании обывателя, раз вам нужно принимать лекарства, значит вы не выздоровели.

— Я вылечился. Те препараты, которые принимают такие же пациенты, как и я, это батарейки для них. Они обязаны их принимать, другого не дано. Это не лечение болезни, это компенсация последствий болезни — восполнить тот гормон, которого нет, и нейтрализовать другие проблемы.

Фото: пресс-служба ЧОКЦО и ЯМ

— Родителям в конце концов, сказали, что у вас был рак?

— Хотел. И даже поехал в Индию. Но застал папу в реанимации: у него случился сердечный приступ. И, конечно, не стал говорить. Наверно, он догадывался, но не знал гистологических данных. Впервые в присутствии мамы я сказал о своём диагнозе два года назад, когда она присутствовала на пациентской сессии онкологического форума в Индии. Это произошло через 20 лет после болезни. Мои родители всегда отпускали меня на волю судьбы и верили, что я сам разберусь со своими проблемами.

— Ваш опыт как пациента помогает вам как врачу?

— Однозначно. Я счастлив, что у меня был рак. И так всегда говорю. Очень многие вещи, которые я делаю в жизни, либо странны, либо подозрительны, либо не объяснимы. Я езжу по стране, бесплатно оперирую в маленьких городах, сёлах, республиках — больных, стариков даже в сложных случаях, хотя некоторые считают, что я стал больше организатором. Много делаю таких операций, которые мало кто делает или вообще никто, много оперирую отказных пациентов. При этом я оперирую в частных клиниках и все заработанные деньги трачу на образовательные программы и гранты для молодых докторов. Никакого другого богатства, движимого и недвижимого имущества у меня нет. Меня как-то спросили, кто спонсирует мой проект (Евразийский противораковый фонд. — Прим. авт.). Ответил, что никакого олигарха нет, есть другой капитал — кадровый, который я вырастил сам. И ещё знаю, как найти полуфабрикаты, из которых можно вылепить настоящих врачей.

Рак дал мне ту силу, которая внутри у меня есть, которая просыпается, когда мне совсем тяжело. Всё равно я быстро восстанавливаюсь и иду вперёд.

— Почему вы остались в России? Думаю, в любой стране вы с лёгкостью нашли бы работу по специальности и были бы востребованы.

Журнал А

Врач-онколог Сомасундарам Субраманиан рассказал, каково быть патриотом России не по рождению, а по зову сердца

Врач-онколог Сомасундарам Субраманиан рассказал, каково быть патриотом России не по рождению, а по зову сердца.

Про Родину

Несколько лет назад на одном общественном собрании в Индии, куда меня затащил мой папа, меня спросил один его друг, тамошний профессор: "Сом, тебя родители вырастили, а ты уехал, тебя отдали чужому государству — и теперь ты говоришь, что твоя первая родина — Россия. Тебе не стыдно? Ты не ощущаешь себя предателем?". Прямо так и спросил. Сидит сто с лишним человек. Я говорю: "Мне не стыдно, я говорю сознательно и искренне. При всех проблемах российского государства — я считаю, что Россия — это моя основная родина, потому что она дала мне то образование, которое Индия мне бы не дала". Я горжусь, что я россиянин. Вот так я им и ответил.

Про СССР

Я приехал в Советский Союз в 1990 году. Меня отправили в Винницу на Украине. В августе 1991 года студенты вернулись после каникул и узнали, что Советский Союз распался. У всех нас, у студентов, забрали документы, поставили штамп в паспорта: "Убыл в город Москву на продолжение учебы".

Тысячи студентов просто отправили на произвол судьбы. Больше шансов было у тех, кто мог оплатить учебу. Россия приняла всех до последнего терпеливого студента, и всех распределили по вузам страны, даже на Дальний Восток. А я сказал, что останусь в Москве, потому что только из столицы России можно было дозвониться домой, в Индию. Я занимался в студенческом научном обществе института, даже стал заместителем председателя, ходил в какие-то кружки.

Был полнейший бардак: то мест не было на лечебном факультете, то нас снова отчисляли. Понимаете, в любом деле есть какие-то группировки, какая-то политика. Я — с юга Индии, остальные студенты — северяне, которые конфликтуют с южанами. Я ни к кому никакой ненависти не испытывал, но подсознательно понимал, что ко мне относились как к человеку второго сорта. Но получилось так, что индийские и иорданские студенты пришли и сказали: "Сом, ты должен представлять наши интересы в Минздраве". Я не сразу согласился, потом взялся за дело: ходил в Минздрав, вытаскивал посла или зама посла Индии и отстаивал наши интересы. Все получилось, мы доучились.

Про семью

Мои родители живут на юге Индии. Папа тоже врач — патоморфолог, преподавал в мединституе, был профессором, потом ушел, организовал свой диагностический центр. Мама — экономист, помогает папе в управлении семейным бизнесом. Естественно, родители очень хотели, чтобы я продолжал их дело, но я этого не очень хотел.

У меня есть две сестры, я средний. Старшая — юрист, живет в Америке, у нее муж компьютерщик. Она пока домохозяйка. Младшая — биохимик и управленец MBA, работает в американско-немецкой компании, живет в Индии.

У меня пока нет семьи. Мне 39 лет, пока нет детей. Я хотел бы, но пока все силы уходят на работу. Я отложил это в свое время из-за болезни.

Про рак

Впервые я попал в онкологическое отделение не как врач, а как пациент в 1994 году. Дважды оперировался. В 2006 году потерял голос. Полгода вообще не говорил, потом еще полгода плохо говорил. В это время я и решил, что пока я жив, я должен что-то делать, чтобы изменить ситуацию.

Про национализм

Когда человек приходит лечиться — это один из моментов, когда пропадает чувство национальности в принципе. Когда человеку нужна помощь, ему все равно, кто его врач: индиец, осетин, русский, американец или англичанин. Человеку становится безразлично. Человек ждет помощи. Я считаю, что так же в любом деле — национальность не важна. Национальности возникли за счет эволюции человечества за миллионы лет. Люди столько не живут.

Про российский менталитет

Есть такое понятие как менталитет. Его не изменишь. На всё хотят какие-то приказы. Извините, у нас давно отменили крепостное право, а мы до сих пор хотим какие-то приказы. Мы сами хотим свободы, хотим свободно мыслить, но ждем приказа, чтобы провести то или иное мероприятие.

Привезти в Россию специалистов не так-то просто. Одни едут ради прикола, а многие боятся ездить в Россию до сих пор. Наши научные мероприятия отличаются от тех, что проводятся в мире, потому что мы боимся нормально общаться. Когда общаешься с российскими специалистами, они становятся в позу: "Как это так? Кто-то будет нас учить?". Я считаю, что надо разговаривать на равных.

Про демократию

Мы имеем ту власть, которую мы заслуживаем. Я не осуждаю тех, которые выходят на улицу, и одновременно я не столько осуждаю власть, сколько осуждают они. У меня другая позиция. Это не лирика. Я на собственном опыте говорю. Я не скажу, что ничего не получится у тех, кто митингует на Болотной. Я считаю, что должны выходить — это элемент демократического общества. Но не факт, что я бы сам вышел. У меня другие принципы: я считаю, что мы живем один раз и мы имеем достаточное количество мудрых и адекватных людей в той власти, которую мы критикуем. Я считаю, что можно среди них найти нормальных людей, с которыми можно сотрудничать и что-то делать сегодня, а не через 15-20 лет, когда уже будет поздно пить боржоми.

Я помню в Индии, когда я был ребенком, тоже были нехорошие депутаты, один министр совсем распоясался. Народ окружил его и прямо с машиной выкинул в яму. Я не говорю, что мы так же должны делать. Хотя это тоже элемент демократии. Просто не все элементы демократии нам нужны. Нельзя говорить, что партия распоясалась. В каждой партии есть адекватные люди. Они тоже не боги, не могут знать все проблемы в такой огромной стране. Слава богу, есть такие инструменты как Общественная палата. Я там бываю часто — борюсь с потреблением табака.

Про взятки

Медикам плохо платят, поэтому многие из них в лучшем случае принимают благодарность, а в худшем — взятку. Мне говорят: "Доктор Сома, что Вам принести, сколько заплатить?". Я отвечаю: "Давайте так: мы Вам все сделаем, а после выписки Вы решите. Я приму любую благодарность, но постфактум". Таким подходом 90% врачей не пользуется. Я знаю, что из-за того, что я так говорю, многие пациенты скажут "спасибо" и уйдут, другие даже "спасибо" не скажут, всякие есть. Я не позволю себе, чтобы качество моей помощи отличалось — хоть от Путина пациент пришел, хоть с улицы. Многие несут мне какие-то бутылки. А я не пью и не пил никогда, хоть я и российский хирург.

Про звания

В России я никакой не профессор, но за рубежом имею статус профессора официально. В российской системе не защищал диссертации, потом получил 4 специальности через несколько ординатур: объединенная хирургия-онкология — 6 лет, челюстно-лицевая хирургия — еще 3 года, и лор-болезни. Я считаю, что все эти специальности нужны, можно все это пройти, чтоб стать хирургом головы и шеи. Без этого несерьезно. Я практикующий хирург. Но последние три года больше занят организаторскими делами. Скоро буду опять оперировать.

Про справедливость

Есть только одна безусловная справедливость в нашей жизни — у нас у всех есть только 24 часа в сутки на все. Приходится использовать это рационально. Больше справедливости в мире нет.

Во время "Недели ранней диагностики рака" в Абхазии был выявлен и прооперирован пациент с запущенной опухолью лимфоузла.

О сложнейшей операции и результатах обследования населения республики корреспонденту Sputnik рассказал международный коллектив врачей из Индии, России, Абхазии.

Небольшой процент больных

Во время "Недели ранней диагностики рака", проходившей в Абхазии с 18 по 21 апреля, было обследовано 217 человек. У семерых был подтвержден диагноз "онкология". По мнению специалистов, на этих данных строить официальную статистику преждевременно, но, тем не менее, 3,2% онкольных – цифра утешительная, она не выше, чем в других странах. В российских городах, где до этого проходила, эта цифра составляла — 5-6%.

"Акция по недельной профилактике была вызвана жизненной необходимостью, — рассказывает главврач национального онкоцентра Абхазии Лев Аргун. – Наши коллеги провели здесь огромную работу. Ежедневно они вели консультации, обследования, читали лекции для медработников. Небольшая цифра больных радует. Это говорит, что люди стали больше заботится о своем здоровье".

Но, как говорит Лев Аргун, низкий процент выявленных онкобольных – не повод беспечно относиться к своему здоровью. В онкологии основа всему – ранняя диагностика.

Хирург-онколог основатель и директор Евразийской федерации онкологии Сомасундарам Субраманиан (доктор Сома) также подчеркнул важность ранней профилактики.

"Профилактикой рака на поздних стадиях заниматься невозможно, — сказал доктор Сома. — Можно не курить, вести здоровый образ жизни, это реально поможет, но стопроцентной гарантии, что у человека не разовьется онкология, это не дает".

Сомасундарам Субраманиан рассказал, что история выездной "недели ранней диагностики рака" началась у него на родине, в Индии, затем продолжилась в России, а сейчас дошла до Абхазии.

"Наша акция несколько лет назад впервые прошла в моем родном городе и была посвящена памяти моего папы — профессора Субраманиан, который был известным онкологом в 75-миллионном штате, — рассказывает доктор Сома. – Тогда за два дня мы приняли огромный поток людей. Это стало первым таким опытом. Потом в более усовершенствованном виде мы начали проводить такие акции в России: подмосковном Королева, Троицке, Одинцово. Программа в Абхазии оказалась организована лучше всех, большая заслуга в этом принимающей стороны".

За неделю, что врачи из Индии, России и Абхазии принимали и обследовали людей, было выявлено семь человек с онкологией. Одному из больных была проведена уникальная операция на лимфоузле.

Оперировал пациента доктор Сома, консультировал хирурга – крупнейший в России специалист по операциям на шее и голове, хирург-онколог, член Совета экспертов Евразийской онкологической программы Виктор Письменный.

Как говорят врачи, операция была сложнейшей, а шансы на удачный исход – минимальными. Пациент и его семья дали согласие.

Операции не входят в программу недели ранней диагностики. После окончания диагностики врачи из разных стран приехали в Абхазию за свой счет, чтобы прооперировать больного.

"Операция вынужденная, — говорит Виктор Письменный. — Пришлось удалять пораженный орган. Опухоль была запущена, в таком состоянии хирурги редко когда делают операции, обычно оставляют больного на "доживание". Порадовало отношение врачей в Абхазии, они были рады специалисту, который может решить судьбу этого человека. Это приятно по-врачебному, да и просто по-человечески".

Ассистент доктора Сома рассказал Sputnik, что операция на лимфоузле была уникальной, такие редко проводятся не только в Абхазии, но даже в институтах Москвы и Санкт-Петербурга.

Замминистра здравоохранения Абхазии Батал Кация сказал, что республиканский онкоцентр уже стал площадкой, на которой налажено сотрудничество между врачами из разных стран.

"Хочу, чтобы другие лечебные учреждения республики последовали его примеру", — сказал Кация.

Доктор Сома рассказал, что Евразийский противораковый фонд ищет возможности для выделения Абхазии аппарата дистанционной лучевой терапии.

"Для меня стало мечтой, чтобы в Абхазии появился такой аппарат, чтобы пациенты могли лечиться здесь, в Сухуме, а не ехать в Сочи, в Тбилиси, — говорит доктор Сома из Индии. – Сейчас же мы будем готовить местные кадры, чтобы к моменту получения аппарата здесь были специалисты, умеющие с ним обращаться".

Акцию "Неделя ранней диагностики рака" проводила Евразийская Федерация онкологов (ЕАФО), Евразийский противораковый фонд (EACF), Научно-образовательный центр "Евразийская онкологическая программа ЕАФО" и Национальный онкологический центр Абхазии при поддержке Абхазского общественного фонда "Амшра" и Министерства здравоохранения республики.

Add to friends
RSS

Мы родом .

Сегодня мы живем в аквариуме — видим мир через кривую оптику, как рыба из своего круглого стеклянного дома. Москвичи в своем аквариуме, деревня — в своем, офисные работники, государственные служащие, военные, мигранты и так далее — у всех есть своя ниша, своя оптика и своя Россия. Страна, в которой мы живем, состоит из множества разных, бесконечно непохожих друг на друга стран — и все-таки это именно одна страна и одно общество.

Чтобы увидеть эту страну, мы записываем рассказы самых разных людей. Они происходят из разных мест и социальных слоев, у них разный достаток и разный уровень образования. У этой истории нет конца: сколько людей — столько и Россий. Житель горного села в Осетии рассказывает, как он построил маленькую электростанцию и бесплатно делится с соседями собственным электричеством. Похоронный агент ненавидит людей за то, что те не оплакивают своих покойников, а впопыхах ищут тайники. Старик, который поет у метро советские песни, рассказывает, как он приехал в Москву из Тамбова с баяном, чтобы собрать деньги на лечение больной жены, и завоевал сердца москвичей.

Каждый рассказчик рисует свой портрет. Портреты России — это не портреты россиян в исполнении журналистов PublicPost. Это галерея портретов страны, созданных нашими собеседниками. Они рассказывают про себя и про то, в каком мире они живут. Множество этих жизней — это и есть та самая Россия.

Про национализм

Про российский менталитет

Про демократию

Про справедливость

Читайте также: