Дети больные раком в америке
— Хотелось с вами, как с человеком, который за время распространения COVID в США — и главным образом в Нью-Йорке, в своём Facebook написавшим буквально книгу про то, как Нью-Йорк переживал COVID, поговорить про то, как это было. Как это началось?
— Для меня это, наверное, началось с тех же самых социальных сетей, где вдруг неожиданно в январе начали обсуждать этот странный вирус. Что происходит в Китае, про ситуацию в Ухани. Было довольно много информации по этому поводу, вся очень противоречивая. Честно говоря, большую часть февраля я думал, что это будет очередная азиатская штука, которая так до нас никогда и не дойдёт или дойдёт в виде каких-то спорадических случаев, о которых надо знать, но которые, скорее всего, не станут нашей проблемой.
— Так думали большинство врачей ведь, да?
— Да, у нас в больнице были какие-то обучающие программы по поводу COVID, но всё это напоминало ситуацию с вирусом Эбола в 2014 году. То, что знать об этом надо, может быть, вас это коснётся, но в итоге Эболы в Нью-Йорке был ровно один случай, а во всех Соединённых Штатах штук пять. С COVID получилось совсем не так, и то, что происходит что-то неладное, начали понимать где-то в конце февраля, когда тестов не было, а случаев фиксировалось всё больше и больше.
Тогда уже было понятно, что в таком городе, как Нью-Йорк, хорошим это закончиться не может — с точки зрения массового распространения инфекции. То есть у нас не было никаких систем профилактики этого.
— Какие карантинные мероприятия были введены в Нью-Йорке?
— Карантин в Нью-Йорке ввели 22 марта, объявили локдаун. 16 марта закрыли школы. Закрыли офисы, рестораны. В принципе, рекомендовали ездить на метро только необходимым сотрудникам больниц и магазинов. Сделали всё, чтобы поезда перестали быть очагом распространения, но в итоге они всё равно заполнялись. Какой-никакой карантин соблюдался. Но ввели его очень поздно. Город объявил карантин только 22 марта.
— Сколько было аппаратов ИВЛ в городе, когда стало понятно, что их может не хватить?
— В самом Нью-Йорке на восемь миллионов жителей было около тысячи реанимационных коек. Когда всё начиналось в марте, скорость появления новых очень тяжёлых пациентов открыла нам глаза на то, что этих коек, скорее всего, не хватит.
— А почему так мало?
— Их хватало. Даже в самые плохие сезоны, во время эпидемии гриппа H1N1, проблем не было. Именно в таких эпидемиологических ситуациях Нью-Йорку не требовалось больше ресурсов.
— В итоге вам хватило аппаратов?
— Аппаратов хватило. В некоторых местах приходилось использовать операционные аппараты, учебные. Правительство штата, у которого был резерв аппаратов ИВЛ, рассылало их по больницам. С военных баз присылали армейские аппараты. Именно наших, больничных аппаратов хватило только на первую пару недель. Если бы нам не помогали, то до прохождения пика мы бы точно не справились.
В Нью-Йорке начали эпидемию с абсолютной нехваткой тестов. В тот момент в городе 70% тестов были положительными, потому что тестировали только пациентов, у которых подозрение на наличие инфекции было близко к 100%. Сотни человек в день поступали в больницы города.
На сравнительно небольшую больницу на 400 коек, с 25-коечной реанимацией в день было до 15 переводов на машины ИВЛ и госпитализация. На пике эпидемии в нашей больнице было около 500 пациентов и 45 пациентов на ИВЛ в реанимации. Это примерно в два раза больше тех цифр, с которыми мы обычно работаем.
— Давайте с вами, как с реаниматологом, поговорим вообще про ИВЛ. Отношение к ней менялось в целом по профессии. Мы понимали, что есть ситуации, когда невозможно не сажать человека на ИВЛ, но понимали также, что 80%, скорее всего, умрут, а 20%, возможно, выживут. Насколько использование такого масштабного количества аппаратов искусственной вентиляции лёгких было оправданно?
— ИВЛ — это поддерживающая терапия, она никак не влияет на саму болезнь. Она просто даёт пациенту шанс справиться с болезнью, поддерживая в общем неработающий орган. К сожалению, ИВЛ абсолютно противоестественная, это не тот процесс дыхания, к которому людей приспособила природа. Поэтому ИВЛ несёт множество проблем и осложнений, лёгкие повреждаются при искусственной вентиляции.
— А как они повреждаются?
— Повреждение может быть в результате давления, растягивания альвеол, повышенного внутрилёгочного воспаления. Это так называемая волиутравма, баротравма — травма повышенным давлением, которое требуется аппарату ИВЛ, чтобы доставить газовую смесь в лёгкие.
— Вы говорите, что у вас на пике было 500 человек. Сколько из них за время пандемии лежало на аппарате искусственной вентиляции лёгких, и сколько из них в процентах выжило?
— Именно острых у нас было максимум 45 человек. Это на пике эпидемии, где-то в начале апреля. Выживаемость в районе 45%, и около 30% сошли с ИВЛ. При этом до сих пор есть пациенты на аппаратах ИВЛ. Некоторые из них успешно сходят, для некоторых, к сожалению, есть вероятность, что им потребуется ИВЛ на многие месяцы, если не на всю жизнь. В итоге было приличное количество выздоровлений, то есть многие пациенты ушли домой после использования ИВЛ. Но, к сожалению, и инвалидизация, и летальность были достаточно высокие.
— То есть мы говорим о том, что не просто выживаемость, а выздоровление в среднем в районе 30%, да?
— Где-то так, да. Потому что, конечно, выжить, но остаться на аппарате ИВЛ, — тут философский вопрос, что лучше.
— Давайте поговорим о том, как применялись лекарства. Как менялось ваше представление о препаратах? С чего вы начинали?
— Мы начинали, как все, с гидроксихлорохина. До сих пор идёт такой пинг-понг, в какой ситуации и кому он показан. Мы довольно быстро поняли, что гидроксихлорохин не помогает пациентам именно в больнице. Когда началась дыхательная недостаточность, даже если пациентам не нужен аппарат ИВЛ, гидроксихлорохин никак не улучшал ситуацию. И мы довольно быстро от него отказались из-за побочных эффектов — у многих пациентов были проблемы с сердечными аритмиями.
— Мне кажется, что именно в реанимационной части течения болезни этот препарат малоэффективен. Во всяком случае, по нашим наблюдениям внутри больницы. Его роль важна именно при начале цитокинового шторма, при ранних симптомах развития дыхательной недостаточности, до того как пациентам нужна серьёзная кислородная поддержка. Если вовремя дать этот препарат нужным пациентам, то можно было избежать ситуации, когда пациентам требовалась ИВЛ, и, соответственно, их прогноз существенно улучшался.
— Кто обычные пациенты вашей клиники в Бруклине?
— Это больница для небогатых людей с не очень хорошими страховыми полисами, для местных жителей этого района Бруклина. Это достаточно бедный район, где высокая преступность, большое количество людей со множеством хронических заболеваний. Несомненно, такие больницы подверглись наиболее тяжёлому удару.
— Почему, с вашей точки зрения, COVID стал таким ударом именно по малоимущим? Почему люди с небольшим количеством денег, с плохими страховками, стали основным сегментом коронавирусной инфекции?
— Тут два фактора. Один социальный — это бедные люди, у которых нет ресурсов, они не могут работать удалённо, они зависят от своих не очень высокооплачиваемых работ. И это отсутствие денег предрасполагает к тому, что они живут в более скученной обстановке. Плюс более низкий уровень образования, недоверие к государственным ресурсам. Когда они слышат, что надо изолироваться, они не так серьёзно это воспринимают, как другие. Вторая часть именно медицинская. Хотя у этих людей и есть страховка для малоимущих, у большинства из них нет ни времени, ни возможности болеть.
— Такая большая нагрузка на медицинскую систему и такое большое количество официально зарегистрированных случаев и смертей — это такая американская статистика или всё-таки действительно на Америку пришёлся особый удар?
— Никто не может понять. Нет никаких данных о том, что в других частях США работает другой штамм вируса. Возможно, именно практически полная загруженность системы здравоохранения предрасполагает к худшим результатам. То есть смертность в Техасе ниже, потому что это огромная территория, меньше скученности людей и намного более мощная система здравоохранения по сравнению с Нью-Йорком.
Несомненно, сыграло роль то, что мы очень мало тестировали. На пике эпидемии у нас не хватало тестов, мы тестировали только по симптомам. Людям с какими-то не слишком типичными симптомами, у которых мог быть коронавирус, отказывались делать тест просто потому, что у них нет температуры за 38 градусов.
Я считаю, что тесты были нужны, и в намного большем количестве, чем были доступны тогда в Нью-Йорке. Мы до сих пор не знаем, сколько народу заболело.
— Американские больницы — они закрывались под коронавирус целиком, как российские, или отделениями?
— Нет, у нас закрывалось отделениями. Но меня поражало, что пропали почти все другие пациенты. Да, у нас отменили плановые операции и перевели все амбулаторные визиты на телемедицину. Но куда-то подевались все ситуации, с которыми мы имеем дело каждый день. И сейчас не совсем понятно, куда делись все панкреатиты, все тромбоэмболии, все кровотечения. Их было крайне мало. У нас было реанимационное отделение для пациентов без COVID, и в нём крайне редко появлялось больше трёх-четырех человек. Притом что наша реанимация обычно заполнена.
— Люди с хроническими болезнями просто боялись ходить в больницу, боялись заболеть там коронавирусом?
— К сожалению, это часть ситуации, да. Очень многие максимально задерживали свой визит в больницу, всеми силами пытаясь остаться дома. Потому что действительно было очень страшно.
— Спустя пять месяцев пандемии в таком крупном городе, как Нью-Йорк, что вы начали понимать про коронавирус и про такого рода масштабные эпидемии?
— Про коронавирус я понял, что главное — терпение. Не стоит бросаться сразу считать какую-то новую появившуюся информацию абсолютно верной. Потому что знания менялись в течение недель, если не дней, и это было очень странно. А ещё я с большой грустью осознал, что наша система здравоохранения вообще не приспособлена для больших потрясений.
То есть это вирус с летальностью в районе 1%. По идее, как может такая богатая, такая продвинутая в медицинском плане страна, как Америка, просто упасть на колени перед такой болезнью?
Но мы до сих пор не понимаем, что делать дальше. Мы в бесконечном карантине, мы боимся из него выходить, и это справедливо, потому что мы поняли, что наша система здравоохранения, которая может лечить какие-то совершенно безумные вещи, именно вот в такой ситуации, в ситуации массового количества заражённых, не слишком приспособлена.
— Почему так происходит? Потому что американская система здравоохранения рассчитана именно на огромные затраты страховой медицины или непосредственно больного и не обращает внимания на какую-то, как ей кажется, шелуху — на ОРВИ, на людей с небольшим доходом?
— Экономическая часть в этой ситуации присутствует. Действительно, выгодней делать плановые операции, выгодней лечить от редких дорогих болезней, чем лечить пациентов с какой-то массовой, но не такой интересной проблемой. К сожалению, мы просто жили очень много лет в достаточно комфортном мире, который мало изменялся, было мало таких медицинских потрясений.
Мы вроде как всё знали и примерно представляли, с чем мы будем иметь дело, но когда столкнулись с реальностью, оказалось, что она совсем не такая. И очень многих это потрясло. Многие мои коллеги, включая тех, кто был здесь и во время терактов 11 сентября, и во время эпидемии H1N1, они все были неприятно удивлены ситуацией с коронавирусом. Это было что-то беспрецедентное даже для них.
— Понимаем ли мы, что нам делать, когда случится следующая большая пандемия?
— Несомненно, какие-то уроки мы извлекли. Сейчас, в ситуации респираторного вируса, мы поняли, как работать с изоляцией, как работать с контактами, как накапливать средства защиты, как разобраться с нехваткой аппаратов ИВЛ, если таковая случится. А вот что будет следующим патогеном, мы точно не знаем.
— Что вы думаете: лечение или вакцинация?
Пока, к сожалению, большинство противовирусных препаратов в этой ситуации проваливаются. Мы так и не знаем, что работает в самом начале болезни, до того как состояние пациента ухудшится настолько, что потребуются всевозможные ресурсы для спасения жизни.
— То есть лечения пока нет. И если я правильно понимаю, в ближайшие полгода вряд ли оно появится.
Где-то к середине мая у нас практически исчезли все пациенты с тяжёлым течением коронавируса. Мы закрыли дополнительные реанимации. Сейчас, в общем, работаем как обычно. Я работаю в нескольких нью-йоркских больницах, и везде такая же ситуация.
— То есть тяжёлого течения практически нет. Сезонный вирус?
— Фактически сезонный вирус, да. Сейчас где-то в больнице есть пациент с коронавирусом, но в реанимации их нет, и они не попадают практически. При этом сезонный вирус в Нью-Йорке прошёл, а в Миннесоте, наоборот, сейчас идёт увеличение случаев. Пока очень непредсказуемая и очень странная эпидемиология. Но в Нью-Йорке, действительно, всё прошло именно по принципу очень быстрой экспоненты и очень резкого снижения.
В США у более сотни детей коронавирус вызвал опасный воспалительный синдром - иммунитет "съедает" внутренние органы
В США у более сотни детей коронавирус вызвал опасный воспалительный синдром - иммунитет "съедает" внутренние органы
RECSTOCKFOOTAGE / DepositPhotos
Как заявил мэр Нью-Йорка Билл де Блазио, в городе этот синдром обнаружен у 38 детей, еще в 9 случаях диагноз пока не подтвержден
NYC Mayor's Office / Youtube.com
Власти города и штата Нью-Йорк сообщают, что медики фиксируют у детей десятки случаев опасного синдрома системного воспалительного ответа, видимо, связанного с новым коронавирусом.
Как заявил в воскресенье, 10 мая, мэр Нью-Йорка Билл де Блазио, в городе этот синдром обнаружен у 38 детей, еще в 9 случаях диагноз пока не подтвержден, передает Fox News. У заболевших детей наблюдается чрезмерная иммунная реакция, приводящая к поражению внутренних органов. С заявлением о синдроме выступил и губернатор штата Эндрю Куомо. По его словам, в штате проверяется 85 случаев этого синдрома. От его последствий в штате могло умереть три ребенка, младшему из которых было пять лет.
Когда дети поступают в больницы, у них не наблюдается никаких симптомов, которые обычно связывают с коронавирусом, но в скором времени реакция их организмов приобретает катастрофический характер.
Симптомы воспалительного синдрома схожи с болезнью Кавасаки (воспалительное поражение артерий) и инфекционно-токсическим шоком. Начинается все с сильной боли в животе, с желудочно-кишечных заболеваний, диареи, рвоты. У некоторых детей также наблюдаются жар, лихорадка и кожные высыпания, поражения слизистых, лимфатических узлов, конъюнктивит. Фиксируются признаки токсического шока и проблемы с сердцем.
Часть детей уже проверили на коронавирус, 47% из них оказались заражены, а в организме 81% детей содержались антитела на вирус.
О появлении подобного синдрома у детей сообщают также врачи Великобритании, Франции и других стран Европы. Представители национальной системы здравоохранения (NHS) Великобритании в конце апреля направили врачам страны предупреждение о росте числа случаев, когда дети попадают в реанимацию с синдромом системного воспалительного ответа, который схож с синдромом Кавасаки. При этом синдроме поражаются кровеносные артерии. Точная этиология заболевания не известна, прямого лечения не существует.
Медики также предостерегают, что одним из осложнений коронавируса у детей могут быть психические расстройства.
Специалисты департамента психиатрии Калифорнийского университета в Сан-Диего считают, что тяжелые психические отклонения могут возникать у детей, чьи матери переболели COVID-19 во время беременности.
- Культура
- История
- Религия
- Спорт
- Россия глазами иностранцев
- Фото
- Инфографика
- ИноВидео
- ИноАудио
Для неизлечимо больных детей и их семей педиатрический хоспис может стать подарком судьбы. Однако американская система здравоохранения осложняет их работу и существование.
Одетые в костюмы супергероев дети бегали по деревянным полам наполненной игрушками гостиной. Местные полицейские и пожарные делали вид, что гоняются за ними. Мальчик, праздновавший свой день рождения, надел майку Супермена и красную кепку с желтой молнией. Его трехлетняя сестра в костюме Бэтгерл радостно смеялась в открытой кухне, посыпая кондитерской обсыпкой вынутое из духовки печенье. Папы, мамы, дедушки и бабушки раскладывали по тарелкам куски торта с сине-зеленым кремом. В воздухе летали воздушные шары, придавая красочные оттенки потолку зала. Зимнее солнце ярко светило через окна, бросая свои лучи на камин. По комнате сновал фотограф. Был декабрь, четверг. На дне рождения собрались примерно 50 гостей, и все они знали, что виновник торжества Паркер Граф умрет на следующий день.
Кресент Коув не только помогает детям в конце жизни. Он также предлагает уход за серьезно больными детьми взамен родителей, чтобы те могли немного отдохнуть. Эти дети остаются в хосписе на ночь, где для них создаются условия как в туристическом лагере, но под круглосуточным наблюдением подготовленных медсестер, помощников и волонтеров. Именно таким образом этим хосписом воспользовались Эмили и Дэвид Голд, которые пять лет ждали открытия Кресент Коув. Их старшая дочь Лиззи родилась с лишней хромосомой в результате случайной мутации, и врачи думали, что она умрет во время родов. Но девочка выжила, хотя к восьми годам у нее появилась умственная отсталость, хроническая болезнь легких и слабый мышечный тонус. Все это мешало ей дышать, есть, и Лиззи могла серьезно заболеть от любой незначительной детской инфекции. Девочку отдавали в Кресент Коув на время, чтобы родители могли побыть с ее братьями и сестрами: сходить на прогулку, покататься на велосипедах, заняться другими делами в кругу семьи, что было невозможно при Лиззи. Такая форма кратковременного ухода составляет часть единого целого, и детские хосписы типа Кресент Коув стараются предоставлять такие услуги всегда, от объявления диагноза до смерти. Профессор Пенсильванского университета Крис Фюдтнер (Chris Feudtner), участвовавший в создании коллектива паллиативного ухода в детском госпитале Филадельфии, говорит, что потребность в такой услуге ощущается очень остро, но люди в основном молчат и скрывают это.
Детских домашних хосписов типа Кресент Коув явно не хватает для примерно 43 тысяч детей, которые ежегодно умирают в США. Заведений, которые ухаживают за неизлечимо больными взрослыми, довольно много. В каждом штате их несколько. Некоторые принимают пациентов детского возраста, но на всю страну существует всего три хосписа, предназначенных специально для детей. Кресент Коув, который начал принимать пациентов в мае прошлого года, самый новый. Два других детских хосписа находятся в Сан-Леандро в Северной Калифорнии и в Финиксе. По некоторым оценкам, примерно полмиллиона детей страдают от серьезных патологий, которые могут сократить им жизнь. И очень многие, скорее всего, умрут под светом флюоресцентных ламп среди гудящих аппаратов в реанимационных отделениях.
Услуги хосписов для умирающих взрослых в США изначально задумывались как услуги на дому. Для детей такая поддержка не всегда доступна, а когда она все-таки предоставляется, то делается это порой неудовлетворительно. Федеральное правительство оплачивает и регулирует паллиативную помощь для взрослых с 1986 года, когда был принят закон о хосписах. Хосписы начали процветать за счет федеральной программы медицинской помощи престарелым, и их количество выросло до 4 тысяч 500 с лишним. Однако всего 10% из них готовы ухаживать за детьми.
Ее родители Рэчел Перес (Rachel Perez) и Дж. Закари Аллен Тифт (J. Zachary Allen Tift) не знали, что ответить. В Миннесоте не было детских хосписов. Социальный работник из больницы сказал, что может связаться с несколькими заведениями для взрослых, которые в состоянии принять ребенка. Но стоимость пребывания в таких хосписах могла составить 450 долларов в день, а их частная страховка не могла покрыть эти расходы, даже с дополнительными льготами. Родителям Марьях это было не по карману. Но девочка не хотела умирать в больнице. (Даже если бы она согласилась на это, страховка не могла покрыть эти расходы.)
Линденфельсер не была знакома с Марьях. Но спустя месяц после смерти девочки ее знакомая, работавшая с матерью Марьях, свела двух женщин. Перес рассказала Тифту о планах Линденфельсер открыть Кресент Коув, и они договорились о встрече. Расспросив Линденфельсер, Тифт понял, что Кресент Коув это именно то, что было нужно Марьях. Он немедленно поддержал планы Линденфельсер и рассказал о них другим семьям. Через какое-то время почти 80 семей проявили интерес к такому хоспису для своих больных детей либо выразили сожаление, что в свое время такие заведения были для них недоступны.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.
По данным исследования Американского онкологического общества, смертность от рака в США снизилась на 27% с 1991 года, когда был зафиксирован рекорд по числу таких заболеваний. Если бы уровень смертности от рака остался на уровне 1991 года, за эти годы в США от него умерло бы еще более 2,6 млн человек.
Вплоть до начала 90-х годов XX века смертность от онкологии в США неуклонно росла: в 1991 году число смертей от таких заболеваний достигло рекордного уровня — 215,1 случая на 100 тыс. человек. Однако потом этот показатель ежегодно сокращался примерно на 1,5%, и к 2016 году на 100 тыс. человек населения США приходилось лишь 156 случаев смерти от рака. Таким образом, отмечается в исследовании Американского онкологического общества (ACS), за 25 лет — с 1991 по 2016 год — смертность от онкологических заболеваний в США сократилась на 27%. А это означает, что удалось сохранить жизни более 2,6 млн американцев.
Сейчас самыми распространенными видами рака, диагностируемыми у американских мужчин, являются рак предстательной железы, толстого кишечника и легких. На них в общей сложности приходится 42% диагностированных случаев. У женщин — рак молочной железы, толстого кишечника и рак легких. Причем на рак молочной железы приходится 30% случаев онкологических заболеваний.
Как отмечают в ACS, с 1989 года благодаря ранней диагностике и своевременному лечению американским врачам удалось сократить смертность от рака молочной железы на 40% (за период с 1989 по 2016 год), рака толстого кишечника — на 53% (с 1970 по 2016 год) и от рака предстательной железы — на 51% (с 1993 по 2016 год). Однако в случае с последним видом рака эксперты поясняют, что отчасти такое улучшение может объясняться тем, что в США с 2012 года по рекомендации Рабочей группы профилактической службы (PSTF) не делают скрининг рака простаты здоровым мужчинам, поскольку это может привести к гипердиагностике и избыточному лечению, а это чревато осложнениями.
Рак по-прежнему остается в тройке главных причин смерти в США, уступая лишь сердечно-сосудистым заболеваниям. Наибольшую тревогу врачей вызывает распространение рака печени, связанного с ростом заболеваемости гепатитом C. Кроме того, уверенно растет число смертей от тех видов рака, которые связаны с ожирением, например, рак поджелудочной железы. Набирающая обороты эпидемия ожирения только усугубляет проблему.
Кроме того, исследователи указывают на заметный разрыв в показателях смертности от онкологических заболеваний между обеспеченными и малоимущими американцами. Например, до начала 70-х годов прошлого века смертность в бедных районах страны от рака толстого кишечника была на 20% ниже, чем в обеспеченных, а теперь она на 30% выше. Как отмечает ACS, этих смертей можно было бы избежать при наличии у населения средств на раннюю диагностику, более качественное лечение и питание, и учитывая нынешнюю ситуацию, авторы исследования прогнозируют, что в 2019 году примерно у 1,8 млн американцев будет диагностирован тот или иной вид онкологических заболеваний, то есть около 4,8 тыс. новых случаев ежедневно.
Академик Андрей Каприн о шансах вылечить рак в России
Антон Г. сел в 2015-м за мошенничество – за то, что разводил на деньги детей-сирот и инвалидов. И уже находясь в колонии, сколотил новую ОПГ, которая выманивала средства, предназначенные на дорогостоящее лечение тяжелобольных ребятишек. Одной из жертв циничного мошенника оказался 9-летний Али Беков, которому всем миром собирали невообразимую сумму в 750 тысяч долларов для операции в США. Мальчика спасти не успели.
Жестокая болезнь – рак – унесла жизнь девятилетнего Али Бекова из Северной Осетии. Он очень хотел жить. Но чтобы появился этот шанс – излечиться от острого лимфобластного лейкоза, требовалось собрать астрономические 750 тысяч долларов.
Естественно, у родителей мальчугана таких денег никогда не было. И они объявили сбор средств в интернете. Но не успели.
Али, самый сильный и смелый мальчик! Он всегда верил и утверждал, что победит, что сможет! Его уверенность в излечении от этого страшного недуга давала силы бороться до конца! Всю боль он терпел достойно, чтобы не расстраивать родителей! Весь мир объединился, чтобы помочь Али встретить здоровое будущее, за что спасибо вам большое, добрые люди! Но сегодня в 2:00 ночи нашего Тигрёнка – Али не стало,
– озвучили горестную весть близкие мальчика.
Он болел пять лет, а ждал своего маленького чуда – той самой долгожданной операции в Америке – семь месяцев, каждый день из которых становился для него настоящей пыткой – из-за боли.
Малыш болел пять лет. А последние семь месяцев ждал эту самую операцию, которая должна была спасти его. Фото: скрин с видео МВД по РСО-Алания.
Но паренёк не только терпел эти мучения, но и старался делать так, чтобы не показывать их отцу и матери, внушая им силу и веру в лучшее.
"Мы не успели, но он поможет успеть другим деткам. Мы в очередной раз убедились, что мир не без добрых людей! Спасибо вам, кто был рядом в трудную минуту жизни с Али, – говорят родители. – Алишке уже не больно, он рядом с Творцом! Мы до последнего не переставали бороться за него, но так предопределил Всевышний! Наш сильный духом мальчик – Герой нашего времени теперь спит спокойно!"
А человек, ставший если не главной, то, по крайней мере, одной из причин случившейся трагедии, чувствует себя неплохо. Мошенник, обокравший больного ребёнка, 28-летний Антон Г. из Оренбурга, сидит в колонии, и произошедшее лишь просто увеличит срок его пребывания там, вот и всё.
Он мог бы выйти, вероятно, через год – по истечении срока за предыдущие аферы. Но теперь получит новый приговор – и есть шанс, что суд учтёт цинизм того, что он натворил.
Антон сам вырос в детском доме в Оренбурге. И, как выяснил Царьград, было ему там не очень сладко. Поэтому на жизнь он изначально смотрел сначала ершистым волчонком, а потом, как вырос и заматерел, взглянул уже полноценным волком.
Впрочем, ему то ли по-своему повезло, то ли просто судьба так раскинула карты, но в отличие от немалого числа своих товарищей, он не отправился сразу за решётку по какой-нибудь "имущественно-насильственной" статье УК, а решил, что воровать и грабить куда менее выгодно, чем облапошивать людей.
Поэтому и получил вскоре первый срок за мелкое мошенничество, но на зону его тогда не отправили.
Зато он понял: мелочиться больше не стоит.
Антон представлялся чиновником. Фото: ВК/личная страница.
И основал благотворительный фонд помощи детям-сиротам. Процесс закипел – да ещё и очень круто.
К тому же парень подошёл к нему весьма предметно – с дальним прицелом. Он прекрасно понимал: если ты хочешь, чтобы тебе верили, не обязательно быть честным, но вот репутация должна быть кристальная.
И Антон принялся работать над своим имиджем.
Во-первых, стал одеваться "по-деловому". Во-вторых, начал рассказывать, что получил якобы высшее образование в оренбургском филиале Московского государственного юридического университета.
А главное – в Сети появились многочисленные положительные отклики о "замечательном руководителе".
Отзывы, конечно, клепал или он сам, или его подельники, но в целом впечатляет, нет? Фото: скрин с сайта 4geo.ru/orenburg
Мол, и сотни сирот ему благодарны за помощь и поддержку, и сам он – первый богатей всего Оренбуржья, обладающий особняками, машинами и миллионами на счетах вкупе с акциями "Газпрома" (последнее – не шутка; он реально полагал, что сведения об обладании ценными бумагами газового монополиста повышают градус уважения к нему), и с Путиным он лично знаком – и президент чуть ли не советуется с "Антоном Николаевичем" по насущным вопросам сиротства и вообще собирается назначить его "главным по детдомам".
А для того чтобы проще было общаться и вешать лапшу на уши, он придумал себе должность в местной мэрии. На одной из нескольких его персональных страниц в соцсетях место работы так и значится: "администрация города Оренбурга".
Сколько именно людей он сумел облапошить, точно не известно. Следователи сумели доказать 12 эпизодов.
В основном это были такие же сироты, как и он, а также инвалиды, малоимущие.
Всем он что-то обещал. И со всех брал деньги "на решение вопроса". Одним из самых первых его "клиентов" стал бывший детдомовец, обратившийся в его фонд с просьбой помочь в трудоустройстве.
Антоха "помог": пообещал место водителя в мэрии. Взял всего пять тысяч – якобы на оформление документов. Ничего не сделал, но осознал, что так – можно.
И понеслось. Одним клялся помочь с жильём вне очереди, другим – тоже с работой, третьим грозился вытащить родственника из колонии.
Молодой человек активно пиарился, представляясь руководителем благотворительного фонда. Фото: скрин с видео МВД по РСО-Алания.
Причём разводил не только незнакомых, но и довольно близких к нему самому товарищей. Только брал уже не те смешные 5000, а уже 17 тысяч, и 50, и 100, и даже 360 тысяч!
В сумме ущерб составил порядка миллиона рублей.
Прокурор просил дать ему восемь лет, суд назначил шесть, но – строгого режима.
Что, однако, не помешало ему уже там, в колонии, сколотить новую банду, набрав для неё "персонал" на воле. Управлять ею поставил своего друга, а в качестве "разменных" (для обналичивания похищенных денег) взяли нескольких девушек.
Суть была проста: находить в Сети объявления о сборе средств для тяжелобольных детей, связываться с их родителями – и разводить их, представляясь благотворителями.
Тупо – отбирать то, что должно спасать жизни.
Вот как произошло с мамой Али Бекова – Ларисой.
"Позвонил человек, которого мы знаем – хорошая знакомая, которая занимается онкобольными, – и говорит, что нам хочет помочь некий депутат Владимир Николаевич Никифоров (народные избранники с такими ФИО, кстати, реально существуют, их есть даже несколько, в разных регионах страны. – прим. ред.), дала номер телефона, сказала, что он ждёт звонка", – рассказала сама Лариса Бекова.
В реальности это и был Антон Г.: все переговоры он вёл сам, никому не доверяя. Когда она набрала его, негодяй (очень надеемся, что служба собственной безопасности ФСИН разберётся, откуда у зэка в Оренбургской зоне строгого режима не просто мобильный, а с выходом в интернет, которым он пользовался когда хотел) поведал, что у него тоже ребёнок болел раком, но – вылечился. В Америке. На это потратили 80 млн рублей, и с тех пор он занялся организацией благотворительной помощи таким семьям – ведь не все, вещал лжедепутат, имеют возможность оплачивать лечение самостоятельно.
Бековым предстояло собрать огромную сумму денег. И появление благотворителей, готовых выложить сразу 4 млн, показалось им лучиком спасения. Фото: скрин с видео МВД по РСО-Алания.
Выяснил между делом, какую сумму нужно собрать Бековым и сколько уже собрано.
Выслушав всё, сказал, что они берут нашу семью под опеку, что сейчас переведут нам 4 млн рублей, но и в дальнейшем все расходы берут на себя, все счета из клиники будут оплачивать. Попросили номер карты, сказали, что не "видят" её, попросили номер другой. Сказали, что платёж у них почему-то завис, что с 4 млн рублей комиссия 500 тысяч, чтобы без комиссии провести платёж, надо сначала списать эту сумму, а затем они вернут всё сразу,
Сомнения, признаётся, закрались, но она остановила себя мыслью, что не надо быть такой подозрительной.
"Говорю, у меня нет на карте столько денег, я вывожу их на сберегательный счёт после каждого отчёта. Они сказали, что эту сумму надо перевести на карту, и тогда всё быстро они перечислят. После списания средств сказали, что ничего не видят на карте и, чтобы прошёл платёж, должны быть ещё средства. Вот тут уже я отключила вызов и перезвонила человеку, который дал мне номер. Она, конечно, в шоке, стала им перезванивать, но они ей не ответили. Позвонила в Сбербанк, сказали, что, да, к сожалению, это мошенники. И заблокировали карты", – поделилась женщина.
То есть – понимаете, что делал этот мерзавец? Ему показалось мало тех пятисот тысяч, которые ему уже перевели. И он давил, заставлял женщину положить ещё деньги, чтобы забрать, по всей видимости, вообще всё, что насобирали для Али!
Случилось это 1 июня. В День защиты детей.
Надо отдать должное осетинским силовикам. Вычислить ОПГ стало для них делом чести, подключили все возможности, на раскрытие бросили лучших оперативников, отправили часть группы в командировку в Оренбург (номер, с которого звонил Антон Г., конечно, пробили моментально).
Около месяца пришлось выслеживать подозреваемых, которые, пытаясь скрыться и запутать следы, меняли съёмные квартиры, телефоны и сим-карты. Несмотря на все эти уловки, аферистам не удалось уйти от ответственности. Результатом кропотливой работы оперативников стало задержание всех участников преступной группы. В настоящее время все они доставлены на территорию Северной Осетии,
– рассказали Царьграду в МВД Северной Осетии.
Уже известно, к слову, что подозреваемый причастен к аналогичным преступлениям в других регионах.
Возбуждено уголовное дело по ч.3 ст.159 УК РФ "Мошенничество, совершённое в крупном размере".
Но мальчика уже не вернуть.
Родители Али, по информации Царьграда, направят деньги, собранные на его спасение, в помощь другим онкобольным детям.
Читайте также: