Дети больные раком просят о помощи

В 2019 году Игорь Момот пошел в первый класс. С тех пор, как завершилось лечение тяжелой болезни, прошло пять лет. Мама Игоря Татьяна вспоминает о том, через что прошла их семья, как о страшном сне.

«Мы заболели в 2013 году, тогда Игорь был совсем маленький – ему был год и девять месяцев. Все началось с того, что я заметила у ребенка сильную слабость, потом у него началась рвота. Нас положили в инфекционное отделение. Диагноз, который нам изначально ставили, не подтвердился. Об этом мы узнали в воскресенье. А утром в понедельник нас отправили на МРТ, и тут же врачи определили, что у Игоря уже достаточно большое образование в головном мозге. Требовалась срочная операция.

В четверг, 27 июня, нас прооперировали в Воронеже. Операцию проводил Глаголев Николай Владимирович. Анализы отправили на гистологию, но в Воронеже не смогли определить вид опухоли. Поэтому мужу пришлось экстренно ехать в Москву. И в Центре Бурденко через несколько дней стал известен результат - выяснилось, что опухоль достаточно редкая.

Опухоль была удалена не вся, поэтому после операции необходимо было экстренно начинать химиотерапию. Уже 12 июля нас перевели в онкоотделение и начали химиотерапию. Потом мы проходили курс лучевой терапии в Москве, в Центре Рогачева. Первое время мы не были дома восемь месяцев. Потом понемножечку нас стали отпускать домой – на три-четыре денечка. Но, в основном, все время мы были в больнице.

Сейчас Аня Горбань уже вернулась к прежней жизни - той, что была до болезни. Ее мама Юлия вспоминает о том, как стойко ее шестилетняя дочка прошла все испытания.

Анечка - молодец. Было сложно объяснить ей, зачем постоянные анализы, иголки, потому что она не болела до этого. Но она больше расстраивалась не из-за болезни, а когда видела мои слезы. Ее это очень сильно расстраивало. Период до операции и после был тяжелый. Но она даже сильнее меня оказалась в какой-то момент. Она с улыбкой воспринимала химию, отвечала на вопросы, встречала врачей.

В общей сложности лечений у нас заняло семь месяцев с момента постановки диагноза, даже чуть меньше. Потому что это редкость - выявить опухоль на такой ранней стадии. Врачи говорили нам, что нам повезло – без явных симптомов поймать этот момент.

Комментарий врача

«В последние несколько лет в Воронеже из 100 тысяч детского населения заболевают около 17 детей. Российский показатель заболеваемости раком у детей по разным регионам колеблется от 15 до 17, - говорит заведующая онкогематологическим отделением химиотерапии Воронежской областной детской клинической больницы №1 Наталья Юдина. - В последние годы мы видим большое количество заболевших среди детей первых трех лет жизни, но это, скорее всего, связано с тем, что улучшилась диагностика заболеваний при помощи скрининга и диспансеризации детей этого возраста. Чуть реже болеют дети в возрасте от трех до 13 лет, но у этих пациентов более часто диагностируется острый лейкоз, что связано с особенностями иммунной системы. И достаточно высока вероятность появления злокачественных заболеваний у подростков.

Безусловно, эффективность терапии злокачественных новообразований, даже в продвинутых стадиях, в детском возрасте выше, чем у взрослых. Несмотря на то, что эти опухоли могут возникать внутриутробно, они очень хорошо поддаются химиотерапии и лучевой терапии, в отличие от ряда опухолей у взрослых. Большинство детей, страдающих онкологическими заболеваниями, выздоравливают. В целом, этот процент достигает 75%. Это, естественно, зависит от стадии заболевания и от биологических характеристик опухоли. К сожалению, ряд опухолей остаются нечувствительны к химиотерапии и продолжают прогрессировать, это, в частности, касается опухолей центральной нервной системы.

На пару вопросов

Для маленькой Ани, страдающей смертельным заболеванием, открытие благотворительного сбора — по сути, единственный шанс выжить. Благотворительные фонды отказываются помогать пациентам со спинально-мышечной атрофией (СМА), а получить лекарство за счет бюджетных средств удается единицам. Практически все родители, узнавшие об этом диагнозе у своего ребенка, вынуждены прибегать к тому, чтобы просить помощи у окружающих. Оплатить лечение этого заболевания за отведенный срок могут лишь очень богатые люди: укол, способный вылечить ребенка, обходится в 150 млн рублей.

Маму девочки вызвали в Следственный комитет для дачи показаний. Во время допроса следователи подтвердили тот факт, что оказать лечение за счет государства невозможно, и женщину отпустили домой. 20 февраля родители девочки сообщили, что закрыли сбор. Недостающую сумму пожертвовал владелец Новолипецкого металлургического комбината Владимир Лисин.

Благотворительные сборы — питательная почва для мошеннических действий, но это не отменяет того, что больным детям всё еще нужна срочная финансовая помощь. Поэтому сперва родителям нужно предоставить в Сети доказательства того, что ребенок болен, сделать очевидным то, что это именно их ребенок, а не фотография чужого, взятая в Сети, а затем публиковать подробный отчет о том, на что именно потрачена каждая собранная копейка. Иногда открывать сборы родители вынуждены даже в тех обстоятельствах, когда лечение происходит за счет государства.

Родители часто получают отказы в фондах и в государственных органах. Из-за непонимания, когда ситуация разрешится и ребенку помогут, родители решаются открывать срочный сбор на свою личную карточку, добавила Германенко.

— Частных сборов только по СМА огромное количество, но я не сталкивалась за последние годы с какими-то проверками действий родителей со стороны следственных органов. Понятно, что, когда на счета поступают большие суммы, это может вызывать вопросы. Но это юридический вопрос, как трактовать такие сборы — как пожертвование или как часть дохода. Этих сборов не было бы, если бы государство обеспечивало детей необходимым лечением, — добавила Германенко.

Законопроект о лечении детей со СМА за счет федерального бюджета был внесен в Госдуму, но спустя несколько дней отправлен на доработку из-за отсутствия отзыва правительства.

Отчитаться за каждую копейку

— Пока мы оформляли заявки в фонды, время шло, а нужно было в срочном порядке лечить ребенка. Красноярские врачи фактически обвинили нас в том, что мы хотим заработать на болезни сына. Мы пытались сделать то, что не хотели делать они: спасти нашего ребенка, — рассказал папа онкобольного мальчика.

После того как в ситуацию вмешалась уполномоченная по правам ребенка Анна Кузнецова, мальчика отправили на лечение в Москву в онкологическую больницу имени Блохина. Но, по словам отца, если бы они не организовали этот сбор, у них не хватило бы собственных средств на то, чтобы ребенок смог добраться до больницы и пройти лечение. Перелет в столицу, закупку лекарств, жилье и другие расходы родители онкобольных детей оплачивают из своего кармана. Благотворительный фонд предоставил квартиру на время лечения, но пребывание всё же не бесплатное: сутки стоят от 150 рублей плюс оплата коммунальных платежей и общих расходов.

— Когда мы приехали в Москву, врачи сказали, что нужно купить лекарство, потому что от его аналога у ребенка может начаться анафилактический шок. Деньги на них улетают моментально: если онкологический ребенок заболел простудой, то это огромные суммы. Даже элементарные капли в нос для онкобольного ребенка стоят в три раза дороже, чем обычные, примерно 1,5–2 тыс. рублей, а этих лекарств нужно много. Всего за время лечения мы потратили уже около 300 тыс. рублей. До болезни сына наша семья жила в достатке, но когда такое случается, расходы увеличиваются в несколько раз. При этом тебя пытаются упрекнуть и припугнуть судом за собранные деньги. Если бы родители их не собирали и ждали помощи от государства, трудно представить какая была бы смертность, — отметил Плешивых.

Мальчик перенес несколько курсов химиотерапии, и в это время за медикаменты родители отдавали от 6 тыс. до 14 тыс. рублей ежедневно. Буквально за несколько дней до запланированной пересадки костного мозга врачи обязали семью провести лечение всех зубов. Ни один фонд не согласился помочь с оплатой выставленного счета.

— Мама ребенка, который уже прошел операцию по пересадке, рассказала нам, что потратила на зубы 150 тыс. рублей. У нас таких денег не было, а сделать это нужно было срочно, потому что операция уже на днях. Кредитов на лечение можно набрать целую тонну. Большинству родителей помогают не фонды, а чужие люди, которые поддерживают сбор. Если бы не деньги, которые тогда собрали, сына бы уже давно не было в живых. Улететь в Москву помогли не красноярские врачи или чиновники, а обычные люди. Просто добраться из региона стоило 50 тыс. рублей на жену и сына. Тратить впустую деньги из средств, собранных на протонную терапию, мы не имеем права: нас сразу обвинят в нецелевой трате. Поэтому нужно сохранять каждый чек, но и это не гарантия, что тебя в итоге не приведут на допрос, — добавил отец онкобольного мальчика.

Важен мотив

Помогите больному раком ребенку!

1. Рак — смертельно опасное заболевание и лечиться оно может только сильно-действующими токсичными препаратами.
2. Эффективное лечение рака стоит очень больших денег.
3. Если собрать (найти) эти огромные деньги на лечение, то таким образом ребенок получит серьезный шанс на выздоровление.

Подавляющее большинство из нас даже не допускает, что на самом деле ситуация абсолютно противоположна той, которую нам рисует Масс Медиа, проплаченная большим бизнесом. Наше индокринированное полученным образованием сознание не допускает сомнений устоявшейся официальной позиции. И вот мы ведомые лучшими побуждениями, сдаем деньги на лечение больных раком детишек, не понимая, что не эти дети, а большой медицинский бизнес (контролируемой Биг Фармой) — единственный, кто будет в выигрыше.

Многие из нас даже не подозревают какова на самом деле реальная картина в онкологии сегодня. Мы почему-то думаем, что самый успешный из легальных бизнесов — фармацевтический — погрязший в судебных процессах и темных сделках, положительно отличается от других бизнесов и имеет задачу полного излечивания населения в ущерб своей прибыли и даже своего существования. Почему мы наделяем именно этот бизнес каким-то ореолом благородства и честности, хотя допускаем, что другие успешные крупные бизнесы используют нечестные методы как создание монополии, покупку политиков, нечестное устранение конкурентов с рынка?
Если же постараться очень коротко описать реальную ситуацию в онкологии, как она видится тем, кто знаком с ее двумя сторонами: официальной и альтернативной, то наиболее важными моментами являются следующие:

1. Рак — не смертельная болезнь и поддается лечению довольно успешно. Многие альтернативные протоколы лечения, которые замалчивает мед. истеблишмент и зависимая от большого бизнеса Масс Медиа, имеют успех от 80% до 100%.
2. Успешное лечение рака этими протоколами может стоить в среднем от $100 до $1000 в месяц и примерно в 10-20 раз дешевле если лечиться стационарно в альтернативной онко-клинике вместо официального стационарного лечения.
3. Подавляющее большинство детей, отправленных на дорогостоящее лечение в зарубежные клиники, умирают там от интенсивного и токсичного лечения (причина смерти конечно указывается клиниками как основное заболевание — рак).

Через 10-20 лет химиотерапия (впрочем как и радиотерапия и хирургия для лечения онкологии) будет признана медицинской ошибкой, как и другие виды лечения в недалеком прошлом: лоботомия, рентгенотерапия для убирания волос на теле, кровопускание и тд). Однако — это не будет утешением тем родителям, которые потеряли своих детей из-за неэффективного калечащего лечения.

В заключении я хотел бы привести некоторые цифры, которые могут помочь людям задуматься о том, как лучше благотворительные деньги, собранные на лечение больных раком детишек, могут быть использованы:
•Лечение одного онкологического ребенка за границей (в Англии, например) стоит в среднем $300,000 — $500,000 при крайне низкой вероятности излечивания 0-4%. *
•Лечение одного больного натуральными методами стоит в среднем в 30 раз дешевле.
•Лечение натуральными методами имеет в среднем в 30 раз более успешные результаты *

Из этих цифр видно, что за сумму собранную для лечения одного ребенка за границей, можно предложить лечение 30 больным раком детям и дать каждому из них в 30 раз больший шанс на полное выздоровление.
Я очень надеюсь, что эта статья заставит прочитавшего уделить хоть немного времени на исследования вопроса об альтернативных натуральных методах лечения рака и задуматься о том, как лучше помочь больному ребенку (как, впрочем, и любому онкологическому больному). Желание помочь не должно сводиться только в переводе небольшой (или большой) суммы на бесполезное лечение, которое предлагает сегодня официальная онкология (химиотерапия, лучевая терапия, хирургия). Настоящая помощь ― это когда виден результат (не сбор нужной суммы ― а вылеченный ребенок. ). А это стоит того, чтобы разобраться в этой непростой теме.

* раки крови имеют более высокую статистику выживания, тем не менее вероятность вторичных раков из-за канцерогенности традиционной тройки лечения, особенно химиотерапии, очень высока и часто спустя 5-20 лет после излечивания рака крови развивается новая онкология.
* многие натуральные протоколы лечения рака имеют процент полного излечивания от 80% и выше, если не было начато лечение традиционными методами официальной онкологии. К сожалению, многие обращаются к альтернативе после прохождения официального лечения. В таких случаях шансы на излечивание уменьшаются до 40-50%, что опять же в 20-50 раз выше.

Хюсейн, г. Анкара, Турция, 15 лет

— Я заболел в 8 лет. Однажды ночью, когда я спал, у меня пошла кровь из носа. Я поставил тампон, но это не помогло – кровь не останавливалась. С утра мы поехали в больницу, и в автобусе я упал в обморок.

Когда мама узнала диагноз — лейкоз, она не хотела говорить мне, но я чувствовал, что что-то не так. Я настойчиво спрашивал, и мама сдалась. Она сказала, что у меня рак крови. Я очень испугался, я думал, что умру…

В больнице пробыл год. Потом мне сделали химиотерапию, выписали и еще 2 года я жил так: неделю дома, неделю в больнице. Когда меня выписали, мне стало гораздо лучше, потому что я был дома и чувствовал поддержку родных.

Больше всех меня поддерживала мама, она помогла мне выздороветь. Она просто была со мной и никогда при мне не плакала. Ее вера дала мне силы выздороветь. Мама очень за меня боролась.

Если человек заболел, я прошу: лечитесь, не складывайте руки.

А главное, — будьте с любящими людьми, чаще обнимайте их и говорите, что любите.

Благодаря этой болезни я понял, насколько важна жизнь, здоровье и близкие люди. Теперь я понимаю, что на самом деле важно, а что пустое.

Рома Конюхов, 10 лет, и его бабушка, Наргиз Гасановна (Санкт-Петербург)

Рома:

— Сначала у меня появились на теле синяки, но ничего не болело. Я тогда пошел в первый класс и мой сосед по парте меня все время щипал. И бабушка думала, — синяки из-за моего драчливого друга. А потом, ни с того ни с сего, поднялась температура, появилась сыпь, кашель, из-за которого я долго не мог заснуть. Ночью мы даже не стали ждать скорую – меня отвезли в больницу на машине родители. Так что учился в первом классе я всего 3 месяца.

В больнице была большая игровая, она мне очень-очень понравилась. Там была модель деревянной железной дороги. А еще я нашел там друга, с которым до сих пор общаюсь, хотя прошло уже несколько лет. У нас с ним общие интересы… (деловито замолкает).

Еще я с медсестрой подружился. У меня был компьютер с собой, и я ей показывал, что у меня в нем есть.

Бабушка, Наргиз Гасановна:

— У Ромы довольно редкое заболевание костного мозга (абластическая анемия), из-за которого резко падают лейкоциты, тромбоциты. Год и два месяца мы лежали в больнице, ему делали два длительных курса лечения.

Организм не отвечал, нужны были доноры костного мозга. Но доноров в базе не было… Ни одного. Я слышала, что треть таких больных так и не находят доноров. У Ромы оказался сложный набор генов. Сначала сделали пересадку от мамы – не получилось. Сделали сразу пересадку от папы. Вот тогда все пошло на лад.

Фото из семейного архива семьи Конюховых

Рома:

— Мой самый любимый наркоз – это маска. На тебя надевают такую маску, как противогаз, и туда поступает сонный газ. Запах неприятный, но терпеть недолго: сначала ты просто дышишь, потом все вокруг шипит и раздваивается, а потом сразу просыпаешься.

Я один раз проснулся на операционном столе прямо!

… Ой, бабушка, мой телефон звонит! (Оживленно копается в бабушкиной сумке, достает телефон, прикладывает к уху): Алло! Это кто? Максим… (деловито): Слушай, Максим. Я сейчас в Москве, у меня берут интервью. Послезавтра буду в Питере и мы с тобой встретимся, окей? (кладет трубку)

… Раньше-то мне было ооооочень страшно. Было страшно заходить в кабинет, я даже плакал. Но все равно шел к врачам. Сейчас я, наверное, ничего не боюсь.

Если заболеешь, главное — стараться не отчаиваться и быть смелым. Недавно я был в веревочном парке, и там были сложные задания, которые мне было страшно выполнять. Но я все равно шел, уже просто знал, после больницы, что надо идти, и у меня получалось пройти их.

Сейчас я хожу в бассейн, на ЛФК, в футбол играю. Перехожу уже в пятый класс. (Во время разговора Рома переживал, что опоздает на соревнования по футболу. В конце концов он не утерпел и убежал. Пришлось спрашивать дальше про Рому у бабушки):

Бабушка:

— В больнице не всегда удавалось учиться. Хотя в некоторых больницах в каждую палату приходили учителя из соседней школы и занимались с ребенком лично. Но они все время в масках, да и Роме было не до того… Потом мы догоняли, перешли на домашнее обучение полностью. И сейчас учителя приходят к нему домой, потому что до сих пор мы принимаем некоторые препараты. Анализы сейчас хорошие, но поскольку болезнь редкая, врачи боятся резко отменять препараты.

Мне кажется, он уже начинает побаиваться идти в класс, где много детей сразу. Он, конечно, очень общительный: во дворе у него есть друзья, в санаториях, куда мы ездим, есть товарищи. Но вот в школу, я чувствую, он не очень хочет идти. Он очень повзрослел за это время и стал немножко…более ранимым, что ли. Остро реагирует.

Неманя Трбович, 16 лет, г. Суботица, Сербия

Сначала я даже не сказал друзьям, они только через два месяца узнали, что со мной. И тогда весь класс пришел ко мне в больницу. Но в палату не пускали, и ребята выстроились перед моим балконом.

Я год не ходил в школу, но мне его засчитали, как будто я учился. Хотя в больнице я не учился совсем, было слишком тяжело. Я смотрел разные фильмы, это меня отвлекало. Очень не хватало общения, нормальной, небольничной жизни рядом.

С некоторыми ребятами, с которыми подружились в больнице, мы общаемся и сейчас.

Я теперь учусь в медицинской школе. Решил стать доктором после моей болезни. В больнице ко мне каждое утро приходил лаборант, приносил еду, и мы много болтали. Я бы хотел быть на него похожим. Мы общаемся и сейчас.

Больше всего мне помогли выздороветь мама и сестра. Они верили, что я справлюсь, и я, глядя на них, надеялся. А когда болеешь, важнее всего быть храбрым и оптимистичным!

Это было очень тяжело, и физически, и духовно. Физически сил не было руку поднять, а духовно… Не хочется про это вспоминать. Я вообще не люблю говорить об этом.

Егор Катков, 12 лет, и его мама Ольга (Саратовская область, г. Балашов)

Егор:

— На этих соревнованиях я занял 3 место по плаванию и по стрельбе. Сегодня буду играть в футбол. Я сам нашел в интернете объявление про это мероприятие, подал заявку, и нас пригласили.

Я заболел в полтора года и не помню этот период. Я помню себя всегда здоровым. Сейчас мне отлично живется: я учусь на все пятерки, занимаюсь спортом и музыкой – легкой атлетикой и плаванием. В этом году закончил курс игры на флейте, с нового учебного года пойду еще на гитару.

Я вижу жизнь и всех людей с хорошей стороны, хочу стать врачом и помогать другим, у кого подобное моему заболевание, чтобы они тоже стали здоровыми и могли жить нормальной жизнью.

Мы каждый год ездим на проверку к нашим врачам в Москву, чтобы снова не заболеть. Они говорят, что все у меня хорошо, я теперь здоров.

Врачи у меня добрые, они меня уважают, а я их.

Ольга Каткова, мама Егора:

— Егор у нас второй, долгожданный ребенок, довольно поздний. Все протекало хорошо – во время беременности, и когда родился, и первый год жизни… А потом вдруг все пошло в обратную сторону: стал неуверенно ходить, потом даже сидеть не мог.

Мы из глубинки, живем в маленьком военном городке – из-за этого были трудности (на всю Саратовскую область был всего один детский онколог). Но вовремя подсказали саратовские врачи, что можно поехать в Москву. И город помог – квоту дал, мы очень за это благодарны.

Сентябрь 2005-го. Первая операция. Фото из семейного архива семьи Катковых

У нас было две операции: сначала удалили саму опухоль, а потом поставили катетер в мозг, через который вводили высокодозную химеотерапию. Мы попали в экспериментальную группу: нам предложили, и мы не отказались, решили участвовать.

Эксперимент заключался в том, что ребенок был очень маленьким, и таких детей вредно очень облучать – они потом не растут. И нам поставили катетер – до нас такого не было, мы были первопроходцами.

Нам сказали, что это перспективно, и мы решились, ведь риск при таком диагнозе был в любом случае, при любом решении. Но надежда у нас была всегда, и потому, я думаю, мы и победили.

Март 2006-го. Фото из семейного архива семьи Катковых

Был период, когда Егор очень интересовался тем, что с ним произошло. Мы никогда от него этого не скрывали, но информацию подавали соответственно возрасту: чтобы ему было понятно и не осталось душевной раны. Сейчас он знает о том, как он болел, но воспоминаний у него нет – тоже хорошо, наверное.

Не просто так Бог решил, что Егор должен выжить. А еще мы говорим ему, что решается это независимо от нас, и тебя оставили на земле не просто так.

Твое предназначение — служить людям. Поэтому Егор и хочет стать врачом. Я очень положительно смотрю на это его желание и думаю, из него получится хороший врач. Он очень чуткий и внимательный. Хочется, чтобы он стал таким же профессионалом, как наши врачи. У нас каждого врача можно поставить на самый высокий пьедестал. Нам очень повезло с людьми, которые нас лечили.

Я приезжала в Москву вдвоем с Егором на поезде, а муж оставался дома со старшей дочерью – она училась тогда во втором классе. Мы разделили обязанности, но цель была одна: нужно победить. Мы шли к ней вместе, хотя и находились в разных городах.

Март 2006-го. В перерывах между курсами ПХТ. Фото из семейного архива семьи Катковых

В общей сложности мы съездили туда-обратно больше 20 раз: на поезде из Саратова в Москву ехать 17 часов. Неудобно, тяжело: чемодан, ребенок, памперсы… Обидно просто… (плачет) Когда долго ждешь ребенка, готовишься, веришь – у тебя хорошая семья, здоровый образ жизни…И вдруг… Ну, не будем про это, все теперь хорошо.

Говорят, что Бог посылает испытания сильным людям. Мы не могли Егора потерять – мы так долго его ждали!

Егор выделяется на фоне остальных детей: он очень взрослый, он такой с пеленок – с тех пор, как выздоровел…

Он всегда был взрослым, самостоятельным, очень целеустремленным. Он семь лет учился в музыкальной школе играть на флейте. Бывало и трудно, и времени не хватало, но он не сдавался. Он обязательно заканчивает начатое. Егор участвовал во многих конкурсах – лауреат, номинант. Сейчас плаванием увлекся – у него уже второй юношеский разряд. Мы занимаемся и велоспортом, и лыжами, и коньками.

Мы очень просим передать слова благодарности нашим ангелам-хранителям:

врачам НИИ им. Бурденко: нейрохирургу Озерову С.С., который блестяще провел первую операцию по тотальному удалению опухоли, нейрохирургу Кадырову Ш.У. который провел не менее блестяще вторую операцию по установке клапана Оммайя; эндокринологу Мазеркиной Н.А., неврологу Хухлаевой Е.А., врачам-онкологам НПЦ в Солнцево Холодову Б.В., Купцовой Е.В., Тарасовой Е.М.

Максим Суворов, 12 лет, Минск

— У меня была опухоль в животе, почти как только я родился. Я не знаю, где именно, мне не говорили.

Когда мне было 5 лет, я спросил у мамы, откуда у меня шрам. Мама рассказала, что у меня была операция. Я тогда только родился, мне был всего месяц. Мама делала мне массаж и нащупала в животе шарик.

Меня оперировали дважды: сначала в два месяца, потом через полтора года. Врачи говорили, что шансы меня вылечить очень маленькие, что я могу не выжить. Но операция прошла хорошо, все очень радовались.

В школе на физкультуре меня иногда спрашивают ребята, откуда у меня на шрам. Я рассказываю не всем, только друзьям.

С самого детства я ставлю себе цель и иду к ней, всегда знаю, чего хочу и добиваюсь этого.

Хочу прибежать первым – бегу, стараюсь выжать себя максимально. Ведь мне повезло, у меня были маленькие шансы выжить, но я вылечился!

Я понял, чтобы победить болезнь, нельзя расстраиваться.

Сейчас я перехожу в третий класс, учусь на 4 и 5. Люблю рисовать, хожу в художественную школу и занимаюсь баскетболом. Здесь получил золотую медаль по легкой атлетике.

Ксюша Петрова, 16 лет, и ее папа, Виталий Петров (Санкт-Петербург)

— Мне было 13 лет, когда я заболела: в школе меня толкнули, я ударилась, и у меня сильно заболела голова. Все болела и болела. Мы пошли обследоваться. У меня тогда уже все болело: голова, живот … Врачи не могли понять, как это связано, не могли разобраться, что со мной. Потом, когда сделали МРТ, увидели, что опухоль уже довольно большая. Сказали, что она могла действовать на что угодно.

Я не сразу узнала, что у меня рак. Мне сначала сказали, что нужно сделать операцию, а потом, когда сообщили про химеотерапию, – я все поняла. Я знала, что есть такая болезнь.

Лечение заняло два года, я пропустила один школьный год: сейчас я должна была перейти в десятый класс, но осталась в девятом, потому что в больнице учиться не могла. Состояние было неважное, особенно во время химиотерапии.

Я боялась уколов, капельниц, — потом более или менее привыкла… Хотя, если честно, сейчас я их тоже боюсь.

Тогда передо мной была большая стена страха… Иногда я с кровати встать была не в состоянии.

Помогло желание жить, надежда на лучшее.

Если ты болеешь, нужно поставить себе цель. Самую простую и главную цель — жить. Иногда жизнь кажется не такой хорошей, — но на самом деле она просто великолепна, что бы ни говорили.

У меня была цель выздороветь и стать волонтером. Когда мне будет 18, я хочу ездить по стране и по миру, и помогать. Мне хочется всех подбадривать, говорить, что это не конец, что впереди нас ждет еще огромная жизнь. Сейчас, когда я выздоровела, я чувствую себя более свободно без капельниц – передо мной больше нет преград. Я уже могу говорить со взрослыми на взрослые темы.

Я стала лучше относиться к людям, которые болеют – раньше я не знала, как им помочь, как поддержать, я была зажата.

А теперь, после болезни, я стала более раскрепощенная и могу предложить помощь другим. А в целом мое восприятие жизни не изменилось с болезнью. Я с детства не унывала, была жизнерадостной.

Когда вырасту, я хочу стать коррекционным педагогом. Мне нравится общаться с детьми, хорошо получается успокаивать друзей, придавать уверенность людям. До болезни я не знала, кем хочу стать: то учителем, то врачом, то ветеринаром… А в больнице поняла, что не смогу колоть уколы и ставить капельницы. Мне больше нравится помогать морально, поддерживать.

Когда я лечилась, друзья из класса меня не поддерживали толком… Они отвернулись... Но в больнице у меня появились новые друзья, они были совсем другие.

Дети, которые прошли эту болезнь, очень отличаются: они мягче, внимательнее, добрее.

Если обычные школьники могут пробежать мимо тебя, задеть и не сказать ни слова, то ребята, с которыми я познакомилась в больнице, каждый день будут спрашивать, как твое самочувствие, прекрасно зная при этом, какое он у тебя. Они будут всячески тебя подбадривать, показывать, что ты важна и что все будет отлично.

Так что мне и не хочется в школу. Дома спокойнее, — я на домашнем обучении. Хотя иногда я скучаю, что мало времени провожу с друзьями. Но я гуляю с ними.

Сейчас я замечательно себя чувствую, хожу в цирк, в театры, встречаюсь с друзьями. Моя жизнь стала даже лучше, чем раньше: появились более яркие краски.

Жизнь до болезни вспоминается мне черно-белой по сравнению с жизнью сейчас — сейчас жизнь цветная.

К каждому человеку нужен свой подход. Главное — слушать человека, понимать его проблемы и разговаривать с ним. Не сказать один раз и поставить на этом точку, а каждый день повторять, и просто находиться рядом.

Виталий Петров, папа Ксюши:

— За время болезни Ксюши я понял, что нужно быть добрее к окружающим. Нужно больше общаться. Здоровые дети, как мне показалось, замыкаются в своей компании и не водятся с больными, мало поддерживают их…

Конечно, многое здесь зависит от воспитания. Родители должны объяснять своим детям, что их товарищам и одноклассникам, которые болеют, очень важно общение.

Первая помощь, которую можно оказать человеку – это быть с ним. Больным нельзя чувствовать себя одинокими. Нужно говорить с ними, строить совместные планы, заставлять думать о будущем.