Депутат умер от онкологии
Ивану Жукову было 63 года
18.04.2020 в 14:00, просмотров: 43636
Депутат Московской областной думы от "Единой России" Иван Жуков, заседавший в региональном парламенте с 1997 года и работавший в комитете по вопросам строительства, архитектуры, ЖКХ и энергетики, скончался от коронавируса. Об этом сообщил глава Богородского городского округа Игорь Сухин.
"Чёртов коронавирус вырвал тебя из нас, - пишет он в соцсети. - Все эти дни мы говорили друг другу: Жуков выздоровеет . Да, в реанимации, но выкарабкается".
В сообщении Сухин вспоминает Жукова как "неуемного, беспокойного, ершистого", который "везде успевал, выкладывался".
"Теперь - как обрыв в потоке света. Больно очень. Аж скулы сводит", - пишет Сухин.
Губернатор Подмосковья Андрей Воробьев предложил наградить Жукова посмертно региональным орденом "За доблесть и мужество". По словам Воробьева, депутат в течение всей своей карьеры "занимался важной работой и делал это достойно".
Депутату было 63 года.
- Самое интересное
- По теме
- Военных, журналистов и судей в Подмосковье обяжут оформлять пропуска
- Заболевшим ОРВИ жителям Подмосковья дадут бесплатные лекарства
- В Подмосковье снизилась заболеваемость коронавирусом
Популярно в соцсетях
- Москва
- Санкт-Петербург
- Абакан
- Архангельск
- Астрахань
- Барнаул
- Белгород
- Брянск
- Владикавказ
- Владимир
- Волгоград
- Вологда
- Воронеж
- Горно-Алтайск
- Грозный
- Екатеринбург
- Иваново
- Ижевск
- Иркутск
- Казань
- Калининград
- Калуга
- Кемерово
- Киров
- Кострома
- Краснодар
- Красноярск
- Курган
- Курск
- Кызыл
- Липецк
- Магадан
- Магас
- Марий Эл
- Махачкала
- Мурманск
- Нальчик
- Нижний Новгород
- Новосибирск
- Омск
- Орел
- Оренбург
- Пермь
- Петрозаводск
- Петропавловск-Камчатский
- Псков
- Ростов-на-Дону
- Рязань
- Салехард
- Саратов
- Севастополь
- Серпухов
- Симферополь
- Смоленск
- Ставрополь
- Сургут
- Тамбов
- Тверь
- Томск
- Тула
- Тюмень
- Улан-Удэ
- Уфа
- Хабаровск
- Ханты-Мансийск
- Чебоксары
- Челябинск
- Черкесск
- Элиста
- Чита
- Южно-Сахалинск
- Якутск
- Ярославль
- Австралия
- Германия
- Египет
- Испания
- Израиль
- Канада
- Казахстан
- Киргизия
- Латвия
- Молдова
- США
- Турция
- Эстония
- МК. Российский региональный еженедельник
- МК. Медиа-Сервис
- РИА "O'Кей"
- Агентство МК
- МК-Сервис
- МК-Агентство Продвижения Прессы
- Подписаться на срочные новости
Ее оптимизм был настолько впечатляющим, что я решила вынести наши разговоры за жизнь за стены больничной палаты.
- Говорят, что рак - болезнь наследственная. У вас в роду это было?
- Как муж это пережил?
- А грудь после операции у вас все-таки осталась? У вас такая фигура прекрасная, все так гармонично…
- На настоящую грудь протез похож хоть немного наощупь? С чем его можно сравнить?
- С чем? Потрогай сама! - Жанна решительным жестом достает вкладыш, который по форме и цвету - действительно как женская грудь. На ощупь мягкий и в меру упругий.
- Не самый дорогой, но хороший. Наши тверже намного. По сроку службы все индивидуально. Может и через год развалиться, а иногда ходишь 2 - 3 года без вопросов. Примерять обязательно надо. Я штук 10 вкладышей перебрала, чтобы он лег к груди как надо. Без него никак не обойтись. И некомфортно, и перекос мышц идет, и потом начинает болеть спина.
Я могу продолжать химиотерапию. Но этим могу просто убить свой организм раньше времени. Может, пока есть смысл остановиться, на тех же гормонах побыть и жить полноценной жизнью, сколько осталось?
- Никто не знает, сколько осталось…
- Я знаю день своей смерти. Он мне приснился, и я его отметила на календаре. И не делаю из этого трагедию - у меня еще есть больше года. Есть время пожить, что-то сделать, а не сложить лапки и ждать крематория. Когда ты стоишь у края могилы, понимаешь, что столько интересного кругом, а ты видел только дом - работа - дом… Когда я заболела, начала ездить по святым местам - Иерусалим , Дивеево , Жировичи. С племянником на концерте Меладзе была недавно. Начала играть в Lords Mobile (сетевая компьютерная игра. - Ред.).
- Игроки же, наверное, не церемонятся друг с другом? Не обижают?
Есть у Жанны и более серьезные увлечения, которые помогают не чувствовать себя совсем вычеркнутой из жизни после того, как ей дали первую нерабочую группу. Она делает украшения, четки для церкви, учебные пособия для занятий по методике Монтессори.
Четки, которые делает Жанна, - это ее посильная жертва храму. А теперь и мой оберег. Фото: Дмитрий ЛАСЬКО
Я люблю жизнь, я радуюсь жизни. Утром проснулся - уже радость. Дошел до туалета, тебя не тошнит - вообще красота. В больницу попала с воспалением - это лучше, чем с жидкостью в легких. Собака пришла, лизнула в щеку - радость…
Домашние питомцы - это настоящая отдушина для Жанны. Фото из личного архива.
Сейчас у меня две такие собаки. Это моя отдушина. Когда тебе есть о ком заботиться, это немножко сдвигает твои мозги.
Я с удовольствием, когда есть возможность, с девчонками своими встречаюсь, с родными. У племянников есть дети, я очень их люблю. Помогаю как могу - что-то сошью, свяжу. Жизнь продолжается.
Министерство здравоохранения РФ раскрыло статистику по смертность от рака в России. По данным Минздрава, более 20% больных, у кого выявлена онкология, умирают в течение года после постановки диагноза. За январь-март 2020 года летальность от рака составляет 21,1%.
Уровень смертности от рака в первые три месяца текущего года сократился на 3,9 % по сравнению с аналогичным периодом прошлого года и составил почти 199 случаев на 100 тысяч населения.
В 2018 году в течение года после обнаружения злокачественного образования умирали 22,2% пациентов.
В федеральном проекте в текущем году предусмотрено снижение одногодичной летальности на 2% — до 20,2%.
Показателем одногодичной летальности называют именно тех, кто умер в течение первого года с момента установления диагноза из числа больных, которых впервые взяли на учет в предыдущем году.
В Минздраве отметили, что выявление рака на ранних стадиях в России в первом квартале 2020 года снизилось на 0,5% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.
В онкоцентре Блохина разоблачили мошенников, бравших деньги за бесплатные медицинские услуги.
Гинцбург рассказал, когда вакцина от COVID-19 поступит в оборот
Россиянам могут разрешить получать сведения об умершем родственнике
В Минздраве сравнили летальность от пневмоний в стране с прошлогодними показателями
Почему страны с карантином понесли большие потери, чем без карантина
Что мы знаем о биографии Наили Аскер-заде
В Москве создана единственная в мире детальная классификация смертей от COVID-19
Жена актера Джона Траволты скончалась от рака
Онколог перечислил пять возможных симптомов появления раковой опухоли у ребенка
Шесть предупреждающих об угрозе рака желудка симптомов перечислили в интернете
В два раза больше, чем в официальной статистике. Росстат опубликовал данные о смертности от коронавируса за май
Открытое письмо Президенту Российской Федерации Путину Владимиру Владимировичу
Названы две распространенные привычки, способные привести к появлению рака
Летальность от COVID-19 в Москве в разы меньше, чем в других городах мира
-
Введите свой электронный адрес, после чего выберите любой удобный способ оплаты годовой подписки
Аргументы Недели → Самое читаемое
Появилось видео из района ударов ВКС РФ по боевикам в Сирии после подрыва российско-турецкой колонны
Открытое письмо Президенту Российской Федерации Путину Владимиру Владимировичу
"Готовы завтра расстреливать людей": в Украину пришли страшные времена
Рак является одной из основных причин смерти в мире. По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), каждый пятый мужчина и каждая шестая женщина заболеют раком на каком-либо этапе жизни. В России, как следует из доклада Московского научно-исследовательского онкологического института имени П. А. Герцена, в 2017 году впервые в жизни выявлено 617 тыс. случаев злокачественных новообразований — это на 3% больше, чем в 2016 году. Смертность от рака в России находится на втором месте после смертности от сердечно-сосудистых заболеваний. В Свердловском онкодиспансере на наблюдении сегодня находятся 107 тыс. человек, говорит министр здравоохранения региона Андрей Цветков.
В Екатеринбурге на первом месте заболеваемость раком легкого и колоректальным раком (17%), на втором — раком молочной железы (9%), на третьем — раком желудка (7,5%).
Вторая причина — образ жизни пациентов. По данным ВОЗ, около 30% случаев смерти от рака вызваны пятью основными факторами риска, связанными с поведением и питанием: высокий индекс массы тела, недостаточное употребление в пищу фруктов и овощей, отсутствие физической активности, употребление табака и употребление алкоголя.
В справке представители горздрава не скрывали, что причина высокой смертности в том, что заболевания первично выявляются уже в запущенных стадиях. В докладе института Герцена тоже говорится, что около 40% впервые выявленных злокачественных новообразований имеют III–IV стадию заболевания — 22,5% таких пациентов умирают в течение года.
В Свердловском минздраве тоже считают проблему ранней диагностики самой важной. По словам министра Андрея Цветкова, именно с нее чиновники начали рассматривать проблему онкологии, которая недавно стала приоритетным направлением в российском здравоохранении. В прошлом году в Свердловской области запустили пилотный проект углубленного онкологического скрининга, во время которого выяснили, что жители региона почти не проходят диспансеризацию.
— Несколько лет назад у меня заболел желудок, и я пошла к врачу. Я делала ФГС, биопсию, все, что нужно делать, в разных больницах. Десять месяцев ходила по врачам, прошла девять специалистов, но они ничего не смогли мне сказать. Ни у одного из врачей, которых я посетила, не щелкнуло, что у меня что-то может быть связано с онкологией, мне лечили язву. Но когда у человека не проходят боли после полного курса лечения от язвы… Ошибка на ошибке и ошибкой погоняет. Только один врач понял, что со мной.
Мне становилось все хуже, я теряла вес. С третьей биопсии у меня нашли раковые клетки. Я экстренно попала в областную больницу. Мне сделали операцию в областной клинической больнице, и оказалось, что у меня аденокарцинома желудка второй стадии.
В онкодиспансер я попала уже после операции в ОКБ. Потом мне пришлось сделать вторую операцию. Работой самого онкодиспансера я тоже была категорически недовольна. Мне отказали в химиотерапии, хотя врач, который меня оперировал, рекомендовал ее. В результате у меня пошли метастазы, хотя если бы мне сделали химию, возможно, этого удалось бы избежать. Врачи не сказали мне проверять определенную часть тела. Когда оказалось, что там метастазы, все развели руками.
Вы понимаете, какое у меня ощущение от их работы. Это некомпетентность врачей и абсолютное отсутствие онконастороженности в системе. Ни одного из девяти остальных врачей не насторожило мое состояние. Как врач уже потом сказал моей подруге, меня залечили. У меня есть большое желание обратиться в минздрав написал жалобу на действия врачей.
В конце апреля я закончила лечение, сейчас у меня все хорошо, следующий контроль будет в конце июля.
Меня поражает безумное количество поздней диагностики. Это просто страшно. Люди ходят-ходят, им все время говорят, что это не [рак]. Наверное, процентов 90 из 100, к сожалению. Поэтому на открытии центра я высказала пожелание товарищам из минздрава, что нужна онконастороженность. Лучше сразу думать о плохом, чем этот тотальный пофигизм.
Основное место лечения онкологии в Свердловской области — Свердловский онкологический диспансер, основной корпус которого находится в Екатеринбурге на Широкой Речке. Центр был открыт при губернаторе Эдуарде Росселе, которого руководство больницы до сих пор вспоминает с любовью. Сегодня этот центр считается одним из лучших в России, в нем проводят процедуры, которые почти нигде в стране еще не делают.
Но пациенты, с которыми пообщался корреспондент Znak.com, часто рассказывают о работе онкодиспансера другое. Они говорят об очередях в поликлинике, о сложности попасть на прием к нужному специалисту. Среди пациентов ходят байки о том, что кто-то из пациентов умер, пока ждал в очереди на прием.
В день через онкодиспансер проходит примерно по 2,5 тыс. человек. Поликлиника в смену должна принимать примерно 480 человек, но принимает по 1000–1100, потому что работает в две смены, что стало возможно после реконструкции. Штат онкодиспансера постоянно растет, потому что растет число пациентов. Изнашивается и оборудование, многое из которого было установлено еще при открытии в 2000 году.
Прямо при журналистах в отдельно стоящем Центре ядерной медицины устанавливали новый позитронно-эмиссионный томограф (ПЭТ), который работает на радиоактивных изотопах. С его помощью можно найти у человека опухоль размером от 0,5 сантиметра, а также обнаружить опухоли там, где врачи и не подозревали их наличие: например, предполагали рак гортани, а находят опухоль еще и в кишечнике.
— У меня рак легких четвертой степени. В августе прошлого года я лег в больницу Екатеринбурга с подозрением на диабет, и у меня нашли опухоль в левой почке. Почку удалили в сентябре, но метастазы уже были в легких.
О диагностике в Нижнесергинском районе Свердловской области говорить глупо, ее нет никакой. Буквально вчера я спрашивал заведующего поликлиники Михайловска, есть ли у нас в районе онколог. Он есть, но у него дипломная специализация — хирург. Просто чтобы единица не пустовала и чтобы заодно улучшить штатное расписание, они берут более-менее подходящего специалиста и устраивают.
Пока я был здоров, я относился к людям с онкологическими заболеваниями, мягко говоря, с опаской, настороженностью. В России есть мнение, что это человек практически приговоренный. И мне кажется, так и есть. Сейчас, когда я сам оказался в этом состоянии, мне как больному хочется, чтобы на приеме у врача сказали что-то ободряющее. Я не был ни разу у психолога, никто мне не предлагал к нему сходить.
В диспансере как-то все глупо сделано. На первый прием я пришел уже с диагнозом из областной больницы № 1. Меня записали на прием к онкологу. Он тупо посмотрел диагноз из областной, назначил анализы и отправил на дневной стационар. Он не говорит о каких-то перспективах, о том, что меня ждет. Все на уровне конвейера: зашел — вышел. Я прихожу туда просто для отметки.
В моем случае никакого прогресса нет, только ухудшение. Раз в две недели я езжу на химиотерапию. Я не очень понимаю, что это за процедура, если честно. Я приезжаю в 8 утра, сдаю анализ крови и жду до 11 часов. Потом жду, когда меня крикнут на прием к врачу. Лечащий врач мне говорит ждать до 13:00, пока поднимут препараты из аптеки. Шесть-семь часов я так провожу.
Врачи не успевают физически, больные сидят в очереди, для меня это выглядит тяжело, тем более что я в этом участвую. Толпа сидит часами, у всех свои проблемы, им некуда деваться, они сидят и ждут, как овцы на закланье. Я общаюсь с врачами дневного отделения, девчонки работают на износ, сестры особенно, им присесть некогда. Сам процесс — от сдачи анализа до приема — не отработан, не упорядочен, я считаю, что это проблема руководства больницы.
Год назад, в апреле 2018-го в Свердловском онкодиспансере произошла смена власти — новым руководителем организации стал главный онколог Тюменской области Владимир Елишев. Вячеслав Шаманский, который руководил онкодиспансером много лет, остался в учреждении в должности заместителя главврача по организационно-методической работе.
Новый главный врач начал проводить в онкодиспансере административную реформу — упразднил некоторые отделения больницы, расширил отделы, связанные с хозяйственным управлением. Эти изменения вызвали недовольство части коллектива.
В марте в СМИ стали появляться анонимные обращения сотрудников с жалобами на нового главного врача и нововведения в диспансере.
Авторы писем не раскрывают своих имен и не ставят подписей под ним, боясь быть уволенными. Одно из таких писем есть в распоряжении Znak.com, редакции известно имя сотрудника, написавшего его, но он тоже пожелал остаться анонимным.
Последняя проблема, по мнению автора письма, — частые заграничные командировки некоторых сотрудников, оплачиваемые из бюджета.
Вопрос об увольнениях сотрудников из онкодиспансера главный врач комментировать отказался.
— Я акушер-гинеколог, сама врач и пациент в одном лице. Я заболела раком молочной железы почти 22 года назад, можно сказать, что одну треть своей жизни я борюсь с онкологическим заболеванием. Я перенесла пять операций, два раза меня облучали, восемь курсов химиотерапии. Через год после того, как у меня нашли рак молочной железы, у меня обнаружили метастазы в костях — это сразу четвертая стадия.
С лечением я немного опоздала, мне сначала сказали, что у меня киста. Когда я начала лечиться, было очень сложно. У меня было очень тяжелое заболевание для рака молочной железы. Опухоль была маленькая, но очень злокачественная. Я консультировалась в нескольких странах, отправляла документы в Англию, ездила в Израиль, Турцию, чтобы понять, какая терапия есть, какие методы лечения.
В онкоцентре меня уже знают, как родственницу, я туда прихожу, как к себе домой. Сейчас при метастазах в костях я делаю капельницы. Причем до сих пор лечусь советскими препаратами, они меня держат уже 22 года.
У меня был приятель с раком желудка, очень обеспеченный человек, который поехал в Тибет лечиться. Он просто боялся операции. Я его уговорила, он прооперировался, уволился, и он жил еще восемь лет и умер в 78 лет от тромбоэмболии, то есть его желудок все выдержал.
Есть категории людей, которые параллельно с врачом начинают лечиться нетрадиционно. Был известный спортсмен с раком желудка, мог поехать к врачам в любую страну миру. Но нет, он на Вторчермете пошел к какому-то шарлатану дяде Мише, который черт знает чем лечил. Полиция сделать ничего не могла, потому что заявления никто не приносил. В итоге он умер.
Сейчас в онкоцентре какое-то брожение. Меня расстраивает, что между онкодиспансером, нашими пациентами и нашим центром нет мостика, который был раньше. Поменялся заведующий поликлиникой, он не онколог. Он меня никогда в жизни не видел, я ему позвонила, представилась, предложила поговорить, попросила консультацию по снимкам КТ. Он мне ответил, что не собирается ничего делать и у него нет времени на нас. Главный врач уже начал с нами контактировать, он понял, что такое общественная организация.
Ситуация с препаратами вскрыла еще одну проблему — пациенты жалуются, что им не оказывается должная психологическая поддержка. Заместитель главного врача Вячеслав Шаманский сказал Znak.com, что в учреждении работают психологи, но большая часть пациентов, с которыми мы общались во время подготовки этого материала, говорят, что им профессиональная психологическая помощь не предлагалась (подробно об этом рассказывается в личных историях пациентов).
По словам Аристовой, помочь вернуться к нормальной жизни онкопациенту могут три простые вещи: правильное питание, посильная физическая нагрузка и психологический настрой, но в России, к сожалению, ни официальная медицина, ни службы соцпомощи ни одному из этих трех направлений внимания не уделяют.
1 марта 2018 года пришли результаты гистологии, и с того дня жизнь раскололась на до и после. Для меня это был удар. Для меня, как человека с активной жизненной позицией, для бизнес-леди, это было все равно что на полном скаку врезаться в бетонную стену. Это было страшно. Я растерялась. Мой привычный мир рухнул. Я прошла все пять стадий горевания, по мне можно учебник писать. Я выходила из них с психологами, психотерапевтами.
У меня сейчас вторая стадия рака, поймали в самом начале. Спустя месяц после операции мне провели сложный курс иммунотерапии. Я ходила туда в понедельник, среду и пятницу — как на работу. Но лечение, к сожалению, оказалось неэффективным, были сильные побочные эффекты. Его отменили, чтобы сохранить мне жизнь.
Предполагаемая причина возникновения меланомы у меня — загар и солярий.
По показаниям я никогда не попадала под скрининг. Но я настолько любила солнце, настолько любила лето, сейчас я скучаю по этому ощущению. К сожалению, солнце меня обидело.
Психотерапевт был первым человеком, которого я услышала, потому что до этого я все отрицала, правда мне была не нужна. Я искала слабого человека, который бы сказал мне, что у меня нет никакого рака. Я все время спрашивала, почему не болит. А хирург ответил, что рак не болит. Болит потом уже, когда запущенная стадия. Я обращалась и к Богу, думала, что если я буду исполнять все заповеди, то он меня простит. Мои знакомые стали спекулировать на моем состоянии, говорили, что меня Бог наказал раком за то, что я вела неправедную жизнь. Мне было нечего ответить, потому что у меня рак, а у них нет.
Работа врачей в онкодиспансере — на высоте. Всем же нам хотелось чуточку внимания, с нами было сложно общаться. От младшего медицинского персонала до заведующих отделениями — чуткие, внимательные, удивительные, отзывчивые люди. Мне казалось, что столь человечными быть невозможно, на всех сердца не хватит.
Для больных раком COVID-19 опаснее, чем для условно здоровых пациентов, отмечает онколог Владимир Моисеенко.
Петербургские онкоцентры в последнее время все чаще попадают в заголовки новостей, и инфоповоды обычно неприятные. Так, НМИЦ им. Петрова угодил в перечень учреждений, которые перепрофилируют под COVID-19. К счастью, в итоге российское правительство не включило медучреждение в этот список. А Петербургскому городскому онкоцентру пришлось по очереди закрыть на карантин два отделения.
— Владимир Михайлович, совсем недавно все волновались, что федеральный онкоцентр им. Петрова отдадут под COVID-19. А вашему медучреждению не грозит перепрофилирование?
— Нет, судя по распоряжениям правительства, наш центр пока не входит в перечень этих учреждений. Но все зависит от эпидемиологической ситуации. Коронавирус не так страшен, как чума или оспа, и пока мы наблюдаем 2-3-уровень уровень опасности. То есть инфекция достаточно контагиозна, но при контакте с зараженным заболевает один человек из 20 — то есть 5%. А при кори, например, идет 100%-ное заражение.
А вообще адаптация учреждений общего профиля под COVID-19 — это ломка системы. Персонал, как правило, недостаточно квалифицирован для того, чтобы иметь дело с инфекцией, а сами стационары не приспособлены под прием таких пациентов. Переоборудование же требует огромных трудозатрат и денежных вложений.
— Расскажите, как пандемия изменила ваши подходы к лечению пациентов?
— Мы действуем в соответствии с рекомендациями российских, европейских и северо-американских ученых. Часть операций переносим на 1,5-2 месяца — в основном, это доброкачественные образования и предопухолевые процессы. Ограничиваем и некоторые оперативные вмешательства, например, искусственную вентиляцию легких. Она всегда повреждает легочную ткань, что делает ее уязвимой перед инфекцией.
Также мы стали меньше использовать агрессивные методы — сочетание лучевой и химиотерапии, которое сопровождается глубокой иммунодепрессией. Но иногда лечим, как раньше — ведь детские опухоли излечимы, если действовать по плану и быстро. Лимфомы и герминогенные опухоли у взрослых тоже лечим, как обычно, ведь здесь важна интенсивность терапии. Но вообще риск для онкобольных умереть от вирусной инфекции намного выше, чем от рака, поэтому мы, по возможности, откладываем операцию до получения негативных тестов.
— Насколько коронавирус опасен для онкобольных?
- Итальянские врачи сообщают, что 20% всех умерших — это пациенты с онкологией. В китайском Ухане медики говорят о том, что смертность от коронавирусной инфекции у больных раком в пять раз выше, чем у условно здоровых пациентов.
Опаснее всего коронавирус для людей с раком легкого или с дессеминированным процессом с метастазами. Их иммунная система страдает очень сильно, они больше подвержены заражению, и COVID-19 протекает тяжело. То же касается и пациентов, которым проводят хирургическое лечение, предполагающее искусственную вентиляцию легких.
— Мишенью вируса в последнее время все чаще становятся медики…
— Да, заражение медперсонала — главная проблема, с которой сталкиваются онкоцентры по всему миру. Мы недавно общались с итальянскими и швейцарскими коллегами, все они говорят, что работать некому. Треть заболевает, треть уходит на карантин, остальные тянут всю нагрузку.
Некоторые наши сотрудники находятся в зонах особого риска — те, кто работает с амбулаторными пациентами, специалисты нашей вирусологической лаборатории, где проверяют тесты на COVID-19, анестезиологи и реаниматологи, которые выхаживают больных с пневмониями. Высокие риски заразиться у эндоскопистов, которые обследуют желудок или легкие пациента в то время, как он буквально дышит врачу в лицо. Нелегко и паталогоанатомам.
Среди сотрудников у нас уже четыре случая заражения, хотя для коллектива из 1500 человек это немного. Трое носителей, и только у одного инфекция протекает как тяжелое ОРВИ.
— Какие меры принимает центр, чтобы защитить сотрудников?
— Мы начали готовиться к новым условиям работы полтора месяца назад, разработали целый комплекс мероприятий. Медработники ежедневно проходят температурный контроль при входе и еженедельно сдают анализы на коронавирус. Отрабатываем сценарии различных внештатных ситуаций. Стараемся минимизировать личные контакты, даже ежедневные конференции у нас проходят в Zoom.
Колоссальные усилия прилагаются для того, чтобы обеспечить всех медиков средствами индивидуальной защиты. Иногда СИЗ просто нигде не купить, либо цены завышены в 7-10 раз. Раньше по 2,5 рубля маску покупали, сейчас — по 35. В основном, запасы удается пополнять лишь благодаря личным договоренностям и помощи спонсоров. Пока все есть: респираторы второго-третьего уровней, очки, колпаки, перчатки, дезинфицирующие растворы. Хватит где-то на месяц.
— Количество визитов пациентов в центр не уменьшилось?
— Мы пытаемся минимизировать риск заражения, в том числе уменьшив число визитов в центр. И современные технологии здесь оказались кстати. Расширен функционал колл-центра, мы запустили проект Личного кабинета пациента на официальном сайте Петербургского онкоцентра.
— А как проверяете пациентов на входе?
— Это один самых болезненных вопросов. Поскольку опыта нет ни у кого, мы пробуем разные схемы. Пытаемся совместить строгое соблюдение норм эпидемиологического контроля с комфортом для пациентов. Не всегда это получается, но мы быстро исправляем свои ошибки.
Ежедневно центр посещают от 600 до 800 человек, которые приезжают на амбулаторный прием и порядка 200 пациентов в отделения дневного стационара. Прибавьте к этому 60-80 госпитализирующихся пациентов и сопровождающих их лиц. Все должны пройти экспресс-тестирование на входе. Всем, кто ложится к нам на госпитализацию, мы делаем компьютерную томографию, ежедневно у 3-4 человек выявляем поражения тканей легких.
Каждые два часа проводится полная дезинфекция. Все эти мероприятия сказываются на пропускной способности, поэтому чтобы не создавать очереди, мы пересмотрели систему распределения номерков, переделали расписание приема специалистов амбулаторно-поликлинического отделения, в том числе продлив их работу.
Конечно, нагрузка на специалистов и оборудование огромная. Недавно центру подарили тепловизор, это нас спасает.
— Тестов хватает?
— Их Роспотребнадзор нам поставляет бесплатно, но нам нужно делать больше 200 тестов в день, а фактически не получается больше 180: тест-систем не хватает. А покупать самим — удовольствие не из дешевых, тесты, которые предлагают московские фирмы, стоят по 550 рублей.
Каждый день у нас 1-2 положительных теста. Мы отправляем их в центральную референсную лабораторию на проверку, а пациентов посылаем домой и сообщаем о них Роспотребнадзору.
— У вас уже несколько раз вводился карантин. Он стал тяжелым испытанием для медиков и пациентов?
— Да, у нас были 3 случая заражения коронавирусом. 3 апреля на карантин пришлось закрыть урологию: госпитализированный пациент скрыл от врачей, что контактировал с COVID-позитивной женой. После этого мы стали у всех пациентов брать документы с подписью о том, что они предоставляют нам достоверную информацию о своем здоровье и отсутствии контактов с коронавирусными больными. Чтобы они понимали, что им может грозить уголовная и административная ответственность.
13 апреля на карантин закрылось детское отделение — заболели ребенок и мама. Они сдавали тест по месту жительства, но к моменту госпитализации результата не было. Уже потом стало известно, что тесты положительные.
Карантин — это очень неприятно с организационной, медицинской и материальной точки зрения. К примеру, мы не имеем право кормить по ОМС медсотрудников — то есть должны искать внебюджетные средства либо спонсоров. Многие петербуржцы выразили желание помочь. Закупали воду, одноразовую посуду, на Пасху привезли подарки. ОНФ принимал участие в организации питания сотрудников. Мы всем очень благодарны.
— На ваш взгляд, стоит ли ожидать всплеска раковых заболеваний в городе через несколько месяцев, когда петербуржцы снова смогут проходить плановые осмотры и диспансеризацию? Ведь сейчас у них нет такой возможности.
— Нет, всплеска не будет, рак развивается не так быстро, и спустя пару месяцев сильного ухудшения ситуации не будет. Опухоль растет годами — рак толстой кишки или молочной железы в среднем лет восемь. Даже агрессивная опухоль развивается в течение года. Так что все не так уж страшно.
Читайте также: