Лечение рака в 50-годах


Если от рака умирают врачи, есть ли надежда у пациентов?

В социальных сетях 2020 год начался с прощального поста питерского онколога Андрея Павленко, который сам обнаружил у себя рак и в течение полутора лет – на странице в Фейсбуке, в многочисленных интервью, выступлениях на телевидении – рассказывал о своей борьбе с недугом.



Рассказывает заместитель директора НМИЦ онкологии им. Блохина Александр Петровский:

О временах и сроках

– Если говорить обобщённо, то, по статистике, 50% онкологических пациентов излечиваются полностью. При этом прогноз на ожидаемую продолжительность жизни в каждом конкретном случае зависит от вида рака, поскольку общего ответа на этот вопрос не существует. Рак – это не одна болезнь, а множество различных заболеваний. Есть прогностически благоприятные виды рака, при которых даже на продвинутой стадии, при наличии отдалённых метастазов, пациенты имеют высокий шанс либо на выздоровление, либо на переход болезни в хроническую форму. Но есть и такие разновидности болезни, от которых пациенты быстро сгорают, даже если рак был обнаружен на начальной стадии.

Однако каждый год ситуация меняется. Ещё 5 лет назад рак лёгкого считался приговором. Сегодня появились лекарства, благодаря которым люди живут с этим диагнозом достаточно долго.

Что касается таких распространённых видов рака, как рак молочной железы, колоректальный рак, рак яичников, лимфомы и т. д., то с ними пациенты могут жить 10–15 лет и более.


– Врачи говорят, что рак важно обнаружить на ранней стадии. Но при этом в начале заболевания симптомов нет. Как быстро развивается недуг и переходит из одной стадии в другую?

– Есть агрессивные, быстрорастущие опухоли. К ним, например, относятся некоторые виды рака у детей. Но в среднем от появления раковой клетки в организме до формирования клинически значимой опухоли (размером около 1 см) проходит 5–7, иногда 10 лет. Понятно, что шансы обнаружить болезнь на ранней стадии при регулярных осмотрах есть – и они достаточно велики.

Семейная история

– К группе риска относятся люди, у близких родственников которых был выявлен рак?

Поэтому свою семейную историю нужно знать и ни в коем случае не игнорировать. При определённых видах генетической предрасположенности у врачей есть возможность провести превентивные профилактические процедуры, в том числе и хирургические, которые снизят риск появления рака.


– Для молодых рак действительно опаснее, чем для пожилых?

– В целом да. Рак желудка, рак молочной железы, диагностируемые в молодом возрасте, часто очень агрессивны и опасны. Однако детский рак мы сегодня вылечиваем полностью в 80% случаев.

– Врачи часто говорят о том, что многое зависит от индивидуальных характеристик опухоли и её чувствительности к назначаемым препаратам, но при этом назначают лечение по стандартам, одинаковым для всех.

– Стандарты – это экономическое обоснование лечения, а само лечение назначается по клиническим рекомендациям. Практика показывает, что, несмотря на то что каждая опухоль индивидуальна, 80% всех онкологических заболеваний можно описать стандартными подходами. В эти стандартные подходы входит определение индивидуальной чувствительности опухоли к тем или иным противоопухолевым лекар­ственным препаратам с помощью иммуногистохимических и молекулярно-генетических методов. В остальных случаях всегда есть возможность перейти на индивидуальное лечение – для этого врачу достаточно со­брать врачебную комиссию.


Революция отменяется?

– Может ли пациент проверить, правильно ли его лечит врач?

– Все клинические рекомендации есть в открытом доступе, и пациент может их найти, вникнуть и попытаться в них разобраться. Однако без медицинского образования сделать это сложно. Это всё равно что пытаться проконтролировать мастера, который ремонтирует сломанный холодильник. Лучше довериться профессионалу, а система должна делать всё для того, чтобы это доверие было оправданно.

– Каждый день СМИ сообщают о новых случаях заболеваний – в том числе и у известных людей. Заболеваемость раком действительно выросла?

– Выросла как заболеваемость, так и выявляемость онкологических заболеваний. И нужно быть готовым к тому, что пациентов с раком с каждым годом будет всё больше. Сегодня в нашей стране от сердечно-сосудистых заболеваний умирают 50% пациентов, от онкологических – 15%, а в Японии онкологическая заболеваемость уже вышла на первое место, поскольку рак – это болезнь пожилых людей, а продолжительность жизни там одна из самых высоких в мире.

Хорошая новость заключается в том, что выросла не только заболеваемость, но и эффективность лечения. Продолжительность жизни онкологических пациентов постоянно растёт, в том числе и у тех, у кого болезнь была обнаружена уже на продвинутой стадии.


– Ожидается ли появление новых прорывных технологий в лечении рака, сопоставимых с иммунотерапией?

– Не стоит ждать и возлагать все надежды на появление революционных методов и недооценивать возможности проверенных лекарств и технологий. С врачебной точки зрения эволюция – развитие имеющегося метода – лучше, чем революция, которая чаще приносит больше разрушений, чем побед. Уже сегодня у онкологов есть всё необходимое, чтобы помочь большей части пациентов. Дальнейшие исследования в области онкологии необходимы, и они проводятся во всём мире. Онкология – это одна из самых динамично развивающихся отраслей медицины. Только за последний год было зарегистрировано более 50 новых препаратов и показаний для лечения различных видов опухолей. Задача человека – просто прийти к врачу, и желательно сделать это как можно раньше.


Борис Замощик больше 50 лет работает в онкодиспансере Красноярска

Фото: предоставлено пресс-службой онкодиспансера

День борьбы против рака отмечается сегодня, 4 февраля. В этот день принято информировать людей о раке как об одной из самых страшных болезней в мире, привлекать внимание к предотвращению этого заболевания и рассказывать о тех возможностях медицины.

Мы поговорили с Борисом Еноховичем о том, какой была онкологическая служба Красноярска раньше, о ее сложностях и переломных моментах, а также о том, как изменились пациенты и их болезни за последние 50 лет.

Об онкологической службе в Красноярске времен СССР

Первое здание онкодиспансера на той же территории, на какой он стоит сейчас

Фото: предоставлено пресс-службой онкодиспансера

В СССР в 1945 году закончилась война, и первыми стали отпускать с фронта военнообязанных женщин, которые в основном были медиками. Они вернулись из армии, и уже осенью 1945 года в Красноярске была организована первая онкологическая служба. Появился кабинет в больнице на Мира, открывала его врач Анна Ивановна Соснина. Там же был открыт первый кабинет короткофокусного рентгена для облучения раков кожи и губы. Позже Анна Ивановна, как основательница кабинета, поспособствовала открытию краевого онкодиспансера на базе краевой больницы, она стала там главным врачом.

Диспансер не имел своих помещений, хирургическое отделение было развернуто на территории легочно-аллергологического корпуса Красноярской краевой клинической больницы на 40 коек. А спустя еще какое-то время в двухэтажном здании на территории краевой открылась онкологическая поликлиника — во время войны в этой пристройке располагался свинарник, у больницы было свое хозяйство. Там, конечно, все почистили перед открытием больницы. И был всего один хирург.

Со снимком в руках — Альберт Крыжановский, его именем сейчас назван онкодиспансер

Фото: предоставлено пресс-службой онкодиспансера

Появилось и радиологическое отделение, где проводилась глубокая рентген-терапия, но она давала такое жестокое облучение, после нее было много осложнений вплоть до тяжелых склерозов, язв и ожогов. А был аппарат короткофокусной терапии для лечения рака кожи или губы.

И наконец, у нас появилось свое здание, мы выбрали эту территорию, что было достаточно далеко от краевой больницы и не очень удобно, поскольку нужна была помощь от специалистов той больницы — консультационная или исследовательская. Палаты были забиты: в тех, где должны были лежать 2–4 человека, лежали 6–8, где 6–8 — там больше 10.

Здание было построено очень плохо и почти сразу начало разваливаться. Вспомогательной диагностики не было, но был коллектив единомышленников. Мы стали осваивать эндоскопы, проводить операции: сначала единичные, потом десятками, а потом поставили их на поток, превратив в рутину. Я считаю, это наше главное достижение.

В очках — Борис Замощик в молодости

Фото: предоставлено пресс-службой онкодиспансера

О важности ранней диагностике и ее возможностях раньше и сейчас

Когда мы получили первый аппарат УЗИ — отечественный, — он диагностировал опухоль от 5 см и, по сути, был бессмысленным. Опухоль больше 1 см уже прощупывается без всяких аппаратов. Современная же техника позволяет увидеть опухоль величиной в несколько миллиметров.

Если поставить диагноз рано, это гарантирует полное выздоровление в 90% случаев, например в случае, если это рак шейки матки или рак груди. Раньше такие диагнозы были фатальны, сейчас нет. Так что онкология шагнула очень далеко вперед по сравнению с тем, что было в XX веке.

Структура заболеваемости раком изменилась: если раньше и у мужчин, и у женщин на 1-м месте был рак желудка, потом у женщин вышел на первое мест рак молочной железы, у мужчин — легкого, то сейчас последние все чаще и чаще болеют раком простаты. Это сейчас обычное дело, а раньше было в диковинку. Раньше и дети реже болели.

Земной шар окружен плотной атмосферой, и то, что мы тут творим, никуда не девается. Оно остается внутри и накапливается, канцерогены устойчивы, они не разрушаются, не превращаются ни во что, и рассчитывать, что в мире в этом плане что-то в корне поменяется, нет смысла. Количество больных раком будет расти. И здесь самое главное — наращивать лечебные мощности.

Борис Замощик считает, что для ранней диагностики рака необходимо современное оборудование

Фото: предоставлено пресс-службой онкодиспансера

Химиотерапия: от отвлекающего маневра до продления жизни

Когда химиотерапия только начиналась, было 2 препарата, они были малоэффективны, на выживаемость не влияли и, по большому счету, были нужны, чтобы отвлечь человека. Сейчас препараты очень эффективны, химиотерапия стала такой же важной, как и операция. Она не только улучшает качество жизни, но помогает улучшить прогноз и продлить жизнь огромному количеству людей.

Я всегда боялся экзальтизма: врач должен уметь реально осознавать ту ситуацию, которая есть здесь и сейчас.

Фото: предоставлено пресс-службой онкодиспансера

Как изменились пациенты и структура онкозаболеваний

Что касается пациентов, бытует мнение, что немец приходит за 3 месяца до того, как заболеет, а русский за 3 недели, как умереть.

Те 50 лет, что я работаю, не могу сказать, чтоб были какие-то резкие всплески заболеваемости раком. Но в определенные моменты люди чаще болели раком щитовидки, саркомой, сейчас растет заболеваемость раком простаты, как я уже рассказывал ранее. А больных раком губы, которых раньше было много, сейчас почти нет, да и лечится он легко, и воспринимается как грипп.

Люди стали больше доверять врачам, они все чаще ходят на обследования, уже каждый человек значит про эндоскопические исследования вроде гастроскопиии, колоноскопии, бронхоскопии. Это помогает диагностировать рак на ранних стадиях. Возможности стали другие, и мы стали другие.

С возрастом повышается риск многих заболеваний, и рак — не исключение. Для того чтобы это понять, достаточно посмотреть на график, который составили американские ученые. Он показывает, как меняется заболеваемость и смертность от онкологических заболеваний в разных возрастных группах. Эти данные получены в конце прошлого века, но они актуальны и по сей день:


  • Главная причина — накопление мутаций
  • Превратности эволюции человека
  • Развивается ли рак у пожилых людей более медленно?
  • Никогда не поздно заняться профилактикой
  • Никогда не поздно лечиться

Главная причина — накопление мутаций

Например, не так давно ученые из Кембриджского Университета в Соединенном Королевстве решили проверить слизистую оболочку пищевода у людей в возрасте 20–75 лет. Оказалось, что у лиц 20 лет на одну клетку приходится примерно по 100 мутаций, а в более старшем возрасте — более 2000. Некоторые из них потенциально способны привести к раку. И это только пищевод!

Подробнее о данном исследовании читайте в нашей статье "Мутации, которые способны привести к раку«.

В 2016 году в научном журнале Nature была опубликована статья, в которой ученые рассказали, что бремя соматических (не связанных с половыми клетками) мутаций у каждого человека удваивается примерно каждые 8 лет. Аналогичными темпами растет и смертность от разных причин, в том числе от онкологических заболеваний.

Накопление ошибок в генах с возрастом — одна из основных причин, почему врачам, вероятно, никогда не удастся победить рак окончательно. Проблема борьбы с онкологическими заболеваниями теснейшим образом переплетена с проблемой старения.

Превратности эволюции человека

Ответ нужно искать в теории эволюции и особенностях жизни наших первобытных предков. В каменном веке редко кто доживал до тридцатилетнего возраста. Всю свою жизнь человек тратил на то, чтобы вырасти, окрепнуть, набраться опыта. Можно сказать, рождение детей и уход за ними в первые годы был апогеем, главным смыслом жизни. Вскоре после этого многие люди погибали от инфекций, природных катастроф и зубов хищников.


Для выживания популяции было нужно, чтобы люди доживали до того момента, когда они могли оставить потомство. Все это время защитные механизмы в организме работают на пике эффективности. Этому способствовал естественный отбор.

Возможно, все это звучит жестоко. Но в противовес этой жестокости законов биологии человечество создало гуманную высокоразвитую медицину. Благодаря усилиям врачей продолжительность жизни современных людей растет, появляются все новые возможности для борьбы с раком и другими серьезными заболеваниями.

Ниже представлены средние возраста, в которых диагностируются разные типы злокачественных опухолей:

  • Рак молочной железы - 62
  • Рак легкого - 70
  • Рак предстательной железы - 66
  • Колоректальный рак - 68
  • Рак мочевого пузыря - 73
  • Меланома - 63
  • Неходжкинская лимфома - 63
  • Рак щитовидной железы - 51
  • Рак почки - 64
  • Лейкемия - 66
  • Все типы рака - 65

Развивается ли рак у пожилых людей более медленно?

Когда-то бытовало мнение о том, что в старшем возрасте злокачественные опухоли растут медленнее и в целом ведут себя менее агрессивно. Это верно, но лишь отчасти. Да, действительно, есть данные о том, что рак молочной железы и простаты у пожилых имеют тенденцию расти медленнее.

Пожилым мужчинам, страдающим злокачественными опухолями предстательной железы, даже не всегда назначают лечение. Но врачи принимают такое решение отнюдь не из-за того, что такой рак не опасен. Просто в таких случаях человек настолько стар, что, вероятно, он не доживет до того момента, когда рак успеет сильно распространиться в организме и стать смертельно опасным. В каждой ситуации это нужно оценивать индивидуально.

Другие опухоли в пожилом возрасте, такие как рак прямой кишки, мочевого пузыря, поджелудочной железы, ведут себя очень агрессивно, и их даже сложнее лечить, чем у более молодых пациентов. Из-за слабого здоровья людям старшего возраста зачастую противопоказаны хирургические вмешательства, химиотерапия.


Никогда не поздно заняться профилактикой

Возраст — лишь один из факторов риска рака. Многие другие связаны с образом жизни, и на них вполне можно повлиять:

  • Откажитесь от курения.
  • Перейдите на здоровое питание.
  • Оставайтесь физически активны.
  • Поддерживайте здоровый вес.
  • По максимуму ограничьте алкоголь.
  • Используйте защитные средства, когда работаете с химикатами.
  • Защищайтесь от солнечных лучей, не лежите подолгу на пляже и избегайте солярия.
  • Своевременно начинайте лечение любых заболеваний.

Конечно, лучше вести здоровый образ жизни смолоду. Но никогда не поздно начать. Вы в любом случае получите пользу для здоровья.

Защититься от рака на 100% невозможно, поэтому людям старшего возраста особенно важно регулярно проверяться — проходить скрининг. Всем женщинам после 40 лет рекомендуется периодически выполнять маммографию, всем людям после 50 лет — колоноскопию. Найти патологические образования на коже поможет дерматоскопия. Заядлым курильщикам с большим стажем нужно проконсультироваться с врачом: возможно, стоит пройти компьютерную томографию. При повышенном риске рака желудка нужно провериться с помощью гастроскопии.

Посетите врача в Европейской клинике, и он порекомендует скрининговую программу, подходящую в вашем случае.

Никогда не поздно лечиться

Еще лет 20 назад мало какая клиника в мире взялась бы за активное лечение рака у 90-летнего человека. Это большие риски и ответственность. Многие клиники не берутся и сейчас. Но постепенно ситуация меняется. Появляются новые препараты, подходы. Они помогают лечить злокачественные опухоли более эффективно, снижаются риски, пациенты переносят операции и химиотерапию более комфортно.


Мы считаем, что помочь можно всегда. Врачи в Европейской клиники берутся за лечение рака у людей любого возраста, с любой стадией заболевания.

Мы знаем, как продлить жизнь пациента в сложных случаях, избавить от мучительных симптомов, справиться с побочными эффектами химиопрепаратов. Иногда после активной поддерживающей терапии становится возможным проведение курса химиотерапии, хирургического вмешательства.

Никогда не стоит сдаваться. Приезжайте и получите консультацию у наших специалистов.


К пятидесятым годам прошлого века в СССР сформировалась система маршрутизации онкологических пациентов, которая дожила до наших дней: кабинет в районной поликлинике – диспансер (районный и/или городской, намертво привязанный к прописке) – научно-исследовательский центр (принимающий пациентов со всей области/республики/страны). Так как с 1945 года в СССР регистрация всех больных злокачественными опухолями стала обязательной (по аналогии с туберкулезом или венерическими заболеваниями), любой доктор первичного звена обязан был в течение трех суток отправить информацию о новом больном в ближайший диспансер. Нынешних проблем с бесконечными проволочками, бумажками, очередями, комиссиями и нехваткой лекарств не существовало. Наоборот, учтенный пациент попадал под неусыпный контроль, передавался по инстанциям без малейшего промедления и вовремя получал всё положенное совершенно бесплатно.

Поэтому, когда началась перестройка и стал доступен опыт западной онкологии, советские специалисты ахнули: в восьмидесятых годах в СССР от острого лейкоза выздоравливало около 5% больных, а в Европе и США уже тогда цифры приближались к 70%!

Советские методы (по преимуществу хирургические) были дешевы и доступны, но эффективны в очень небольшом проценте случаев. Западные методы были эффективны, но дороги и требовали перестроить всё.

Почему современное лечение от рака так дорого?

Начнем с конкретного примера.

В какой-то момент ученые убедились, что, если нарастить дозу противоопухолевого препарата при лечении острых лейкозов в разы, эффективность тоже вырастет в разы. Так появились высокодозные схемы: пациент получает почти смертельную дозу лекарства, зато полностью избавляется от раковых клеток. Но чтобы проводить такое лечение, нужно защитить человека – на какой-то момент он становился страшно уязвимым для инфекций, кровотечений, внутренние органы страдают от токсичности. Поэтому нужны стерильные палаты со специальной очисткой воздуха; новейшие противогрибковые и противовирусные препараты; лекарства, защищающие сердце, печень, почки, слизистые; сложная система изготовления и индивидуального подбора компонентов крови для переливания и т.д. и т.п.

Мало просто ввести больному в вену новое лекарство – нужно перестроить всю систему оказания помощи, начиная с самих зданий больниц.

Прямо сейчас в мировой онкологии происходит настоящая революция.

Первая волна лекарств от рака была направлена на то, чтобы уничтожить все быстро растущие клетки (поэтому у пациентов выпадали волосы, брови и ресницы). Это был метод "коврового бомбометания": раковые клетки погибали, но и организм еле-еле выкарабкивался.

Буквально несколько лет назад исследователям удалось получить новые молекулы и создать принципиально новую, третью волну онкологических препаратов: они не уничтожают раковые клетки в привычном смысле слова, они делают раковые клетки видимыми для иммунитета. Дело в том, что больная клетка, чтобы выжить, маскируется под нормальную, так вот новые препараты, названные онкоиммунологическими, эту маску срывают и дают возможность клеткам иммунной системы их уничтожить.

А теперь возвращаемся к вопросу: почему новые эффективные лекарства столько стоят?

Практика показывает, что только одна идея из десяти тысяч приводит к появлению нового лекарства, а средний срок разработки препарата – десять-пятнадцать лет. Когда мы платим за упаковку оригинальных препаратов, мы платим не только за расходы на производство. Мы платим за те годы работы, которые потребовались, чтобы это лекарство найти и разработать протокол применения.

Именно заоблачная стоимость многих современных онкологических препаратов породила множество дискуссий во всех странах мира и поставила перед обществом этическую дилемму: кто должен за это платить? Больные? Здоровые? Страховые компании? Государство? Как организовать здравоохранение так, чтобы обеспечить каждому больному самое современное лечение? Идеальных рецептов нет, каждая страна решает этот вопрос по-своему.

Кто платит за лечение?

В цивилизованном мире существует три основных способа устройства национальных систем здравоохранения и множество переходных вариантов.

Во-вторых, это принцип медицинского страхования по месту работы. Государство требует, чтобы работодатели обеспечивали своих работников медицинской страховкой, и оплачивает из этих сумм и работающих, и иждивенцев. Эти взносы собираются в специализированных фондах, медицинские учреждения ведут с фондами переговоры, договариваются о ценах на услуги и получают вознаграждение за оказанные услуги. До недавнего времени образцовым государством с такой системой была Германия, но в последние годы эта страна добавляет еще и определенную сумму из бюджета: продолжительность жизни выросла, пенсионеров стало больше, и работодатели перестали справляться.

В-третьих, это система управляемой конкуренции. Граждане обязаны сами покупать страховку у конкурирующих страховых компаний и сами принимают решение, какую именно медицинскую помощь они хотят оплатить. Примерно так устроено здравоохранение Швейцарии и Нидерландов, Франции и Японии и многих других стран. При управляемой конкуренции доля частных вложений граждан может различаться в разы, степень выбора лечебных учреждений – тоже.

Каждое государство само выбирает свои приоритеты и правила. В России сейчас действует очень сложная и довольно запутанная система оплаты лечения.

  1. Во-первых, есть полис обязательного медицинского страхования. Все страховые выплаты по этим полисам скапливаются в территориальных фондах ОМС, и каждый регион устанавливает, сколько он платит медицинским учреждениям за каждую процедуру. С недавнего времени полисы ОМС начали принимать и коммерческие клиники.
  2. Во-вторых, есть федеральные субвенции, но их размер и маршрут крайне запутаны.
  3. В-третьих, есть много разных видов полисов дополнительного медицинского страхования. Но примеры, когда страховая компания решается связываться с онкологическими заболеваниями, единичны – уж очень это дорого.
  4. И в-четвертых, каждый гражданин может полностью заплатить за свое лечение, если бесплатно не может его получить.

По Конституции Российской Федерации каждый человек имеет право на бесплатную медицинскую помощь. Но на деле того бюджета, что выделяется в России на оказание онкологической помощи, категорически не хватает, чтобы обследовать и лечить всех по последнему слову науки и техники. По сути дела, денежное покрытие квоты (то есть государственного обязательства) в онкологии рассчитывается простым арифметическим способом: деньги, которые в бюджете выделены на медицину, арифметическим способом делятся на потенциальное количество больных. То есть государственных денег выделяется не столько, сколько нужно, а столько, сколько государство готово на это потратить.

Дженерики: жизнь или кошелек?

Честно сказать, ни одна страна в мире не в состоянии лечить своих граждан от рака только оригинальными препаратами. Этого не выдержит ни один бюджет в мире, не только российский. Поэтому существуют дженерики и биоаналоги – копии оригинальных препаратов, которые можно начинать производить, когда заканчивается патентная защита лекарства. Для экономики страны это очень выгодно: честный дженерик стоит процентов на 80 дешевле оригинального – производящей его компании не нужно возвращать затраты на десятилетия исследований, нужно заплатить только за сырье и производство.

Но насколько эта копия точная? Получим ли мы тот же самый лечебный эффект? Это и есть вопрос вопросов: экономика экономикой, а жизнь-то одна.

Есть три типа эквивалентности лекарств.

  1. Химическая – когда совпадает химическая формула. С этим обычно проблем нет.
  2. Биологическая – лекарство должно так же накапливаться и так же выводиться из организма, как и оригинальное. Тут уже сложнее: российские требования к биоэквивалентности мягче, чем во многих странах, допускается отклонение до 20%, достаточно испытаний на 20 здоровых добровольцах в течение месяца-полутора – и лекарство оказывается на рынке.
  3. Но самая большая засада с терапевтической эквивалентностью. Как доказать, что твоя копия такая же эффективная и такая же безопасная, как оригинальный препарат? Каждый краситель, наполнитель, транспортер – другая субстанция, каждая примесь влияет на токсичность и эффективность. По сути дела, производителю копии нужно повторить весь цикл клинических исследований, что и у оригинала. Но это дорого, долго, а главное – по закону не требуется. Поэтому терапевтическую эквивалентность большинства дженериков российские пациенты проверяют прямо на себе.

Нужно ли говорить, что в подавляющем большинстве случаев все происходит ровно наоборот: врачи связаны жестким приказом начальства лечить тем, что есть в больнице, и не выпендриваться.

Что же касается эффективности, то речь идет и вовсе о годах наблюдений. Если, конечно, болезнь не вернется раньше.

Куда исчезают положенные больным лекарства?

Помимо того, что денег на лечение обычно выделяется недостаточно, есть еще и проблемы с организацией процесса. Государственное управление – громоздкое и нерасторопное, а в российском варианте еще и объединило все пороки советского и постсоветского хозяйства. Наше медицинское хозяйство плановое, и это тот самый случай, когда план по-настоящему вредит реальности.

Знаете ли вы, что деньги, выделенные на ваше лечение, не приходят в больницу вслед за вашей госпитализацией, а уже потрачены или, напротив, еще не выделены?

Когда государство дает вам квоту на лечение, оно, по сути дела, дает обязательство выделить на лечение одного пациента с определенным диагнозом определенную сумму денег. Количество квот определяется не количеством реально заболевших, а количеством запланированных мест для лечения. Точно так же и размеры выплат по этим квотам определяются не реальными потребностями в лечении, а, как мы уже говорили, тем количеством денег, которое государство готово на это лечение потратить.

Предположим, клиника N получает на год триста квот на трансплантацию костного мозга, и под каждую квоту предусмотрено денежное покрытие. Но клиника не может держать эти деньги на своем счету и расходовать по мере поступления больных, покупая каждому то, что ему нужно. По закону в конце каждого календарного года больница обязана объявлять тендер на поставку каждого наименования на следующий год.

Из этого следует несколько важных вещей.

А так как мы помним, что денег по квоте выделяется значительно меньше, чем нужно, то в начале квартала может оказаться, что лекарств в больнице еще нет, а в конце – что уже нет. Так что разным пациентам везет по-разному.

То же происходит и с обеспечением льготников лекарствами. Пока льготник попадет в нужный список, пока регион найдет деньги, пока организует закупку – все это время пациент сидит без лекарства.

А некоторые инновационные препараты и новые методы лечения государство не оплачивает совсем: к примеру, на трансплантацию государство денег дает, а на поиск совместимого неродственного донора костного мозга и его активацию – нет. На обследования при постановке диагноза деньги дает, а на львиную долю плановых обследований – нет. И т.д.

Зачем нужны благотворительные фонды?

Благотворительный фонд платит за лечение пациента тогда, когда государство не может или не успевает, а специальной страховки у пациента нет и денег тоже.

Многие люди в России до сих пор считают, что благотворительные фонды – ненужные посредники, а помогать надо напрямую. Но практика показывает, что все ровно наоборот.

Как разобраться в потоке просьб, которыми заполнен Интернет? Как понять, кто на самом деле нуждается в помощи, а кто притворяется? Как проверить, куда денутся деньги, если их отдать незнакомому человеку? Как узнать, где лучше купить дорогое лекарство, чтобы не переплатить, но и не нарваться на подделку? Как организовать доставку лекарства в больницу, если пациент под капельницей и не может сам сбегать в аптеку и купить?

Благотворительные фонды не просто собирают деньги. В своей области они становятся профессионалами, настоящими специалистами по оказанию помощи, признанными экспертами. Они точно знают, что нужно их подопечным, где это взять и как быстро доставить; могут оценить, настоящий ли счет выставлен или фальшивый, организовать консультацию у нужного специалиста или мероприятие по сбору средств, и т.д. и т.п. Иногда нужно найти помощь в считанные минуты: если у ребенка после химиотерапии начался сепсис, а пентаглобина в больнице нет, в фонд AdVita звонят как в скорую помощь.

Многие онкологические больные, когда не могут получить нужные лекарства, обращаются за помощью в фонд AdVita.

Важно и другое: фонды объединяют небольшие посильные пожертвования в крупные суммы. То, что невозможно одному обычному человеку, становится возможным, когда усилия обычных людей объединяются.

До революции массовые копеечные пожертвования были делом обычным и не нуждавшимся в обосновании или оправдании. Каждый вносил лепту по силам: купец строил приходское училище, чиновники средней руки и их жены устраивали благотворительный вечер, на котором собирали средства на оплату обучения одному сироте, а копеечки в церковную кружку складывали те, кто больше копеечки пожертвовать не мог.

В современной России одно из самых вредных заблуждений – представление о том, что помогать бедным и больным должны только государство или миллионеры. Даже если человек сочувственно относится к идее помощи, он считает несолидным и не очень приличным жертвовать 50 или 100 рублей – больше выделить из семейного бюджета не в состоянии, и поэтому он не жертвует ничего. Но во всем мире основа благотворительности – небольшие суммы от небогатых людей, а не сверхдоходы нефтедобытчиков. Сотрудники благотворительных фондов, для которых за каждым рублем – чей-то шанс на спасение, все время твердят одно и то же: каждое пожертвование важно, только общественная солидарность спасет наших подопечных, потому что у двух-трех богатых жертвователей могут кончиться деньги, а у двух-трех миллионов людей – никогда. Это основа безопасности жизни, если хотите.

Почему маленькие регулярные пожертвования важнее всего?

В Ветхом Завете рассказана такая история: египетскому фараону приснилось, будто он стоит на берегу Нила и видит, как из реки выходят семь тучных коров, которые начинают есть прибрежный тростник. Но вскоре из Нила выходят другие семь коров, только тощих, и эти тощие коровы съедают тучных коров со всеми потрохами, рогами и копытами. Фараон проснулся в холодном поту, отдышался и снова задремал. Ему приснился новый сон: стебель, на котором сначала выросло семь тучных колосьев. Но следом выросло еще семь, сухих и тощих, и они поглотили тучные колосья. Никто не мог истолковать этот сон, пока не позвали Иосифа Прекрасного, который все объяснил: Египет ждут семь урожайных лет, а следом – семь лет страшной засухи. Если не припасти часть хлеба, собранного во время изобилия, следующие семь голодных лет принесут множество смертей.

Всем сотрудникам благотворительных фондов снятся кошмары, похожие на сон фараона: пожертвования угасают, и подопечным, оставшимся без поддержки, начинает угрожать опасность. Печальная истина заключается в том, что эти сны, может быть, и не вещие, но основаны на реальном опыте.

Действительно, немногие фонды могут похвастаться стабильностью пожертвований – обычно это бывает, если у организации есть мощный якорный спонсор или выход на федеральные средства массовой информации. Но подавляющее большинство фондов подвержены приливам и отливам, связанным не с экономическими, а с социальными причинами.

Каждый из нас как-то планирует свой год и свои расходы. Мы покупаем подарки на Новый год и к Восьмому марта, мы ездим в отпуск зимой, чтобы покататься на лыжах, и летом, чтобы поплавать в море или побродить по лесам. Естественно и логично, что люди жертвуют тогда, когда не планируют никаких крупных расходов. Поэтому у благотворительных фондов существует две тяжелейшие полосы, когда пожертвования сокращаются в разы: это январь и август, и следующие за ними месяцы тоже весьма скудны. Причины очевидны: январский провал связан с тем, что сначала люди покупают новогодние подарки, а потом уезжают на праздники, и эти траты так чувствительны для семейного бюджета, что не до благотворительности. То же самое происходит и летом: люди либо собираются в отпуск, либо в отпуске, либо только что вернулись, и лишних денег нет ни копейки.

Но что делать людям, которые больны и которым нужны лекарства? У рака нет ни отпуска, ни праздников, ни выходных. Люди заболевают каждый день, и любая отсрочка в лечении может обернуться фатальным исходом. Что с этим делать, непонятно. Практически невозможно фонду, подобно египетскому фараону, откладывать деньги на черный день: просьбы о помощи поступают в таком количестве, что мы с трудом справляемся с ежедневными заявками от врачей подшефных больниц. Конечно, острота ситуации смягчается тем, что у нас есть кредит доверия и какое-то количество лекарств мы сможем взять у поставщиков под гарантийные обязательства. Но, во-первых, много в долг не дадут, во-вторых, по счетам все равно придется платить, и довольно быстро.

Единственное, что мы можем сделать, – это повторять и повторять одну простую вещь: не стесняйтесь маленьких сумм пожертвований, пусть они будут совершенно нечувствительными для семейного бюджета, но регулярными. Только солидарность и взаимопомощь можно противопоставить равнодушию государства и смертельной болезни.

Елена Грачева, административный директор фонда AdVita, для Фонтанки.ру

Читайте также: