Жизнь раком в тюрьме
- 12345 (285)
- MODERN CULTURE (4)
- WORLD WAR I (1)
- WORLD WAR II (158)
- "Вервольф" (3)
- "Нормандия-Неман" (2)
- Ваффен-СС (1)
- Вермахт (5)
- Военнопленные (5)
- Истории (2)
- Как все было на самом деле (46)
- Коллаборационизм (24)
- Люфтвафе (3)
- Мифы и загадки (2)
- Мы и Они (фотохроника) (5)
- Оккупация (1)
- Операция "Приливная волна" (3)
- Техника и технологии (5)
- Трофеи (8)
- АБСЕНТ (21)
- Tunel (Туннель) (3)
- XENTA (КСЕНТА) (1)
- АВИАЦИЯ (2)
- АЗАРТНЫЕ ИГРЫ (1)
- Рулетка (1)
- АЛКОГОЛЬ (90)
- Абсент (3)
- Вино (13)
- Виски (32)
- Истории (1)
- Коньяк (4)
- Ликер (3)
- Мартини (6)
- Пиво (4)
- Текила (1)
- АНЕКДОТЫ (11)
- АНТИКВАРИАТ (7)
- Серебро (7)
- БЫТОВЫЕ ХИТРОСТИ (5)
- ВАТИКАН (вчера и сегодня) (0)
- ВЕСЕЛОЕ (4)
- ВИНТАЖ (2)
- ВИСКИ (17)
- Cutty Sark (Катти Сарк) (1)
- Black & White (Блэк энд Вайт) (1)
- ВСЕ ДЛЯ "ЧАЙНИКОВ" (3)
- ВСЕ О ЛИРУ (Liveinternet) (0)
- Галактика "IT" (0)
- ГЕНЕАЛОГИЯ (1)
- ГЕРОИЗМ (3)
- ГУЛАГ (13)
- ДЕЛА ВОЕННЫЕ (113)
- Амуниция (15)
- Вооружение (4)
- Вооруженные силы Третьего Рейха (1)
- Истории и байки (5)
- История оружия (20)
- Награды (1)
- Униформа (5)
- Форма Российской Императорской Армии 1914-1917 (3)
- Фортификация (15)
- ДЕЛА ДОМАШНИЕ (4)
- ДЕЛА ЗАГОРОДНЫЕ (8)
- ДЕЛА МОРСКИЕ (5)
- ДИЗАЙН (4)
- Логотип (1)
- ДИНАСТИИ (1)
- Эпоха Николая II (1)
- ДРЕВНЕЙШАЯ ПРОФЕССИЯ (4)
- Нидерланды (4)
- ЗАГАДКИ ИСТОРИИ (6)
- ЗДОРОВЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ (3)
- ЗНАМЕНИТОСТИ (207)
- Агата Кристи (1)
- Адольф Гитлер (1)
- Аманда Лир (1)
- Анджелина Джоли (1)
- Анжела Дэвис (2)
- Бернес Марк (2)
- Высоцкий Владимир (1)
- Деми Мур (1)
- Джозефин Бейкер (2)
- Джордж Паттон (George Patton) (6)
- Катрин Денев (1)
- Коко Шанель (11)
- Кристина - королева Швеции (1)
- Мерелин Монро (7)
- Моника Беллуччи (2)
- Пушкин (1)
- Ричард Гир (1)
- Роман Тыртов (Эрте) (1)
- Рудольф Нуриев (1)
- Сальвадор Дали (1)
- Хэмингуэй Э. (8)
- ИНТЕРЕСНО, НЕВЕРОЯТНО, УДИВИТЕЛЬНО (72)
- Еда (12)
- Обычаи, традиции, ритуалы (6)
- Природа (4)
- Физиология (11)
- ИНТЕРНЕТ-СЕРВИСЫ (5)
- ИНФОРМАЦИОННАЯ ГРАФИКА (5)
- ИСКУССТВО (81)
- Архитектура (11)
- Дизайн (3)
- Изобразительное (35)
- Интерьер (7)
- Танец (2)
- Фотография (2)
- Фотохудожники (2)
- Художники (6)
- Ювелирное (4)
- ИСТОРИИ (25)
- Истории успешных людей (2)
- История вещей (14)
- Слов, выражений, реплик (5)
- ИСТОРИЯ (ГРАНИ) (113)
- Беларусь (41)
- Минск (5)
- СССР (1)
- КАК ЭТО БЫЛО (11)
- КИНЕМАТОГРАФ (13)
- КЛАДОВАЯ МУДРОСТИ (16)
- Еврейская "полка" (2)
- Индейская "полка" (2)
- Итальянская "полка" (1)
- Китайская "полка" (1)
- Китайская "полка" (1)
- ПРИТЧИ (1)
- Японская "полка" (1)
- КОКТЕЙЛИ (2)
- КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИЕ (3)
- КОМУ-ТО НА ХЛЕБ НЕ ХВАТАЕТ, А ДРУГИЕ . (2)
- КОСМЕТОЛОГИЯ (1)
- КРИМИНАЛ (14)
- КУЛИНАРИЯ (26)
- Мед (1)
- Мучные изделия (1)
- Рецепты (5)
- Рыба (1)
- Сало (1)
- ЛАНШАФТНЫЙ ДИЗАЙН (1)
- ЛИКЕР (2)
- Бейлис (1)
- ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫМ (14)
- Математика (2)
- МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ (2)
- Транспорт (2)
- МОДА (35)
- Для него (2)
- Для нее (14)
- История (1)
- МУЗЫКА (12)
- История музыкальных произведений (4)
- НАГРАДЫ И ЗНАКИ (35)
- Ведомственные (6)
- Германия: Третий Рейх (4)
- Германия: Третий Рейх (гражданские) (1)
- Казачества (2)
- Литва (2)
- Россия (8)
- Соединенные Штаты Америки (4)
- НАРОДНАЯ МЕДИЦИНА (ЛЕЧЕБНИК) (2)
- НАРОДНЫЕ СОВЕТЫ (6)
- НЕВЕРОЯТНО ! (3)
- ОДЕССА и около (1)
- ОН & ОНА (2)
- ПЛАНЕТА "IT" (2)
- ПРАЗНИКИ, ФЕСТИВАЛИ (0)
- ПРИТЧИ (25)
- ПРОСТО ЖИЗНЬ (5)
- ПСИХОЛОГИЯ (1)
- ПУТЕШЕСТВИЯ, ТУРИЗМ, ОТДЫХ (92)
- Ватикан (1)
- Вьетнам (1)
- Германия (7)
- Дубаи (1)
- Индия (2)
- Кувейт (2)
- Опасности для туриста (3)
- Париж (2)
- Сейшелы (1)
- Сербия (1)
- Сингапур (1)
- Советы туристам (1)
- Стамбул (1)
- Турция (1)
- Франция (1)
- Чехия (2)
- Швейцария (1)
- Япония (3)
- РАЗНОЕ (15)
- РЕДКИЕ КАДРЫ (1)
- САМОДЕЛКИ (1)
- СИМВОЛИКА (1)
- СИНЕМАТОГРАФ (1)
- СОВЕТЫ ПО ЖИЗНИ (1)
- СПЕЦСЛУЖБЫ (1)
- СТОП-КАДР (7)
- СТРАНА ГУРМАНИЯ (0)
- СТРАНОВЕДЕНИЕ (6)
- Австралия (1)
- США (1)
- Франция (1)
- ТАЙНЫ, ЗАГАДКИ (1)
- Антарктида: континент-загадка (1)
- ТЕХНИКА И ТЕХНОЛОГИИ (1)
- ТРАДИЦИИ (1)
- УВЛЕЧЕНИЯ (1)
- УРОКИ ЖИЗНИ (8)
- ФОТОАРХИВ (3)
- ФОТОШОП (1)
- ЦИТАТЫ (2)
- ЧАЙ (2)
- ЧЕРНОБЛЬ-общая боль (0)
- ШЕДЕВРЫ АРХИТЕКТУРЫ (3)
- ШОУ-БИЗНЕС (8)
- Песни (4)
- ЭКОЛОГИЯ (1)
- ЭРОТИКА (8)
- ЭТИКЕТ (4)
- Винный этикет (1)
- ЭТО ИНТЕРЕСНО (39)
В российских местах лишения свободы для женщин иерархия заключенных и вообще быт существенно отличается от мужских зон и тюрем – там, как правило, нет понятий и не рулят воры в законе.
Строго говоря, в женских зонах и тюрьмах почти нет определенных категорий зечек, которых изначально и принципиально гнобят и прессуют – все зависит, главным образом, от личностных качеств осужденной. Изгоев в женских МЛС, в основном, просто сторонятся.
Убийц своих детей на женской зоне запросто могут избить и потом постоянно унижать – это изначально изгои среди осужденных, пожалуй, главная категория сиделиц, которым суждено расплачиваться в неволе за свое прошлое.
Надо работать или огребешь
Больные раком женщины умирают в тюрьмах, не получая лечения
Петербургские правозащитники завершили большое расследование проекта "Женщина. Тюрьма. Общество" – о том, что происходит с женщинами-заключенными, заболевшими раком.
Тюремная медицина устроена так, что если у человека, осужденного даже на небольшой тюремный срок, возникает онкологическое заболевание, в большинстве случаев оно означает смертный приговор. Но даже безнадежных больных не отпускают умереть дома, несмотря на то что это предписывает закон. Рак убивает и мужчин, и женщин в местах заключения, но правозащитники решили рассказать именно о женских судьбах: в 2016 году в петербургской тюремной больнице имени Гааза умерли от рака три женщины.
Мобильное приложение Радио Свобода.
О том, почему российская тюремная система столь безжалостна к людям, даже к смертельно больным женщинам, мы разговариваем с правозащитником, публицистом, автором проекта "Женщина. Тюрьма. Общество" Леонидом Агафоновым, адвокатом правозащитной организации "Зона права" Виталием Черкасовым и специалистом по медицинскому праву, членом Практической школы онкологов Ксенией Бархатовой.
– Леонид Агафонов, почему вы – бывший член ОНК, Общественно-наблюдательной комиссии по соблюдению прав заключенных – запустили этот проект?
– Проводя мониторинг, я всегда присутствовал на судах, где рассматривалось и УДО, и случаи с онкологическими больными. Я всегда думал, что сотрудники прокуратуры и ФСИН – это профессионалы, но однажды на заседании по поводу освобождения онкологического больного помощник прокурора по надзору за соблюдением прав человека в местах лишения свободы задал вопрос умирающему, которому осталось жить считаные недели: что вы будете делать, когда вылечитесь? И тогда я понял, что эти люди вообще не представляют, что происходит с больными в тюремной больнице имени Гааза, в каких условиях они содержатся, – и я сам стал следить за этим внимательнее.
Оказалось, что в тот момент там одновременно находились в стесненных условиях до 20 онкологических больных, и многим уже тогда в первой судебной инстанции было отказано в освобождении.
– В чем суть вашего проекта?
– Мы рассказываем истории заключенных онкобольных женщин, рассказываем о том, в каких условиях они находятся, какие у них есть возможности лечиться, удается ли им перед смертью попрощаться даже с близкими родственниками. То есть мой проект касается именно женщин – не только больных: это и женщины-правозащитницы, и женщины, ждущие своих мужей, и те, у кого есть дети, – проект достаточно большой.
– А почему вы сосредоточились именно на женщинах – наверное, потому что им в тюрьме сложнее?
– Да, я столкнулся с тем, что мужчины говорят о своих проблемах, а женщины молчат. Я просто один раз видел, как женщина в камере слезает со второго яруса, у нее пять-шесть месяцев беременности, и вот она съезжает сверху на животе со своей железной кровати. И главное – никто не просит помощи. Пока они не почувствуют к тебе доверия, они всегда будут говорить, что у них все хорошо. Это целый комплекс: страх, неуверенность, незнание законов, но на первом месте – недоверие.
– Ксения, вы согласны с тем, что работники ФСИН мало представляют себе проблемы больных женщин – или, может быть, не хотят представлять?
– Да, в стране вообще проблемы с высокотехнологичной медицинской помощью в сфере онкологии – она требует денег, многие клинические исследования проводятся за пределами России, химиотерапия, операционные вмешательства стоят дорого. А в тюрьме, в колонии все проблемы многократно усложняются, ведь это закрытая система, и там нет ни таких лекарств, ни оборудования, какие есть в обычных больницах.
И сама процедура получения помощи забюрократизирована – получить согласование на консультацию очень сложно. Если доктора соответствующего профиля в тюремной больнице нет, нужно заключать договор со сторонними медицинскими организациями, а это долго, и упускается та первая-вторая стадия заболевания, когда опухоль еще не проросла в соседние органы, когда больным еще можно помочь срочным активным вмешательством.
– Получается, что если ты заболел в тюрьме, то у тебя вообще нет шансов?
– Шансы будут, только если в решение этой проблемы включится общественность. Нужно уменьшать сроки согласования медицинских консультаций по 44-му Федеральному закону, привлекать гражданских специалистов, привлекать дополнительное финансирование. То есть проблему нужно решать сообща – и медицинскому сообществу, и ФСИН, и всему обществу.
– Виталий, что же получается: имея даже небольшой срок и заболев раком в тюрьме, человек фактически получает смертный приговор?
– У нас в обществе такая установка: если ты лишен свободы, то ты должен страдать. Да, у онкобольного счет идет на недели и даже дни, и чаще всего человек просто теряет возможность сохранить здоровье. Я этим занимаюсь с 2016 года, когда стал сотрудничать с активными членами ОНК, выявлявшими несчастных людей в той же тюремной больнице имени Гааза. Мне звонил Леонид Агафонов, я подключался – и тут-то я и открыл для себя эту страшную проблему, когда люди умирают тихо, безо всякой огласки, их убивает система: ты просто тихо умрешь в этих казематах, и тебя похоронят.
– То есть тут сразу две проблемы: одна состоит в невозможности нормального лечения, а другая – в том, что даже умирающих людей не отпускают из тюрьмы умереть дома, рядом с близкими?
– Пока трагедия была скрыта, ничего не менялось. Когда мы начали шуметь, требовать отпустить людей на свободу, дать им хотя бы умереть в человеческих условиях, мы шли в суды, уверенные, что людей отпустят. Ведь были заключения врачей, что в тюремной больнице им помочь нельзя. Но когда я смотрел в глаза судье, от которого зависело, будет ли человек и дальше так страшно страдать, я понимал, что судью это вообще не интересует. Они вместе с прокурором находили любые предлоги, чтобы не выпустить человека на свободу.
И только когда поднялся шум, когда об этом начали писать, я заметил, что суды стали более трепетно относиться к онкологическим больным, стараться не доводить до печального исхода. Мы вместе с ОНК выявили большое количество женщин, которые умирали в заключении, хотя у нас на дворе XXI век, и им можно было помочь. И только когда об этом стали трубить, ФСИН и судебная система стали относиться к ним более по-человечески, боясь репутационного ущерба.
– Леонид, у вас ведь наверняка есть соответствующие примеры?
– Да вот хоть Екатерина Нусалова, в связи с которой было возбуждено уголовное дело по поводу халатности против начальника тюремной больницы имени Гааза (оно уже передано в суд). Я сделал в своем расследовании такой тайм-лайн, расписал все этапы: когда она обратилась к врачу, когда приехала в колонию, когда был поставлен диагноз. И в судмедэкспертизе показаны все дефекты системы: фактически она целый год дожидалась диагноза – все это время у нее еще была возможность лечиться. И наконец, онколог пишет, что лечение ей не показано, поскольку оно может привести к смерти. А до этого целый год ее можно было лечить – оперировать, делать химиотерапию, но ничего этого не делалось.
Больница имени Гааза не имеет лицензии на оказание онкологической помощи. Все процедуры они должны были поручать онкологическим диспансерам. Мы делали запросы в комитет по здравоохранению по поводу трех женщин, в том числе по Кате, и нам ответили, что ни одна из них не лечилась в онкодиспансерах. Мы выявили, что на каждом этапе сроки затягивались: женщины обращались за медицинской помощью, когда у них была первая или вторая стадия болезни, а когда дело дошло до диагностики, это была уже четвертая стадия. И так было со всеми женщинами, которыми мы занимались.
– Ксения, как вы считаете, можно ли тут что-то исправить?
– Эту ситуацию нужно менять. Мы сейчас с ОНК Петербурга и Ленинградской области пытаемся привлекать сторонних медиков, но, к сожалению, система ФСИН этому сопротивляется, хотя и признает, что у них в штате нет онкологов. Поэтому хотелось бы, чтобы врачебное сообщество взаимодействовало с ОНК, чтобы онкологические заболевания выявлялись как можно раньше, когда лечение еще возможно. Для этого также необходимо проводить диспансеризацию заключенных, на что нужны дополнительные средства – и на консультации врачей, и на анализы.
– А вы пытались обратиться к врачебному сообществу?
– Да, оно проявляет сочувствие, но, к сожалению, мало кто соглашается работать бесплатно. Мы пытаемся привлечь разные правозащитные организации, чтобы они помогли оплатить работу врачей. УФСИН может оплатить сторонних специалистов только тогда, когда в штате отсутствуют врачи необходимых специализаций – в этом случае приходится заключать договоры со сторонними специализированными организациями. В частности, 78-я медико-санитарная часть УФСИН такие договоры заключает, но они разовые, и потом, процедура очень долгая, она включает аукцион, и все равно проходит очень много времени. Так что проблему нужно решать системно.
– Виталий, а что говорит российская Конституция, законы – может ли человек, лишенный свободы, быть заодно лишен права на здоровье и фактически права на жизнь?
– Согласно нашей Конституции, каждый гражданин имеет право на получение квалифицированной медицинской помощи. Случай Екатерины Нусаловой – это единичный срез всей системы, где люди просто тихо умирают. Когда подключились правозащитники, юристы, журналисты, мы подняли эту проблему. Всем онкобольным женщинам мы помочь не смогли, но кто-то освободился и сейчас лечится, кого-то не освободили с первого раза, и женщины умерли на определенной стадии обжалования судебного решения. Екатерину Нусалову освободили через полгода после выявления у нее четвертой стадии рака, два месяца она пробыла на свободе в специальном медучреждении и умерла. Но перед смертью она "завещала" нам продолжать борьбу – оформила доверенность на защиту ее интересов в Европейском суде.
И как только Европейский суд принял в приоритетном порядке ее жалобу к производству и задал неприятные вопросы правительству РФ, механизм завертелся. Поступили указания в следственные органы о проведении проверки, было возбуждено уголовное дело, и там было четко указано: в связи с тем, что потерпевшая обратилась в ЕСПЧ, данное дело находится на контроле Следственного комитета. Дело пришло к логическому завершению: к уголовной ответственности привлечен бывший начальник тюремной больницы, который, по мнению следствия, не принял всех мер к тому, чтобы Екатерине Нусаловой была оказана должная медицинская помощь.
– Леонид, наверное, Екатерина – не единственная жертва этой системы, которая вам известна?
– Когда мы с Виталием начали работать, у нас было сразу пять женщин с онкологическим заболеванием в четвертой стадии. Четырем из них уже было отказано в освобождении. По делу одной из них, Оксаны Семеновой, к тому времени уже было вынесено решение ЕСПЧ, где сказано, что Российская Федерация виновна в нарушении третьей статьи Европейской конвенции по правам человека – виновна в пытках и бесчеловечном обращении.
Но посмотрите, как система пытается защитить себя, до чего они дошли – мертвую женщину они обвинили в том, что она отказывалась от лечения. Хорошо, что у меня была ее собственноручная запись, где это опровергалось. То есть чудовищная ложь пошла по всей вертикали, и никто не удосужился ее проверить. И, согласно ответу на наш запрос, никакого лечения она не получала, хотя ей была показана и химиотерапия, и лучевая терапия. А почему не было лечения? Медики запрашивают конвой – на одного человека положено три конвойных. А у нас в больнице имени Гааза находятся одновременно 15 онкологических больных, плюс все остальные. И вот идет дележка этого конвоя, и все останавливается на уровне диагностики – на дальнейшее лечение конвоя просто не хватает.
С одной стороны, начальника больницы Иванова сделали козлом отпущения, ведь виновата вся вертикаль. С другой стороны, человек запрашивает конвой, но не требует его: не хочет ссориться с коллегами, не идет на конфликт, боится потерять работу, и люди из-за этого остаются без лечения.
– Ксения, вы наблюдали это – действительно людей не лечат из-за нехватки конвоя?
– Да, это так и есть, но проблема заключается еще и в законодательстве, потому что медпомощь оказывается не только в соответствии с нормами 323 ФЗ об основах охраны здоровья граждан, но еще и в соответствии с правилами распорядка исправительного учреждения. В УФСИН закрытые инструкции, которые очень сложно посмотреть, и мы не можем понять, в течение какого срока у них оказывается медицинская помощь, никакие сроки в правилах УФСИН не прописаны.
И вот еще в чем проблема – допустим, заключенный получил диагноз, предписание о каких-то исследованиях – УЗИ, МРТ, ФГДС – но тут круг замыкается, дальше лечиться он не может.
– Виталий, я правильно понимаю, что это и есть лазейка для нарушений – наличие не только Федерального Закона о медпомощи, но и внутренних инструкций ФСИН?
– Да, разумеется, система закрытая, извлечь из нее какую-то информацию очень трудно. Они держат оборону и стараются не предоставлять информацию, которая могла бы улучшить жизнь заключенных.
– Может, нужны специальные тюремные больницы – с разными специализированными отделениями, чтобы не было таких проблем?
– Сначала нужно переломить отношение обычного человека. Обыватель часто говорит: у нас дети в детсадах питаются хуже заключенных, – и в этой ситуации государство не позволит себе тратить больше денег на тюремную медицину. Попал в тюрьму – страдай.
У нас и правозащитники, и сотрудники тюрем выезжали набираться опыта в цивилизованные страны, возвращались изумленные: можно, оказывается, не унижать достоинство заключенных, не лишать их благ цивилизации! Но, окунувшись снова в нашу действительность, они понимали, что ничего нельзя изменить внутри этой государственной системы.
– Леонид, вы согласны – проблема более широкая, чем проблема отдельной тюремной больницы?
– Я недавно писал о Наде, которая полгода живет на свободе, ее отпустили, но штраф 200 тысяч не скостили, и сейчас высчитывают его из ее пенсии, оставляя ей минимум. И когда ей дали пять тысяч на дрова, приставы забрали эти деньги. Я написал пост, и мы собрали ей небольшую сумму на два кубометра дров, так под этим постом были такие злобные комментарии!
Вот и к больным заключенным такое же отношение: да эти смертники, да они выйдут и будут делать, что хотят, хоть убивать, хоть наркотики таскать. Большинство людей не сострадает им, они мыслят, как прокуроры, которые спрашивают: что вы будете делать на свободе? А человек через две недели умрет. Общество в целом – что прокурор, что обыватель – мыслит одинаково.
– Леонид, как вы думаете, что нам надо изменить в первую очередь, чтобы больные раком заключенные не умирали безо всякой надежды?
– Надо брать опыт западных стран, где заключенные лечатся в обычных гражданских больницах. Их отпускают в больницы, они регулярно отмечаются, а у нас есть браслеты, благодаря которым можно следить за людьми. Эти больные могут находиться в больнице без охраны – они ведь даже передвигаться активно не в состоянии. В тюремной больнице у них теснота, метр на человека, двухэтажные койки, ни помыться нельзя, ни питаться нормально. В гражданской больнице все же условия гораздо лучше, там есть прогулки, чего в больнице имени Гааза вообще нет, и прокуратура этого не видит. Сейчас, после наших жалоб, прокуратура, наконец, среагировала и сократила количество коек с 350 до 132. Но это опять новая проблема: у больных стало еще меньше шансов попасть на лечение и диагностику. По большому счету генпрокуратура сделала правильно, но ведь на самом деле нужна больница гораздо больше, коек на 450, ведь больных везут со всей России. У нас же определенные виды заболеваний приписаны к определенным больницам, например, если нужна офтальмологическая операция и нейрохирургическая – больного везут в Петербург через всю страну, хоть из Якутии, этапом по 2–3 месяца. А потом ему через полгода опять возвращаться на профилактику или новую операцию. И еще такая проблема: я знал онкологического больного, которого привезли из Воронежа, и здесь ему поставили 4-ю стадию. Но его не оставили здесь. Получается: мы тебе сказали – 4-я стадия, ты умираешь, но актировать тебя будут не здесь, ты поедешь обратно в Воронеж, и там будет решаться вопрос о твоей актировке.
– Виталий, вот вы говорили об удивительной безжалостности судей и прокуроров к умирающим людям – но откуда это, разве они не обычные люди?
– Думаю, тут большую роль играет селекция. Человек с состраданием там просто не выживет, ему нужна броня, чтобы остаться в этих рядах, либо сама система его выдавит. В целом по стране установка такая: по УДО не освобождать, помилований последние годы нет, осужденные пожизненно после 25 лет теоретически имеют право на освобождение, но у нас еще никого не освободили, оправдательных приговоров меньше 1%, таково общее состояние. И отсюда – прокурор обращается к лечащему врачу умирающей от рака женщины, выясняет, что ей дают обезболивающие наркотические средства, и говорит судье: раз так, то она, выйдя на свободу, продолжит принимать наркотики. И судья соглашается и не отпускает умирающую из тюрьмы. Система, направленная только на то, чтобы карать, вынуждает людей иметь каменные сердца, – отметил в интервью Радио Свобода адвокат Виталий Черкасов.
Руслан Сулейманов вышел из исправительной колонии (ИК) в апреле этого года. Он вспоминает, каково ему пришлось пережить два года истязаний и бесчеловечной жестокости. Сначала Руслан попал в СИЗО № 1 Омска (этот изолятор был признан в 2015 году одним из лучших в стране) и только потом — в ИК-7.
Сотрудников СИЗО было человек шесть-семь. Они мне ноги растянули на матрасе, со всех сторон держат, стянули с меня штаны, трусы и стали ложкой засовывать мне эту кашу в задний проход.
Ложек шесть-семь, наверное, кинули, а потом полтарелки высыпали и просто черенком швабры заталкивали в задний проход. Я на всю жизнь эту гречку запомнил, видеть ее не могу.
ИК-7, Омск, музейная комната
Его стали избивать, а один из сотрудников помочился прямо на его раны. Руслан попал в больницу, где ему обмазали раны зеленкой, затем он сидел несколько дней на сухой голодовке и попал в ИК-7.
— Человека, кто заталкивал в меня гречку, я очень хорошо запомнил, я его лицо никогда не забуду. Звание у него было майор или капитан. Он оперативник с этого же централа. Он высокий, худой, на лицо бритый, светлый. И человека, кто мочился на меня, порезанного, если увижу, узнаю.
Когда я приехал в колонию, я на сотрудников изолятора написал заявление, отдал оперативнику. И потом мне пришло постановление из 10-го отдела полиции Омска, что, оказывается, я порезался, потому что не хотел отбывать срок в Омске, потому что это далеко от дома. И никакого насилия со стороны сотрудников СИЗО-1 не было.
Сулейманову удалось увидеть лица тех, кто над ним измывался, — обычно сотрудники колонии все делают в масках. Мужчина тут же заявил об избиениях и унижениях своему адвокату.
В карантине в сушилке голых заключенных заставляли трогать друг у друга половые органы и танцевать друг с другом медляк. Но это уже не сотрудники, это заставляют делать именно осужденные.
Это были не единственные способы пытать заключенных: отправляли голыми в холод на улицу, а также заставляли здороваться с собаками и вести себя как собаки.
— Был там сотрудник, сейчас его на вольное поселение перевели. Так он одевал ошейник на шею человеку и заставлял осужденного на карачках бегать, как собачка, и команды разные давал: фас — кусать осужденных, голос — лаять, бегом… Зовут этого сотрудника Вася Трофимов. Он безжалостный человек.
Когда где-то за границей какие-то беспределы, какие-то пытки были, Россия в первую очередь возмущалась. А у них под носом, в Омске, проводится инквизиция, и они молчат.
Второй бывший заключенный, Малхо Бисултанов, попал в ИК-7 в феврале 2015 года. Его заставили раздеться и снять трусы.
Когда били током, у меня на груди сидел здоровый [крупный] человек. Он садился спиной к моему лицу и придерживал мои колени, когда от удара током я сгибался. Второй держал голову, а третий бил током. Не могу сказать, сколько это длилось по времени, так как я периодически терял сознание. Когда я орал и плакал, человек, который держал голову, своей рукой то закрывал мне рот, то открывал.
Затем зажали мне нос, чтобы я мог дышать только через рот и через двойные наволочки поили меня водой. Когда я начинал рыгать, человек, который держал голову, поворачивал меня вправо и влево. Потом один провод с пальца ноги сняли и одели на головку члена, облили правую сторону живота, бросили туда провод, снова били током. Я потерял сознание. Когда я очнулся, поволокли в какой-то кабинет. В углу кабинета стояла клетка. Завели в клетку и пристегнули к клетке: одной рукой вверх, другой рукой на уровне середины клетки, так, чтобы я не смог садиться. Через каждый час приходили и меняли руки: верхнюю вниз пристегивали, а нижнюю наверх. Говорили мне, чтобы я работал руками, чтобы они не отекли. Но руками я двигать не мог, я их практически не чувствовал и тогда они били мне по рукам, материли, обзывали, ключом крутили между ягодицами, и это продолжалось до обеда следующего дня. Я был абсолютно голым, на голове у меня были надеты две наволочки с блевотиной, в которые я рыгал во время пыток.
Пытки продолжились и на следующий день — Бисултанова били током, подвешивали, душили, выдирали волосы на груди, били по ступням, надевали на голову мешок и вливали туда воду.
Ваха Магомедхаджаев освободился из ИК-7 в январе этого года — там он пробыл 11 лет. Он вспоминает, что его и других заключенных пытали местное ФСБ, начальник колонии, оперативники.
Зэки в этой зоне как зомби. В карантине заставляют прыжки делать как будто бабочек ловишь, ходить как гусеница, иглы под ногти загоняют… Очень страшно, когда на спину ложат, руки-ноги связывают, два-три человека на тебя на живот сядут, голову держат, нос прищепкой закрывают, чтобы нос не дышал, потом с бутылки тебе воду льют в рот. Это до того страшная пытка! Когда они воду льют, то глотка как будто разрывается, до того больно.
В это место [ИК-7] специально вывозят, зэкам достаточно сказать, что туда повезут, он сделал, не сделал, признается, только чтобы туда не ехать.
Когда кто-то приезжает, они все красиво сделают, а на самом деле, что творится внутри, — это страшно.
Пострадавшим от пыток сотрудников колонии оказался и Павел Фролов. Он написал письмо, в котором попросили немедленной огласки ужасов внутри тюрьмы — его подвешивали, через него пропускали ток, сломали ему пальцы карандашом.
— Болит у меня рука, все болит в связи с моими истязаниями. Ведь меня подвешивали, я сутки висел. Негодяи! На ЛПУ ОБ-11 [областная больница УФСИН РФ по Омской области] я два раза встречался с прокурором, все рассказал ему. Попросил, чтобы установили камеры в медицинском кабинете и в кабинете приема осужденных. Везде есть, а в этих местах нет! Ведь сама неотвратимость того, что за ними наблюдают, заставляет вести себя прилично. <> Уже почти два года как я сижу один, меня не покидает мысль — когда это все закончится?! Они меня замучили! Здесь нет закона, когда я о нем говорю, — меня пытают: подвешивают, ток и т. д. и т. п.
Понимаешь, об этом должно знать общество! Нужна огласка! Этому нужно положить конец!
Письмо Павла Фролова
Читайте также: