У рака берут интервью

— Последние годы много говорят о ранней диагностике онкозаболеваний, о том, как важно вовремя увидеть болезнь и принять меры. Как понять, что находишься в группе риска, и заметить проблему как можно раньше?

— Самому человеку сложно понять. Для этого необходимо понимать критерии риска. Для этого мы и создали систему, которая определяет факторы риска, формирует условную группу риска. Но вообще, все это должен за человека определять его врач, когда он с ним общается.

Но проблема в том, что наши врачи не особо знают критерии, по которым определяются показания к скринингу рака, на что вообще нужно смотреть и что делать с пациентом. У нас просто это нигде не изучается или уж во всяком случае, этому не оказывается должного внимания: ни в рамках курса онкологии в медицинском вузе, ни в рамках повышения квалификации.

— Насколько эффективно самообследование? Как его проводить, чтобы при этом не сойти с ума и не превратиться в ипохондрика?

— Единственное, где эффективно работает самоосмотр – это в профилактике рака кожи. С молочной железой практически не работает. С кожей можно увидеть и заподозрить какие-то изменения, которые могут быть предраковыми.

Разумеется, не нужно подозревать каждую родинку на теле. Только если есть какие-то изменения. А быть они могут следующие: изменение цвета, размера (начала расти горизонтально, вертикально), с нее исчезли волосы, появились шелушение, зуд, изменился кожный рисунок, она начала кровоточить или изъязвилась… Признаки озлокачествления невуса очень легко найти в интернете. Если что-то из этого появилось – это достаточное основание посетить онколога.

Самоосмотр кожи делать нужно регулярно в двух зеркалах, нам ведь только кажется, что мы себя видим, а на самом деле видим мы только половину себя. Я уверен, что вы, например, тоже не особо представляете, как у вас там обстоят дела с кожей на спине… Я не читал исследования на эту тему, надо посмотреть, но возможно, что смертность от меланомы у одиноких людей выше.

— Люди с татуировками в группе риска?

— Нет, это недоказанный фактор риска. Однако логика подсказывает, что если уж делать татуировки, то делать их надо не затрагивая и не травмируя пигментные невусы: во-первых, это травма невуса, а во-вторых, татуировка поверх невуса затрудняет визуальную оценку его изменений. Еще один совет – использовать только чернила, которые одобрены организациями типа FDA.

— Врач, когда к нему приходит пациент, не обращает внимания на кожу?

— Зависит от того, зачем человек к нему пришел. У нас ведь, если человек пришел на прием к терапевту, то его обычно не раздевают. Разве что до пояса, чтобы легкие или сердце послушать. А если даже разденут и увидят какие-то образования, смотреть на них не станут. Они там чем-то своим заняты: слушают, пишут. Почему так происходит? Они размышляют так: не моя специализация, вот и не смотрю.

А вообще – врачи просто этому не обучены. Все начинается с образования врачей, это системная проблема. Проблема в том, что из медицинских вузов сейчас выпускаются просто такие балбесы, что… Вы приходите к доктору, а он просто не знает, что с вами делать.

Дело еще в том, что их ведь учат неправильно! Старый преподавательский состав, который вообще не особо соображает, что в мире происходит, не следит за тенденциями. Они не знают английского, не читают современные исследования, не умеют их проектировать, не могут отличить хорошее исследование от плохого. Чему они могут научить? Медицине 50-х?

Знаете, любой человек, который выучит 15 признаков изменений родинки, будет образованней в этом вопросе, чем, наверное, половина российских терапевтов.

Уже очевидно для всех, что сейчас начинается фаза катастрофы в российской медицине. Потому что образование на нуле. Это уже не просто ноль, а даже какой-то активный минус — мракобесие процветает. Процентов 70 студентов не нужно было даже допускать до обучения медицине, а уже если допустили по ошибке, то непременно отсеивать на первых же курсах. Таких очень много.

— Многие частные клиники предлагают комплексные исследования за большие деньги. Что вы думаете об этих услугах?

Мало кому в действительности нужны эти полные комплексы, это 1-2% населения. Нормальное комплексное обследования в разных группах риска – оно недорогое. И нужно, если есть наследственность, анамнез специальный, родственники болели раком. Вот тогда можем порассуждать, что вообще надо.

— Какие виды рака считаются самыми распространенными?

— По заболеваемости рак кожи формально является самым распространенным. Но следует учитывать, что это не меланома, не о ней речь. Дело в том, что рак кожи включает и базалиому (базально-клеточный рак) тоже. Во многих странах ее уже не причисляют к злокачественным опухолям. Но формально она злокачественна. Умереть от нее можно, но это надо очень постараться. То есть, не лечиться в течение лет эдак двадцати.

К самым распространенным также относятся рак молочной железы у женщин, рак легких у мужчин, колоректальный рак (рак толстой и прямой кишки). Рак желудка нередкая штука до сих пор, хотя заболеваемость им снижается уже давно. И, кстати, у рака легких тоже есть тенденция к снижению.

— Чем обусловлено снижение? Антитабачные поправки повлияли?

— Борьба с курением это, конечно, хорошо. Я сам курящий и закон этот поддерживаю. Но что касается тенденции к снижению, то началось это с конца 80-х годов еще. Сказалась, вероятно, так называемая мода на здоровый образ жизни. Основные причины, на мой взгляд, лежат вне плоскости медицины, есть и другие факторы, определенные общественные сдвиги.

Вот хороший пример. Где-то с 60-х годов начала снижаться заболеваемость раком желудка. А связано это с распространением холодильников. И врачи здесь, в общем, в малой степени задействованы. Плюс сказалось общее улучшение качества продуктов. А если на это наложить еще и снижение распространения курения, которое является фактором риска для рака желудка, мы получим действительно достаточно хорошую, положительную динамику. Поэтому я не думаю, что государство и врачи здесь оказывают серьезное влияние.

— Последнее время очень популярным стал анализ на онкомаркеры. Многие воспринимают его как универсальный способ понять, заболеешь ты раком или нет. Так ли это?

— Анализ на онкомаркеры – это очень узкоспециальная тема, для онкологов, своеобразная фишечка. Он никогда не предназначался для диагностики первичного рака. Никогда такого не было. Изначально это были просто некие практически применимые научные исследования: можно было уже среди заболевших в динамике отслеживать онкомаркер.

И вот с конца девяностых, начала двухтысячных годов это вдруг приобрело взрывной характер, онкомаркеры стали применять в коммерческих целях, для диагностики. Но, пардон, граждане, не было ни одного исследования, которые бы могло подтвердить их эффективность. Понимаете, у каждого диагностического метода есть два параметра: специфичность и чувствительность. Так у онкомаркеров и чувствительность, и специфичность очень низкие.

Проще говоря, в переводе на русский язык это означает, что если вы сделали анализ на онкомаркер и он повышен, это не означает, что рак есть, а если уровень нормальный, это опять же не означает, что рака нет.

— Выходит, людей попросту обманывают?

— В сущности, да. И не только в лабораториях, но и многие врачи. Это коллективное помешательство. Повторюсь: это опять же проблема образования врачей. Вот приходит к ним представитель лаборатории и говорит: а вы знаете, у нас тут есть такой метод классный… А если это еще и подкрепляется рублем или двумя, то внезапно доктор начинает в это верить, потому что он в принципе может только верить или не верить, методам проверки медицинской информации его в вузе не научили. Врачи стали в это верить, затем люди стали в это верить. Очень много врачей. Около 50% врачей, по нашим опросам, верует в онкомаркеры.

— Проблема в том, что есть у нас федеральный закон об охране здоровья граждан. И есть там такая тридцать седьмая статья, которая регламентирует применение методов лечения. И, в общем-то, такая операция, подкожная мастэктомия с маммопластикой (удаление груди с восстановлением), там есть. Но нельзя применять услуги из номенклатуры вне показаний, которые определяются уже стандартами оказания помощи. А вот показаний к превентивной хирургии просто нет. Если человек уже болеет – пожалуйста. Для России это большая проблема, потому что превентивные операции – это очень хороший способ редуцировать риск рака.

Чтобы применять это легально у нас, необходимо делать клинические апробации, исследования. А их нет, ни одной клинической апробации, которая была бы одобрена Минздравом. В теории можно договориться с пациенткой и написать, что она хочет сделать редукционную маммопластику с эстетическими целями до нуля. В теории это можно. Но если завтра пациентка пойдет в суд и скажет, что доктор обманом отнял у нее самое дорогое, она суд выиграет.

Рано или поздно этот метод будет узаконен – все что имеет основу, всегда пробивается. Хотя, возможно, к тому времени, возможно уже появятся другие способы профилактики рака груди у высокорисковых пациентов, какие-то менее варварские, чем превентивная хирургия.

— В прошлом году широко обсуждалась серия суицидов онкобольных, которую многие специалисты связали с проблемами с доступом к обезболивающим. После этого были приняты поправки к закону, упрощающие процедуру. Действительно ли стало проще?

— Многое поменялось, да. Например, раньше готовы были зажимать сколько угодно онкологических больных, лишь бы наркотики не попали на улицу. Несмотря на то, что наркотики, которые пациенты используют, большинство из них вообще не интересны наркоманам. Теперь не заставляют сдавать обратно пустые ампулы и блистеры, увеличили срок действия рецептов. А вот прикрепление пациентов к определенной аптеке осталось.

Предположим, человек с болями обращается в аптеку, а ему говорят: сожалеем, нет препаратов, не завезли. Человек такой: ой, а это как же? А в аптеке ему: ты к аптеке прикреплен, сиди на попе ровно, жди, когда привезем. А привезем мы недели через две. Человек приходит через две недели, две недели он терпел адскую боль, а ему уже нужен новый рецепт, потому что действие старого истекло. Значит нужно заново проходить весь круг. Тут и без всякой боли взорвешься, но напоминаю – у пациента все это время адская боль.

— Последние годы в интернете стали появляться странные тексты о прививке от вируса папилломы человека. Все они сводятся к тому, что она вредна и приводит к бесплодию. Стоит ли опасаться этой прививки?

— Пишут просто феерическую дурь. В общем-то, все эти истории про то, что прививка от бесплодия выдумана Рокфеллером в подпольной лаборатории США, чтобы обесплодить всех девочек и завоевать Россию, курсирует давно. Всегда находится какой-то внешний враг, которому это приписывают. В Америке ровно так же пишут про Россию, только в тех байках вместо Рокфеллера фигурирует КГБ. В Африке — про белых завоевателей, ну и так далее. Это популярный информационный вирус, который никакого отношения к правде, естественно, не имеет.

— Какие онкологические мифы сегодня наиболее распространены в обществе? Лечение пищевой содой, водкой с маслом… Какие из них самые опасные?

— Они все более-менее безопасны, какое-то усиленное внимание на них обращать не стоит. Они не оказывают серьезного влияния на смертность, потому что люди наряду с этим принимают и нормальное лечение. Хотя это, конечно, раздражает врачей. Когда я работал в стационаре, сода была не так популярна, а вот водка с маслом – да. Через одного. Болиголов еще (травянистое растение) все пили.

— Были ли случаи излечения с помощью нетрадиционной медицины или все описанные в интернете истории – полная чушь?

— В моей практике таких историй не было. И в практике большинства докторов тоже. Все остальное касается слухов, скажем так. Дело в том, что иногда опухоль, даже злокачественная, спонтанно регрессирует. Это очень редкая ситуация, но такое бывает. Ввиду того, что многие пациенты что-то применяют из альтернативной медицины, эти два случая иногда совпадают.

Кроме того, если вы применяете одновременно несколько методов лечения, можете не знать, какой из них принес наибольшую пользу. Так вот пациент может думать так: я кушал болгарский перец, а у моего соседа по палате было такое же лечение, но без болгарского перца. Он не выжил, а я выжил. Вывод: болгарский перец решает. Вот поэтому такое восприятие у людей. Ну а то, что у соседа была другая биология рака, другая клиническая ситуация, да и мягко говоря, дизайн такого исследования вызывает крепкие сомнения, пациент в расчет не берет.

— Как человеку распознать действительно компетентного онколога? На что обращать внимание при обращении к специалисту и что может послужить тревожным звоночком?

— Человеку очень и очень сложно понять, какой доктор хороший, а какой плохой. Такая проблема во всем мире. Конечно, если доктор применяет какие-то мракобесные вещи вроде онкомаркеров для раннего выявления рака, лечения содой и прочего… Мы везде пишем и говорим, что если врач назначил вам онкомаркер для раннего выявления или скрининга рака, это плохой врач и его надо менять.

Единственный способ, которым пациенты в реальности измеряют, хороший врач или плохой, это качество общения. Если врач только и делает, что диктует человеку, мол, слушай только меня, стой в сторонке и не лезь, такого специалиста надо менять. Может быть, он и дело говорит, но во всяком случае пациент должен участвовать в процессе лечения и это ему решать, как жить и как лечиться, а врач просто консультирует его по этому вопросу. Такое лечение гораздо более успешно, как правило.

В интервью Царьграду врач-онколог, главный врач Европейской клиники Андрей Пылев рассказал о том, нужно ли здоровым людям обследоваться на рак с помощью скрининга, может ли развиться онкология от страха её появления, как перестать бояться рака и какие люди больше всего склонны к канцерофобии

Царьград: Нобелевский лауреат по химии Томас Линдел выступил с критикой утверждения, согласно которому рак вызывают радиация, солнечный ультрафиолет или канцерогенная пища, и рассказал об исследовании агрессивных форм кислорода и воды. Он утверждает, что наука пока бессильна перед раком. Что вы об этом думаете?

Андрей Пылев: Спорное утверждение, но в то же время его нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Пока достаточно неплохо всё развивается, как пойдёт дальше – сложно понять.

Ц.: В последнее время, может, в связи с заболеваниями звёздных людей, пресса создала ажиотаж вокруг этой темы. Он не вызовет всплеска ненужных обследований со стороны людей, которые не очень в этом разбираются?

А. П.: Здесь есть несколько факторов, которым надо уделить внимание. Первое – это зачастую абсолютно некомпетентные, уводящие вообще не в ту сторону комментарии прессы, которая вроде как старается помочь наладить что-то, а получается только хуже. Второй момент – это огромное количество людей-канцерофобов, которые сами себе назначают кучу ненужных диагностических процедур. И третье – это недобросовестные частные клиники, которые паразитируют, с одной стороны, на информационной шумихе, с другой стороны, на человеческом невежестве и проводят абсолютно ненужные, неоправданные, не дающие никаких преимуществ скрининговые обследования, очень дорогие. Эта проблема действительно есть.

Ц.: Насколько полезны скрининговые обследования сами по себе?

Фото: Billion Photos / Shutterstock.com

А. П.: Скрининговое обследование – и это сейчас достаточно неплохо изученный вопрос – показано при определённом типе опухоли у определённой группы пациентов с определёнными факторами риска. Совсем небольшое количество нозологий действительно скринингуются. Но сейчас проводят скрининг по поводу всех онкологических заболеваний, например, скрининг опухолей головного мозга – это как-то странно и совершенно нелогично.

Конечно, если мы говорим о вреде скрининга, этот вред только эмоциональный и экономический. От лишнего УЗИ и сданной кучи анализов человеку плохо не будет. Но с другой стороны, и та информация, которую мы от этого получаем, зачастую не отвечает на вопросы. Человек, который сдаёт все существующие маркёры и видит, что один из этих маркёров превышает норму на десять процентов, делает вывод, что у него рак, немедленно бежит оформлять завещание и делать кучу ненужных инвазивных и иногда даже опасных диагностических процедур. Но самое главное, что человек действительно уверен, по крайней мере какой-то период времени, что он болен. А это совершенно неправильно.

Ц.: Есть мнение, что человек, который ищет рак, рано или поздно его найдёт. То есть можно себя настроить на это.

А. П.: Это не совсем так. Я, скорее, склонен разделять теорию, что если бы человек не умирал от других проблем, он в обязательном порядке, пусть через 100, пусть через 150 лет, до того или иного рака обязательно бы дожил. Настроить себя на рак – это чушь полная. Стресс, конечно, является одним из важных и доказанных факторов, увеличивающих риски, но настроить себя на рак, слава Богу, невозможно.

Ц.: Что делать канцерофобам, людям, которые каждую неделю-две находят у себя все признаки рака?

А. П.: Канцерофобам надо работать не с онкологом, а с психологом, в первую очередь.

Ц.: У нас это хорошо развито?

А. П.: Это не хорошо развито, но развивается. Объективно ситуация меняется в лучшую сторону, и всё больше и больше появляется опций получить качественную психологическую помощь – как для онкологических пациентов, так и для родственников, и для канцерофобов. Это действительно так. Опять же, здесь всё зависит от чистоплотности врача, потому что для той же коммерческой медицины, наверное, нет более привлекательного пациента, чем канцерофоб.

Ко мне периодически приходят пациенты, которые требуют немедленно сделать ту или иную процедуру. Я прекрасно помню пациента, который ходил ко мне с интервалами раз в несколько дней в течение нескольких месяцев. Абсолютно нормальный, социально успешный человек, но который был уверен, что у него рак печени, он просил сделать биопсию. Казалось бы, человек приходит, сам обращается, но задача врача – именно переубеждать, объяснять, что этого делать не нужно. При этом, естественно, соблюдать все принципы для онкологии, стараясь пациента не обидеть. На самом деле, не нужно делать то или иное диагностическое обследование только потому, что пациент этого хочет, если на эту процедуру нет показаний.

Ц.: Вы можете дать несколько советов для канцерофобов?

А. П.: Нет, здесь не надо давать советы. Такими пациентами должен в первую очередь заниматься психолог, онколог – во вторую очередь. Опять же, человек может бояться рака не из-за канцерофобии, а по каким-то объективным причинам. То есть мы должны всегда вникнуть в ситуацию и понять, не лежит ли за этой, как нам кажется, канцерофобией реальная проблема.

Ц.: В вашей практике были пациенты, которые, начитавшись статей в интернете, пришли с мнением, что у них есть рак, и действительно его находили?

А. П.: У меня были крайне мнительные пациенты, которые были уверены, что у них есть рак, и они избыточно регулярно проводили какие-то обследования. Одна из пациенток действительно обнаружила у себя таким образом рак молочной железы на ранней стадии.

Но по поводу скрининговых программ надо понимать, что этот вопрос достаточно серьёзно изучают. Есть серьёзные исследования, в каком случае скрининг действительно целесообразен, в каком случае он даёт ложно положительный результат, а в каком – ложно отрицательный, какой их процент. Далеко не при всех нозологиях скрининг уместен. Сейчас фактически мы говорим о скрининге в ряде случаев простаты, рака молочной железы. Для выявления рака толстой кишки возможна колоноскопия у людей старше сорока лет. Скрининг меланомы безусловно нужен определённой группе пациентов. Но опять же, это не должен быть тотальный скрининг. Скрининг рака желудка ни в одной стране мира не проводится у всей популяции, это абсолютно неразумно.

Фото: Image Point Fr / Shutterstock.com

Основная задача – проводить скрининговые обследования у определённых групп риска по тем или иным заболеваниям. Понятно, что если у человека, например, вирусный гепатит в анамнезе, и он длительное время с ним живёт, уже годы и десятилетия, то у него на порядки выше вероятность возникновения первичного рака печени, чем у условно здорового пациента. Поэтому таких больных надо более детально обследовать.

Ц.: Не является ли преувеличением, что нездоровый образ жизни вызывает рак? Есть же много пациентов, которые ведут здоровый образ жизни – и спортом занимаются, и правильно питаются – и всё равно заболевают?

А. П.: То, что рак возникает и у людей, ведущих здоровый образ жизни, совсем не значит, что нездоровый образ жизни никак не влияет на возникновение рака. Просто очень много разных факторов, которые приводят к развитию опухоли. И фактор внешнего воздействия – это определённый процент, достаточно небольшой, от всех причин. Поэтому, безусловно, если мы уберём такие очевидные вещи, как курение, злоупотребление алкоголем, нахождение под прямыми солнечными лучами без защитного крема, неправильное питание с избыточным количеством красного мяса или какого-то химически обработанного мяса, копчёного мяса, все эти факторы, которые мы знаем, – то, конечно, мы минимизируем риски по определённым типам опухолей. Точнее, несколько уменьшим. Но все остальные факторы, безусловно, останутся.

Ц.: По сравнению со статистикой, например, 50-летней давности, рака стало больше или его стали чаще диагностировать?

А. П.: Да, статистика пятидесятилетней давности была достаточно неполна и неточна, и мы действительно не имеем представления, сколько пациентов умирали от рака 50 лет назад и какие виды рака доминировали. Сейчас она более точная и полная.

В целом нельзя сказать, что речь идёт о какой-то эпидемии. Во-первых, об этом стали больше говорить. Во-вторых, улучшилась диагностика. Та же самая ранняя диагностика, выявление ряда заболеваний на ранней стадии, что несколько увеличивает общую цифру заболеваемости за счёт впервые выявленных больных. Но глобально улучшаются и результаты выживаемости этих пациентов, потому что чем раньше их начинают лечить, тем дольше они живут. В целом, какие-то заболевания несколько растут по статистике заболеваемости, какие-то уменьшаются. Но глобально мы примерно в той же поре находимся. Может быть, с небольшой тенденцией к росту.

Ц.: Среди врачей-онкологов есть канцерофобы?

А. П.: Да, конечно. Нет больших канцерофобов, чем врачи-онкологи. Потому что мы это видим изнутри. И это абсолютно повсеместное явление. Более того, именно в той области, в которой врач работает, он у себя и находит какие-то признаки заболевания. Например, я знаю доктора, который долгое время занимался опухолями головы и шеи, при этом подозревал у себя именно эту патологию. Другой доктор, занимаясь опухолями печени, долгое время был уверен, что у него рак печени. И так далее. Это такая повсеместная история, но, слава богу, доктора – достаточно рациональные люди. И врачу всё-таки объективно несколько проще пройти обследование и убедиться, что у него нет онкопатологии.

Ц.: Они включают голову или к психологам обращаются?

А. П.: Доктора знают все необходимые алгоритмы, что нужно делать при появлении тех или иных жалоб. Поэтому, как правило, действуют достаточно рационально. Просто проводят ряд необходимых диагностических процедур и исключают или, не дай Бог, подтверждают этот диагноз. Такое тоже случается.

- Вы знаете, сейчас, наверное, стало даже тяжелее, - признается Анна. - Первый стресс прошел, наступает момент осознания. Мы все время заняты — и я и дети (у Андрея Павленко остались две дочери и сын - прим.ред.). Старшая, Софья, хочет пойти по стопам отца. Она носит его форму, которая осталась от учебы Андрея в военно-медицинской академии, готовится поступать в лицей имени Павлова . Недавно выступала на конференции с докладом, посвященным проблемам онкологии. Я помогаю ей собирать документы. Мы стараемся отвлекаться, но получается не всегда. Очень не хватает его поддержки, наших разговоров по вечерам.

По словам Анны Андрей словно бы до сих пор присутствует среди домочадцев.

Последние дни Андрей Павленко провел вместе с родными. Фото: из личного архива Анны Гегечкори

То, что Андрей Павленко, узнав о своем диагнозе, не замкнулся и не впал в депрессию, а развернул вокруг этого целую просветительскую кампанию, известно всем. Но немногие знают, что параллельно с этим он начал готовить семью к своему неизбежному уходу. И не известно еще, на что нужно больше мужества: на то, чтобы с улыбкой рассказывать на камеру о своем состоянии и симптомах, или на то, чтобы спокойно, без нервов и слез объяснить близким, что тебя скоро не станет и посоветовать, как с этим справляться.

Когда Андрея Павленко не стало, все домашние были рядом — и сама Анна, и дети. Вместе они попрощались с отцом и мужем — теперь уже навсегда — вместе обмывали его и переодевали.

- Незадолго до смерти Андрей причастился, хотя никогда не был особо верующим человеком. После этого ему стало лучше — он даже встал и ходил по комнате. Потом мы обвенчались — мы давно хотели это сделать, но все как-то откладывали. Сейчас я чувствую, что мы все сделали правильно, - признается Анна. - И, если честно, я поняла, что тоже хотела бы, когда этот момент в моей жизни наступит, чтобы он наступил вот так, и чтобы меня проводили мои близкие.

После диагноза "канцероматоз" Андрей Павленко рассчитывал, что проживет шесть недель. Но Анне и детям удалось "дотянуть" этот срок до восьми. Фото: из личного архива Анны Гегечкори

Анна вспоминает: Андрей Павленко всегда был одержим работой — и даже после того, как сам столкнулся с тяжелой болезнью, ни на мгновение не сбавил темп.

- По молодости, когда он еще был интерном в Военно-медицинской академии, я даже немного ревновала его к работе, - рассказывает наша собеседница. - Мы жили во Всеволожске , денег не хватало, так что Андрей часто ездил в электричках зайцем. Он мог отдежурить полную смену, а потом остаться еще. Работал, зачастую, по двенадцать часов в сутки, толком не ел, плохо спал. Я постоянно возила ему обед, а наша старшая дочка Софья так и вовсе практически выросла в академии на кафедре хирургии. Да что там говорить — уже на вторые сутки после того, как Андрею удалили желудок, он встал и отправился в операционную. Его просили немного полежать, отдохнуть, прийти в себя, но он и слушать ничего подобного не хотел. Если он мог ходить — он шел и оперировал сам. Если не мог — сидел и наблюдал за процессом. У него просто не получалось иначе. Конечно, возможно, стоило немного, самую малость притормозить, отдохнуть, но я не могу его осуждать. Если бы он поступил иначе — он просто не был бы собой.

Такой ритм жизни, конечно, не мог не сказывать на здоровье и самочувствии медика. Анна вспоминает: однажды, еще до болезни и всего остального, Андрей то ли в шутку, то ли всерьез сказал ей, что долго не проживет.

По словам Анны, Андрей умел улыбаться даже сквозь медицинскую маску. Фото: из личного архива Анны Гегечкори

ОТКАЗАЛСЯ ОТ ЛЕЧЕНИЯ ЗА ГРАНИЦЕЙ

По словам Анны, Андрею Павленко предлагали пройти курс лечения за границей. Однако он от этой возможности отказался.

Незадолго до смерти Андрей Павленко, как и положено настоящему мужчине, позаботился о своей семье: он объявил сбор средств на платформе Patreon, половина которых пойдет на финансирование перспективных проектов, посвященных онкологии и проблемам ее лечения, а половина — Анне и детям.

- Так получилось, что сейчас деньги, которые поступают нам с этой платформы — практически единственный способ к существованию, - признается сама Анна. - Я работаю косметологом, стараюсь брать заказы на дому, но из-за эпидемии и карантина удается это не всегда. Я помню, как мы с Андреем радовались, когда переехали в собственную квартиру, сменив до этого двенадцать коммуналок, когда у нас родился сын. Говорили, что у многих и этого нет, строили какие-то планы. Но не сложилось. И знаете, сейчас я все чаще думаю о том, что переехала бы обратно во Всеволожск, в наше старое жилье с тараканами и блохами, но только бы он снова был рядом.

По словам Анны, Андрей не мог без работы. Он вернулся к хирургии уже на второй день после операции по удалению желудка. Фото: из личного архива Анны Гегечкори

На момент смерти Андрею Павленко был всего 41 год. С болезнью он боролся с 2018-го.