Реальные истории победы над раком

Все о профилактике болезни - далее.

Рак, онкология, опухоль – этих слов боится каждый человек, вне зависимости от пола и возраста. Часто опасное заболевание поражает главную дамскую гордость – грудь. Специально к Международному женскому дню врач-терапевт Республиканского центра медицинской профилактики Марина Ощепкова рассказала, как уберечь красоту и сохранить здоровье груди.

Ученые считают, что основной фактор риска в возникновении опухоли молочной железы гормональный. Но есть и другие:

• злоупотребление алкоголем и табачными изделиями;

• ранние месячные или поздний климакс;

• отягощенный семейный анамнез (онкозаболевания у кровных родственников);

• больные, леченные по поводу рака женских половых органов;

• употребление экзогенных гормонов – при непрерывном употреблении экзогенных гормонов с целью контрацепции или лечения – более 10 лет;

• ранее обнаруженные неонкологические болезни молочных желез;

• не было беременности и (или) родов;

• первые роды в позднем возрасте (старше 35 лет);

• слишком маленький (менее года) период кормления ребенка грудью;

• маленький процент жировой ткани в структуре молочной железы;

- Самостоятельно выявить онкологию молочной железы вполне возможно, для этого нужно совершать регулярное самообследование. Начать необходимо с простого: осмотра груди с помощью зеркала. Стоя или лежа, одну руку закинуть за голову, а второй помогать осмотру, - рассказывает Марина Ощепкова. - Кроме осмотра, необходимо проверить грудь на ощупь на опухолевые узлы. Немедленно нужно обратиться к врачу, если вы заметили любой из следующих симптомов:

• ощущается дискомфорт или боль;

• одна из молочных желез увеличена по отношению к другой;

• наблюдается деформация или кожа постепенно становится похожей лимонную корку;

• ненормальные выделения из сосков.

Всем женщинам старше 20 лет рекомендуется ежемесячно проводить самообследование молочной железы. Женщины, находящиеся в группе риска (с наличием вышеуказанных факторов), должны находиться под динамическим наблюдением врачей, начиная с 20-летнего возраста. Ежегодное УЗИ молочных желез показано всем женщинам, начиная с 20 лет.

Маммография показана женщинам группы риска в возрасте до 40 лет один раз в два-три года, а начиная с 40 лет – ежегодно (даже при отсутствии жалоб), но может проводиться и в более раннем возрасте при сомнительной или подозрительной ультразвуковой картине. В случае наличия у близких родственников рака молочной железы женщине следует обратиться в кабинет медицинской генетики для определения возможного наличия у неё мутаций онкогенов (BRCA 1/2, p53, pTEN, CHEK 2).

Бурятский республиканский онкологический диспансер. Фото: архив автора

Методов диагностики в современной медицине довольно много:

Если вовремя диагностировать заболевание и провести своевременное лечение, выздоровление составляет 100%. Современные методы лечения рака молочной железы включают множество различных терапий, но самым действенным способом был и остается хирургический, при котором возможно полное удаление груди или удаление только опухоли при ее небольших размерах.

Маммограф. Фото: архив автора

- На 100% застраховать себя от онкологии молочной железы невозможно. Однако можно значительно снизить вероятность заболевания, исключив факторы риска: употребление алкоголя, табака, лишний вес, загар топлес, травмы в районе груди. А также реализовать то, к чему женский организм подготовила природа. Речь о родах и грудном вскармливании. Длительная лактация и роды (лучше не одни) в активном возрасте значительно снижают риск рака груди. Не последнюю роль играют и стрессы, поэтому спокойный образ жизни, правильное питание и умеренная спортивная нагрузка помогут вам оставаться здоровыми долгие годы.

Рассказы, услышанные нашим корреспондентом во время визита в Республиканский онкологический диспансер. По этическим причинам имена пациенток изменены.

Ольге 45 лет, и она решила жить. Хотя еще полгода назад приготовилась к долгой и мучительной смерти. Опухоль обнаружилась совершенно случайно, во время самостоятельного осмотра. Женщина краем уха слушала по телевизору передачу о женском здоровье и решила проверить собственную грудь. Ольгу ничего не беспокоило, просто ради интереса она встала перед зеркалом и начала водить руками по телу. Но уже через пару мгновений ей стало нехорошо: в левой груди отчетливо нащупывалась шишечка, небольшая, но твердая.

По ночам несчастная представляла облучение, химиотерапию и операцию – словом, все, что когда-либо слышала об онкологии. В кошмарах Ольга виделась себе обязательно лысой, с синяками под глазами и одиноко бредущей по серым коридорам больницы. Об онкологическом диспансере женщина думала исключительно в черных тонах, ведь она сама, скажи ей кто про него пару месяцев назад, заохала бы и посочувствовала бедолаге.

Оказалось, что у Тани был рак шейки матки, именно был, а сейчас нет, потому что она вылечилась, и не где-нибудь, а здесь, в Улан-Удэ.

А после знакомства с лечащим врачом сомнения и вовсе испарились. Обаятельный мужчина с неизменной ободряющей улыбкой объяснил перепуганной пациентке, что ей предстоит совсем легкая, по здешним параметрам, операция. Ольга, как выяснилось, спохватилась вовремя и опухоль не успела дать метастазы.

Во время болезни, онкологическим больным важно отвлекаться на творчество, например, рисовать. Фото: архив автора

Бесстрашная баба Тоня

Антонине на момент нашей беседы -72 года, и она ничего не боится.

Антонине Кузьминичне 72 года, и она ничего не боится. Баба Тоня, так ласково зовут ее в первом хирургическом отделении все: от медсестер до товарок по несчастью, самая веселая пациентка на этаже. Она постоянно хохочет, по-доброму подтрунивает над соседками по палате и поднимает настроение даже самым отчаявшимся больным. А еще пожилая женщина единственная, кто разрешил опубликовать свое настоящее имя и даже разместить фото в газете.

И все стало хорошо. В день, когда мы познакомились с этой удивительной женщиной, врачи отпустили ее домой: восстанавливаться и больше никогда не болеть.

Мария — участница проекта Фонда Константина Хабенского #этонелечится. Суть проекта в том, чтобы рассказать о привычках, склонностях и страхах, которые остались с людьми после победы над раком.

Рассказ о себе Мария начала не с описания болезни и борьбы с ней, а с признания в любви к жизни.

В данный момент у меня случился рецидив (метастазы в легкие) и мне пришлось заново проходить химиотерапию в НИИ Ростова-на-Дону. Но я продолжаю работать и снимать героев. Моя мечта, чтобы мои программы показали на всю страну. Они мотивируют!

Правда, один страх все-таки есть — что у меня заберут (или спрячут) ногу, и я стану инвалидом. Этот страх животный, инстинктивный. Ведь все мы животные по сути.

У меня есть одна странность — маниакальная страсть к чистоте. Я люблю мыть подъезды, убираться у знакомых, обрезать деревья осенью. Фанат чистоты и вообще перфекционист. В детстве я могла у бабушки на даче ровно перекопать весь огород, например. Однажды я даже помыла в больнице унитаз прямо в то время, когда проходила очередной курс химиотерапии. А еще я потираю руки и закрываю глаза, когда мне хорошо.

Сложнее всего мне будет отказаться от работы, от движения, от моря, от блога, от публичности, от детей. Но я даже не могу представить силы, которые могли бы заставить меня отказаться от всего этого.

Вот к этому я никак не привыкну, думаю привыкнуть и невозможно. Мне приходится лежать минут пять, я заставляю себя встать, надеть ногу и пойти, часто я просто прыгаю. Но я не позволяю, чтобы это выводило меня из себя. Слишком люблю жизнь, чтобы нервничать из-за таких мелочей.

Если у меня выдался свободной вечер наедине с собой, то я просто лежу молча. Ничего сверхъестественного!

А успокаивает меня лучше всего плавание в море или езда на автомобиле по ночному городу. Да, я водитель. Не могу быть пассажиром — что в машине, что в жизни. Это пришло после болезни. И думаю, связано с контролем. То есть, я не доверяю водителю, только себе. Я все должна держать под контролем. По сути трасса — это жизнь. Вот такая странность. За рулем я двенадцать лет без перерыва. И вообще я люблю водить и провожу в машине порой целый день. Люблю скорость большую, но когда я одна в машине. Вожу автомат левой ногой. Меня это будоражит!

Если такие ответы кажутся вам простыми, скорее всего, цель Марии была достигнута. Ведь пока еще вы даже не представляете, с чем она столкнулась.

В конце 2013 года у меня заболела нога, хотя травмы у меня никакой не было. Врачи ставили разные диагнозы, подозревали гематому и даже хотели откачать жидкость из моей голени. Я мазала ногу гелями, мазями, грела ее, массировала шишку, по их же совету.

Прошло четыре месяца, я поняла, что еще жива. В 2015 году мне ампутировали ногу под местной анестезией, потому что у меня были метастазы в легкие и температура 41 в момент приема в больницу, опухоль успела разложиться и загнить.

Через пять дней после окончания последнего курса химиотерапии Мария снова согласилась с нами поговорить. Она готовилась к бизнес-поездке в Баку, и если вы не следили за блогом в Инстаграме , то никогда бы не догадались, что считанные дни назад она в очередной раз прошла через непростые процедуры. Но мы забыли не только о диагнозе Марии, но и об отношении к вопросам про болезнь. Вот что мы узнали о том, как Мария себя чувствует сейчас.

«Вопросы о том, как изменилась моя личная жизнь, как коллеги относятся ко мне, когда я возвращаюсь на работу после лечения, кажутся мне смешными.

Я никогда не испытывала проблем с общением и вниманием, болезнь никак это не изменила. Так же, как она не изменила отношения коллег — они ценят меня, прежде всего, как профессионала. И, когда я возвращаюсь после химиотерапии, ведут себя так, словно я вернулась после простуды. Я и сама так к этому отношусь.

— Я вылечилась 10 лет назад. Сначала, узнав, что у меня онкозаболевание, какое-то время считала, что жизнь закончилась. Тогда моя подруга просто взяла и, ничего не объясняя, повезла меня по монастырям. Когда я поняла, что многие люди за меня молятся, стала входить в православную жизнь, сделалось немного легче. От коллег свой диагноз я не скрывала: работаю в аптечной организации, и они помогли мне правильно и профессионально организовать лечение. При нынешних возможностях медицины и фармакологии шансы есть, и достаточно неплохие. Но настоящее облегчение наступило после третьего курса химиотерапии, когда врач сказал, что опухоль стала уменьшаться, и я поняла, что все, мы ее сделали!

Сейчас я работаю в обществе помощи женщинам с заболеванием молочной железы, которое действует при онкодиспансере. Мы стараемся два раза в месяц ходить в палаты к тем, кто проходит лечение, рассказываем о нашей организации, говорим о том, что если нужна помощь, то можно обращаться к нам, оставляем свои телефоны. Те, кто не переболел онкологией, не понимают, что происходит с человеком, и не всегда могут правильно себя вести. Часто больного жалеют. А этого делать нельзя! Люди сразу начинают плакать, впадают в отчаяние, и в таком случае что толку от этой жалости!

— Когда я лежала в больнице после операции, к нам пришли волонтеры и пригласили меня в школу пациента. А потом и я, и другие женщины, проходившие лечение (не хочу называть их больными), решили, что нам этого недостаточно. И мы стали встречаться в неформальной обстановке: ходим в кино, на выставки, просто общаемся. Я свой диагноз не афиширую, на работе об этом не говорю. Даже знакомые не в курсе, что я прохожу лечение. Боюсь, что меня начнут жалеть. А таким, как я, не нужна жалость. Я не хочу отличаться от здоровых людей. Всю жизнь занималась спортом и бальными танцами и не собираюсь бросать.

Теперь стала писать картины — училась в двух изостудиях, пробую разные техники, больше всего нравится живопись. И еще мне кажется, что земля дает силы. Я по гороскопу — знак земли, и работая на даче, чувствую, что земля дает мне энергию. С семьей путешествуем везде, и в Карелии в том числе: ходим в леса с палатками, живем на озере, по неделе-две вместе с нашими друзьями из других городов. А еще я очень люблю рыбалку — обычно мы уезжаем с мужем на озеро на несколько дней. Вообще, я стала ценить жизнь: хочется все успеть, увидеть, узнать, попробовать. Слава Богу, у меня очень хороший муж, который помогает и поддерживает, и благодаря этому, я думаю, должен быть благоприятный исход.

На больничном я была 8 месяцев. И очень благодарна волонтерам, которые сумели найти подход к каждой из нас. Ведь им с нами тяжело было — мы все очень разные, измученные болезнью люди. Не всегда больные хотят и готовы принимать помощь. Но девочки нашли для нас и тепло, и любовь. Что бы там ни говорили, а люди у нас потрясающие! Этой зимой я впервые дошла на лыжах до второго фонтана. Раньше обычно добиралась только до развилки. А теперь могу дойти до конца трассы, вернуться обратно, и после трехчасовой прогулки еще силы останутся. Главное, что я теперь говорю всем, кому нужна помощь: нельзя впадать в панику, а то еще другие болячки прилепятся. А рак — действительно не приговор. Это испытание, через которое нужно пройти.

— У меня операция была в 2008 году, сейчас я раз в год прохожу обследование в своей поликлинике. И хочу сказать, что тех, кто вылечился, становится больше. Главное — не бояться и делать все, что говорит врач, сейчас у нас очень хорошие специалисты, лечение действительно помогает. Когда я узнала о своей болезни, мне тоже было страшно. Будто идешь по улице, и вдруг тебя сильно-сильно бьют молотком по голове. Считаю, что меня спас мой характер — я крепкая и боевая. С самого начала не позволила себе плакать и раскисать. Даже сама не знаю, откуда силы взялись.

Но теперь точно могу сказать: правильный настрой — это 50% успеха. Иногда люди и от доброго слова вылечиваются. Это трудно, но надо заставлять себя улыбаться, встречаться с друзьями и везде искать надежду. Даже сидя в очереди к врачу, мы старались не рассказывать друг другу, как нам плохо, а вспоминать вылечившихся и выписавшихся товарищей по несчастью.

Сегодня — день борьбы с онкологией и мы расскажем реальную историю победы над раком

Десять лет назад — рак, химиотерапия, парик и сегодня — жизнь, счастье, дочка

— Мне было 18 лет. Я стала часто болеть, уставать. Намерено не хочу перечислять все симптомы, чтобы никто не пытался у себя найти то, чего нет. У нас так бывает часто. А мои симптомы, как по книжке говорили, что у меня онкология. Но до того момента, пока я не попала в онкодиспансер, диагноз поставить не могли.

И только онкологи поставили диагноз: лимфома Ходжкина, четвертая стадия.

Лимфома Ходжкина (лимфогранулематоз, болезнь Ходжкина, злокачественная гранулёма) — злокачественное заболевание лимфоидной ткани, характерным признаком которого является наличие гигантских клеток, обнаруживаемых при микроскопическом исследовании поражённых лимфатических узлов.

— Мне провели десять курсов химиотерапии в Нижегородском онкодиспансере, облучение. Выпали волосы, а в 18 лет это не мелочь для юной девушки, как может показаться.

Наталья, казалось, справилась с болезнью. Можно было жить и учиться дальше. На тот момент она уже училась на психолога.

Но в Москве в Гематологическом институте нашлась замечательная врач Татьяна Николаевна Моисеева, которой я понравилась, она решила, что у меня хорошие перспективы на выздоровление. Она настояла на том, что стоит попробовать, так как это был единственный шанс.

Донор мне был не нужен, мне делали так называемую аутотрансплантацию, когда собственный костный мозг пациента очищают и снова вводят в организм. Перед пересадкой было несколько высокодозных курсов химиотерапии, это было в разы тяжелее, чем в первый раз. Но мой организм ответил на терапию и наступила долгожданная ремиссия.

До сих пор для меня 11 марта — второй день рождения. Мы в семье в этот день обязательно вспоминаем людей, которые меня спасли.

Закрытое оно потому, что не каждый человек сможет открыться, зная, что это могут прочитать близкие и знакомые. Сейчас в нашем сообществе около 3 тысяч человек, не только из России, с Украины, из Белоруссии.

Химиотерапия — тяжелое лечение, перенести его нелегко, но необходимо

Как принять страшный диагноз

Любая серьезная болезнь требует принятия диагноза. И многие проходят через стадии отторжения, отчаяния, нежелания лечиться и даже попыток уйти из жизни до того, как начнут мучить сильные боли или ты станешь овощем. Тому, как выжить и бороться как раз и учат такие, как Наталья.

— Когда мне сейчас говорят, что я такая молодец, сумела все пережить, какая я оптимистичная, я порой смущаюсь и не знаю, как на это реагировать. На самом деле были и отчаяние, и депрессия, и гнев — мы все это проходим.

Восемнадцать лет — это такой околоподростковый возраст. Я была самая юная во взрослом отделении, и ко мне многие относились, как к ребенку. А подростки все воспринимают гораздо острее. Это все казалось настоящей трагедией, концом жизни, здоровья, внешности, крушением всех планов и надежд.

Когда я заболела, в онкодиспансере не было такой психологической службы, как есть сейчас. Было трудно. Помогли родители, мои замечательные друзья и на тот момент будущий муж. Именно они поддерживали, согревали, вселяли веру тогда, когда эту веру теряла я.

Всемирный день борьбы против рака был учрежден Международным союзом International Union Against Cancer (UICC) с целью привлечения внимания мировой общественности к глобальной проблеме онкологии. Согласно мировой статистике, в 2018 году врачи диагностировали более 18 млн новых случаев онкологических заболеваний и около 9,6 млн человек скончались от этой болезни. Во всем мире борьба с онкологическими заболеваниями является одной из самых актуальных, а в нашей стране она получила статус национального приоритета в здравоохранении.

Как становятся онкопсихологами

— Когда я заболела, уже училась на втором курсе психологического факультета. В какой-то момент я поняла, что это мой ресурс — помогать другим. Тогда мы и начали создавать наше интернет-сообщество.

Ко мне все чаще на страницу стали заходить люди. Это была бесплатная помощь, мне это нравилось, мне было так комфортно. Я продолжала учиться, несмотря на два академических отпуска, во время которых я лечилась. К моменту окончания вуза, я уже точно знала, что хочу работать именно онкопсихологом. У меня уже был опыт, поэтому я долго ждала вакансию именно в онкодиспансере. Специализация у нас узкая, специфическая.

Когда я устроилась туда, у меня был реально большой практический опыт работы именно с онкологическими пациентами, к тому моменту я помогала онкобольным больше 5 лет.

Когда я лечилась, такой поддержки не было, а мы все знаем, как это важно. У меня есть коллеги, которые тоже пережили онкологию, есть те, у кого болели родные. Наша служба очень эмоционально наполненная пониманием проблемы. У нас практически отсутствуют люди с улицы, мы не только в теории знаем, что такое рак.

Сегодня в России на онкологическом учете состоит 3 миллиона 630 тысяч человек. В 2018 году была выявлено 617 тысяч новых случаев заболеваний, что выше 2017 года на 20 тысяч.

Не стоит бояться отдать деньги на лечение посторонних людей

Сбор денег на лечение онкобольных — частая в последние годы история. Чаще помогают детям, и федеральные телеканалы этому способствуют. Проблема этическая и непростая. И люди относятся к таким сборам средств по-разному. Мы поинтересовались, что по этому поводу думает Наталья.

— Чаще крупные суммы нужны, когда происходят истории с донорскими трансплантациями. — Наш российский донорский регистр начали создавать совсем недавно. Два–три раза в год в разных городах России проходит типирование, когда люди сдают кровь и готовы в будущем стать донорами костного мозга. Мой муж также прошел процедуру типирования.

Но пока банк доноров в России очень маленький, так как люди часто говорят, что они не обязаны никому помогать, боятся последствий и так далее.

Поэтому в основном деньги собирают на поиск донора в международном регистре за границей. Само лечение проходит по квотам, но не квотируется поиск, а это очень дорого.

Согласна, что на болезнях детей могут пробовать наживаться мошенники. Тем не менее я всегда за то, чтобы помогать и сама стараюсь это делать по мере возможности. Мы же, как правило, помогаем не очень большими суммами. Даже если представить, что в конкретном случае ты столкнешься с недобросовестными людьми, ты немного потеряешь. Но большая часть сборов все-таки реальна, и безусловно нужно помогать.

Это кажется, что наши сто или тысяча рублей особо не помогут. Помогут!

Для своей девочки Наталья выбрала красивое имя — Есения

Есения — подарок Бога за наши испытания

Почти 10 лет у Натальи устойчивая ремиссия. Онкологи считают что нельзя говорить — вылечился от рака. Но через пять лет после окончания лечения можно считать ремиссию более стойкой.

В Наташином случае с ней случилась чудесная история. Но чтобы стать счастливой и ей, и ее избраннику пришлось пережить много трудных дней и месяцев.

— Моя женская судьба сложилась счастливо. Перед моим вторым лечением я познакомилась со своим будущим мужем Максимом Юшковым. Я всегда за честность и искренность, поэтому сразу все рассказала — о обо всех сложностях, о том, что ждет меня, а следовательно нас обоих. Из серии — если хочешь сбежать — беги сейчас.

Не сбежал. И второе лечение мы уже проходили вместе. Со мной в Москве была мама, по выходным Максим приезжал и менял ее. Я очень тяжело переносила лечение, он был рядом.

Сейчас нашей доченьке Есении полтора года, она — наша радость, наша победа. Были разные сомнения — в первую очередь страх рецидива, ведь у женщины во время беременности происходит буквально гормональный взрыв. Мы думали усыновить ребенка. Но потом все взвесили, посоветовались с врачами и решили попробовать. И не прогадали.

Я вообще за то, что надо жить полной жизнью. Наверное, каждый второй мой пациент говорит о том, что у него было столько интересных возможностей, а он откладывал их на потом.

Семья Юшковых считает: каждый день должен быть ярким

Принять, найти силы и бороться

Мы попросили Наталью, как человека два раза пережившего тяжелейшее лечение от рака и онкопсихолога, дать три простых совета тем, в чьей жизни может прозвучать этот страшный диагноз. Вот что она сказала.

— Первое — ни в коем случае не отказываться от лечения! Никаких альтернативных методов не существует. Это я скажу и на своем опыте и на врачебном опыте — все попытки поездок к бабкам, настои, отвары бесполезны. Это надо просто знать и нужно настроиться на лечение. Это тяжелый этап, но его надо пережить.

Не скрывать правду от близких. Очень часто, стараясь сберечь близких, мы не договариваем всей правды о своей болезни. А близкие это чувствуют. Возникает атмосфера напряжения. И это не помогает ни больному, ни родным. Ситуация страшная — они не знают, с какой стороны подойти к теме болезни, и ты молчишь, сходя с ума от страха и внутреннего одиночества. В итоге вся семья находится в плену непонимания.

И самое главное: мы не всегда можем повлиять на то, сколько мы проживем, но мы можем решить, как мы это сделаем. В этом и заключается наша свобода и наше счастье.

Тяжелых болезней много, например, туберкулез. Но совет Натальи актуален и для тех, кто борется с этим заболеванием.

Текст: Татьяна Кузнецова
Фото: Наталья Юшкова/Vk.com

У нас есть свои каналы в мессенджерах Viber и Telegram. Читайте новости, где удобно! Наслаждайтесь красивыми фотографиями Нижнего Новгорода в нашем Instagram.

Назначили операцию. Мне попался очень крутой доктор, мы с ним потом в перевязочной все время угорали. Потом была химия, которую я очень боялась, думала, что не выдержу, — начиталась много негативного.

Химия — это как ломка у наркомана, ты как уж на сковородке на кровати. Наверное, так плохо было из-за того, что почти не было веса, ноги отказывали, была в положении эмбриона. Муж сидел около кровати, приезжала скорая, но что они могли поделать? Это была война, как на линии фронта, — надо было просто пережить этот момент, так как обратного пути нет.

Потом потеряла волосы — перед этим выбрила висок, что всегда мечтала сделать, муж заплакал. Сказал, что не может меня побрить, выкинул машинку. Помню, был солнечный день: я со своей головой — и эти взгляды и пальцы в мою сторону. Одна женщина даже отодвинула от меня коляску со своим ребенком, хотя, возможно, мне и показалось.

Эти метаморфозы с внешностью заставляют работать. Нельзя расслабляться: красота важна в этот период. Поэтому я начала краситься, следить за цветом лица — химия сильно бьет по этим местам.

Но принятия нового тела так и не произошло. Стоишь, в зеркало смотришь, а там огромный шрам. До болезни я пять лет работала на государственной службе, было очень много стресса, я начала болеть. В итоге решила уволиться. Сейчас больше тянусь к духовности, к мечте. Также много ушло лишних людей — болезнь не просто так приходит к человеку.
У меня произошел рецидив недавно, болезнь коварная. Но я привыкла бороться.

Елена

Сначала мне попались амбициозные, молодые доктора — они видели только операционное поле, не человека: резать будем так, сяк. Пришлось поменять место лечения. Там врач четко сказал — будем сохранять. Мне понравился такой настрой, и я доверилась.

Помню, как сделали УЗИ — на нем я увидела какого-то монстра

До операции был жуткий страх, даже мыслей не было, нужна грудь или нет — было просто страшно, что жизнь может прерваться. Появились сильные боли в области груди — аж звезды из глаз. Более того, у меня была не очень хорошая кардиограмма, а тут наркоз и нагрузка, но работодатели пошли навстречу, и мне не нужно было разрываться между работой и лечением. Это помогло успокоиться и сосредоточиться на обследованиях.

Я проснулась после операции в реанимации — про грудь мыслей не было. Я была вся в трубках, выдали сумку для банки с лимфой, которую носят все послеоперационные: перешила ее на свой лад, хоть рука и не работала.

На перевязках не могла смотреть на себя — первый раз посмотрела дома. Шов был страшный, но восприняла довольно спокойно.

Потом была химия. Я знала, что на 14-15-й день должны выпасть волосы. Помню, мы были с подругой на выставке Куинджи с его белыми полотнами, я поправляла волосы и осталась с клоком в ладони. Первая мысль — где ближайший магазин с париками. Парик я в итоге купила, но все-таки носила редко. Например, чтобы сняться на паспорт. Потом побрилась в парикмахерской, плакала. В итоге медсестры уговорили меня ходить лысой, в косыночке.

Болезнь меняет человека — начала видеть меньше негатива в жизни, стараюсь во всем найти хорошие стороны. Ценности появляются другие. Начала заниматься творчеством — шить, рисовать. Сначала для отвлечения, а сейчас уже по-другому просто не могу. Также болезнь заставляет смотреть на свое окружение по-другому — расстаешься с ненужными людьми. Моя жизнь сейчас — это чистый лист, непаханное поле. Белое полотно, как у Куинджи.

Про диагноз я узнала случайно, ничего страшного он в мою жизнь не привнес. У мамы был диагноз, и она прожила 20 лет после этого, так что паники у меня не было. Не было ощущения, что это конец. После диагноза начались обследования — это было самое ужасное, не было понятно вообще ничего. Муж поддержал, сказал: тебе же не голову собираются отрезать.
На самом деле, я уверена, что болезнь проявляет все, она как лакмусовая бумажка — от доброго человека люди не отворачиваются, злой же станет еще злее.

Сделали операцию. Что касается принятия — то при всем моем пофигизме принять шрам было довольно сложно.

В больнице не было зеркал, когда пришла домой после выписки — размотала повязку и заорала нечеловеческим голосом, как дикий зверь

Первая фраза была — я урод. Муж сказал, если не можешь изменить ситуацию — поменяй отношение. Я каждый день мылась в душе, смотрела на шрам, ревела, но в итоге приняла, наверное.

Через три года решила начать делать реконструкцию — надоело ходить с протезом [груди]. Каждой девушке решать самой — нужно ей это или нет, но если думает об этом — надо делать. И понимать: так, как раньше, никогда не будет. Чтобы не происходило завышенных ожиданий от результата.

На самом деле для меня внешние признаки никогда не были первичными. Женственность — она в голове: если там все нормально, то и как выглядишь — неважно. А что внутри твоей головы — это работа над собой и осознанность.

Я вышла в коридор, у меня брызнули слезы — надо было выпустить эмоции. У меня не было никакой осведомленности: я ничего не читала до этого и была первая в роду, кому поставили такой диагноз.

От диагноза до операции прошла целая вечность — семь месяцев, мне сделали химию до нее. Ко внешним изменениям отнеслась как к эксперименту со внешностью и со стилем. Волосы все равно сбривать бы пришлось — они уже клочками оставались на подушке. Операции я очень боялась, так как у меня их никогда не было. Но затем страх немного ушел из-за длительного ожидания, мысль прорастала, что груди не будет, — хирург сказал, что сохранение тканей невозможно.

Операция случилась — обширная и травматичная. Очень хотелось посмотреть, как выглядит тело, очень хотелось красивый шов. Но внутренних переживаний не было, только физиологическое неудобство. Чувствовала себя нормально, даже любовалась своим телом. Раньше была помешана на фитнесе, было много комплексов, а когда грудь удалили, смотрела и думала — само совершенство. Когда стоишь на краю пропасти, начинаешь ценить свою уникальность.

Мне очень помогло, что меня сильно поддержали мои близкие люди и подруги. Навещали меня, ходили со мной на выставки. Насчет мужчины — у меня не было человека, которого надо было проверять болезнью, а мужчины-друзья тоже поддерживали.

Мне все-таки кажется, что мужчины боятся этого диагноза, если в плане отношений. У меня был один такой, когда узнал — ушел. Я его не виню, человек боится влюбиться, а потом потерять. Болезнь очень непредсказуемая. Раз — и рецидив.
Пыталась, кстати, на работу устроиться — не могла найти. У меня есть инвалидность, третья группа. Потенциальные работодатели боялись, что буду отпрашиваться.

Я думаю, болезнь ведет к трансформации — я начала ощущать себя глубже. Женское начало — это не длина ресниц и ногтей, это что-то на энергетическом уровне, абсолютно точно. Меня это привело к эмоциональному обнулению, перерождению, ты начинаешь жизнь с чистого листа. Как младенец.

Евгения

Опухоль я нащупала сама. Пошла обследоваться, когда делала УЗИ — чуть не упала в обморок от боли. Сдала анализы — был маленький шанс, что не так серьезно, но когда получила последний — ком в горле. Вышла на улицу — слезы, не могла долго решиться, чтобы позвонить родителям. Еще страшно, непонятно, что делать, куда бежать.

Операция оказалась дорогим предприятием. Пока оформляла все необходимые документы для проведения бесплатной операции, включая страховой полис, опухоль выросла. Нашла доктора, которому доверяю. На операцию выехала при параде — накрашенная, красивая.

После операции очень хотелось настроить себя, чтобы принять свое тело так, как есть. Это мне советовал мой врач. Но я чувствовала себя неполноценной. Был огромный шрам, который стал моим самым жирным тараканом. Было ужасное самоедство — я не такая, как все. Парик, да и к тому же по лицу видно — такое ощущение, что постарела на несколько лет, гормоны сказались на наборе веса. Короче, все 33 удовольствия.

Для осознания происходящего потребовалось много времени, да и окружение было недобрым. Меня предали в самую трудную минуту моей жизни подруги, муж ушел после операции — оказывается, он изменял мне. Это было тяжело, с ним мы прожили очень долгое время. Сын — мужчина, который меня поддержал.

Марина

Говорят, что рак не приходит просто так — я с этим не согласна. Но я всегда считала себя счастливой женщиной, активной, спортивной, в роду рака ни у кого не было. Однако стояла на учете, так как были доброкачественные образования в области груди.

Операцию назначили очень быстро, поэтому времени дальше переживать не было. Во время операции сделали и реконструкцию, поставили имплант. Я приняла и его — теперь это мое тело, хотя я и ощущаю что-то инородное внутри. Дальше мне очень повезло, что не назначили химии по диагнозу, поэтому через выпадение волос мне проходить не пришлось.

Муж был в ступоре долгое время, у него от рака желудка умер отец. Но потом сели, поговорили. Он просто не знал, что говорить, как вести себя. Года два с половиной было очень тяжело. Дочки тоже испугались. Что касается друзей, то по сути я была одна, ведь люди, которые этого не пережили, сами понять до конца не смогут.

Сама я очень поменялась — стала боязливой. Страх смерти присутствует все же, очень тороплюсь жить, хочу больше увидеть и больше успеть. Как маленький ребенок радуюсь красивому закату, чему-то простому, что раньше проходило мимо в суете, подсознательно убеждаю себя в том, что увижу старость.

Татьяна

Диагноз мне поставили восемь лет назад. Как-то нащупала у себя шишку, которая начала увеличиваться — отправили к онкологу. Это был испуг, ощущение из разряда — вот и все. Довольно глубокая психологическая травма. Однако как-то все быстро закрутилось. Сделали операцию. Очень большое значение сыграла поддержка специалистов и хирурга. Он был хороший психолог, спокойно говорил, что все будет в порядке.

Пришло четкое ощущение, что жизнь кончена, что ничего никуда откладывать нельзя. Было что-то вроде чувства обиды — ведь столько всего напланировала. Диагноз заставляет посмотреть на жизнь по-другому.

Принятие происходит не сразу, первое ощущение — ты урод. Потом начинаешь на себя уже с любопытством смотреть

Выписали из больницы через две недели после операции, не оставляло чувство неполноценности, несмотря на то что хирург и внушал мне — не надо бояться своего тела.

Особенно странно я себя ощущала в период химии — была лысая, да еще и без одной груди. В нашем обществе людей часто любят разглядывать. Прекрасно помню такие взгляды на себе в бассейне. Однако какое-то время спустя поехала отдыхать, и мужчина пригласил меня на свидание. Я решила сказать незнакомому человеку про свою особенность — он не ушел, не отвернулся, отреагировал спокойно. И у меня внутри щелкнуло — если всем все равно, то почему меня должно заботить так сильно?

Я приняла решение делать реконструкцию через пять лет после операции. Чисто физически было неудобно — ведь идет перекос на одну сторону, особенно если грудь большая. Начинает болеть спина, да и как-то дома хочется ходить в футболке, без протеза.

Болезнь сильно поменяла меня как человека — я стала обращать внимание на себя, на свои удобства. Раньше все время ходила на каблуках, сейчас стало на это наплевать. Грудь-то, конечно, ассоциируется с женственностью, однако жить дальше надо. Женская сила остается и трансформируется, принимает другие формы.

Диагноз мне поставили совсем недавно — в конце марта 2019 года. Я переехала в Москву из Павлодара. Почувствовала жжение и дискомфорт в области груди и сразу пошла к врачу. Полтора года назад, еще дома, у меня появилась шишка. Тогда сделали биопсию — оказалось, что это доброкачественная опухоль. На этот раз диагноз уже был другой.

Была куча планов, я до последнего не верила, не хотела верить. Перед операцией стала много читать, изучать, надеялась, что все будет хорошо. Страха особого не было — я сама по себе очень спокойный человек.

Если честно, я сама не понимаю, приняла я свое новое тело или нет — временами принятие есть, а потом депрессия. Стараешься как-то забыться в круговороте дел, но бывают срывы. Мама у меня в шоке была. Вот она как раз в затяжной депрессии, до сих пор не верит, что это правда.

Друзья поддерживают. Даже те, от кого я особо ничего и не ждала, и это очень приятно. Ребенок у меня еще маленький и особо не понимает, что к чему.

После операции началась химия. Она сильно ударила по внешности, особенно по коже. Также началось онемение пальцев рук и ног, ночью невозможно спать — бросает в пот. Про волосы я тоже знала, что они будут выпадать, была готова и, как только стали сильно лезть, — побрилась. Сбрила и стало легче, без стресса. Купила парик.

Думаю, что болезнь для чего-то нужна. Не могу сказать, что плохо жила, но все-таки начинаешь думать: почему ты? Я стала замечать жизнь вокруг, радоваться и больше думать о себе, стала больше ценить себя, учиться принимать себя. Раньше все время комплексовала по мелочам, а сейчас вспоминаешь и понимаешь — все было идеальным.

Очень хочу сделать реконструкцию. Все-таки есть ощущение, что какой-то твоей части не хватает, это чувствуется внутри. Хочется ощущения целостности.