Раковый корпус солженицын сколько страниц
Если не работает, попробуйте выключить AdBlock
Вы должны быть зарегистрированы для использования закладок
Страниц: 512
ISBN: 5-280-01870-8
Богатый человек, или бедный; интеллигентный, или малообразованный; целеустремленный, или лишенный амбиций; занимающий высокое положение в обществе, или самый рядовой гражданин; молодой, или убеленный сединами – все равны пред этим страшным заболеванием. Каждый может оказаться в тринадцатом корпусе этой больницы, прозванном раковым.
Но, оказавшись пред ликом смерти, люди ведут себя по-разному. Кто-то теряет мужество, а кто-то продолжает бороться. Но всех их объединяет одно общечеловеческое чувство – неуемная жажда жизни.
Произведение Раковый корпус полностью
| Скачать fb2 epub mobi | 28.01.13 |
Читать онлайн Раковый корпус
По мере того, как век американского величия подходит к концу, величественный Филип Рот предлагает вашему вниманию роман неискусного величия, подводя итог всем обещаниям 20-го века: о всеобщем процветании, общественном порядке, и внутреннего благополучия.
Иван III, получивший в истории имя Иван Великий – основоположник государства Российского, объединитель разрозненных княжеств в страну под единым управлением.
Сын Василия Темного, внук Дмитрия Донского, Василий великий соединял в себе хитрость и мудрость, стратегический талант и безжалостность в достижении цели, умение идти на компромисс и глубокое знание человеческой природы.
Главный герой романа, Бернар Жансуле – нувориш, прибывший в Париж совсем недавно. Сколотивший огромное состояние в Тунисе, он намерен занять подобающее его богатству положение в парижском обществе, которое тут же дало ему оскорбительное прозвище: набоб.
Эдвард Резерфорд рассказывает историю великого города так, как до него никто еще не смог. Величественный эпос от основания до небоскребов города, который никогда не спит, с трогательными подробностями жизни давно забытой теми, кто обитает в нем сегодня на бешеной скорости.
Роман начинается с описания крошечной рыбацкой индейской деревеньки и голландских торговцев, гонимых надеждой на новые земли. Увлекательная сага богатых и бедных, аборигенов и иммигрантов – вымышленных персонажей, чьи судьбы переживают взлеты и падения вместе с городом.
Революции и войны, превращение города в торгово-финансовый центр, ужасы Гражданской войны, соблазны золотого века, иммиграционная волна конца 19-го и начала 20-го века, испытания Второй мировой войны, экономические депрессии и рев возрождения в 1990-ых, террористические атаки 2000-х.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ : КРУШЕНИЕ В ВОЗДУХЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Ураган 1865 года. — Возгласы над морской пучиной. — Воздушный шар, унесённый бурей. — Разорванная оболочка.
— Кругом только море. — Пять путников. — Что произошло в гондоле. — Земля на горизонте. — Развязка драмы.
А.И.Солженицын
РАКОВЫЙ КОРПУС
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
1. Вообще не рак
Госпитализация номенклатурного чиновника Павла Николаевича Русанова с опухолью горла, прощание с сыном и женой, недовольсто большой общей палатой.
3. ПчЁлка
Костоглотов помогает молодой медсестре-практикантке Зое готовится к сессии в ее медвузе, их романтический диалог.
4. Тревоги больных
Утренний обход. Зав.отделением Донцова осматривает Русанова и ждет его согласия на болезненную химиотерапию.
5. Тревоги врачей
Терапевт-онколог Вера Гангарт вспоминает появление тяжело больного Костоглотова.
6. История анализа
Первая рентгенотерапия Костоглотова. Излучение вызывает тошноту, снимаемую лишь солеными огурцами.
9. Tumor cordis
Хирурги корпуса – Евгения Устиновна и Лев Леонидович, перевязка Ефрема.
10. Дети
История болезни Демки, знакомство с Асей из женской палаты, разговоры о любви.
12. Все страсти возвращаются
Студенческие заботы медсестры Зои. Ночное дежурство и очередная беседа с Костоглотов: история его шрама.
13. И тени тоже
Визит Капитолины Русановой - неприятные новости: реабилитирован их сосед.
14. Правосудие
Страх Русанова: история типичного доносительства 30-ых…
15. Каждому своё
Ефрем, Вадим и Русанов обсуждают истоки своей болезни.
16. Несуразности
Химиотерапия и бред Русанова,
17. Иссык-кульский корень
Первый откровенный разговор Костоглотова с Верой Гангарт и его признание о самолечении ядовитым корнем. Веру в юности звали Вега.
18. "И пусть у гробового входа. "
Ночное дежурство Зои, ухаживания Костоглотова перерастают во взаимный роман.
19. Скорость, близкая свету
Студенчество Вадима, прерванное смертельной болезнью. Русанов обеспокоен отставкой Маленкова и Верховного суда.
20. Воспоминание о Прекрасном
Костоглотов чувствует перелом в болезни и вспоминает годы - потерянные в лагере и ссылке.
21. Тени расходятся
Визит к отцу Авиеты Русановой, ее рассказ об учебе на журфаке и целях литературы соцреализма.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ:
25. Вега
Вечер Веры Гангарт: комната в коммуналке, портрет погибшего жениха-ополченца, мысли о Костоглотове. Утренний рассказ санитарки о ночном флирте Зои с героем ее вчерашних грез.
26. Хорошее начинание
Пятиминутка у главврача: из пяти хирургов оперируют лишь два – Лев Леонидович и Евгения Устиновна, но план составляется на всех пятерых. Разговор коллег и друзей - Льва и Веры.
27. Что кому интересно
Обход больных Верой Гангарт и игнорирование Костоглотова. Русанов доволен лечением, но раздражен обществом Костоглотова, кого собирается проверить через свой аппарат.
28. Всюду нечет
Разговор Костоглотова с хирургом, рассказавшим о последствиях инъекций женских гормонов. Его обида на Вегу. Последнее свидание Демки и Аси перед ее операцией – удалением молочной железы.
29. Слово жёсткое, слово мягкое
Визит Юры Русанова - молодого прокурора, его рассказы о прокурорском надзоре. Недовольство отцом служебной мягостью сына. Ожесточенный спор Русанова с Костоглотовым.
30. Старый доктор
Донцова консультируется у профессора Орещенкова - его приговор беспощаден: у нее рак.
31. Идолы рынка
Разговор Костоглотова с Шулибиным: есть только один верный социализм – нравственный.
32. С оборота
Зав.отделением передает дела лучшей ученице - Вере Гангарт. Донцова рекомендует Костоглотову не строить планы семейной жизни – болезнь может вернуться. Вега считает себя слишком старой для него – ей уже за тридцать.
33. Счастливый конец
Русанова выписывают, но он не знает, что его опухоль уже пустила метастазы. Примирение Костоглотова и Веги – она дает ему адрес и приглашает погостить. То же самое делает медсестра Зоя.
34. Потяжелей немного
Последняя ночь в корпусе – разговор с интеллигентной санитаркой Елизаветой Анатольевной. Она тоже ленинградка, лагерница и пожизненно ссыльная.
35. Первый день творения
Костоглотов покидает больницу и бродит по Ташкенту, решая - к кому же идти. Зеркало в магазине: ему стыдно за свой облик – уехать, не заходя ни к кому! Спохватывается, но поздно.
36. И последний день
Вега ушла не дождавшись. Прощальное письмо. Неожиданно человечный комендант, обещающий скорые перемены. Поезд к месту ссылки – теперь уже не вечной.
Раковый корпус
Роман, 1968 год (год написания: 1967)
Язык написания: русский
Перевод на словацкий: М. Такачова (Rakovina) , 1991 — 1 изд.
- Жанры/поджанры: Реализм
- Общие характеристики: Социальное | Психологическое
- Место действия: Наш мир (Земля)( Россия/СССР/Русь )
- Время действия: 20 век
- Сюжетные ходы: Становление/взросление героя
- Линейность сюжета: Линейный с экскурсами
- Возраст читателя: Для взрослых
Позиция автора в произведении резко расходилась с официальной идеологией, поэтому опубликовать его писатель смог только за рубежом. На родине повесть была впервые издана в 1990 году.
Раковый корпус: Отр. из неопубл. романа / Пер. с сербохорв. и примеч. М. Мондич // Рус. мысль. Париж, 1967. 27 июля. С. 6; 3 авг. С. 7.
Раковый корпус: Отр. из неопубл. романа / Пер. со словац. М. Мондич; [Примеч. ред.] // Посев. Frankfurt a/M, 1967. № 29. С. 3—5.
Раковый корпус: [Отр. из 1 й ч. / Примеч. ред.] // Грани. Frankfurt a/M, 1968. № 67. С. 5—39.
Первая публикация в России: Новый мир. 1990. № 6. С. 5—116; № 7. С. 7—89; № 8. С. 21—107.
Лингвистический анализ текста:
Приблизительно страниц: 462
Активный словарный запас: средний (2768 уникальных слов на 10000 слов текста)
Средняя длина предложения: 62 знака, что гораздо ниже среднего (81)
Доля диалогов в тексте: 28%, что немного ниже среднего (37%)
Похожие произведения:
Издания на иностранных языках:
Доступность в электронном виде:
Страшное по своему содержанию произведение. Прекрасное по исполнению. Прочла в юности, осталась под большим впечатлением.
Книгу воспринимаю больше как художественное, чем документальное произведение. Основанное на реальных событиях, но все же художественное.
Когда брался за книгу, ожидал что будет тлен и чернуха, но книга очень светлая и даже жизнеутверждающая.
Оказалось что произведение написаное про нелегкие году, про людей с разной судьбой и находящихся на пороге смерти — очень точно описывает жизнь, причем не в сиюминутных декорациях 50х, а в принципе жизнь. И эти описания будут верны и через 100 лет.
Очень глубокая и несомненно прекрасная книга. Шедевр русской литературы. А.И. Солженицын безусловно великий писатель. 10
Так получилось, что я продолжительное время плохо себя чувствовала. Эту книгу решила прочесть, так как она о людях, которым было еще хуже, чем мне.
Детали прописаны удивительно точно и верно. Как будто автор сам является врачем или пациентом.
Мне так хотелось, чтобы у главного героя наладилась личная жизнь, все ждала, что вот-вот.
Наверное в темных красках повествования хотелось прочесть о чем-то более светлом. Но, как и в обычной жизни, чуда не произошло.
. И по этим дням, как и я,
Пол-страны сидит в кабаках,
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака. (с)Галич
Страшная книга. Очень страшная. Несмотря на заглавную тему, она не столько про рак, сколько о поломанных судьбах — и о тех, кто их ломает — не из мести и не из идейных соображений, а только чтобы получить лишние метры жилплощади. Книга о тех, кто попал в жернова судьбы — потому что не так думал, не то говорил, оказался не там и не тогда или просто родился не в той семье — да, ссылали не только за инакомыслие, но и просто не за ту пятую графу. И, казалось бы, перед раком все равны, но одного после выписки везут на личном авто в персональную трёхкомнатную квартиру, а другой, отметившись у коменданта, едет на третьей, багажной полке обратно в свою вечную ссылку. Где справедливость? А нет её. Есть просто страница истории, о которой не писали в газетах тогда, да и сейчас забыли как не было.
Очень хорошее произведение. Интересно смотреть, как автор аккуратно и осторожно осуждает режим того времени.
Обычно я читаю не настолько хорошие книги, поэтому я поражена. Текстом меня напугать очень трудно, но этот анкетный служащий. Жесть. И вообще, времена жуткие. Второй раз в жизни меня так напугала книга. Абсолютно живые герои, все, даже второстепенные, даже стостепенные. Привычно хотела сказать о продуманности мира, но. ха-ха-ха)). И вечный мой пунктик — орфография с пунктуацией — совершенно безукоризненно, не подкопаешься при всем желании. Я не желаю пересказывать сюжет, потому что это неинтересно и незачем, однако книга прекрасная. Даже чисто медицинские моменты безукоризненно верны, автор определенно разговаривал с врачами в процессе написания. Грамотность таких второстепенных для сюжета моментов вообще харатерна для старых книг, по крайней мере тех, что довелось прочесть мне.
Если бы все не было так печально, я бы задумалась о том, не почитать ли что-нибудь из классики. Однако, для меня чтение все же только досуг.
Книга заслуживает 10, однако оценки влияют на рекомендации. Я неслучайно читаю именно фантастику, реальности мне хватает и в жизни, даже с головой.
Непонятно только, какое отношение прозведение имеет к фантастике?
Она дала ему ещё посмотреть список и подумать.
– Вам кажется, что вы выздоровели! – опять приступила энергично. – Вы – больны, как и были. Каким пришли к нам, такой и остались. Единственное, что выяснилось, – что с вашей опухолью можно бороться! Что не всё ещё погибло. И в этот момент вы заявляете, что уйдёте? Ну, уходите! Уходите! Выписывайтесь хоть сегодня! Я сейчас дам распоряжение… А сама занесу вас вот в этот список. Ещё не умерших.
– Людмила Афанасьевна, – примирительно выдвинул Костоглотов. – Ну, если нужно какое-то разумное количество сеансов – пять, десять…
– Не пять и не десять! Ни одного! Или – столько, сколько нужно! Например, с сегодняшнего дня – по два сеанса, а не по одному. И все виды лечения, какие понадобятся! И курить бросите! И ещё обязательное условие: переносить лечение не только с верой, но с радостью! С радостью! Вот только тогда вы вылечитесь!
Он опустил голову. Отчасти-то сегодня он торговался с запросом. Он опасался, как бы ему не предложили операцию, – но вот и не предлагали. А облучиться ещё можно, ничего. В запасе у Костоглотова было секретное лекарство – иссык-кульский корень, и он рассчитывал уехать к себе в глушь не просто, а полечиться корнем. Имея корень, он вообще-то приезжал в этот раковый диспансер только для пробы.
А доктор Донцова, видя, что победила, сказала великодушно:
– Хорошо, глюкозы давать вам не буду. Вместо неё – другой укол, внутримышечный.
– Ну, это я вам уступаю.
– И пожалуйста: ускорьте пересылку омского письма.
Он шёл от неё и думал, что идёт между двумя вечностями. С одной стороны – список обречённых умереть. С другой стороны – вечная ссылка. Вечная, как звёзды. Как галактики.
А вот начни б он допытываться, что это за укол, какая цель его, и нужен ли он действительно, и оправдан ли морально; если б Людмиле Афанасьевне пришлось объяснять Костоглотову смысл и возможные последствия этого нового лечения, – очень может быть, что он бы и окончательно взбунтовался.
Но именно тут, исчерпав свои блестящие доводы, он сдал.
А она нарочно схитрила, сказала, как о пустяке, потому что устала уже от этих объяснений, а знала твёрдо, что именно теперь, когда проверено было на больном воздействие рентгена в чистом виде, пришла пора нанести опухоли ещё новый удар, очень рекомендуемый для данного вида рака современными руководствами. Прозревая нерядовую удачу в лечении Костоглотова, она не могла послабить его упрямству и не обрушить на него всех средств, в которые верила. Правда, не было стёкол с первичным препаратом, но вся интуиция её, наблюдательность и память подсказывали, что опухоль – та самая, именно та, не тератома и не саркома.
По этому самому типу опухолей, с этим именно движением метастазов, доктор Донцова писала кандидатскую диссертацию. То есть не то чтобы писала постоянно, а когда-то начинала, бросала, опять писала, и друзья убеждали, что всё отлично получится, но, заставленная и задавленная обстоятельствами, она уже не предвидела когда-нибудь её защитить. Не потому, что у неё не хватало опыта или материала, но слишком много было того и другого, и повседневно они звали её то к экрану, то в лабораторию, то к койке, а заниматься подбором и описанием рентгеноснимков, и формулировками, и систематизацией, да ещё сдачей кандидатского минимума, – не было сил человеческих. Можно было получить научный отпуск на полгода, – но никогда не было в клинике таких благополучных больных и того первого дня, с которого можно было прекратить консультации трёх молодых ординаторов и уйти на полгода.
Так и сегодня. Ей надо было звонить председателю общества рентгенологов насчёт своего близкого доклада. И надо было срочно просмотреть две маленькие журнальные статьи. И ответить на одно письмо в Москву. И на одно письмо в глухой онкопункт, откуда спрашивали разъяснения.
А скоро старший хирург, закончив операционный день, должна была, по уговору, показать Донцовой для консультации одну свою гинекологическую больную. А ещё надо было к концу амбулаторного приёма пойти посмотреть с одной из своих ординаторов этого больного из Ташауза с подозрением на опухоль тонкого кишечника. И сама же она на сегодня назначила разобраться с рентгенолаборантами, как им уплотнить работу установок, чтобы больше пропускать больных. И эмбихинный укол Русанову не надо было упустить из памяти, подняться проведать; таких больных они лишь недавно стали лечить сами, до сих пор отсылали в Москву.
А она потеряла время на вздорное препирательство с упрямцем Костоглотовым! – методическое баловство. Ещё во время их разговора два раза заглядывали в дверь мастера, которые вели дополнительный монтаж на гамма-установке. Они хотели доказать Донцовой необходимость каких-то работ, не предусмотренных сметой, и чтоб она подписала им на эти работы акт и убедила главврача. Теперь они её потащили туда, но прежде в коридоре сестра передала ей телеграмму. Телеграмма была из Новочеркасска – от Анны Зацырко. Пятнадцать лет они уже не виделись и не переписывались, но это была её хорошая старая подруга, с которой они вместе были в акушерской школе в Саратове, ещё до мединститута, в 1924 году. Анна телеграфировала, что старший сын её Вадим поступит сегодня или завтра в клинику к Люсе из геологической экспедиции, и просит она о дружеском внимании к нему, и ей честно написать, что с ним. Людмила Афанасьевна взволновалась, покинула мастеров и пошла просить старшую сестру задержать до конца дня место Азовкина для Вадима Зацырко. Старшая сестра Мита, как всегда, бегала по клинике, и не так легко её было найти. Когда же она нашлась и обещала место для Вадима, она озадачила Людмилу Афанасьевну тем, что лучшую сестру их лучевого отделения Олимпиаду Владиславовну требуют на десять дней на городской семинар профказначеев – и десять дней её надо кем-то заменять. Это было настолько недопустимо и невозможно, что вместе с Митой Донцова тут же решительным шагом пошла через много комнат в регистратуру – звонить в райком союза и отбивать. Но был занят телефон сперва с этой стороны, потом с той, потом перешвырнули их звонить в обком союза, а оттуда удивлялись их политической безпечности и неужели они предполагают, что профсоюзная касса может быть оставлена на произвол. Ни райкомовцев, ни обкомовцев, ни самих, ни родных, – никого ещё, видно, не укусила опухоль и, как думали они, не укусит. Заодно позвонив в общество рентгенологов, Людмила Афанасьевна рванулась просить о заступничестве главврача, но тот сидел с какими-то посторонними людьми и обсуждал намеченный ремонт одного крыла их здания. Так всё осталось неопределённо, и она пошла к себе через рентгенодиагностический, где сегодня не работала. Тут был перерыв, записывались при красном фонаре результаты, и тут же доложили Людмиле Афанасьевне, что подсчитали запасы плёнки и при нынешнем расходе её хватит не больше как на три недели, а это значит – уже авария, потому что меньше месяца заявки на плёнку не выполняют. Отсюда ясно стало Донцовой, что надо сегодня же или завтра свести аптекаря и главврача, а это нелегко, и заставить их послать заявку.
Александр Солженицын
- №7 в Классическая литература
- №35 в Классическая проза
- №18 в Русская классика
- Еще
Александр Исаевич Солженицын (род. 1918) - русский писатель, лауреат Нобелевской премии (1970). Его произведения повлияли на изменение общественного сознания во всем мире и принесли писателю международную славу. Повесть "Раковый корпус", одно из центральных произведений автора, была впервые опубликована в 1968 году за рубежом. Впоследствии переведена практически на все европейские языки. На родине "Раковый корпус" был напечатан в 1990 году. Повесть, основанная на личном опыте автора, большинство персонажей которой списаны с натуры, стала одним из самых читаемых произведений.
| Издательство: | Эксмо |
Лучшая рецензия на книгу
Errare humanum est
2 апреля 2020 г.
Вся страна уместилась в одной книге. Перед смертью все равны, когда приходит рак, не важно чиновник ты или ссыльный, врачи одни на всех и методы лечения одни. 50-ые, прошла война, репрессия оставила свои шрамы на души населения, мужчин скосило, женщин толпы. Столько нюансов в этой эпохе, в этой ситуации, и кажется Солженицын ни одну из них не упустил. Безумно понравился язык, какими вывертами, поворотами, сложностями иногда высказывались чувства, но на то они и чувства, ими просто не поделишься. Все эти "сложности" наполняли, делали выпуклыми мысли и действия героев романа. Мне понравилось, что финал довел идею до конца, не бросил историю…
Раковый корпус — Александр Солженицын, роман
ISBN: 5-699-14368-9, 5-699-09308-7
Год издания: 2007
* Главного героя ленинградца Олега Костоглотова — фронтовика, бывшего зека, приговорённого к вечной ссылке в Казахстан.
* Руководителя отдела кадров Павла Русанова — адепта сталинской системы, доносчика.
* Школьника, сироту Дёмку, мечтающего получить высшее образование.
* Молодого учёного-геолога Вадима Зацырко, на пороге смерти работающего над методом определения наличия руд по радиоактивным водам.
* Библиотекаря сельхозтехникума Алексея Шулубина, бывшего научного деятеля разгромленной лысенковцами отечественной биологии.
* Строителя Ефрема Поддуева, на пороге смерти прочитавшего книгу Льва Толстого и задумавшегося о собственной нравственности.
* Инсценировка. Театр Ганса Отто (нем. Hans Otto Theater), Потсдам, ФРГ. 2012. Автор сценического варианта Джон фон Дюффель (John von Düffel). Режиссёр Тобиас Веллемайер (Tobias Wellemeyer). В роли Костоглотова Вольфганг Фоглер (Wolfgang Vogler), в роли Русанова Йон-Кааре Коппе (Jon-Kaare Koppe).
О книге
В издании сохранены орфография и пунктуация автора.
Дата написания: 1968
Год издания: 2012
ISBN (EAN): 9785969110403
Дата поступления: 27 ноября 2017
Объем: 1.1 млн знаков
Входит в серию
Страшная книга. Не лучшая это была идея - начинать читать "Раковый корпус", когда ты сам недавно побывал пару раз в Онкоцентре, прошел по касательной, а по ночам крохотная, но неопределенность, маячит, словно тень, в твоем сознании.
Страшная книга, на страницах которой суровый мир надежды, любви, беспомощности, лжи во спасение, слепоты, жизни и смерти. Вопросы, над которыми ты невольно задумываешься. Страшный диагноз и страшный выбор, который за этим последует - прожить мгновения, но не на больничной койке, или отдать себя на волю врачей, не видеть белого света, но жить как можно дольше? Какой выбор сделать, как все это принять и не сойти с ума? Обо всем этом, а еще о жизни, о добре и зле, великих поступках и низости, о многом другом поведует целая галерея персонажей, обитающих в Раковом корпусе.
Через взаимоотношения пациентов и врачей раскрываются темы этики, человечности, смелости и порой даже отчаяния. Вот ведь есть человек, которого облучали лошадиными дозами во времена, когда никто даже не слышал таких слов, как "лучевая болезнь". А теперь все знают, что рентген может дать положительный исход, но облучение никуда не денется - и как ты объяснишь человеку, умирающему от сверхдозы радиации, что он не виноват, что по сути никто не виноват - это лишь незнание прошлого. Но смерть все равно идет. Как смотреть в глаза пациенту и лгать, что он выживет, как заставить себя сжать зубы и бороться за жизнь того, кто жизни-то еще не повидал. Этот страшный роман рассказывает и заставляет задуматься о многих вещах.
Страшно, боязно до слез, до хрипоты, что есть на свете смерть, которая ступает порой чересчур неслышно. И тем не менее, есть свет и надежда - они бродят по строкам этого романа солнечными зайчиками по окну палаты. И пока одна часть тебя забивается в угол и лихорадочно перебирает в сознании все возможное - кровь, кости, лимфа, мозг, мышцы, зрение, память, руки - другая отчаянно хочет жить. Жить каждое мгновение, каждую секунду, чтобы никто не отобрал и кто-то, но запомнил тебя. Ты понимаешь, что все тараканы в твоей голове, твои переживания и загоны - все это такая мелочь. Жить и радоваться жизни. Каждый день.
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.(с) М. Цветаева
В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть "Раковый корпус". Сосланный "навечно" в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки "Нового мира" Твардовского напечатать "Раковый корпус" были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.
В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные "ракового корпуса" – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.
Часть вторая 55
Александр Исаевич Солженицын
Раковый корпус
Часть первая
Раковый корпус носил и номер тринадцать. Павел Николаевич Русанов никогда не был и не мог быть суеверен, но что-то опустилось в нём, когда в направлении ему написали: "тринадцатый корпус". Вот уж ума не хватило назвать тринадцатым какой-нибудь протезный или кишечный.
Однако во всей республике сейчас не могли ему помочь нигде, кроме этой клиники.
– Но ведь у меня – не рак, доктор? У меня ведь – не рак? – с надеждой спрашивал Павел Николаевич, слегка потрагивая на правой стороне шеи свою злую опухоль, растущую почти по дням, а снаружи всё так же обтянутую безобидной белой кожей.
– Да нет же, нет, конечно, – в десятый раз успокоила его доктор Донцова, размашистым почерком исписывая страницы в истории болезни. Когда она писала, она надевала очки – скруглённые четырёхугольные, как только прекращала писать – снимала их. Она была уже немолода, и вид у неё был бледный, очень усталый.
Это было ещё на амбулаторном приёме, несколько дней назад. Назначенные в раковый даже на амбулаторный приём, больные уже не спали ночь. А Павлу Николаевичу Донцова определила лечь, и как можно быстрей.
Не сама только болезнь, непредусмотренная, неподготовленная, налетевшая как шквал за две недели на безпечного счастливого человека, – но не меньше болезни угнетало теперь Павла Николаевича то, что приходилось ложиться в эту клинику на общих основаниях, как он лечился уже не помнил когда. Стали звонить – Евгению Семёновичу, и Шендяпину, и Ульмасбаеву, а те в свою очередь звонили, выясняли возможности, и нет ли в этой клинике спецпалаты, или нельзя хоть временно организовать маленькую комнату как спецпалату. Но по здешней тесноте не вышло ничего.
И единственное, о чём удалось договориться через главного врача, – что можно будет миновать приёмный покой, общую баню и переодевалку.
И на их голубеньком "москвичике" Юра подвёз отца и мать к самым ступенькам Тринадцатого корпуса.
Несмотря на морозец, две женщины в застиранных бумазейных халатах стояли на открытом каменном крыльце – ёжились, а стояли.
Начиная с этих неопрятных халатов всё было здесь для Павла Николаевича неприятно: слишком истёртый ногами цементный пол крыльца; тусклые ручки двери, захватанные руками больных; вестибюль ожидающих с облезлой краской пола, высокой оливковой панелью стен (оливковый цвет так и казался грязным) и большими рейчатыми скамьями, на которых не помещались и сидели на полу приехавшие издалека больные – узбеки в стёганых ватных халатах, старые узбечки в белых платках, а молодые – в лиловых, красно-зелёных, и все в сапогах и в галошах. Один русский парень лежал, занимая целую скамейку, в расстёгнутом, до полу свешенном пальто, сам истощавший, а с животом опухшим, и непрерывно кричал от боли. И эти его вопли оглушили Павла Николаевича и так задели, будто парень кричал не о себе, а о нём.
Павел Николаевич побледнел до губ, остановился и прошептал:
– Капа! Я здесь умру. Не надо. Вернёмся.
Капитолина Матвеевна взяла его за руку твёрдо и сжала:
– Пашенька! Куда же мы вернёмся. И что дальше?
– Ну, может быть, с Москвой ещё как-нибудь устроится…
Капитолина Матвеевна обратилась к мужу всей своей широкой головой, ещё уширенной пышными медными стрижеными кудрями:
– Пашенька! Москва – это, может быть, ещё две недели, может быть, не удастся. Как можно ждать? Ведь каждое утро она больше!
Жена крепко сжимала его у кисти, передавая бодрость. В делах гражданских и служебных Павел Николаевич был неуклонен и сам, – тем приятней и спокойней было ему в делах семейных всегда полагаться на жену: всё важное она решала быстро и верно.
А парень на скамейке раздирался-кричал!
– Может, врачи домой согласятся… Заплатим… – неуверенно отпирался Павел Николаевич.
– Пасик! – внушала жена, страдая вместе с мужем, – ты знаешь, я сама первая всегда за это: позвать человека и заплатить. Но мы же выяснили: эти врачи не ходят, денег не берут. И у них аппаратура. Нельзя…
Павел Николаевич и сам понимал, что нельзя. Это он говорил только на всякий случай.
По уговору с главврачом онкологического диспансера их должна была ожидать старшая сестра в два часа дня вот здесь, у низа лестницы, по которой сейчас осторожно спускался больной на костылях. Но, конечно, старшей сестры на месте не было, и каморка её под лестницей была на замочке.
– Ни с кем нельзя договориться! – вспыхнула Капитолина Матвеевна. – За что им только зарплату платят!
Как была, объятая по плечам двумя чернобурками, Капитолина Матвеевна пошла по коридору, где написано было: "В верхней одежде вход воспрещён".
Павел Николаевич остался стоять в вестибюле. Боязливо, лёгким наклоном головы направо, он ощупывал свою опухоль между ключицей и челюстью. Такое было впечатление, что за полчаса – с тех пор как он дома в последний раз посмотрел на неё в зеркало, окутывая кашне, – за эти полчаса она будто ещё выросла. Павел Николаевич ощущал слабость и хотел бы сесть. Но скамьи казались грязными, и ещё надо было просить подвинуться какую-то бабу в платке с сальным мешком на полу между ног. Даже издали как бы не достигал до Павла Николаевича смрадный запах от этого мешка.
И когда только научится наше население ездить с чистыми аккуратными чемоданами! (Впрочем, теперь, при опухоли, это уже было всё равно.)
Страдая от криков того парня и от всего, что видели глаза, и от всего, что входило через нос, Русанов стоял, чуть прислонясь к выступу стены. Снаружи вошёл какой-то мужик, перед собой неся поллитровую банку с наклейкой, почти полную жёлтой жидкостью. Банку он нёс не пряча, а гордо приподняв, как кружку с пивом, выстоянную в очереди. Перед самым Павлом Николаевичем, чуть не протягивая ему эту банку, мужик остановился, хотел спросить, но посмотрел на котиковую шапку и отвернулся, ища дальше, к больному на костылях:
– Милай! Куда это несть, а?
Безногий показал ему на дверь лаборатории.
Павла Николаевича просто тошнило.
Раскрылась опять наружная дверь – и в одном белом халате вошла сестра, не миловидная, слишком долголицая. Она сразу заметила Павла Николаевича, и догадалась, и подошла к нему.
– Простите, – сказала она через запышку, румяная до цвета накрашенных губ, так спешила. – Простите, пожалуйста! Вы давно меня ждёте? Там лекарства привезли, я принимаю.
Павел Николаевич хотел ответить едко, но сдержался. Уж он рад был, что ожидание кончилось. Подошёл, неся чемодан и сумку с продуктами, Юра – в одном костюме, без шапки, как правил машиной, – очень спокойный, с покачивающимся высоким светлым чубом.
– Пойдёмте! – вела старшая сестра к своей кладовке под лестницей. – Я знаю, Низамутдин Бахрамович мне говорил, вы будете в своём белье и привезли свою пижаму, только ещё не ношенную, правда?
– Это обязательно, иначе ведь нужна дезинфекция, вы понимаете? Вот здесь вы переоденетесь.
Она отворила фанерную дверь и зажгла свет. В каморке со скошенным потолком не было окна, а висело много графиков цветными карандашами.
Юра молча занёс туда чемодан, вышел, а Павел Николаевич вошёл переодеваться. Старшая сестра рванулась куда-то ещё за это время сходить, но тут подошла Капитолина Матвеевна:
– Девушка, вы что, так торопитесь?
– Странное какое имя. Вы не русская?
– Вы нас ждать заставили.
– Простите, пожалуйста. Я сейчас там принимаю…
– Так вот слушайте, Мита, я хочу, чтоб вы знали. Мой муж… заслуженный человек, очень ценный работник. Его зовут Павел Николаевич.
– Павел Николаевич, хорошо, я запомню.
– Понимаете, он и вообще привык к уходу, а сейчас у него такая серьёзная болезнь. Нельзя ли около него устроить дежурство постоянной сестры?
Озабоченное неспокойное лицо Миты ещё озаботилось. Она покачала головой:
– У нас, кроме операционных, на шестьдесят человек три дежурных сестры днём. А ночью две.
– Ну вот, видите! Тут умирать будешь, кричать – не подойдут.
Читайте также: