Пусть говорят опухоль головного мозга
Опухоли головного мозга занимают по частоте второе место после лейкозов среди всех онкологических заболеваний у детей. Каждый год около 850 детей в России заболевают опухолью головного мозга. Лечение злокачественной опухоли продолжается не менее года, поэтому количество нуждающихся в помощи растет. Но в России все больше детей, победивших рак мозга, и помогает им в этом известный врач, доктор медицинских наук, профессор Российского Научного центра рентгенрадиологии Ольга Григорьевна Желудкова.
— Ольга Григорьевна, опухоль мозга — это болезнь нашей эпохи или она насчитывает столетия? Врачи знают, почему она возникает?
— Болезнь не связана ни с экологией, ни с правильным или неправильным питанием, и мы не можем сказать, сколько столетий насчитывает это заболевание.
Оно, к сожалению, возникает спорадически, внезапно, по неизвестной нам причине. Если говорить о причинах, то необходимо отметить, что есть небольшая группа больных, у которых имеются поломки в генах. Это больные с наследственными генетическими синдромами, при которых имеется высокий риск онкологических заболеваний, в том числе и опухолей головного мозга.
— Но складывается впечатление, что количество детей с таким диагнозом растет, и это вырисовывается просто в катастрофическую картину для России?
— Заболеваемость стабильная на все годы в мире, есть только ошибки диагностики или неправильный учет больных.
Например, существует показатель заболеваемости опухолями ЦНС у детей, он составляет 3,36 на 100 000 детского населения, и это неважно, где в США или в России. Известно, что показатель заболеваемости опухолями центральной нервной системы у детей зависит от географического расположения. В Северных районах он выше, чем на Юге, где показатель заболеваемости снижается. Цифра может быть меньше, если какой-то части больных не поставили диагнозы, и они умерли без диагноза.
— Получается, что опухоль мозга развивается, прогрессирует, однако больному не могут поставить диагноз?
— На самом деле опухоль головного мозга может протекать под маской другой болезни. Наиболее частые симптомы для опухолей головного мозга, такие как головная боль, рвота, наблюдаются при разнообразных заболеваниях, поэтому часто устанавливают неправильный диагноз. Особенно часто ставят диагноз менингита или гастроэнтерологического заболевания, и больной попадает в инфекционное или гастроэнтерологическое отделение, где лечат ошибочный диагноз длительно, что приводит к увеличению размеров опухоли и нарастанию неврологических симптомов.
У маленького ребенка, который еще ничего не говорит, до определенного времени симптомы заболевания отсутствуют и единственным проявлением болезни является увеличение окружности головы. Поэтому у маленьких пациентов диагноз часто устанавливают, когда опухоль достигает больших размеров, становясь труднодоступной для тотального удаления ее.
В настоящее время выживаемость при опухолях центральной нервной системы достигает 70 процентов, а при отдельных гистологических вариантах (герминоме) выживаемость составляет 95 процентов.
Летальные случаи у детей с опухолью ЦНС необходимо обязательно разбирать и анализировать. Мы врачи всегда настаиваем, чтобы все летальные случаи вскрывали для того, чтобы был установлен правильный диагноз. Однако не все родители согласны на вскрытие, поэтому какая-то часть опухолей мозга не диагностируется.
В результате, когда говорят, что увеличилось количество больных, это значит, что лучше стали диагностировать и все больные получают необходимое лечение.
— Правозащитники часто говорят, что, если человек заболевает в России раком, то он проходит "семь кругов ада". Это правда?
— Все зависит от региона проживания больного. В большинстве регионов РФ проводят программное лечение опухолей мозга у детей. Есть регионы, где проводят только хирургическое лечение, а дальше езжайте, куда хотите. Однако имеются регионы, где даже сложно провести полноценное обследование.
Я, как специалист в этой области, принимаю участие в организации лечения больного после хирургического лечения, консультирую пациентов, направляю на необходимые обследования и определяю программу лечения. Если нет возможности проводить лечение по месту жительства, пациент госпитализируется в один из Московских центров или в Санкт-Петербург, где занимаются лечением больных с такими заболеваниями.
В Москве — это НИИ нейрохирургии им. Н. Н. Бурденко, Морозовская детская клиническая больница, Московский клинический научно-практический центр, Российский Научный центр рентгенрадиологии, ФНКЦДГОИ, НИИ детской онкологии РАМН, в Санкт-Петербурге — НИИ онкологии им. Петрова, 31 городская больница, Институт детской гематологии и трансплантологии им. Раисы Горбачевой.
Конечно, стандарта организации оказания лечебной помощи больным с различными формами онкологических заболеваний в нашей стране не существует.
Читайте также: Рак становится глобальной угрозой
В детстве еще эта проблема как-то решена, потому что детские онкологи взяли на себя лечение всех онкологических заболеваний. Если в Новосибирске прооперировали ребенка с опухолью головного мозга, а сам ребенок из Перми, нейрохирурги позвонили мне, обсудили программу лечения и пациент едет домой с планом терапии.
У нас есть кооперация онкологов, нейрохирургов, радиологов, и такой мультидисциплинарный подход позволяет осуществлять адекватное программное лечение опухолей ЦНС в самой сложной патологии.
Раньше хирург прооперировал и говорил: "Идите, облучайтесь", и было не принятно интересоваться, доходил туда пациент или не доходил. Сейчас мы — онкологи взяли на себя координацию лечения опухолей ЦНС, мы определяем план обследования и лечения, а также организуем адекватную терапию, кто-то из больных получает химиотерапию, кто-то лучевую терапию, кто-то наблюдается. То есть берем больного за ручку и ведем десять лет. У взрослых все сложнее.
— А почему вы пришли именно в область онкологии, с детьми ведь сложнее работать?
— Я с раннего детства хотела быть врачом, так как неоднократно лежала в больнице и на себе испытала отношение врачей. Хотелось изменить эту ситуацию. А профессию нейроонколога выбрала, потому что хотелось помогать детям, которые долгое время считались совершенно безнадежными. Работаю в этой области уже 20 лет.
Хочу сказать, что в последнее десятилетие ситуация кардинально изменилась. В лечении отдельных вариантов злокачественных опухолей головного мозга достигнуты прекрасные результаты. Заболевания, которые считались неизлечимыми, в настоящее время с успехом лечатся. Последние пять лет я испытываю больший энтузиазм в работе, ведь я, наконец, вижу положительные результаты.
Нельзя не сказать, что и отношения к этим безнадежным больным в обществе изменилось в целом. Огромную работу в этом направлении делают Благотворительные фонды. Фонд Константина Хабенского, с которым я активно сотрудничаю, как член экспертного совета, занимается оказанием помощи детям с опухолями головного мозга. Фонд помогает больным в организации обследования и лечения, в покупке медикаментов, в организации реабилитационных программ. Врачи и сотрудники фонда всячески поддерживают и объясняют тем семьям, с кем случилась эта беда, что ребенка с заболеванием головного мозга можно спасти. А ведь для многих семей это непосильная ноша, которая больно бьет и по бюджету, и по психологическому состоянию. Больному ребенку, которому срочно требуется лечение, дорога каждая минута, в таких ситуациях фонд помогает в первую очередь. Любая российская семья может туда обратиться.
— Теряете ли вы из виду детей, которые у вас вылечились, или как-то отслеживаете их судьбу? И скажите честно, вы, наверное, дико устаете от такой жизни?
— Мы стараемся наблюдать всех наших пациентов, никому не разрешаем пропадать, напоминаем, что необходимо вовремя приехать на обследование. Нам очень важно обследовать этих пациентов, потому что лечение может приводить к отдаленным побочным эффектам, которые также могут требовать лечения. Наша задача их вовремя выявить, и если пациент закончил лечение, он все равно требует наблюдение.
По поводу усталости, если бы у меня была возможность пережить жизнь заново, я думаю, что пошла бы по той же стезе. Вы не представляете, какое счастье, когда пациенты, уже подросшие, повзрослевшие, ко мне приходят, и я могу узнавать, как у них складывается жизнь. Это колоссальный импульс для работы! Многие дети даже забывают, что когда-то у них стоял диагноз смертельной болезни. А ведь чудес в онкологии не бывает, это все результаты самоотверженной работы российских врачей.
Встройте "Правду.Ру" в свой информационный поток, если хотите получать оперативные комментарии и новости:
Подпишитесь на наш канал в Яндекс.Дзен или в Яндекс.Чат
Добавьте "Правду.Ру" в свои источники в Яндекс.Новости или News.Google
Также будем рады вам в наших сообществах во ВКонтакте, Фейсбуке, Твиттере, Одноклассниках.
Настя Пашкова живет с мамой и папой в Липецке. У девочки опухоль головного мозга — краниофарингиома. Она доброкачественная, но быстро растет и сдавливает близлежащие участки мозга. Настя перенесла уже две операции, но удалить опухоль полностью не удалось. Единственный способ спасти девочку — провести протонное облучение, которое воздействует непосредственно на опухоль и при этом не повреждает клетки, расположенные рядом. Но стоит такое лечение очень дорого, а государством не оплачивается.
— Привет! Я Настя! А тебя как зовут? Давай играть!
За время прогулки Настя может сказать эту фразу раз десять. Или даже пятнадцать. Она веселый и открытый ребенок: когда встречает сверстников, не присматривается и не кокетничает, а сразу подходит и знакомится. К чему терять время?
Настя вообще постоянно разговаривает. Как акын или видеоблогер — о том, что видит здесь и сейчас:
— Мама, какое солнце яркое! А почему оно яркое? Потому что светит? А если туча его закроет, оно будет уже не так ярко светить? Будет отдыхать, да? Смотрите, какой цвет у тетиного пальто! А у этой тети есть дети? Ой, какой котенок!
Родители девочки Елена и Александр поженились десять лет назад. Елена по образованию бухгалтер, Александр — повар. Пять лет назад у них родилась Настя, и первые четыре года все было хорошо, девочка ничем не болела.
А потом у нее начал косить левый глаз, появились сильные головные боли, Настя стала заикаться. Немедленно провели МРТ — она показала, что у девочки в голове опухоль.
В марте прошлого года Настю по госквоте направили в московскую клинику, где нейрохирурги частично удалили опухоль. Диагноз уточнили: краниофарингиома, доброкачественное кистозно-эпителиальное новообразование. Опухоль капсулированная и не проникает в окружающие ткани, однако нарушает их функции. После операции у Насти развились эндокринные нарушения, в том числе несахарный диабет, девочке назначили гормоны.
Обследование, проведенное через несколько месяцев после операции, признаков роста опухоли не выявило. Настя постепенно пошла на поправку: у нее перестала болеть голова, косоглазие исчезло, начало проходить заикание, и девочка вновь затараторила.
Но порадоваться толком не успели: в декабре 2017 года Елена заметила, что у Насти стали хуже действовать левые рука и нога. Опять вернулись сильные головные боли, уже с тошнотой. Мартовское обследование показало: опухоль начала расти. В мае Насте сделали еще одну операцию в Москве, но из-за локализации и размеров опухоли полностью убрать ее снова не удалось.
Врачи говорят, что вылечить девочку можно только с помощью протонной терапии. Этот вид лечения считается приоритетным, когда речь идет об опухолях мозга: при облучении протонами доза радиации идет точно в патологические клетки, не затрагивая здоровые участки мозга, расположенные рядом. Кроме этого, при лечении протонами значительно снижается вероятность побочных эффектов и рецидива. Для проведения протонного облучения необходимо дренирование кисты, поэтому в июле девочке имплантировали резервуар Оммайя, с помощью которого два раза в неделю откачивают скопившуюся жидкость.
Мы уже рассказывали, что долгое время в нашей стране не было центра протонной терапии и российские пациенты были вынуждены ехать на лечение в Германию и Чехию. Но не так давно такой центр наконец появился — в Петербурге, в Медицинском институте имени Березина Сергея (МИБС).
Настя пока не понимает, насколько серьезно ее заболевание. Однажды московский психолог посоветовала Елене рассказать дочери про болезнь в форме сказки. Но только мама начала объяснять, Настя прервала ее:
— Мам, я все понимаю. Я сейчас болею. Мне надо подлечиться, и мы поедем домой.
Дорогие друзья! Если вы решили спасти Настю Пашкову, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято. Деньги можно перечислить в Русфонд или на банковский счет папы Насти — Александра Ивановича Пашкова. Все необходимые реквизиты есть в Русфонде. Можно воспользоваться и нашей системой электронных платежей, сделав пожертвование с банковской карты, мобильного телефона или электронной наличностью, в том числе и из-за рубежа (подробности на rusfond.ru).
Экспертная группа Русфонда
Артем Костюковский, Липецкая область
Адрес фонда: 125315, г. Москва, а/я 110;
Приложения для айфона и андроида rusfond.ru/app
Фото: Александр Казаков/Коммерсантъ
Впервые о том, что что-то явно не в порядке, я задумался, когда ехал за рулем автомобиля. Приступ был такой сильный, что, потеряв ориентацию в пространстве, я едва не въехал в машину передо мной. Сильное чувство дежавю, тревога и небольшая перемена цветовосприятия. Картинка как будто становится чуть бледнее, но при этом контрастнее. Ощущение длится 10-15 секунд и потом исчезает.
Готовясь к госпитализации, я сдал серию анализов, повторно прошел МРТ, КТ, ЭЭГ и еще несколько аббревиатур, которые я не запомнил. Родители до конца отказывались верить в происходящее, и потому финалом предварительных исследований стала позитронно-эмиссионная томография (ПЭТ) с радиоактивным метионином. Дорогостоящий анализ, поставивший точку во всех сомнениях: это опухоль.
Стараниями родителей удалось получить квоту на лечение в нейроонкологическом отделении Научно-исследовательского нейрохирургического института имени профессора А. Л. Поленова. Лечащий врач первым делом поинтересовался, правша ли я. Смысл этого вопроса раскрылся мне уже после операции. Человеческий организм устроен так, что правое полушарие отвечает за моторику левой половины туловища, а левое — правой половины. Учитывая неудачное расположение опухоли, нейрохирурги прогнозировали (тактично, впрочем, умалчивая об этом), что после операции будет паралич половины тела, и пытались понять, насколько болезненным для меня будет потеря функционала левой руки.
Месяц меня готовили к операции, бесконечно брали кровь на анализ, кололи гормоны, проводили исследования. Все это время я лежал в палате института. Познакомившись с контингентом в отделении, я понял, что мой случай далеко не худший. Кого-то опухоль лишила возможности ходить, кто-то полностью ослеп, кто-то не мог двух слов связать, кто-то потерял всякое представление о том, кто он и где находится. Постоянно курсировали слухи, что кто-то с другого этажа вчера умер на операционном столе, кого-то полностью парализовало, кто-то чуть ли не сразу по возвращении из операционной начал биться в эпилептическом припадке и так далее без конца. Оптимизм вселяло только то, что все эти истории рассказывали пациенты. Никто из медицинского персонала не позволял себе подобного. Вежливые медсестры, тактичные и профессиональные врачи, незаметные санитары вызывали у меня восхищение.
Вечер перед операцией выдался непростым. До глубокой ночи я лежал без сна, думая о том, сколько всего осталось там, за стенами больницы. Мучительнее всего было думать о том, что, если я умру завтра, от меня в этом мире не останется ничего, кроме воспоминаний. Я не женат, у меня нет детей, я ничего значительного в жизни не сделал. Не написал книгу, не нарисовал картину, не снял фильм…
Настал момент икс. Рано утром в палату зашла медсестра, позади нее стояли санитары с каталкой. Мне велели раздеться догола и лечь на спину на каталку, накрыли одеялом. Мы поехали по длинным коридорам, мимо проходили люди. Проплывающий надо мной потолок по пути в операционную — одно из самых сильных впечатлений за всю мою жизнь. Возможно, это были последние минуты моей жизни как полноценного человека.
— Андрей, — звал меня женский голос где-то вдалеке. Вокруг белая пелена.
Я открыл глаза, но ничего не изменилось — все та же белая пелена.
— Я ничего не вижу.
— Это нормально, — на этот раз мужской голос.
Задали несколько вопросов, я попытался ответить.
— Давай-ка теперь самостоятельно, — сказала женщина и вытащила катетер.
Снова поездка на каталке. Соображал плохо, не помню подробностей. Приехали в другую палату. Родители все время операции ждали в коридоре. Отец, бизнесмен со стажем, переживший всякое, позже сказал, что такую тревогу не испытывал никогда в жизни.
Несколько часов длился эффект от анестезии, затем голову как будто разбили молотом. Я даже представить себе не мог, что голова может так болеть. Всепоглощающая, неистовая боль, не дающая ни думать, ни разговаривать. Спасало только обезболивающее, которое кололи каждые пару часов. Продолжалось это около недели, затем боль начала приобретать менее мучительные масштабы.
Зрение также начало возвращаться, но очень медленно. Первые две недели я не видел вообще ничего, затем пелена начала рассеиваться маленькими проплешинами то там, то здесь, постепенно возвращая возможность ориентироваться в пространстве. Скоро стало заметно, что рассеивается она только в правой половине зрительного поля, левая же становилась все темнее. Сбылся прогноз нейрохирурга: от девяноста градусов обзора, которые должен покрывать левый глаз, осталось только пять. Врачи объяснили, что опухоль слишком долго сдавливала зрительный нерв, вызвав его атрофию. На восстановление той части зрения, которая у меня осталась, ушло три месяца.
Чуть только я реабилитировался после трепанации, настал черед радио- и химиотерапий. Для выполнения обеих терапий меня перевели в поселок Песочный, по соседству там находятся два свежепостроенных здания: Российский научный центр радиологии и хирургических технологий имени академика А. М. Гранова и городской онкологический центр.
На этом лечение закончилось. Мне диагностировали эпилептический синдром, поставили вторую группу инвалидности и отпустили с программой реабилитации и графиком осмотров и тестов. Посоветовали хороших специалистов для дальнейшего наблюдения.
Оглядываясь назад, я понимаю, что не справился бы ни на одном из этапов, если бы не колоссальная поддержка моей семьи. Все время рядом со мной были родные люди, всегда было кому позвать врача, привезти необходимое, поправить подушку, поддержать разговором. Я искренне сочувствую тем, кто вынужден переносить подобное в одиночестве. Я не представляю, каково это.
Жизнь начала потихоньку налаживаться. Я наловчился жить с тем, что у меня есть. Полтора глаза, эпилепсия и периодические ауры. Я не в обиде: это гораздо лучше, чем паралич или деревянный ящик.
Спустя три года выяснился еще один момент. Вскоре после свадьбы мы с женой решили завести детей, но процесс не пошел. Анализы показали, что я бесплоден. Химиотерапия убила спермогенез, и вероятность естественного зачатия сведена к минимуму. К счастью, по совету врача перед вторым этапом лечения я сдал образец эякулята на хранение в Покровский банк стволовых клеток. Он лежит там и сейчас.
Онкология — это не то, что можно победить один раз и навсегда. Она может вернуться в любой момент, и в следующий раз исход сражения может быть иным. Я знаю это и стараюсь жить полной жизнью. Стараюсь не зацикливаться на последствиях болезни. Иногда я вообще забываю о том, что болен. Чем больше событий в моей жизни, тем меньше места для дурных мыслей.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
На Ваш почтовый ящик отправлено сообщение, содержащее ссылку для подтверждения правильности адреса. Пожалуйста, перейдите по ссылке для завершения подписки.
Исключительные права на фото- и иные материалы принадлежат авторам. Любое размещение материалов на сторонних ресурсах необходимо согласовывать с правообладателями.
По всем вопросам обращайтесь на mne@nuzhnapomosh.ru
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
- О фонде
- Контакты
- Отчеты
- Для НКО
- Персональные данные
- Пожертвовать
- Стать волонтером
- Частые вопросы
- ВКонтакте
- Telegram
- Youtube
- Дзен
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
(Протокол № 1 от 20.01.2020 г.)
Благотворительный фонд помощи социально-незащищенным гражданам "Нужна помощь"
Адрес: 119270, г. Москва, Лужнецкая набережная, д. 2/4, стр. 16, помещение 405
ИНН: 9710001171
КПП: 770401001
ОГРН: 1157700014053
Номер счета получателя платежа: 40703810238000002575
Номер корр. счета банка получателя платежа: 30101810400000000225
Наименование банка получателя платежа: ПАО СБЕРБАНК РОССИИ г. Москва
БИК: 044525225
Персональные данные обрабатываются Фондом для целей исполнения договора пожертвования, заключенного между Вами и Фондом, для целей направления Вам информационных сообщений в виде рассылки по электронной почте, СМС-сообщений. В том числе (но не ограничиваясь) Фонд может направлять Вам уведомления о пожертвованиях, новости и отчеты о работе Фонда. Также Персональные данные могут обрабатываться для целей корректной работы Личного кабинета пользователя Сайта по адресу my.nuzhnapomosh.ru.
Персональные данные будут обрабатываться Фондом путем сбора Персональных данных, их записи, систематизации, накопления, хранения, уточнения (обновления, изменения), извлечения, использования, удаления и уничтожения (как с использованием средств автоматизации, так и без их использования).
Передача Персональных данных третьим лицам может быть осуществлена исключительно по основаниям, предусмотренным законодательством Российской Федерации.
Персональные данные будут обрабатываться Фондом до достижения цели обработки, указанной выше, а после будут обезличены или уничтожены, как того требует применимое законодательство Российской Федерации.
Рак мозга – заболевание, которое вызывает в обществе много вопросов и обсуждений. Этот недуг не смогли побороть Дмитрий Хворостовский, Жанна Фриске, Валерий Золотухин и др. А теперь вся страна следит за новостями о состоянии здоровья Анастасии Заворотнюк. Если даже многие знаменитости, у которых много ресурсов, не всегда могут справиться с этой болезнью, то как быть всем остальным?
Особенный рак
– Дмитрий Андреевич, давайте начнем с самого простого. Рак мозга – что это вообще за болезнь?
– Я бы сказал, что рак мозга – это, по сути, неправильный термин, он не обозначает какую-то конкретную опухоль. Нейроонкологических заболеваний много, и все они по-разному называются.
Раковая опухоль поражает любой орган человеческого тела: желудок, легкие, печень и т.д. Да, нейроонкология – это часть общей онкологии. Но головной мозг очень специфичен. Он состоит из нейронов – особых клеток, которые соединяются между собой миллиардами связей. Поэтому можно сказать, что нервная система – это даже не компьютер по уровню сложности. Я бы сказал, что она сложнее, чем сама галактика.
Поэтому нейроонкологические заболевания – отдельная специфика. Вот смотрите: если опухоль растет из печени – это рак печени, если из легких – это рак легких и так далее. В этих случаях болезнь развивается по стадиям: первая стадия, вторая стадия, на третьей клетки метастазируют, а на четвертой уже разносятся по всему организму. А вот в головном мозге опухоль практически не метастазирует. Обычно она растет компактно, одним очагом. Есть всего лишь два-три вида опухоли, которые могут разноситься по организму, и встречаются они редко. Например, медуллобластома.
У нас по степеням делится только гистология. Если первая степень – это доброкачественная опухоль, то четвертая степень – самая злокачественная.
– Поэтому рак мозга и считается особенным онкологическим заболеванием?
– Отчасти поэтому. Но главное коварство опухолей мозга заключается в другом. Специфика такова, что опухоль может быть злокачественной и довольно большой, но она находится в доступной для хирурга зоне, в так называемой "немой зоне", в той области, которая мало отвечает за какие-то функции: за движение, речь, память и т.д. Около 50% всего вещества мозга – это немые зоны. Тогда эту злокачественную опухоль можно без проблем убрать в пределах здоровых тканей.
А бывает доброкачественная опухоль, но она расположена в тех структурах, которые для хирурга практически недоступны. Допустим, клетки, отвечающие за работу сердца, за артериальное давление находятся в стволе мозга. И вот представьте, что там находится доброкачественная опухоль. Близок локоток – да не укусишь. С практической точки зрения ее бывает очень трудно убрать, или она вообще неоперабельная. Поэтому у нас понятие злокачественности и доброкачественности, операбельности и неоперабельности опухоли несколько относительное.
– Значит, злокачественные и доброкачественные опухоли могут быть одинаково опасны для человека?
– Так тоже нельзя сказать. Доброкачественную опухоль гораздо проще вылечить. Мы удаляем ее практически в любой локализации, и у человека наступает выздоровление. Правда, если опухоль росла из тех зон головного мозга, которые ответственны за какие-либо функции, они могут пострадать. В этом случае у пациента может в дальнейшем наблюдаться какой-либо определенный неврологический дефицит. Допустим, слабость в руке, онемение в ноге или еще что-то в этом роде.
А вот если клетки злокачественные, то здесь мы работаем совместно с онкологами. Такие пациенты подлежат комбинированному лечению. Нейрохирург делает свою работу: оперирует больного, удаляя опухоль в пределах здоровых тканей. Затем, в зависимости от гистологии, принимается решение о проведении химической или лучевой терапии. После этого люди у нас наблюдаются. Через определенное время, когда мы убедились, что продолженного роста нет, мы снимаем их с учета.
– В прессе часто звучит название "глиобластома". Действительно ли это самый агрессивный вид раковой опухоли мозга?
– На самом деле я бы так не сказал. Да, она весьма агрессивна, но есть и более агрессивные опухоли. Например, саркома. Всего существует около 30 различных наименований злокачественных опухолей. В диагнозе мы, как правило, пишем "объемное образование головного мозга". А затем уже идет расшифровка: что за опухоль, какой степени злокачественности.
Как лечат опухоли мозга?
– Всегда ли больным необходима операция? Или же в некоторых случаях можно обойтись лучевой и химиотерапией?
- Нет, хирургически удалять опухоль приходится не всегда. Технический прогресс стремительно развивается. Мне есть, что вспомнить, ведь я уже 43 года в нейрохирургии. Еще в недалеком прошлом был только хирургический метод лечения. Но сейчас есть методы стереотаксической лучевой терапии, такие, как гамма-нож и кибернож. Они позволяют сделать операцию, не проводя трепанацию черепа. Но такие методы подходят только для опухолей небольших размеров. Гамма-нож справляется с опухолью до 2,5-3 сантиметров в диаметре. Кибернож – до 5-6 сантиметров. Поэтому сегодня не всегда приходится прибегать к хирургическому методу лечения.
– А у нас в крае тоже используют гамма-нож и кибернож?
– К сожалению, в Алтайском крае ни гамма-ножа, ни киберножа пока нет. Для Алтайского края такое оборудование – большая роскошь. Оно очень дорогостоящее, поэтому должно в достаточной степени эксплуатироваться. В Алтайском крае попросту не наберется столько пациентов, чтобы организовать поток. Но планы по приобретению стереотаксического оборудования есть. Тогда, конечно, мы будем принимать больных и из других регионов. Сейчас пациентов, которым необходимо лечение гамма-ножом и киберножом, мы в основном отправляем в Новосибирскую область.
– Насколько распространены онкологические заболевания мозга?
– На это можно смотреть по-разному. Конечно, это всего полтора процента от числа всех онкологических заболеваний. Это очень мало. Но на это можно взглянуть и с другой стороны. Население Алтайского края – 2 300 000 человек. Каждый в год мы проводим около 300 операций по удалению опухолей мозга. И еще около 100 человек отправляем на лечение в другие регионы. С этой точки зрения, я бы сказал, больных довольно много. В основном поражается, к сожалению, самая работоспособная часть населения. Но оперируем мы всех. Вспоминаю свою молодость, когда на 65-летнего человека смотрели и думали: "а зачем ему вообще операция?". Сейчас ограничений нет. Понятие "старческий возраст" ушло из обихода. Оперируем и в 70, и даже в 80 лет.
– А что приводит к смерти человека?
– К смерти приводит продолженный рост. Когда лишняя ткань все прибывает, мозг значительно увеличивается в размерах и в полости черепа создается высокое давление, и от этого человек погибает. Удалить уже практически невозможно. Вернее, удалить можно, но при этом удалятся важные зоны мозга, и человек просто перестанет быть человеком. Перейдет в вегетативное состояние. Или второй вариант: опухоль прорастает в жизненно важный центр. Отказывают нужные для организма функции, и человек погибает.
– И какие прогнозы для больных раком мозга? В СМИ часто пишут конкретные сроки, сколько человек может прожить с опухолью мозга.
– Нехороший вопрос. Хотя я понимаю, что он очень важный. Нужно понимать, что в случае с мозгом все сугубо индивидуально. Многое зависит от гистологии. Мы можем сделать все возможное, что в наших силах. На самом высоком уровне провести оперативное вмешательство, лучевую и химиотерапию. Но если клетки опухоли сверхзлокачественные, то мы можем только продлить человеку жизнь. К сожалению, мы еще не достигли такого уровня, чтобы гарантировать человеку полное выздоровление.
Сроки реабилитации тоже индивидуальные. Все зависит от того, в каком возрасте пациент, где была расположена опухоль, понадобилась ли ему лучевая или химиотерапия после операции. Я бы не сказал, что есть какая-то общая картина для больных со злокачественной опухолью мозга.
Стоит ли паниковать?
– Есть ли какие-то симптомы, по которым можно распознать рак мозга вовремя?
– Клиника здесь двоякая. Она делится на общемозговые симптомы и локально-очаговые симптомы. Вот представим себе: если у человека опухоль растет в малом тазу или в брюшной полости. Это обширные пространства, растяжимые мягкие ткани. Опухоль может свободно расти, ничего не сдавливая, и достигать больших размеров. А теперь представим замкнутую полость черепа. Это закрытое шарообразное пространство. И внутри – полтора килограмма вещества мозга. И если опухоль начинает расти, внутри черепной коробки становится тесно. А раз тесно, то первое, чем начинает проявляться болезнь, – головные боли, преимущественно в утренние часы. Затем это может сопровождаться тошнотой, рвотой.
И второе – это очаговая симптоматика. В зависимости от того, в какой зоне мозга растет опухоль, клиника будет меняться. Допустим, опухоль растет в лобной доле, справа. В этом случае человек потихоньку станет замечать, что его левая рука потихоньку слабеет, неточно выполняет движения. Значит, поражена двигательная зона. Если опухоль растет в теменной зоне, которая отвечает за чувствительность, у человека на левой руке могут начать неметь пальцы. Если опухоль локализуется слева в височной доле, где находится речевой центр, человек станет замечать, что ему стало труднее подбирать слова, говорить.
В этом случае нужно обратиться к неврологу и пройти обследование.
– А есть ли наследственная предрасположенность к раку мозга?
– То, что существуют наследственные факторы при онкозаболеваниях, давно доказано. Я помню одну семью, это было в начале моей карьеры. Я оперирую отца. Удаляю у него опухоль. Проходит лет 10-15, он привозит своего ребенка. У него та же локализация и та же гистология. Он спросил меня, передается ли это по наследству. Сказал, что у него есть еще один сын. Я ему предлагаю: "Лучше привезите, мы его обследуем". Обследовали: тоже опухоль. Удалили, пока еще не было никаких клинических симптомов.
Такие случаи давно описаны в литературе. Действительно, наследственная предрасположенность есть.
– А какие существуют факторы риска? В СМИ сейчас пишут о том, что процедура ЭКО может спровоцировать развитие опухоли.
– Факторы риска те же, что и в общей онкологии. Вообще, когда я начинал свою деятельность, онкологических заболеваний было намного меньше. Если посмотреть на экологическую обстановку в мире, то причины становятся понятны. Любой прогресс несет в себе как положительное, так и отрицательное.
А вот на вопрос про ЭКО я не отвечу. Я не изучал никогда эту тематику. Чтобы что-то утверждать, нужна статистика и серьезные исследования. Берутся группы людей, которые получали такую услугу и которые не получали. И наблюдение за ними ведется годами. Поэтому невозможно ответить точно, влияет это как-то на развитие опухоли или нет.
– Что вы можете посоветовать людям, которые после новостей в СМИ начинают переживать за себя и искать у себя признаки болезни?
– Если обо всем постоянно переживать, можно просто свихнуться. Все-таки если обратиться к статистике, нейроонкология – это очень маленький процент от всех других заболеваний. Настолько маленький, что паниковать уж точно не стоит.
Есть вполне четкие клинические симптомы, о которых я уже сказал. Появляется клиника – обращайтесь сразу к неврологу, и он проведет обследование.
Читайте также: