Пилоты умирают от рака

Новое исследование показало, что у пилотов и бортпроводников может быть повышенный риск возникновения рака. Об этом пишет livescience.com.

Исследователи обнаружили, что женщины и мужчины в летных экипажах США имеют более высокие показатели возникновения многих видов рака по сравнению с общей популяцией. Список включает рак молочной железы, шейки матки, кожи, щитовидной железы, а также рак толстой кишки, желудка, пищевода, печени и поджелудочной железы.

Одним из возможных объяснений этих повышенных показателей является то, что стюардессы подвергаются воздействию многих известных и потенциальных канцерогенов в рамках своей рабочей среды, рассказала автор исследования Ирина Мордухович, научный сотрудник Гарвардского университета.

Фото: Reuters

Один из этих канцерогенов — это космическое ионизирующее излучение, которое увеличивается на больших высотах. Этот тип излучения особенно вреден для ДНК и является известной причиной рака молочной железы и немеланомного рака кожи, рассказала Ирина и добавила, что экипажи воздушных кабинетов получают самую высокую годовую дозу ионизирующей радиации на работе среди всех работников в США.

В новой работе исследователи рассмотрели данные более чем 5300 бортпроводников из разных авиакомпаний. Учеными были проанализированы показатели заболеваемости раком у этих летных работников по сравнению с группой из 2700 человек, которые имели аналогичный доход и образовательный статус, но не были связаны с полетами.

Исследователи обнаружили, что у женщин-стюардесс показатели рака молочной железы были примерно на 50 процентов выше, чем у других женщин. Кроме того, у них были более чем в два раза выше показатели меланомы и в четыре раза выше частота возникновения немеланомного рака кожи.

Авторы исследования заявили, что эти повышенные показатели заболеваемости раком у стюардесс наблюдались даже несмотря на низкий уровень курения и ожирения.

Изображение: Arcturus / wikipedia.org

Потенциальные риски рака для бортпроводников не ограничиваются космическим ионизирующим излучением. Мордухович рассказала, что члены экипажа также регулярно подвергаются воздействию большего количества УФ-излучения, чем население в целом, что может сделать этих работников более уязвимыми к раку кожи.

Кроме того, в некоторых исследованиях было обнаружено, что нарушения циркадного ритма (джетлаг, смена часовых поясов) также могут быть связаны с повышенным риском развития рака. Эти нарушения могут привести к изменениям иммунной функции и клеточного метаболизма, что может снизить подавление опухолей.

По словам Мордухович, увеличивать риск некоторых видов рака могут химические загрязнители в салоне, например, соединения, возникающие при работе двигателей.

Бортпроводники — это не единственные воздушные путешественники с более высокими шансами возникновения рака. Риск также может быть выше у пилотов и очень часто летающих пассажиров.

Она отметила, что исследования пилотов показали более высокие показатели заболеваемости раком кожи и предстательной железы, добавив, что у пилотов также обнаружено нарушение суточного ритма. Однако в сравнении со стюардессами эта категория работников получает больше времени для сна и отдыха.

Если вы заметили ошибку в тексте новости, пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter

Начнем с хорошей новости. Стресс на рабочем месте не вызывает раковых заболеваний, однако само рабочее место при этом может представлять канцерогенный риск для представителей следующих специальностей.

1. Бортпроводники

Небеса не всегда благоволят бортпроводникам. Главная причина, согласно исследованию, опубликованному в журнале Environmental Health, заключается в том, что экипаж подвергается значительному ионизирующему излучению на больших высотах, что увеличивает вероятность появления злокачественных опухолей, поражающих грудь, шейку матки, матку, щитовидную железу, прямую кишку, желудок, печень и поджелудочную железу. Приводится устрашающая статистика: стюардессы болеют раком груди на 50 процентов чаще, чем другие женщины, в то время как риск развития рака кожи в 4 раза выше.

2. Гражданские пилоты

Кабина пилота так же опасна для кожи, как солярий. Пилоты и другие члены экипажа в два раза чаще заболевают меланомой, чем обычные люди. А за час, проведенный за штурвалом, пилот получает такую же дозу ультрафиолетового облучения, как за 20 минут загорания в солярии. Воздействие такого облучения усиливается, когда самолет летит над плотными облаками или снегом. Эксперты советуют устанавливать в самолетах лобовые стекла с более сильной защитой от ультрафиолета. Но и сами пилоты должны не забывать применять солнцезащитный крем и регулярно проходить обследование у онколога-дерматолога.

3. Сварщики

Нагрев металлов до высоких температур может быть невероятно опасен для 111 миллионов человек, которые занимаются сваркой во всем мире. Виновники – сварочные газы и асбест. Их токсины могут вызывать рак легких, почек и меланому глаза, а также другие проблемы со здоровьем, предупреждает Rd.com.

4. Офисные работники

Долгое сидение за столом может привести к большой вероятности заболеть раком прямой кишки (риск выше на 24 процента) и матки (на 32 процента). Согласно немецким ученым, за каждые два дополнительных часа сидения риски возрастают примерно на 10 процентов. Эпизодические посещения спортзала не смягчают такие эффекты. Что же делать? Подниматься со стула и больше двигаться в течение дня, особенно после еды. Небольшая, но регулярная двигательная активность может существенно снизить риск заболеть этими видами рака.

5. Маникюрши

Безупречно отполированные ногти представляют серьезную угрозу здоровью мастеру ногтевого сервиса, который делает десятки маникюров в день. Токсичные химикаты проникают сквозь кожу, а в легкие попадают вредные испарения и загрязненная пыль в салоне, что увеличивает риск рака, а также вызывает массу респираторных и репродуктивных проблем. Рекомендуется хорошо вентилировать салоны красоты, а их персоналу носить одежду с длинными рукавами, перчатки и даже маски. Им также нужно часто мыть руки.

6. Фермеры

Пестициды, которые используются при выращивании овощей и фруктов и вызывают такую озабоченность у потребителей, представляют гораздо более серьезную проблему для самих работников сельского хозяйства. Согласно десятилетнему исследованию, проведенному американским Национальным институтом рака, у фермеров и членов их семей некоторые типа рака диагностировались чаще, чем средние показатели. Это были лейкемия, лимфома, саркома мягких тканей, а также рак желудка, мозга, простаты и кожи. Провоцирующими факторами являются также выхлопные газы, растворители, пыль, вирусы животных, удобрения, топливо и некоторые микробы.

7. Пожарные

Помимо пламени, ядовитого дыма и разрушенных зданий пожарным еще приходится противостоять существенному риску заболеть раком, который является главной причиной смертности у данной профессии. При сгорании пластик, некоторые строительные материалы и повседневные предметы выделяют токсины, которые пожарные вдыхают при тушении пожара. Поэтому у них вероятность заболеть выше, чем средние показатели.

8. Работающие в ночную смену

Нарушение естественного циркадного ритма в случае работы при ярком свете в течение ночи увеличивает риск заболеть раком не хуже токсинов и химикатов. Нашим клеткам требуется световая подсказка, которая действует как кнопка перезагрузки для часов. Когда этой подсказки нет, естественные ритмы исчезают в каждой клетке тела, в результате чего канцерогенный белок c-myc накапливается в клетках, способствуя появлению и росту опухолей. Ученые пытаются создать лекарства, которые будут воздействовать на гены, чувствительные к свету, и защищать тех, кто работает в ночную смену.

9. Шахтеры

Работа в шахте опасна сама по себе, а также означает повышенный риск разных видов рака для разных шахт. Например, шахтеры, добывающие уголь, чаще заболевают раком легких и желудка, в то время как другие шахтеры контактируют с такими канцерогенными веществами, как асбест, уран и радон. Еще одна большая проблема – накапливание дизельных выхлопов от бурильного оборудования, которые в 5 раз увеличивают риск заболеть раком легких.

10. Строительные и дорожные рабочие

Рабочие, кладущие асфальт на дорогах и битум крышах, контактируют с горячей смолой, и после смены у них в крови обнаруживается повышенное содержание полициклических ароматических углеводородов, которые воздействуют на ДНК и могут вызвать рак. Причем особенно высок этот риск у рабочих, которые не носят защитные перчатки и часто обжигаются.

11. Парикмахеры

В то время как периодическая окраска волос и перманентная завивка не несут большой опасности для среднего потребителя, но это совсем другая история для тех, кто регулярно занимается чужими волосами. Ароматические амины, содержащиеся в некоторых красках для волос, могут вызывать рак мочевого пузыря. Хотя эти химикаты были удалены из красок после 1970-х годов, но тем не менее недавно исследователи снова обнаружили их в крови парикмахеров. Чтобы свести риск к минимуму, работники салонов красоты должны носить перчатки при обращении с химическими продуктами, а салоны должны хорошо проветриваться.

12. Лаборанты

Иногда опасная профессия является результатом сочетания нескольких факторов риска, как в случае с женщинами-лаборантками. Согласно данным, приведенным в журнале Cancer Research, женщины, у которых в роду были болевшие раком груди, в два раза чаще заболевали сами, если работали в клинической лаборатории. А если женщины работали с такими органическими растворителями, как бензин, до первых родов, то такой риск увеличивался еще на 40 процентов. Подобный высокий риск характерен и для домработниц.

13. Космонавты

Как только космонавты покидают защитную атмосферу и магнитное поле Земли, на них начинает действовать значительная и опасная ионизирующая космическая радиация. Это аналогично тому, что испытывают пилоты и бортпроводники, но на гораздо более высоком уровне, эквивалентном 150 – 6000 рентгеновским снимкам груди. Поэтому космонавты рискуют заболеть раком, радиационной болезнью, дегенерацией костей и иметь проблемы с центральной нервной системой. Ученые из Университета Невады бьют тревогу по поводу планируемых полетов к Марсу, которые означают, что космонавты должны будут провести полтора года в глубоком сне. Современные технологии не позволяют защитить их или космических туристов от радиации и вызванной ею мутации клеток.

Джон Траволта, объявивший о смерти 57-летней жены Келли Престон, буквально раздавлен невосполнимой утратой. Несколько лет назад актер хоронил своего первенца - 16-летний подросток страдал аутизмом и погиб в 2009 году во время отдыха на Багамах . Теперь звезду фильма "Криминальное чтиво" настиг новый удар судьбы.

Джон Траволта мужественно держится после смерти супруги Келли Престон, с которой прожил почти 30 лет. В своем комментарии о трагедии в семье актер раскрыл причины смерти 57-летней жены. Престон два года тайно боролась с онкологией. У женщины был рак груди. О смертельном диагнозе знали лишь близкие.

Несколько лет назад актер хоронил своего первенца - 16-летний подросток страдал аутизмом и погиб в 2009 году во время отдыха на Багамах Фото: GLOBAL LOOK PRESS

"С очень тяжелым сердцем я сообщаю вам, что моя прекрасная жена Келли проиграла свою двухлетнюю борьбу с раком молочной железы. Она отважно боролась за свою жизнь, получая любовь и поддержку отовсюду. Моя семья и я будем вечно благодарны врачам и медсестрам и всем медицинским центрам, которые нам помогали", - написал 60-летний Траволта .

Он попросил не тревожить его ближайшее время и откровенно признался, что еле держится. Поклонники и друзья пишут актеру и его детям от брака с Келли слова поддержки.

Джон Траволта с женой и дочерью Фото: REUTERS

У супругов родились трое детей. Первый сын пары - Джетт трагически погиб в 2009 году. Подросток скончался в результате приступа эпилепсии. Трагедия произошла в особняке звезд на Багамских островах. Джетт страдал аутизмом. Когда он был совсем маленький, у него развился синдром Кавасаки . При этом синдроме часто подскакивает температура, появляется сыпь. По слухам, папа-саентолог отказался от традиционной медицины и лечил наследника с помощью псевдонаучных ритуалов.

Актеры были счастливы в браке почти 30 лет Фото: GLOBAL LOOK PRESS

Через два года после рождения Джетта в семье родилась дочь Элла Блю, выросшая копией своей отца. В 2010 году на свет появился сын Бенджамин.

Понравился материал?

Подпишитесь на еженедельную рассылку, чтобы не пропустить интересные материалы:

Сетевое издание (сайт) зарегистрировано Роскомнадзором, свидетельство Эл № ФC77-50166 от 15 июня 2012. Главный редактор — Сунгоркин Владимир Николаевич. Шеф-редактор сайта — Носова Олеся Вячеславовна.

Сообщения и комментарии читателей сайта размещаются без предварительного редактирования. Редакция оставляет за собой право удалить их с сайта или отредактировать, если указанные сообщения и комментарии являются злоупотреблением свободой массовой информации или нарушением иных требований закона.

Приобретение авторских прав и связь с редакцией: kp@kp.ru

Беларусь
Бишкек
Казахстан
Молдова

Астрахань
Барнаул
Белгород
Биробиджан
Благовещенск
Брянск
Владивосток
Владимир
Волгоград
Вологда
Воронеж
Донецк
Екатеринбург
Ижевск
Иркутск
Казань
Калининград
Калуга
Камчатка
Кемерово
Киров
Краснодар
Красноярск
Крым
Курск
Липецк
Магадан
Москва
Мурманск
Нижний Новгород
Новосибирск
Омск
Орел
Пенза
Пермь
Псков
Ростов-на-Дону
Рязань
Самара
Санкт-Петербург
Саратов
Сахалин
Севастополь
Северный Кавказ
Смоленск
Сыктывкар
Тамбов
Тверь
Томск
Тула
Тюмень
Улан-Удэ
Ульяновск
Уфа
Хабаровск
Челябинск
Чита
Чукотка
Югра
Якутия
Ямал
Ярославль

Культура
История
Религия
Спорт
Россия глазами иностранцев

Фото
Инфографика
ИноВидео
ИноАудио

После диагноза агрессивной формы рака груди мне предложили такое токсичное лечение, что, выжив, я могла потерять зрение, речь и память.

Когда медработник выходит из кабинета, я поворачиваю голову к экрану, пытаясь понять, есть ли там новообразования, сплетения нервов, маленькие подсвеченные знаки, которыми может быть написана моя болезнь, а значит, и мое будущее. На этом экране я впервые в жизни увидела опухоль, похожую на темный кружок, из которого торчало длинное корявое щупальце.

Я сфотографировала ее на айфон, лежа на кушетке. Эта опухоль была моей.

Когда тебя объявляют совершенно больной, а ты чувствуешь себя совершенно здоровой, ты сталкиваешься с этой грубой формулировкой, не проведя и часа в состоянии легкой неопределенности и предварительного нарастающего беспокойства. Теперь же у тебя появляется не решение проблемы, а новое имя для твоей собственной жизни, разделившейся надвое.

Болезнь, не удосужившаяся явить себя чувствам, просвечивает в своем экранном воплощении, где свет — это звук и информация, которую шифруют, расшифровывают, пересылают, анализируют, оценивают, изучают и продают. Там, в компьютерных серверах, нам становится хуже или лучше. Раньше заболевало наше тело. Теперь болезнь — это лучи света на экране.

Добро пожаловать в мир аппаратов с названиями-аббревиатурами: МРТ, КТ, ПЭТ. Надеть наушники, надеть рубашку, снять рубашку, поднять руки, опустить руки, вдох, выдох, забор крови, инъекция контрастного вещества, ввести зонд, включить зонд, двигаться или чувствовать, как тебя двигают — радиология превращает человека из плоти и крови в пациента из света и теней.

Тихие медсестры, громкий лязг, нагретые одеяла, киношное пиканье приборов.

Хирург-маммолог сказала мне, что главный фактор риска для развития рака груди — это наличие груди как таковой. Она отказывалась выдавать мне первичные результаты биопсии, если я буду одна. У моей подруги Кары была работа с почасовой оплатой, и она не могла отлучиться, не потеряв деньги, которые были ей очень нужны, так что она заскочила в кабинет врача в пригороде во время обеденного перерыва, чтобы я могла узнать свой диагноз. В США, если даже вы приходитесь кому-либо страшно больному сыном-дочерью, родителем или супругом, по закону вам никто не обязан давать отгул для ухода или помощи этому человеку.

Если вас любит кто-то вне круга вашей семьи, закон и это не берет в расчет. Закон не отпустит этого человека к вам и не сделает исключения, будь вы окружены хоть всей любовью мира, особенно если она не подтверждена документами. Если вы нуждаетесь в чьей-то заботе, ее придется получать украдкой, урывками. Вот и Кара пришла ненадолго. Пока мы с Карой сидели в бежевой приемной со стеклянным потолком, она дала мне свой складной нож, чтобы я могла сжать его в руках под столом. Без особых театральных приготовлений хирург поведала то, что мы уже и так знали: у меня была по меньшей мере одна раковая опухоль, размером 3,8 сантиметра, в левой груди. Я вернула Каре мокрый от пота нож. Она в тот же день вернулась на работу.

Отказаться от химиотерапии — это значит умереть, высказал свое мнение доктор Пупсик. А согласиться на нее, подумала я, будет все равно что чувствовать себя умирающей, но, возможно, выжить; или умереть от побочных эффектов, а не от самой болезни; или, наконец жить, почти выздоровев, но не совсем.

Диагноз снизил мою способность отличать хорошие советы от пустой демагогии. Все, что мне советовали делать в связи с раком, на первый взгляд было похоже на признак того, что мир и сам болен. Я читаю на форуме, что, если отрезать волосы покороче, мне будет легче смириться с их окончательной потерей. Я стараюсь убедить себя в этом. Обычно я сама стригусь, но на этот раз записываюсь в салон и молча сижу в парикмахерском кресле, пока блондин-незнакомец отрезает мои длинные темные волосы выше плеч.

Пока мои волосы опадают кучкой, которую потом подметет низкооплачиваемый помощник парикмахера с щеткой в руках, я осознаю, что по крайней мере несколько лет я была, сама того не понимая, почти красива, а теперь, наверное, больше не буду. Я еще думаю о том, как когда-то любила повторять, что самое лучшее в жизни — это когда растут волосы, потому что это простое свидетельство того, что нет ничего неизменного, а значит, мир всегда может измениться. Теперь у меня не просто выпадут волосы, погибнут даже фолликулы, из которых они растут. Как это ни горько, то, что когда-то росло, прекратит расти, даже пока я сама буду продолжать жить. И это еще не все. Очень многое из того, что я знала о мире и считала очевидным, теперь потребует новых доказательств.

Пост набирает много лайков. Потом я выполняю другие предписания, которые нашла в интернете: рассказываю о диагнозе маме, рассказываю о нем же дочке, делаю генеральную уборку на кухне, договариваюсь с работодателем, нахожу человека, который присмотрит за котом. Потом иду на барахолку за вещами, которые удобно будит носить, когда мне поставят порт для химиотерапии. Я жалуюсь по телефону друзьям, что обо мне некому позаботиться.

Безо всяких церемоний принимается решение, что доктора отсекут мои груди и утилизируют их с помощью инсинератора, так что я заранее стараюсь представить себе, что их у меня никогда и не было.

В комнате ожидания больницы работе по уходу за больными сопутствует обработка данных. Жены заполняют бланки мужей. Матери заполняют бланки детей. Больные женщины заполняют свои собственные. Я больна, и я женщина. Я вписываю свое имя. На каждом приеме мне выдают распечатку из общей базы данных, которую велят исправить или подтвердить. Базы данных пустовали бы без нас. Сделать из человека абстрактного пациента — женская работа. Нам только кажется поначалу, что это работа машин.

Медсестры встречают меня в кабинете после того, как я переоделась в специальную рубашку. Они входят в систему. Иногда у меня берут кровь, а также в виде особой милости разрешают взглянуть на распечатку ее состава. Каждую неделю в крови находятся более или менее те же самые клетки или вещества, что и на прошлой неделе. Количество этих веществ то увеличивается, то уменьшается, определяя продолжительность и меру будущего лечения. Медсестры задают вопросы о моем телесном опыте. Они вводят ощущения, которые я описываю, в компьютер, щелкая мышкой на симптомы, которым уже давно присвоены категория, название и страховой код.

Если женщины превращают тела в данные, то врачи их интерпретируют. То есть сначала одни люди сделали из меня экстракт и приклеили на него ярлыки. А потом другим людям — докторам — осталось только меня прочесть. Вернее, прочесть то, чем стало мое тело: пациентом, сотканным из информации, обработанной женским трудом.

Не существует специального способа, позволяющего узнать, как это меня изменит: повреждения мозга в результате химиотерапии носят накопительный и непредсказуемый характер. Хотя этот препарат применяется более полувека потому, что не проникает через гематоэнцефалический барьер, врачи иногда не верят пациентам, которые заявляют о его воздействии на их умственные способности. А когда врачи все-таки слышат об этом, они преуменьшают это воздействие, как и многие другие недомогания, связанные с онкологией.

Пациенты жалуются, что утрачивают способность читать, вспоминать слова, бегло говорить, принимать решения и запоминать. Некоторые теряют не только кратковременную, но и глубинную память: по сути, они теряют воспоминания о всей своей жизни.

Химиотерапия, как и большинство медицинских процедур, вызывает скуку. Как и в случае со смертью, приходится очень долго ждать, пока тебя вызовут. Ты ждешь, пока назовут твое имя, а в это время в воздухе висит атмосфера паники и боли. Все вокруг ждут, что их тоже вызовут. В каком-то смысле это напоминает войну.

Медсестра в защитном костюме вводит большую иглу в мой пластиковый подкожный порт. Сначала из меня что-то извлекают какие-то штуки, потом в меня впрыскивают и забирают что-то шприцем, потом что-то в меня капает. И каждый раз, когда в меня что-то будет капать, мне нужно называть свое имя и дату рождения.

Я стараюсь быть самым нарядным человеком в процедурной, облачаясь в роскошь с барахолки, заколотую большой золотой брошью в форме подковы. Медсестры всегда меня хвалят за то, как я одеваюсь. Мне это необходимо. Потом они вливают в меня, среди прочего, препарат платины, и я становлюсь человеком в роскошном наряде с барахолки, по венам которого течет платина.

Кто-то однажды сказал, что решиться на химотерапию — все равно что решиться прыгнуть с крыши, когда кто-то поднес к твоему виску пистолет. Ты прыгаешь, потому что боишься смерти, во всяком случае, такой болезненной и неприглядной, как смерть от рака, или прыгаешь из-за того, что очень хочешь жить, пусть эта жизнь до самого конца будет приносить тебе боль.

Моя проблема в том, что жить я хотела на миллионы долларов, но ни тогда, ни сейчас не могла себе ответить, чем я заслужила такую расточительность своего существования, почему я позволила рынку извлечь выгоду изо всех моих прибыльных несчастий. Сколько книг я должна написать, чтобы заплатить миру за то, что продолжаю существовать?

Когда тебя настигает рак, ты забываешь, сколько жизни отдаешь выживанию и какую часть себя отдаешь болезни, потому что трудно заботиться о болезни и одновременно заботиться о себе. Забота о болезни может стать смыслом жизни, браком, устроенным судьбой, и позже, когда болезнь перестанет быть острой, лишающей жизни саму жизнь, от ее лечения останутся хронические тяжелые заболевания.

Мое тело чувствует себя умирающим — это побочный эффект от того, что должно помочь ему выжить — и молит о разрушении как единственном способе себя сохранить: не двигаться, не есть, не работать, не спать, отвергать любое прикосновение. Каждый мой нерв — словно нищий, просящий милостыню в виде кончины. Любая мудрость моего тела проявляется в виде невыносимо театральной просьбы идиота. Мне пришлось, впрочем, поверить, что всем своим желанием умереть тело хотело вовсе не показать мне, что ненавидит жизнь, а лишь что оно больше не может все это переносить.

Несмотря на то, что во время химиотерапии я обкладывала руки и стопы льдом, чтобы этого не случилось, мои ногти все-таки начали отделяться от своего ложа. Слезающие с пальцев ногти болят, как и положено слезающим ногтям. Я прибинтовываю свои накрашенные переливающимся лаком ногти обратно. Я потеряла друзей, любовников, память, ресницы и деньги в борьбе с этой болезнью, так что я упрямо сопротивляюсь потере чего-то еще, к чему я привязана. Мои ногти отваливаются, несмотря на мое сопротивление их утрате.

Одна знакомая сказала мне, что после рака, который она перенесла 30 лет назад, она так и не вернулась к себе прежней. Теперь ей за 70, и она говорит, что ходит на работу, а потом каждый день возвращается домой, и часами находится в своем диссоциированном забытьи, а поскольку ей приходится работать, чтобы свести концы с концами, она опять идет туда утром и делает вид, что она снова существует. Некоторые из нас, переживших худшее, выживают, чтобы оказаться в пустом небытии.

Утраченные части нашей души заменить не выйдет, как и утраченные части наших тел, и жизнь все больше отделяется от жизни, только и всего. Вот они мы, почти что мертвые, но вынужденные ходить на работу.

В мире капиталистической медицины, где все тела вращаются вокруг прибыли, даже двойная мастэктомия — процедура амбулаторная. После операции меня жестко и очень быстро выселили из палаты для выздоравливающих. Сестра разбудила меня после анестезии и попыталась внести неверные ответы в опросник для выписки, а мне не удалось доказать ей, что я еще не поправилась. Я говорила ей, что мне не дали обезболивающее, что на самом деле я еще не сходила в туалет, мне ничего еще не объяснили, что я не могу не то, что уйти, я не могу даже встать. Но меня заставили уйти, и я ушла.

В день, когда тебе сделали двойную мастэктомию, ты, конечно, не сможешь сама уехать домой на машине — ты будешь загибаться от боли, не сможешь работать руками, из туловища будут свисать четыре дренажных пакетика, после анестезии ты будешь сама не своя и едва сможешь идти. Дома ты, по идее, тоже не должна оставаться одна. Но как только тебя силком выпишут из хирургического отделения, никто и не подумает поинтересоваться, кто будет о тебе заботиться и будет ли вообще. Никому не интересно, на какие жертвы придется пойти этим сиделкам и нужна ли им самим какая-то помощь. Неудивительно, что одинокие женщины, больные раком груди — даже с учетом расы, возраста и уровня дохода — умирают от него вдвое чаще, чем замужние. Процент смертности выше среди бедных и одиноких.

Всем кажется естественным, что раз тебе не удалось завести принятые в этом мире романтические отношения, или ты не успела прожить достаточно долго, чтобы обзавестись преданными взрослыми детьми, или, наоборот, вышла из возраста, когда за тобой еще ухаживают родители, то ты со своей агрессивной формой рака в агрессивной рыночной среде редко считаешься достаточно ценной, чтобы жить.

От этих новостей я, словно младенец, рождаюсь заново, попадая в тело, сотканное из огромного долга любви и ярости, и, если я возьму реванш над тем, что со мной случилось, и проживу еще 41 год, мне этого все равно будет мало.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Нормальные люди есть везде, — их только очень мало, и они не делают погоды.

Очень скоро я обнаружил, что Л.Ф.Лай не только струсила, прочтя моё грозное заявление, – но и разозлилась. Она всячески пакостила нам: отказалась отдать мне мамину карточку, когда я хотел пригласить частного врача, а выдала только ксерокопии – но не всей карточки, а некоторых страниц.

Мама больше всего страдала не от боли, даже не от тошноты, а от беспомощности, и особенно от того, что её все бросили. Она чувствовала, что её уже списали, считают не живым человеком, а трупом – и это её больше всего мучило.

Я тоже был в ужасном состоянии, в каком не был никогда в жизни. Всё это время – 4 месяца – я почти не спал. Ложился я на полу в маминой комнате, возле её кровати, потому что позвать меня из другой комнаты, когда ей нужно было, она не могла. Мы с мамой жили вдвоём, родственников здесь у нас нет. Никто никакой помощи нам не предложил. О том, что есть социальные службы, которые могли выделить маме сиделку, я узнал уже после смерти мамы.

На следующий день медсестра, явившаяся делать маме укол, пришла с охраной. Это были две другие медсёстры. Они встали в коридоре, по стойке смирно, выпучив глаза. Но потом одна из них застыдилась и вышла в подъезд, а за ней и вторая. Так они продолжали приходить – втроём, чтобы сделать один укол одной больной – но уже стеснялись заходить в квартиру. Потом уже и в подъезд перестали заходить – стояли на крыльце.

Они получили указания начальства – их надо выполнять. Рабы есть рабы: если им хозяин скажет прыгать на одной ножке и кукарекать – они будут прыгать и кукарекать.

Я, конечно, страшно нервничал, но как я мог мешать оказывать медицинскую помощь своему самому близкому человеку? Но им просто надо было отмазать Рутгайзера.

К слову, он тоже – вовсе не исчадие ада. Обычный российский чиновник-карьерист. Но он так испугался за свою карьерочку, что с испугу написал в прокуратуру заявление о том, что я мешаю оказывать медицинскую помощь моей маме! Мне звонили из прокуратуры и сообщили об этом. Говорила со мной сотрудница прокуратуры совершенно растерянным голосом: видимо, раньше никогда с подобным не сталкивалась. Она предложила мне приехать в прокуратуру – дать объяснения. Я просто повесил трубку.

И я отказался от больницы. Сейчас я думаю, что это было большой ошибкой. Ухаживать за умирающим от рака можно только в больнице. Но нам никто не объяснил, как ужасны могут быть последние недели. А они были ужасны. Мама не могла уже даже говорить. И, кроме Ирины Анатольевны, мы никому не были нужны.

Мама умерла 20 августа, около 19-00. Я был рядом с ней, когда она перестала дышать.

Я почти ничего не сказал здесь о ней как о человеке. Приведу только одну деталь: в конце июля исполнялось 74 года её подруге и нашей соседке, Лидии Евгеньевне Васильевой. Мама тогда уже не могла даже сама повернуться в постели и едва могла говорить. Но она вспомнила о дне рожденья Лидии Евгеньевны и сказала мне, чтобы я ей позвонил, поздравил её и извинился, что она сама не может этого сделать. Она ни на что не жаловалась. Только последние дни она часто начинала горько, как младенец, плакать, потому что она ничего уже не могла мне сказать и не могла пошевелиться: страшная болезнь сделала её беспомощной, как новорожденный ребёнок, – а она была очень гордым человеком, и это было для неё мучительно тяжело.

В России к онкологическим больным относятся так же, как в Афганистане: просто оставляют умирать без действенной помощи. Исключением отчасти являются только Москва и Петербург, где есть хосписы. Больше их нигде нет. Эвтаназия в России под запретом. Я думал – ещё в июле – что нужно просто перерезать маме вены, потому что иного способа избавить её от мучений нет. Но сделать этого не смог.

Так что – сдавайте своевременно анализы на онкомаркёры – если вам больше 50 лет, то, как минимум, каждые 5 лет – независимо от своего физического состояния: рак на начальных стадиях никак себя не проявляет – а анализ его выявит.

То же касается и онкологических больных. Имел неосторожность заболеть – подыхай без помощи, сам виноват. Это Россия. Тут не должно быть иллюзий.

Я обращался, куда только мог: ещё при жизни мамы и после её смерти. Получил десятки отписок, в том числе из администрации президента. Все подтвердили, что врачи поликлиники № 2 действовали АБСОЛЮТНО ПРАВИЛЬНО.

Читайте также: