Опухоль мозга умерла мама

Мы поговорили с мамами подопечных Фонда Константина Хабенского. 15 февраля отмечается Международный день онкобольного ребенка.

Ольга и Полина

Полине почти восемь лет, она учится в первом классе. О том, что девочка перенесла несколько лет назад две операции по удалению глиомы головного мозга, напоминает только небольшой шрам, который едва заметен под волосами, и мамины переживания.

— Страх никогда не проходит, потому что, когда у тебя шрам на голове, всю жизнь будешь помнить, — рассказывает Ольга, мама Полины. — Когда прошел длительный курс лечения, естественно будет паранойя. Мы каждый месяц переливали кровь. Ежедневно сдавали анализы и ждали результатов. И в таком состоянии мы жили 2,5 года. Поэтому любой синячок поднимает все эти воспоминания. И как с этим ни работай, все равно есть страх. Наверное, нужно больше времени и длительной ремиссии. Нам когда-то отрезали пять лет, и они еще не прошли. И ты живешь на этой пограничной ситуации. А что дальше?

До того, как Полина заболела, Ольга долго работала в ресторанном бизнесе. Уволилась в один день после того, как ей позвонила воспитательница и сказала, что Полина странно на нее смотрит. Ольга собрала вещи и тут же поехала за ребенком, а через несколько дней их уже госпитализировали.

У Полины была эпилепсия от опухоли, которая проявлялась в том, что она сильно сглатывала и делала круглые глаза. Одна врач подумала, что это рефлюкс. Девочку осмотрели, сделали гастроскопию, но обнаружили только хеликобактер (бактерия, которая инфицирует различные области желудка и двенадцатиперстной кишки). Полгода они лечились от этого, но потом поняли, что дело в чем-то другом, потому что приступы к тому моменту трансформировались и усилились.

— Врач-гастроэнтеролог, которая нас вела, увидела этот приступ у Полины во время осмотра и сказала, что это не по ее части, нужен невролог. Мы пошли к неврологу, сделали энцефалограмму, но врач ничего не увидел, хотя там были маячки. В поликлиниках врачи видят статистику. Энцефалограмма — это такая кривая, как ЭКГ, и люди, которые читают эти энцефалограммы каждый день, лишнюю галочку заметят. А люди, которые сталкиваются с этим раз в три месяца, не обратят внимания. И в нашем случае так и произошло.

В какой-то момент девочка начала писаться в кровати, потому что приступы были уже очень сильными, и тогда Ольгу с Полиной увезли в больницу. Там их продержали в неврологии еще неделю.

— Я сама настояла на МРТ, потому что нам его не делали. Моя рекомендация мамам, которые сталкиваются с какой-то непонятной проблемой — брать и делать. Наши врачи привыкли делать не от сложного к простому, а наоборот. И пока они отрицали все самое простое, прошло очень много времени. За этот год скитаний опухоль проросла в хиазмальную область, откуда ее было очень тяжело удалить.

Ольга уверена: когда ставят такой диагноз, это испытание для родителей. И если родитель не справится, то ребенок не справится тоже.

— Если ты опустил руки, то твоя битва проиграна. Мало кто выздоравливает, если в них никто не верит. Я помню, как я сходила за результатами и поднялась в детское отделение неврологии, где сидела моя мама с Полиной. Когда я подняла глаза на свою дочь, то сразу поняла, почему так все происходит: почему у нее повернута голова вбок, почему один зрачок больше, а другой меньше, почему она уже не может рисовать. Я помню, что у меня потекли слезы, я спустилась вниз, села в машину и заорала. Ты уже не думаешь о будущем, ты не понимаешь, что нужно дальше делать.

Когда Полину с Ольгой перевели в нейрохирургию, она познакомилась с другой мамой, которая попала сюда чуть раньше. Глядя на нее и ее сына, Ольга смогла собраться.

— Спасало обсуждение по ночам с другими мамами каких-то очень приземленных вещей: педикюра, косметики. Важно оказаться в хорошей компании.

Мы чаевничали по ночам рядом с палатой и не касались той темы, которая свела нас вместе. И когда ты засыпаешь с улыбкой на лице, ты и просыпаешься с ней. И ребенок уже не видит испуганные глаза мамы, которая боится всего на свете.

После больницы Ольга с Полиной попали в Научно-исследовательский институт нейрохирургии имени академика Н.Н. Бурденко.

В Бурденко Полине провели две операции.

— Нам сказали, что может быть что угодно, даже паралич. А потом мне из реанимации позвонил врач и сказал, что руки и ноги шевелятся. И это был шок. И в первый, и во второй раз. Я просила, чтобы не было пареза, потому что мама решает, чего она хочет: удалить всю опухоль или сохранить ребенку возможность ходить, говорить, видеть. Некоторые просят максимально удалить опухоль, не думая о последствиях. Врач объясняет: можно удалить все, но в этом случае может быть паралич или другие осложнения. И тогда ты спрашиваешь, а можно ли удалить так, чтобы таких осложнений не было. И врач говорит: можно, но будет нужна лучевая терапия.

Через месяц после операций их выписали. Потом началась лучевая терапия, а после нее — химиотерапия. Ребенок стал возвращаться к жизни. Но после болезни ребенка нужно чем-то себя занимать.

— Если ты сам себя не смотивируешь, то тебя не смотивирует никто. Я понимаю, как тяжело родителям, которые это пережили. Потому что не хватает жажды жизни. Особенно если ситуация не слишком утешительная. Очень важны друзья, которые не дают тебе расслабиться. Заставляют мыть полы, стирать шторки, выходить на улицу, ходить за молоком — заставляют заниматься простыми бытовыми вещами. Нужен такой волшебный пинок, который вытолкнет тебя из той зоны, где люди страдают, туда, где люди не страдают. Большинство мам, которых я знаю, — это такие люди, которые берут себя за шкирку и вытаскивают. Даже если случилось самое страшное. Фонд Хабенского в этом плане очень помогает, потому что продолжает поддерживать не только во время лечения, но и если родители потеряли детей.

Чтобы отвлечься, Ольга переклеивала дома обои, разбирала и выкидывала старые вещи. А потом случайно нашла себе работу.

Когда они лежали в больнице, Ольга познакомилась с мамой другого ребенка, у которого была опухоль мозга. В марте прошлого года она вышла замуж за ее брата.

— Когда Полина болела, я была очень собрана, старалась держать ее в рамках и была с ней достаточно строгой. Когда наступила ремиссия, я расслабилась и стала более сентиментальной по отношению к ней. Я не вижу некоторых вещей, которые видит мой муж, которые нужно корректировать в соответствии с ее возрастом. За это я ему сильно благодарна.

В любой момент у тебя могут отобрать самое ценное

Алена и Аня

Когда Аня заболела, ей было 12 лет. Врачи не могли поставить диагноз. Сначала сказали, что у девочки гастрит, и усиленно лечили его. Невролог направила посмотреть глазное дно и сказала, что оно увеличено, но объяснила это тем, что у девочки сейчас пубертатный период, и просто выписала ноотропные препараты.

— У Ани была рвота, периодические головокружения и болела голова, — рассказывает ее мама Алена. — Я думала сначала, что она просто не хочет учиться. Но она стала отказываться есть, и мы стали предполагать, что у нее анорексия. Она стала худеть. Мы думали, что это может быть психологическое расстройство. С папой они мало общались, потому что он живет в другом городе. А перед тем, как у нее все эти симптомы проявились, он приехал в Москву. Они встретились, он пообещал, что будет каждый месяц приезжать. Но обещания он не выполнил. Она сама случайно узнала, что он снова приезжал в Москву, но ей даже не позвонил. И складывалась такая картина, что ее состояние было вызвано еще и этим. Поэтому мы решили отправить ее с бабушкой в Индию, учеба скатилась, а врачи не давали никакой конкретики.

Через месяц в Индии у Ани стал болеть глаз и изменилась походка, потому что опухоль сильно разрослась. Как только ее отвезли в больницу, ей сделали МРТ, поставили диагноз и в течение суток прооперировали.

— Когда ты находишься в этой ситуации, эмоции зашкаливают, но ты понимаешь, что нужно действовать, потому что слезами делу не поможешь, — вспоминает Алена. — 19 декабря ее прооперировали, а 21-го утром я уже была у нее. Мне быстро сделали визу. Весь полет я ревела, упершись в спинку впереди стоящего кресла. Это было самое сложное время, потому что ты летишь семь часов и нечего делать, кроме как анализировать все это.

Когда Аня лежала в больнице в Индии, к ним приезжали русские, которые живут там годами, помогали с переводом и морально поддерживали. Алена говорит, что она даже рада, что все случилось там, что Аню прооперировали за один день, что не нужно было ждать.

Сложнее всего маме с дочкой было уже после того, как закончилось лечение.

— Тебе уже никуда не нужно бежать, тебе уже не нужно ничего достигать. У меня еще есть дети. Младшей было на тот момент два года. И мне нужно было разрываться между больницей и детьми. А когда лечение закончилось, мы с Аней просто провалились. Она не видела смысла в жизни, не понимала, что ей делать. Я тоже сидела в таком состоянии подвоха: у меня трое детей, и вроде бы все хорошо, у Анечки ремиссия, но не покидало чувство, что в любой момент у тебя могут отобрать самое ценное. Болезнь забирает энергию, выбрасывает из полноценной социальной жизни. Но несмотря на внутреннее состояние отсутствия радости, я все равно была с улыбкой на лице, я не могла позволить себе при детях быть унылой.

В итоге Алена с Аней обратились к психологу, который направил их к психиатру. Дочке выписали антидепрессанты, потому что у нее вся энергия уходила на агрессию. Ее все раздражало вокруг, она не чувствовала никакой радости.

— Вроде все позади, но тебя как будто вырвали из обычной жизни, — рассказывает Алена. Антидепрессанты помогли Ане стать радостной, но нужно было постоянно увеличивать дозу, потому что без этого она снова начинала вести себя агрессивно.

- У меня больше нет апатии. Я поверила, что все хорошо. Но тот опыт никогда не забудется, потому что это часть нашей жизни.

После этого кораблекрушения нам пришлось все восстанавливать, чтобы снова запустить наш корабль в море.

В прошлом году Алена решила пойти учиться и поступила в магистратуру, чтобы изучать психологию. Она не знает, будет ли заниматься частной практикой, считает, что экономическое образование вместе с психологией — это хороший симбиоз. Помимо этого, она волонтерит в одном из благотворительных фондов и помогает потенциальным подопечным собирать документы для лечения.

Ане сейчас 16 лет. Вернуться в школу после болезни ей было тяжело, в шестом классе она училась на дому. В седьмом она перешла на дистанционное онлайн-обучение. Сейчас они с мамой решили сделать перерыв. Аня ходит на дополнительные занятия и рисует.

— Ей не просто влиться в коллектив, потому что она старше своих одноклассников. К тому же в школе шумно, и ей тяжело, — рассказывает Алена. — Но она хочет закончить 8-й и 9-й классы и переехать из Москвы в Калининград. У нее там друзья появились после реабилитационных программ. И там живет ее бабушка, с которой у нее очень тесная связь.

Поначалу Алену расстраивала ситуация со школой. Она пыталась как-то своим авторитетом заставить Аню учиться.

— В итоге я приняла ситуацию и поняла, что она все равно найдет свое дело, может быть, какое-то прикладное. Необязательно всем в университет идти, а если она потом захочет, то никогда не будет поздно.

Можете жалеть себя, но кроме вас никто ничего не сделает

Галина и Захар

В тот день, когда у сына Галины обнаружили опухоль мозга, умерла мама ее мужа. Во время разговора она плакала, но муж смог ее успокоить.

Захар, сын Галины, заболел в первом классе. Когда врачи в Самаре, куда мама с сыном приехали из Тольятти, обнаружили опухоль, они сказали, что операцию делать нельзя.

— Очень часто звонили родственники, мне приходилось каждому все рассказывать. В какой-то момент я очень устала и попросила просто передавать друг другу информацию. Иногда хотелось отвлечься, а из-за этих звонков приходилось каждый раз все это проговаривать. Днем я улыбалась, а ночью включала воду в ванной и ревела так, что, как я говорила, плитка отваливалась. Вес набирала я конкретно. Месяца за два я поправилась на 15 кг.

Так как в Самаре операцию делать не стали, Галина повезла сына в Москву в Центр Бурденко. Там ему сделали операцию, но сначала было неясно, какая это опухоль. А потом провели анализы, и врач сказала, что злокачественная.

Лучевую и химиотерапию провели Захару в Самаре. Во второй класс он пошел вместе со своими одноклассниками. Пока проходило лечение, Галина решала с ним задачи.

— Некоторые мамы на меня смотрели, как на сумасшедшую. Дело на выживание идет, а она мучает ребенка задачками.

Сейчас Захару 16 лет, и он учится в Бауманском лицее. В Москву он переехал вместе с мамой в августе.

— Я ехала не зарабатывать, а быть при сыне, чтобы он мог комфортно себя чувствовать, чтобы он тратил все свои силы на учебу.

Страх, конечно, есть до сих пор, хотя это уже уходит.

Первое время в Москве Галине было тяжело: проводила сына, а потом сидишь и ждешь, когда же он придет. Сейчас она устроилась в школьный буфет, но когда она только начинала искать работу, самооценка ее сильно упала. У нее есть специальность — педагог дошкольного образования. Семь с половиной лет она проработала в детдоме. Потом открыла свой небольшой магазин детской одежды в Тольятти, но с переездом с сыном в Москву его пришлось закрыть.

Галина мечтает, что, когда сын поступит в институт, она вернется домой. Он хочет поступать на факультет робототехники. Возвращаться в Тольятти он не хочет, но и в Москве задерживаться не планирует, Москва — не центр Вселенной. Один из городов, которые привлекают Захара, — Новосибирск.

С сыном они очень близки. Они часто куда-нибудь ездят гулять и покупают по дороге мармелад.

Галина не знает, были бы у них такие отношения, если бы Захар не болел, может быть, это никак не связано, а может быть, именно поэтому они стали так близки. Но болезнь заставила маму Захара по-другому взглянуть на некоторые вещи.

— Не знаю, стала бы я делать что-то безвозмездно, например, быть волонтером фонда, если бы всего этого не произошло. Раньше, наверное, я бы не стала тратить на других свое время. А сейчас стала трепетнее относиться к людям. И по-другому стала относиться к материальным ценностям. Сейчас для меня самое важное — это положительные эмоции.

Начало болезни

До рождения Полины я работала администратором в ресторане, а муж трудился в небольшом бизнесе наших друзей. Мы стали родителями, когда нам было всего по двадцать лет.

Полина всегда была настоящей оторвой: носилась по площадке, дралась и никогда не сидела на месте. Но в три года из маленького сорванца она превратилась в спокойного удава. Она стала менее активной, полюбила рисование и лепку из пластилина. Меня насторожили такие перемены, но педиатр связал это с переездом в новую квартиру — сказал, что у ребенка стресс.

А потом я заметила, что Полина стала замирать и сглатывать: в эти моменты у нее на несколько секунд отключалось сознание. Также стала возникать рвота, которая могла продолжаться несколько дней. Мы ходили по больницам, но врачи никак не могли определиться с диагнозом: ставили то расстройство желудка, то кишечную инфекцию. Мы даже лечились от глистов, которых не было.

Той же ночью у Полины случилось четыре приступа, и я вызвала скорую. К нам приехали две замечательные женщины: я объяснила, что ребенку уже семь месяцев не могут поставить диагноз, рассказала о приступах. Полину госпитализировали с подозрением на эпилепсию — и это стало нашим спасением.

Диагноз

Полину отвезли в неврологическое отделение Морозовской больницы. Дочка не понимала, что с ней происходит: она была слабая, почти все время спала. За день до магнитно-резонансной томографии (МРТ) приехал муж со своей бабушкой. Раньше Полина со всех ног летела обниматься, а тут просто тихонечко подошла — в розовой пижамке, бледная, с копной взъерошенных волос. На это было тяжело смотреть.

Лечение

Конечно, я искала информацию в интернете, читала форумы, посвященные онкологии. Некоторые люди писали, что в лечении лучше всего помогают прогулки по лесу. На каждом шагу была антинаучная информация, и от этого начиналась истерика. Интернет — хорошая вещь, но ни в коем случае нельзя им пользоваться, когда ставят серьезный диагноз.

После хирургического вмешательства начался второй этап лечения — лучевая терапия. Мы ездили на облучение пять дней в неделю, и опухоль значительно уменьшилась. Следующие шесть месяцев длился третий этап — химиотерапия. Потом мы перешли на таргетную терапию, эти препараты мы продолжаем принимать и сейчас. В России мало знают об этом способе лечения. Таргетная терапия блокирует рост конкретных раковых клеток на генетическом уровне. После обследования оказалось, что у Полины четыре мутировавших гена, о которых никто даже подумать не мог: в глиобластоме (так называется наша опухоль) обычно этих генов не бывает.

Я считаю, что таргетная терапия лучше: химиотерапия значительно снижает физическую активность, ребенок постоянно ходит сонливый, а с таргетной такого эффекта нет. Генетический анализ дорогой, но на него стоит потратиться.

Где найти деньги на лечение

Все анализы и лекарства платные, поэтому со временем денег у нас становилось меньше. В один момент мы даже хотели продать квартиру, но вырученных средств все равно не хватило бы надолго. Я узнала, что Фонд Константина Хабенского оказывает помощь детям с онкологическими заболеваниями. Мне было стыдно просить помощи у посторонних людей, но я все же решилась позвонить. Я рассказала, что уволилась с работы, чтобы быть с дочкой, меня утешили и попросили не нервничать. На следующий день я привезла в офис фонда все необходимые документы. Тогда я поняла, что в этой трагедии мы не одни, нас не бросят.

Нам стали оплачивать лекарства и обследования, которые обходятся в полмиллиона рублей в год. Также при поддержке фонда Полина прошла несколько курсов реабилитации с логопедом и психологом. Еще у фонда недавно заработал сайт — это очень важный проект, который понятным языком рассказывает об опухолях головного мозга: от диагностики до реабилитации и психологической поддержки. Я снялась для видео к открытию сайта — это меньшее, что я могу для них сделать.

Инвалидность и жизнь после

Перед операцией врачи говорили, что могут удалить всю опухоль, но это чревато последствиями: полный паралич тела, слепота. Хорошо, что мы не согласились на полное удаление опухоли. Сейчас у Полины есть только гемипарез правой стороны тела — это частичная атрофия мышц или нервных окончаний. Например, когда Поля улыбается, у нее сначала поднимается правый уголок губы, а затем левый. Также ее правая рука несколько слабее, но это не мешает ей писать и рисовать.

Из-за лечения у Полины ухудшилась память: недавно мы завели кота, а она до сих пор не может запомнить его кличку. Однако когнитивные нарушения успешно корректируют нейропсихологи — они развивают память и логику. Онкология почти всегда связана с инвалидностью. В России не лучшим образом относятся к людям с особенностями, но без официального статуса инвалидности получать лекарства очень сложно. Поэтому родителям лучше сразу это принять.

Жить сейчас и ценить моменты

Раньше меня волновали прогнозы врачей: кто-то говорил, что Полина проживет месяц, кто-то — пять лет. Теперь мне это не нужно. Я знаю, что может случиться рецидив, что опухоль может снова начать расти, а анализы покажут отрицательную динамику. У Полины генетически подкрепленная опухоль, поэтому она может метастазировать, но, возможно, этого не случится. Я точно знаю, что это не конец, а новый этап в лечении. Нужно сжать зубы и идти дальше. Может быть, в дальнейшем придется пробовать более жесткую химию, делать новые операции.

Я поняла, что надо просто жить моментами. Нет смысла загадывать наперед. Сейчас Полина, как и раньше, ходит в садик, играет с другими детьми. Полина знает, что в ее голове живут микробы, и она с удовольствием их рассматривает, когда онколог открывает результаты МРТ на компьютере. Когда она спрашивает, что с ней происходит, я стараюсь объяснить ей просто, чтобы она поняла. Делать МРТ для нее — это фотографироваться, ей нравится.

Постепенно мы начинаем привыкать к тому, что онкологический диагноз ещё не означает конец жизни. Для излечившихся взрослых порой это новое начало. А дети, победившие тяжёлую болезнь, получают шанс на счастливое будущее.

Никаких последствий

Помочь врачам побеждать детский рак в Пермь из Москвы приехала онколог с 30-летним стажем Ольга Желудкова. Она один из главных специалистов в сфере лечения опухолей мозга у детей и председатель экспертного совета Благотворительного Фонда Константина Хабенского. Врач рассказала о том, почему все врачи должны знать основные признаки онкологических заболеваний и можно ли эффективно лечить опухоли мозга у детей в Перми.

Ольга Желудкова: Раньше считали, что опухоли мозга с трудом поддаются лечению. Сейчас это не так. 70% больных выздоравливают. Например, самая частая злокачественная опухоль у детей – медуллобластома. Её можно излечить полностью. Прежде мы говорили о том, что если не применять лучевую терапию, то такие пациенты имеют мало шансов на излечение. А сейчас можно обойтись только химиотерапией. И это важно, потому что для ребёнка в возрасте одного-двух лет лучевая терапия всегда токсична и приводит к тяжёлым последствиям в будущем. Мы лечим маленьких пациентов индивидуально, в зависимости от их возраста, результатов исследований и распространения опухоли. Проведя исследования опухоли и обследование ребёнка, мы можем сказать, какой прогноз, как это лечится, будут ли сложности. Нередки случаи, когда по ребёнку, который вылечился, никогда не скажешь, что у него была опухоль мозга. Послед­ствий практически никаких. Они сами становятся родителями, несмотря на перенесённую химиотерапию и облучения. Например, на Новый год я получила поздравления от мальчика, у которого была медуллобластома. Он рассказал, что женился и стал папой сына. Другая моя пациентка стала дважды мамой. Это большое счастье – ради этого мы и работаем.

Для меня важно, чтобы такие пациенты рассказывали о своём излечении. Это поможет вдохновить других. Но они далеко не всегда готовы это делать.

– С чем это связано?

– Боятся, что узнают род­ственники, знакомые, сослуживцы. Опасаются, что им нанесут психологическую травму. Поэтому хотелось бы, чтобы все в нашей стране понимали – опухоли мозга излечимы.

Ошибаться нельзя

– Есть ли шанс на полное, как у этого мальчика, излечение у больных детей в Пермском крае?

– Да, конечно. Опухоли центральной нервной системы успешно лечат в Перми по современным протоколам. Мы работаем с пермскими врачами в полном контакте, они отправляют на исследование в референсные центры томограммы, гистологические препараты для подтверждения диагноза. Это важно, потому что в онкологии ошибаться нельзя. В регионе есть детская нейрохирургическая служба, и она справляется со своими задачами.

Есть, конечно, и над чем работать. К примеру, в городе пока не проводят очень эффективную диагностику – ПЭТ (позитронно-эмиссионная томография. – Ред.). Пациентов отправляют в Москву или Санкт-Петербург. Но у меня есть информация, что в Перми планируют открыть ПЭТ-центр. В регионе нет и молекулярной диагностики. Сейчас небольшие блоки опухоли для анализа направляют в Институт им. Н. Н. Бурденко, научный центр рентгенорадиологии в Москву. Исследование дорогое, но родители маленьких пациентов за него не платят: деньги выделяют благотворительные фонды. Они же оплачивают процедуру протонной лучевой терапии, которую недавно начали проводить детям с опухолями головного мозга в Санкт-Петербурге. Видите ли, не все виды терапии целесообразно проводить в регионах, так как оборудование таких центров, хранение препаратов и т. д. обходятся очень дорого, а пациентов, которым это нужно, порой совсем мало.

Внимание к деталям

– А как обстоят дела с выявлением злокачественных опухолей мозга у детей? Педиатров, как известно, не хватает, времени на осмотр пациентов мало.

– Как вовремя заметить развитие рака мозга? Что должно насторожить врачей и родителей ребёнка?

– Прежде всего рвота, если она начинается вдруг и без причины, а потом повторяется. Можно, конечно, объяснить это тем, что ребёнок переел, но лучше всё-таки направить к неврологу или окулисту для осмотра или на МРТ. Также должна насторожить шаткость при ходьбе, когда ребёнок начинает спотыкаться. Нужно обращать внимание на ухудшение зрения, косоглазие. Например, мама одного нашего пациента заметила, что у ребёнка появилось косоглазие с одной стороны. Она пошла с ним на процедуру МРТ, и это был единственный случай, когда мы диагностировали опухоль ствола мозга величиной около сантиметра. То есть выявили заболевание рано.

Если у ребёнка злокачественная опухоль, то симптомы появляются в течение одного-двух месяцев: чаще проявляется рвота, головная боль, её интенсивность нарастает. При низкой степени злокачественности или при доброкачественной опухоли всё это порой длится годами. Ребёнок может посещать детский сад или школу. Нужно всегда обращать внимание на то, когда симптомы (рвота, головная боль) повторяются. Если вовремя заметить развитие заболевания, лечить его будет проще.

Не совсем рак

- Артисты стараются вести здоровый образ жизни, занимаются спортом, отказываются от вредных привычек. И все равно заболевают!

- То, что болеют артисты, просто совпадение. С точки зрения науки нет каких-то профессионально значимых факторов риска развития опухолей, кроме, пожалуй, радиации - в больших дозах.

Алексей Кащеев. Фото: neurology.ru

- Почему вообще появляется глиобластома?

- К этому приводят генетические поломки. То, что выявлять глиобластому стали чаще, связано и с развитием уровня диагностики, и с экологией. Вокруг нас довольно много канцерогенных веществ: в почве, в воде, пище - существует вероятность, что это влияет на развитие опухолей.

Глиома - это опухоль нервной системы, или глиальной ткани. Самый злокачественный вариант глиомы - глиобластома. Глиобластома в отличие от других опухолей (таких, например, как невринома, менингиома) не имеет четких границ. Их не видно на снимках и во время операции. И тотально удалить эту опухоль невозможно. Способа излечиться от нее пока нет.

- Говорят, Анастасии Заворотнюк сделали одну операцию по удалении опухоли в Германии, потом в России - вторую.

- При глиобластоме используются все методы лечения - и хирургию, и химиотерапию, и лучевую терапию. Обычно в комплексе.

- Но если удалили опухоль, почему же болезнь не ушла?

- При глиобластоме генетическая поломка есть в большом количестве клеток. Все клетки мозга так или иначе поражены. И полностью остановить рост пораженных клеток невозможно.

Близкие Анастасии Заворотнюк не говорят о ее диагнозе. Однако, судя по утечкам информации в СМИ, у актрисы именно глиобластома. Фото: Руслан РОЩУПКИН

Тревожные симптомы

- Каковы симптомы глиобластомы?

- Головная боль, симптомы отека мозга - тошнота, рвота, прогрессирующее снижение зрения, нарушение сознания, памяти. Плюс симптомы, связанные с поражением какого-то отдела, когда опухоль давит на жизненно важные центры. В итоге - слабость в конечностях, нарушение речи, функции глотания, потеря сознания. Невролог при появлении таких симптомов, как правило, оправляет пациента на МРТ головного мозга. К счастью, глиобластома - не единственная опухоль центральной нервной системы. Есть много доброкачественных, которые могут быть полностью излечены.

- Известно, что у Монтсеррат Кабалье была опухоль мозга. Но она еще долгие годы выступала.

- Значит, у нее такая была опухоль, которая поддавалась лечению. Она умерла от инсульта и в довольно пожилом возрасте. Онкологические заболевания - вторая по частоте причина смерти после сердечно-сосудистой патологии в России . (В год от всех видов рака в России умирает около 300 тысяч человек, а от болезней, связанных с сосудами и сердцем, - около миллиона. - Ред.)

- Может ли рост опухоли быть связан со стрессами?

- Есть исследования, которые говорят о том, что склонность к канцерогенезу увеличивается при хроническом стрессе. Но нет достоверных данных, доказывающих, что глиобластома растет от стрессов.

Известно, что хронический стресс приводит к развитию целого ряда заболеваний - гипертонии, ишемической болезни сердца, депрессиям, неврозам. В отдельных случаях исследователи связывают рак с перенесенными шоковыми состояниями. Но, с другой стороны, порой стресс и полезен, потому что это тренировка организма.

Диеты и ЭКО

- Читала об исследованиях: мол, люди, которые активно занимаются физкультурой, реже заболевают и чаще излечиваются от рака.

- Если человек уже заболел, его лечение связано не со спортом, а с хирургией, лучевой терапией, химиотерапий. Другое дело, что в принципе здоровый образ жизни, в том числе регулярные занятия физкультурой, могут несколько уменьшать вероятность развития каких-либо онкологических заболеваний. Здоровый образ жизни улучшает общее состояние человека, повышает иммунитет.

- Заворотнюк следила за фигурой. Сидела на диетах. Это влияет?

- Влияют пищевые привычки. Факторы риска рака - это алкоголь, красное мясо, жирная, жареная пища. Эти канцерогены нередко вызывают рак прямой кишки, колоректальный рак (злокачественная опухоль толстого кишечника), рак желудка. Красное мясо рекомендуют есть не чаще раза в неделю.

- Заворотнюк сделала ЭКО, чтобы родить в 47 лет. ЭКО может провоцировать рак?

- Достоверных сведений, что ЭКО влияет на глиобластому, нет. Но ряд врачей полагают, что оно может ускорить развитие рака, если он уже был на какой-то начальной стадии.

Регулярный медосмотр

- Что можно посоветовать людям, чтобы избежать рака?

- Во-первых, вести здоровый образ жизни. Это отказ от курения (или его минимизация), сокращение употребление алкоголя, отказ от употребления большого количества красного мяса, жареных продуктов, регулярные физические упражнения, полноценный отдых и сон.

Во-вторых, регулярно проверять состояние здоровья, сдавать анализы. Для женщин от 40 - 45 лет - регулярный, раз в год, осмотр гинеколога, маммолога . Мужчинам рекомендуют регулярные исследования ПСА маркера рака (в первую очередь предстательной железы). При появлении каких-то новообразований на коже, опухолей, язв (если кожа начала кровить, вести себя необычно), надо сразу обращаться к специалисту.

В ТЕМУ

А может, виноваты травмы головы.

- Задорнов упал во время спуска на горнолыжном курорте и получил сотрясение мозга. На Жанну Фриске напали - ударили по голове (тоже было сотрясение мозга). Хворостовский дрался в молодости. Заворотнюк бил бывший муж. Удары по голове могли спровоцировать опухоль мозга?

- Нет. Опухоли мозга не вызываются черепно-мозговой травмой, - говорит Алексей Кащеев . - От черепно-мозговых травм много других проблем, но рак не входит в их число.

- Заворотнюк сделала не одну пластическую операцию. Пластические операции увеличивают риск заболеть раком?

- Пластические операции никак не влияют на онкозаболевания. Связи рака и применения стволовых клеток тоже не выявлено.

- Но при пластических операциях применяется общий наркоз, говорят, очень вредный, мозгу в том числе.

- Современный наркоз более щадящий, чем тот, который применяли раньше. Современный наркоз безопасен и эффективен. Другой вопрос, что у любой медицинской манипуляции есть осложнения и риски.

- Когда Жанна Фриске болела, ей вводили экспериментальную вакцину.

- Такие вакцины реально продлевают жизнь. Они способствуют контролю над опухолью. Но, повторю, не излечивают полностью.

ГИПОТЕЗА

Угрожает интеллектуалам

У людей с высшим образованием более высок риск развития глиомы (первичной опухоли головного мозга) по сравнению с теми, кто только окончил школу. К такому выводу пришли шведские ученые под руководством Марии Фейхтинг из Института экологической медицины в Стокгольме . Данные своего исследования они опубликовали в издании The Journal of Epidemiology & Community Health.

Медики подсчитали: у мужчин, которые учились в вузе минимум три года, риск развития глиомы на 19 процентов больше, чем у тех, кто после девяти классов не продолжил образование. Этот показатель для женщин составил 23 процента.

Мало того, для мужчин, занятых интеллектуальным трудом, вероятность развития акустической невриномы (вялотекущая доброкачественная опухоль) повышалась на 50 процентов по сравнению с теми, кто занят физическим трудом. А высокий уровень доходов у мужчин увеличивал риск заболеть глиомой на 14%.

Ученые не смогли объяснить причин наблюдаемой ими связи.

- Андрей Львович, неужели опухоль мозга - болезнь умных?

- Я в это не верю. Никаких достоверных сведений на сей счет нет. Это заболевание встречается у людей всех профессий.

- Есть огромное количество других заболевших людей, о которых вы просто не знаете. А знаменитости на слуху, вот и кажется, что они больше подвержены этому недугу.

А КАК У НИХ?

В 2015 году бывший президент США Джимми Картер публично объявил об излечении от рака мозга. Как оказалось, у него была не глиобластома, а опухоль, вызванная метастазами меланомы, затронувшей также печень. Опухоль в печени была удалена, а от опухоли мозга Картера лечили с помощью иммунотерапии. Картер до сих пор жив, ему 94 года.

Алексей Кащеев - врач-нейрохирург отделения нейрохирургии ФГБНУ НЦН (Научный центр неврологии). Преподаватель кафедры нервных болезней и нейрохирургии медицинского факультета Российского университета дружбы народов. Кандидат медицинских наук. Автор 22 научных работ, статей, одного патента на изобретение.