О чем думает человек больной раком

Более 60% россиян имеют страх перед раком, при этом чуть менее четверти уверены, что заболевание является заразным, а больше трети — не верят в возможность полного излечения от болезни, следует из исследования, посвященного канцерофобии. Его результаты были представлены в среду, 20 ноября, в день запуска информационной кампании Фонда Хабенского, направленной на борьбу с этим явлением.

И хотя, как отмечают социологи, в России нет массовой тенденции к мифологизации заболевания, а большинство жителей страны располагают о нем достаточными сведениями, нередко именно сильная тревожность, а также уверенность в неизлечимости болезни, могут помешать человеку своевременно пройти обследование, чтобы выявить рак на ранних стадиях или повлиять на выбор методов лечения.

Неизлечимое наказание за проступки

Так или иначе, по данным проведенного исследования, страх перед раком наблюдается у 6 из 10 россиян, при этом убежденность в том, что россияне не знают о проблемах онкологических заболеваний и причинах их возникновения, социологи назвали преувеличением.

Однако, отмечают исследователи, прослеживается корреляция между боязнью рака и убежденностью в том, что его невозможно излечить в российских реалиях. Еще одним фактором, вызывающим страх, исследователи назвали непредсказуемость возникновения заболевания.

При этом чаще всего о тревожных состояниях, связанных с заболеваниями, как следует из выводов исследователей, говорили пожилые женщины. Всего 63% опрошенных согласились с утверждением о том, что мысли о раке вызывают у них страх: большинство ответивших таким образом были женщинами (71% против 54% у мужчин) и люди пожилого возраста (70% против 59% среди молодежи).

В том, что раком может заболеть любой, также выразили уверенность 63% опрошенных, 16% предположили, что это связано с генетической предрасположенностью, 12% — что в группе риска в первую очередь оказываются пожилые. Среди факторов, с которыми может быть связано возникновение онкологического заболевания, опрошенные чаще всего называли плохую экологию, наследственность, повышенный уровень радиации и стресс (57%, 49%, 46% и 42%) соответственно. Около трети респондентов также отметили продукты, содержащие ГМО, и генетические мутации. Курение в этом списке оказалось на последнем месте (29%). Отвечая на другой вопрос исследователей, 15% участников опроса назвали рак наказанием за грехи или неправильные поступки.

При этом 23% предположили, что при контакте с человеком с онкологическим заболеванием, может существовать вероятность заражения — низкая, средняя или высокая, — что не соответствует действительности. 67% ответили, что рак не заразен. Еще 11% ответить на вопрос о степени заразности заболевания затруднились. За то, чтобы избегать контактов с онкобольными высказались 17% опрошенных, еще 73% сообщили, что не согласны с этим утверждением.

Тем не менее, абсолютное большинство — 79% опрошенных, — сказали, что уверены в том, что лечить заболевание нужно с помощью сильнодействующей терапии. В то, что вылечиться можно только за границей, верят около трети (29%) респондентов, 61% были не согласны с этим утверждением. Около половины — 48% — заявили, что в России, по их мнению, могут хорошо лечить определенные виды онкологических заболеваний.

Истории из жизни

Именно на борьбу с мифами, окружающими рак, и, в том числе, с мифами, связанными с его неизлечимостью, направлен новый проект Фонда Хабенского, который в благотворительной организации представили в среду, 20 ноября. Одна из главных задач проекта #Этонелечится — показать, что онкологическое заболевание — еще не приговор, подчеркивают в фонде, и изменить отношение к теме рака.

За годы нескончаемой и сложной борьбы с раковыми заболеваниями онкологи выявили 10 наиболее распространенных признаков этой беды. Давайте их рассмотрим.

Второй признак – этовыраженная анемия. Нарушенный процесс катаболизма влияет и на все внутренние органы. В итоге костный мозг уже не может генерировать так много кровяных клеток эритроцитов, как нужно организму. Появляется малокровие – начинает падать уровень гемоглобина. Это проявляется в постоянной усталости, силы просто куда-то деваются из человека, у него такая сильная слабость, что кружится голова, и ему постоянно хочется отдохнуть, поспать. Даже маленькое расстояние, буквально до кухни, может вызвать одышку и выраженное сердцебиение. Кожа становится сначала бледной, а с дальнейшей прогрессией анемии – синюшной. Ногти слоятся и ломаются, волосы выпадывают, кожа сухая. Когда врач онколог видит такого пациента, то сразу понимает, что риск диагностики ракового заболевания очень велик.

Третий симптом – это нарушение аппетита. Оно неизбежно возникает, но чаще всего не сразу. У человека вдруг ни с того ни с сего появляется стойкое отвращение к какому-нибудь продукту. Например, пациенты с раком желудка часто не переносят мясо, причем настолько сильно, что при виде мяса испытывают позывы к рвоте. Некоторые врачи игнорируют этот симптом, но хороший онколог обязательно обратит на него внимание. Это не область психологии, это очень известный и совершенно физиологический симптом.

Четвертый симптом – длительный субфебрилитет. Это значит, что человек практически постоянно или постоянно живет с субфебрильной, то есть чуть-чуть повышенной температурой (обычно чуть выше 37). Такой симптом может сопутствовать не только онкологическим заболеваниям, но, как правило, он всегда связан с очень серьезными заболеваниями. К сожалению, до сих пор очень мало пациентов идут на прием онколога, заметив у себя повышенную температуру в течение долгого времени. Обычно этот нюанс люди просто игнорируют, увы.

Шестой симптом, тоже заметный в анализе крови, - это ускорение оседания эритроцитов (ОСЭ). Бывает, что его вместе с лейкоцитозом находят при регулярном анализе, сделанном по иному поводу. В таком случае пациенту следует немедленно записаться к врачу: здесь необходима консультация онколога! Вы же понимаете: то, что врач еще сможет сделать для вас на ранних стадиях рака, на поздних уже не сможет улучшить ваше состояние.

Седьмой синдром, - это боль. Ее особенность в том, что против нее не помогают обезболивающие препараты, а со временем она становится только сильнее. Причем не всегда болит пораженный орган. Характер боли тоже может быть разным: может ныть, резать, жечь, боль может быть тупой, сверлящей, рвущей. В совокупности с остальными симптомами она почти всегда свидетельствует о раке.

Восьмой симптом – это кровотечения, которые могут случаться из носа, ушей, других отверстий.

Девятый симптом – диспептические расстройства, такие как тошнота и рвота, изжога, диарея или, наоборот, запор, отрыжка, метеоризм, вздутие живота. Еще очень часто нарушается функция глотания.

Последний десятый симптом – это поражение кожи. При раке с кожей часто что-то происходит: высыпания, язвы, нарывы.

Конечно, есть и специфические признаки, характер которых зависит от пораженного органа. При появлении хотя бы одного симптома – главное, не терять время. Оно в такой ситуации – самый ценный ресурс.

Хотя ради справедливости стоит добавить, что когда уже такие признаки, в принципе поздно бить тревогу. Как правило, поезд уже ушел. Скорее совпадения РЯДА! а не одного этих признаков - это повод упорядочить имущественные и семейные дела.

Равное консультирование началось с наркозависимых в ремиссии и людей, живущих с открытым ВИЧ-положительным статусом – они помогают наркозависимым и только что узнавшим о своем ВИЧ-статусе людям, сопровождают их.

Теперь появились и женщины – равные консультанты в онкологии. Они помогают другим женщинам пережить тяжелое время лечения, реабилитации, вообще жить дальше, а также родственникам пациенток, для которых это тоже очень сложная ситуация – многие не знают, как утешить, как разговаривать, как себя вести с близким человеком, который может или замкнуться в себе, или плакать дни напролет.

Равные консультанты прошли полугодовое обучение, научившись не только отвечать на неудобные вопросы, но и правильно поддерживать, сочувствовать, при этом не выгорая.

Эльвире Никоноровой 47. По профессии она врач-педиатр. Замужем, в семье трое детей – 20-летний сын и 6-летние дочки-двойняшки. В 2017 году Эльвира пережила свой первый рак – щитовидной железы. Была операция. Но через год она обнаружила новообразование в груди.

— Что было, вспомните этот момент?

— Это было в феврале 2018 года. Я нащупала это новообразование утром, в 7 утра, но я врач по профессии, понимаю, что тянуть нельзя, поэтому уже в 10 утра была на приеме у онколога. Операция, химия, лучевая терапия, гормоны – стандартная схема.

— А что вы чувствовали все это время?

— В первую очередь – это был страх. И страх был весь внутри меня, его нельзя было показывать близким.

У меня живы родители, и не хотелось их расстраивать. Про первый рак – рак щитовидки – они даже не знали. А про рак молочной железы пришлось сказать, потому что предстояла химиотерапия, от которой выпадали волосы.

Муж мой меня очень поддерживал, с малышками всю заботу взял на себя – отвести-привести из садика, умыть, одеть, заплести, накормить. И меня еще везде возил. Муж очень хорошо помогал, потому что у меня какое-то время совсем не было сил.

— Вы переживали, что внешность изменится после лечения?

— Когда мне поставили диагноз, я не переживала о том, что стану некрасивая.

Дочкам во время первого моего рака было три года, на момент начала второго – четыре. Мне хотелось их вырастить, поэтому, какая я буду – меня не волновало – будет или нет у меня грудь, выпадут или нет волосы.

Я хотела жить, их вырастить, они еще слишком маленькие, и я им очень нужна.

— Можно назвать вашу историю счастливой?

— Конечно, можно. У меня была поддержка дома. Это очень важно, потому что у некоторых людей такой поддержки нет: близкие не понимают, не хотят слушать, не хотят говорить о заболевании. А бывает, что близких нет, совсем не с кем поделиться.

Мне тоже было тяжело – надо было утешать близких, они были в шоке, потеряны, расстроены. Поэтому дома я практически не говорила о своем заболевании.

— Но, тем не менее, вы теперь сами не просто утешаете, вы – равный консультант. Вы остались в этой теме после того, как наступила ремиссия. Что вас побудило стать равным консультантом?

— Я всегда работала в так называемых помогающих профессиях – была врачом, была соцработником, мне близка эта тема помощи. Поэтому, когда я увидела объявление о наборе волонтеров – равных консультантов, то очень обрадовалась, поняла сразу, что это – моё. За полгода лечения я много раз лежала в больнице, общалась с разными женщинами-пациентками, большинство были растеряны, напуганы.

— Вы увидели объявление, а что было потом?

— Вы сама врач, что же вы еще нового узнали для себя?

В разных стадиях нужна разная помощь. Потом может наступить стадия агрессии, например, и стадия депрессии. И в каждой надо думать, как помочь человеку.

— И при этом не навредить себе? Как вы защищаетесь от выгорания?

— Да, мы тоже учились этому – как не выгорать и сохранять себя. Мы учились тому, как выслушать человека, как построить разговор.

Ведь часто люди сталкиваются с неудобными, стыдными, как им кажется, вопросами – а в какой момент у меня выпадут волосы, они сразу все выпадут или нет, а что мне можно есть, как бороться с тошнотой…

Я вспоминала себя – как мне хотелось, чтобы кто-то посочувствовал мне во время лечения, понял, просто понял.

— Что такое сочувствие в такой ситуации, о чем не нужно говорить?

Важно, чтобы кто-то сказал, что понимает и разделяет мой страх, сказал, что будет рядом, что поможет – приготовит чай, что купит продуктов, а ты можешь просто лечь и отдыхать. Нужны просто поддержка, тепло и понимание.

Я вот вспоминаю, что когда проходила химиотерапию, то сильно тошнило, но на пятый день становилось легче. И я говорю женщине, которая спрашивает меня об этом – что будет лучше. Еще я в процессе лечения столкнулась с теми, кто вообще сомневался в необходимости лечения – боялись осложнений, не видели смысла лечения. И это тоже надо объяснять.

Известная украинская телеведущая рассказала о борьбе с раком и показала свое фото

— Но ведь иногда и так бывает, что не пройдет, что не будет ремиссии.

— Да. Но вот когда мне было плохо и страшно, я вспоминала такую цитату, ее приписывают Архимеду, но я не уверена в правильности, но смысл такой: мы можем не так много сделать с продолжительностью жизни, но очень много – с ее шириной и глубиной.

— Как строится ваша жизнь после того, как вы закончили обучение и стали равным консультантом?

— То, что я равный консультант – это просто одна из граней моей жизни, одна из многих составляющих. Да, после диагноза я переосмыслила жизнь: перестала откладывать важные дела на будущее, думаю, что самое главное – это любить близких. У меня появилось много интересных дел и занятий, я планирую получить второе высшее образование, стать онкопсихологом. Я вижу, как онкопсихологов не хватает.

Мне думается, что диагноз должны сообщать человеку двое – онколог и онкопсихолог. А ведь я знаю женщин, которым сообщили их диагноз СМСкой. Психологическое сопровождение должно идти параллельно с лечением.

— Если онкопсихологов будет достаточно, то зачем тогда равные консультанты?

— Но ведь есть такие люди – как закрытые шкатулки, их не открыть. Ты хочешь помочь, но не знаешь – как. Что в таких случаях вы делаете?

— Да, есть такие люди. Но изначально, если человек записывается на прием к равному, то он готов говорить. Правда, бывает, что записываются с какой-то конкретной темой. Но в процессе разговора понимаешь, что человека волнует не только собственно заболевание, но и то, что с друзьями невозможно встретиться или близкие, зная, что наступила ремиссия, говорят – что ты сидишь дома, все уже позади, все хорошо, что теперь говорить об этом, мы не хотим об этом слышать. А женщине хочется поговорить. Да, мы обсудим с ней и реабилитацию, и питание, и группы взаимопомощи, но просто сам факт разговора очень важен.

У нас есть определенные правила – о чем можно и о чем нельзя говорить с клиенткой. Мы отвечаем только на запрос.

— А если женщина пришла и плачет и ничего не говорит?

Конечно, бывают ситуации, когда мужчины уходят от женщин, переживших онкологические операции. Но уходят тогда, когда отношения и без этого разрушались. Ведь человек, который рядом с тобой – остается таким же – есть у него шов на груди или нет.

Кроме поэзии в жизнь Эльвиры вернулась живопись. Она показывает рисунки в телефоне.

Да, мне накануне делали еще обследование позвоночника, результаты были не очень, тем более, я, как врач, понимаю все. Поэтому мне в тот день было плохо и страшно.

Но я стояла у картины и слушала аудиогид. Голос рассказывал, что на самом деле все не так ужасно на этом полотне: да, буря, но она заканчивается, потому что на небе появилась радуга – это верный признак, что волнение перейдет в штиль, а еще в радуге летит чайка, а это значит, что берег близко. То есть люди с разбитого корабля, которые оказались на его обломках, обязательно спасутся, потому что буря кончается, а берег близко.

Марина Барыкина по профессии педагог, воспитатель детского сада. Ей 55. И она – тоже равный консультант.

— Марина, как все началось?

— В июле 2014 года, вскоре после того, как мне исполнилось 50, я поняла, что со здоровьем у меня происходит что-то не то. И мысль о том, что, возможно, это рак – мелькала. Вокруг меня в это время многие близкие люди уходили от рака – тетя, двоюродная сестра. Сестра уходила очень тяжело, я часто навещала ее в хосписе. Последнюю неделю жизни сестра провела в коме. И тогда мне пришла в голову мысль, что люди не должны так тяжело уходить…

И когда я в 2014 году пошла к доктору, то мне сказали, что все плохо и особой надежды нет.

И Вселенная откликнулась: нашлись врачи, которые взялись за операцию, была подобрана правильная химиотерапия, давшая свои положительные результаты. В феврале 2015 года я вышла в ремиссию. Очень долго восстанавливалась, потому что химия оказала свое влияние не только на раковые клетки, но на весь организм в целом.

Я заново училась ходить, есть. Это был такой непростой период, период тишины какой-то – мне нужно было побыть наедине с собой. Понять – для чего, собственно, мне это дано. Потому что в нашей жизни все не просто так. И если бы я не заболела, то не была бы поставлена перед фактом, что жизни осталось не так много, стоит задуматься.

У меня уже был собственный опыт переживаний, опыт ремиссии. Я думала, что этим людям будет важно увидеть человека, который столкнулся как они с тем же самым, но вот живет дальше. Что рак – это не приговор.

Летом прошлого года я увидела в Сети объявление о том, что набираются группы равного консультирования. Подала заявку, прошла тестирование. И меня приняли в команду. Я начала обучаться.

Я прошла обучение и сейчас наша команда уже приступила к консультированию. У меня пока очных консультаций не было, но уже было достаточно много консультаций по телефону. И я хорошо понимаю, что не всегда, скажем так, людей беспокоят чисто медицинские вопросы, людям нужна эмоциональная и психологическая поддержка, кому-то надо просто поговорить. И это чувствуется на интуитивном уровне. Поэтому я буду говорить, если надо, сорок минут, час, полтора часа. Человеку нужно выговориться.

И периодически возникают страхи. И об этом надо говорить, обсуждать с разных сторон, подробно все проговаривать.

Семью с онкобольными детьми выжили из квартиры в Москве

— Насколько остра проблема взаимоотношения с близкими людьми у тех, кто вам звонил?

— Это один из самых частых запросов – как быть в семье, как донести свои потребности до тех, кто рядом с тобой. Ведь есть же хронические формы рака, человек болеет долго, родные свыкаются с этим. Но человеку эмоциональная поддержка важна всегда.

Я могу сказать, что для меня важна как поддержка друзей, детей, так и моя собственная самостоятельная работа.

Но когда я столкнулась с тем, что 1 октября у дочери диагностировали рак молочной железы, то я при всем своем опыте – и пациентки, и равного консультанта – я растерялась. И поняла, что мне самой тоже нужна помощь и поддержка.

Шок, который я испытывала тогда, по силе превосходил тот, который я испытала, узнав о своем диагнозе. Потому что это был страх за собственного ребенка, неважно, сколько ему лет. Мы с дочерью достаточно быстро прошли обследование, она начала лечение. И сейчас мне гораздо спокойнее, я знаю, как ее правильно поддержать.

— А что делают люди не так?

— Как надо?

— Надо просто выслушать человека. Мы – равные консультанты – отвечаем только на запрос. Надо человека внимательно выслушать, задать наводящие вопросы. Надо понять, например, чего человек боится, когда говорит, что не хочет лечиться. Надо постараться понять, услышать человека.

И вот услышав о том, чего человек боится, можно тогда говорить.

В России ежегодно свыше 120 тысяч женщин узнают о том, что у них рак репродуктивной сферы. Равные консультанты в Клинике им. Пирогова – только начало большого проекта становления онкопсихологической службы, как говорит Андрей Павленко, врач-онколог, заместитель директора клиники по медицинской части.

Павленко считает очень важным появление женщин-равных консультантов. Он вспоминает, что уж на что он сам – онколог, знающий о своей болезни все, получивший прекрасное лечение и хороший результат, все равно после лечения через несколько месяцев вошел в депрессию, да так, что был вынужден обратиться за профессиональной медицинской помощью.

Теперь равные консультанты на средства президентского гранта уже подготовлены в семи российских городах – Петербурге, Москве, Твери, Йошкар-Оле, Уфе, Перми, Красноярске.

- Доктор, сколько всего психологов в латвийском Онкоцентре?

- Я даже не могу сказать, что я одна, у меня неполная ставка — 0.75. Это страшно, конечно, потому что такого рода помощь здесь очень нужна. Количество пациентов у меня не ограничено и часто день кажется слишком коротким. У каждого же своя ситуация — с одним достаточно поговорить полчаса, другому нужно полтора, а то и два часа.

- Сколько в Латвии онкологических больных?

- А сколько умирает?

- Умирают все, кто рождается. Как только человек родился, он начинает медленно двигаться в сторону кладбища. Вопрос лишь в том, с какой скоростью: кто-то дойдет за год, кто-то - за 30, кто-то - за 100 лет.

- Но эффект неожиданности, согласитесь, облегчает существование. И совсем другое дело, когда врачи сообщают, что жить осталось несколько месяцев.

- Так редко бывает, чтоб давали четкий прогноз. И не забывайте, на первом месте по смертности все-таки не онкология, а сердечно-сосудистые заболевания.

В сфере онкологии так: примерно одна треть больных умирает в ближайшие годы после установления диагноза. Еще одна треть живет долго и умирает совсем не от онкологии. И одна треть постоянно лечится, но продолжительность жизни у этих людей большая - десятилетия. Так что неправильно думать, что если человек заболел онкологией, то он придет домой, ляжет и умрет.

- В том-то и дело, что не сразу - еще помучается.

- И это не обязательно. Очень может быть, что жить он будет долго и в весьма неплохом состоянии, просто будет поддерживать лечение. Многие считают онкологический диагноз приговором к мучительной смерти, но это фобия, берущая начало в тех временах, когда больному не сообщали истинный диагноз.

В старой Европе, в Америке, где не было такой традиции, рак не считают концом света. Не говорят о таком больном шепотом, не водят вокруг него гиперсочувственных хороводов и не душат своей помощью. У кого-то диабет, у кого-то сердце, у кого-то рак –ничего особенного.

- Но раньше и диагноз толком не могли поставить, а теперь медицина резко шагнула вперед.

- Конечно, 200 лет назад онкологию вообще не лечили. В своем романе Гюго, например, описывает униженных и оскорбленных, где большая часть людей - это онкобольные с визуальными локализациями. А сейчас и диагностика лучше, и лечение эффективнее, поэтому болезнь выявляется на ранних стадиях, люди лечатся и живут дольше. Потому и кажется, что онкозаболеваний больше. Хотя по сравнению с Европой у нас даже меньше.

- Теперь у нас есть Закон прав пациентов, где черным по белому написано, что пациент должен знать свой диагноз (не считая тяжелых психических нарушений). Больной является первым, кто должен узнавать от врача свой диагноз. И именно больной потом решает, кому говорить, кому не говорить.

Но встречаются еще такие казусы, когда врач идет на поводу у родственников и не говорит диагноз больному. В итоге получается какое-то кино: все вокруг шушукаются, скрывают от больного информацию, а он уже давно все про себя понял и скрывает это от родных, оберегая их от переживаний. Сами больные мне рассказывают о таких ситуациях.

- Насколько сложно человеку смириться с тем, что дни его сочтены? Может, гуманнее не сообщать, что он уходит?

- Даже если ему ничего не говорить, умирающий человек сам понимает, что он покидает этот мир. Он это чувствует лучше всех.

- Разве люди не надеются до последнего?

- Смотря о каком периоде болезни говорить. Если о последних днях, то там уже надежды мало. В остальных случаях надеяться, конечно, можно и нужно.

- К вам больные обращаются с какими вопросами?

- Чаще всего это тревожность и депрессия, конечно. Хотя нередко люди подходят к последней черте уже подготовленными. Они разобрались со своими делами, привели в порядок мысли. Я бы даже сказала, что этот период тяжелее дается родственникам. Больной уже все передумал и пережил, и все для себя понял (тех, кто диагноз не принял, меньшинство). А вот родственники продолжают суетиться, делать ненужные движения, хотят помогать и помогать, не спрашивая, нужно ли это больному.

- Что значит, больной смирился?

- К этому подводят ощущения - и психические, и физические. Когда человек заболевает онкологией, он в своем понимании болезни проходит несколько стадий кризиса. Вначале, конечно, стресс, который длится от нескольких часов до нескольких дней.

Потом наступает стадия отрицания, когда человек уверен, что с ним такого не может случиться никогда. Потом он сердится на весь мир и первым делом от этого страдают, конечно, близкие и медики.

Дальше - стадия торга. Поняв, что со здоровьем что-то не так, человек начинает искать возможности избавиться от болезни. Следом идет депрессия. Когда кризис пройден, наступает смирение и тогда больной, уже принявший реальность, начинает рассуждать здраво и следует лечению.

- Сколько времени на это осознание уходит?

- В идеальном случае до года. Но бывает и дольше, когда люди застревают на разных стадиях — в депрессии, в стадии отрицания. Это особенно характерно для жителей наших широт. В южных странах люди на все реагируют горячее, и на кризисы, в том числе, поэтому они быстрее проходят. Жаль, что родственники больных этого не знают и списывают их изменения на капризы или плохой характер. А это просто реакция человека на болезнь.

- Какой может быть лучшая помощь со стороны родственников?

- Самое главное - сказать больному правду о его диагнозе. Потому что ложь держит людей в напряжении и искажает отношения. Родственники вместо адекватной реакции начинают изображать из себя клоунов, хотя и им не до смеха и больному.

Гораздо полезнее спросить прямо, что ему нужно, чем навязывать свое понимание его желаний. Иначе получается, родственники или не догоняют больного, или бегут впереди него.

Я сама через это прошла и знаю, что говорю. Мой отец был болен раком и умер. Мама уговорила меня скрыть от него диагноз, и я до сих пор помню, как сильно это мешало нашим отношениям.

В последние минуты его жизни мы не могли быть честными друг с другом, разговаривать откровенно. А это не правильно — в такие минуты нельзя лгать. Больному человеку ведь тоже хочется поделиться своими мыслями, переживаниями с близкими, а его, получается, лишают такой возможности.

Так что, хочешь помочь больному - просто спроси, что ему нужно. При откровенных отношениях, он скажет тебе правду. Ложь, кстати, прямо вредит больным. Некоторые начинают манипулировать близкими при помощи болезни вместо того, чтобы лечиться.

- Насколько легко попасть к вам на прием?

Для многих самое важное — просто выговориться. Или посоветоваться о своих проблемах, что-то обсудить. По необходимости я выписываю лекарства - снотворные, успокоительные, антидепрессанты.

- Сколько людей лежит в паллиативном отделении? Оттуда уже не возвращаются?

- Еще как возвращаются. Бывают такие, что лечатся по 3-4 года. Но лежат там только по семь дней. Всего около 30 мест, а очередь растянулась на пять недель. На столько коек выделено государственных квот, а платных у нас нет.

Это катастрофа, конечно, потому что спрос гораздо больше. Люди ищут возможности, но их немного. Есть койки в Первой городской, есть в Бикур-Холиме, но их немного.

- А если человек умирает — тогда в хоспис?

- В Латвии хосписа нет. Паллиативная медицина в мире подразумевает и хоспис, но у нас в государстве его нет вообще. Потому получается, что родственники привозят больного в Онкоцентр, чтоб он умер не дома, но мы ему выписываем поддерживающее лечение и через семь дней возвращаем домой под опеку семейного врача.

- Что ж удивляться, что наши люди боятся даже думать об этой болезни. Некоторые еще боятся заразиться онкологией — тоже от страха?

- Конечно, научно доказано, что заразиться онкологией нельзя. Но с онкофобиями обращается очень много людей, даже молодых. Родственник умер, допустим, и они боятся того же — им кажется, что заразились от кружки, от рукопожатия.

- От переживаний можно заболеть?

- Это да. Онкология до сих пор считается психосоматическим заболеванием. Пока этого никто не отменял. Есть несколько факторов предрасположенности: наследственность. Второй — это разные вредности, к которым относятся и травмы. И третий фактор — психоэмоциональный: стрессы, переутомление, переживания.

Тип личности тоже имеет значение. В группе риска такой - очень порядочный, который все делает сам и не попросит другого, закрытый, щепетильный, очень хороший работник. Но слишком хороший. Хороший для других, но не для себя.

Он не может никому доверить своих обязанностей, все делает сам. А это идет рядом со стрессом. У нас в этом Доме таких правильных людей очень много. Потому люди часто удивляются: как это он заболел - он такой был правильный, так тщательно следил за собой.

- Надо позволять себе быть неправильными?

- Да. Проспать иногда, делать то, что мы хотим, не считаясь с тем, понравится это кому-то или нет. Просто делать то, что хочется.

- А что лучше всего стимулирует заболевших людей к жизни?

- Одного на всех стимула нет, мотивация самая разная. У кого-то это дети, у кого-то - внуки, у кого-то это дело, которого он не сделал. Бывает, пятеро детей и 12 внуков, а мотивации нет. Не всегда люди, окружающие человека, дают мотивацию к жизни. Ее каждый должен искать внутри себя. Вот если эта морковка для зайца появилась, тогда он за этой морковкой пойдет.

- Вам встречались люди, которым надоело жить и они не против умереть?

- В соцсетях люди часто собирают деньги на помощь онкобольным, от которых врачи отказались. Нужно ли бороться до конца за человека или лучше дать ему возможность спокойно дожить свой кусок жизни?

- Люди делают то, что они считают нужным делать, и это их выбор. Единственное, в основном так отчаянно борются за родных те, кто испытывает перед ними чувство вины. И таким образом хотят от него освободиться.

А еще есть люди-— обеспеченные - которые, столкнувшись с онкологией, все никак не могут понять, что есть вещи, которые нельзя купить ни за какие деньги - здоровье, например, жизнь.

Ну, заплатит он врачу - тот ему лишний раз улыбнется за эти деньги и все. Оперировать он будет так же, как все 30 лет до этого — не лучше и не хуже, просто потому, что иначе не умеет.

Есть категория, которой понимание этого дается с большим трудом, а то и вовсе не дается. Из-за этого еще больше переживаний. Люди думают, что с деньгами они бессмертны.

- Вам часто доверяют последние мысли — о чем люди жалеют?

- В основном жалеют о том, чего в жизни не сделали. Очень многие живут в тесных рамках и не позволяют себе чего-то: сначала потому что дети, потом - потому что внуки, потом - потому что мама не разрешает. И в самом конце жизни, когда ему 85, он осознает, что никогда уже не исполнится его желание.

Очень многие люди не умеют жить для себя. Тем более обидно, что речь идет о самых простых вещах: куда-то не съездил, чего-то не увидел, с кем-то не встретился. Тогда только понимают, как надо было бы жить.

Как надо: если нам чего-то хочется, то мы не ждем, а просто идем и делаем это. Получается - хорошо. Не получается - ничего страшного. Главное, что мы попробовали.

- Как говорят, если сомневаешься, делать что-то или не делать - делай.

- Но в основном у народа наоборот. Если сомневается, то не делает. А потом жалеет. Мы все стараемся жить по стандартам, угнетаем себя и не прислушиваемся к своей интуиции. Это касается вещей простейших. Хочешь огурец – пойди, купи и съешь. Независимо от того, что в интернете пишут, будто брокколи полезней. Ну не люблю я брокколи! А огурец съем с удовольствием и будет мне двойная польза. И это касается всего. Ребенок хочет быть художником, но мы упорно лепим из него математика. Зачем? Вот этому меня научили пациенты за годы терапии – понимать, что для меня важно.

- Тяжелая у вас работа. Откуда берете силы?

- Я работаю здесь 10 лет и хожу на работу с радостью. Словами рассказать об этом трудно, все-таки медицина делает людей другими. Моя задача: помогать человеку до конца, насколько это возможно. Но - работа есть работа. Я ее заканчиваю, закрываю дверь и домой с собою не несу.

Но это не значит, что я не сочувствую больным. Это нормальная реакция – надо уметь восстанавливаться. Иначе – синдром выгорания, когда люди становятся черствыми, сердитыми, неспособными к сочувствию.

У меня есть антидепрессант, которым я пользуюсь регулярно. Самый лучший - по фамилии Моцарт. Хотя возможны варианты: Шопен, Бетховен, Бах. Дома по радио я практически слушаю один канал — радио Классику. Так переключаюсь.

- Напоследок – забыла уточнить. Как различаются в своих переживаниях русские и латыши?

- Вот тут я разницы не вижу никакой. Если б я принимала русских из России, может, были бы различия, а так – нет. Может, в нашем сером прибалтийском климате и различия стираются. Одно могу сказать точно: перед лицом смерти мы похожи абсолютно.