Как я вела борьбу с раком


Если от рака умирают врачи, есть ли надежда у пациентов?

В социальных сетях 2020 год начался с прощального поста питерского онколога Андрея Павленко, который сам обнаружил у себя рак и в течение полутора лет – на странице в Фейсбуке, в многочисленных интервью, выступлениях на телевидении – рассказывал о своей борьбе с недугом.



Рассказывает заместитель директора НМИЦ онкологии им. Блохина Александр Петровский:

О временах и сроках

– Если говорить обобщённо, то, по статистике, 50% онкологических пациентов излечиваются полностью. При этом прогноз на ожидаемую продолжительность жизни в каждом конкретном случае зависит от вида рака, поскольку общего ответа на этот вопрос не существует. Рак – это не одна болезнь, а множество различных заболеваний. Есть прогностически благоприятные виды рака, при которых даже на продвинутой стадии, при наличии отдалённых метастазов, пациенты имеют высокий шанс либо на выздоровление, либо на переход болезни в хроническую форму. Но есть и такие разновидности болезни, от которых пациенты быстро сгорают, даже если рак был обнаружен на начальной стадии.

Однако каждый год ситуация меняется. Ещё 5 лет назад рак лёгкого считался приговором. Сегодня появились лекарства, благодаря которым люди живут с этим диагнозом достаточно долго.

Что касается таких распространённых видов рака, как рак молочной железы, колоректальный рак, рак яичников, лимфомы и т. д., то с ними пациенты могут жить 10–15 лет и более.


– Врачи говорят, что рак важно обнаружить на ранней стадии. Но при этом в начале заболевания симптомов нет. Как быстро развивается недуг и переходит из одной стадии в другую?

– Есть агрессивные, быстрорастущие опухоли. К ним, например, относятся некоторые виды рака у детей. Но в среднем от появления раковой клетки в организме до формирования клинически значимой опухоли (размером около 1 см) проходит 5–7, иногда 10 лет. Понятно, что шансы обнаружить болезнь на ранней стадии при регулярных осмотрах есть – и они достаточно велики.

Семейная история

– К группе риска относятся люди, у близких родственников которых был выявлен рак?

Поэтому свою семейную историю нужно знать и ни в коем случае не игнорировать. При определённых видах генетической предрасположенности у врачей есть возможность провести превентивные профилактические процедуры, в том числе и хирургические, которые снизят риск появления рака.


– Для молодых рак действительно опаснее, чем для пожилых?

– В целом да. Рак желудка, рак молочной железы, диагностируемые в молодом возрасте, часто очень агрессивны и опасны. Однако детский рак мы сегодня вылечиваем полностью в 80% случаев.

– Врачи часто говорят о том, что многое зависит от индивидуальных характеристик опухоли и её чувствительности к назначаемым препаратам, но при этом назначают лечение по стандартам, одинаковым для всех.

– Стандарты – это экономическое обоснование лечения, а само лечение назначается по клиническим рекомендациям. Практика показывает, что, несмотря на то что каждая опухоль индивидуальна, 80% всех онкологических заболеваний можно описать стандартными подходами. В эти стандартные подходы входит определение индивидуальной чувствительности опухоли к тем или иным противоопухолевым лекар­ственным препаратам с помощью иммуногистохимических и молекулярно-генетических методов. В остальных случаях всегда есть возможность перейти на индивидуальное лечение – для этого врачу достаточно со­брать врачебную комиссию.


Революция отменяется?

– Может ли пациент проверить, правильно ли его лечит врач?

– Все клинические рекомендации есть в открытом доступе, и пациент может их найти, вникнуть и попытаться в них разобраться. Однако без медицинского образования сделать это сложно. Это всё равно что пытаться проконтролировать мастера, который ремонтирует сломанный холодильник. Лучше довериться профессионалу, а система должна делать всё для того, чтобы это доверие было оправданно.

– Каждый день СМИ сообщают о новых случаях заболеваний – в том числе и у известных людей. Заболеваемость раком действительно выросла?

– Выросла как заболеваемость, так и выявляемость онкологических заболеваний. И нужно быть готовым к тому, что пациентов с раком с каждым годом будет всё больше. Сегодня в нашей стране от сердечно-сосудистых заболеваний умирают 50% пациентов, от онкологических – 15%, а в Японии онкологическая заболеваемость уже вышла на первое место, поскольку рак – это болезнь пожилых людей, а продолжительность жизни там одна из самых высоких в мире.

Хорошая новость заключается в том, что выросла не только заболеваемость, но и эффективность лечения. Продолжительность жизни онкологических пациентов постоянно растёт, в том числе и у тех, у кого болезнь была обнаружена уже на продвинутой стадии.


– Ожидается ли появление новых прорывных технологий в лечении рака, сопоставимых с иммунотерапией?

– Не стоит ждать и возлагать все надежды на появление революционных методов и недооценивать возможности проверенных лекарств и технологий. С врачебной точки зрения эволюция – развитие имеющегося метода – лучше, чем революция, которая чаще приносит больше разрушений, чем побед. Уже сегодня у онкологов есть всё необходимое, чтобы помочь большей части пациентов. Дальнейшие исследования в области онкологии необходимы, и они проводятся во всём мире. Онкология – это одна из самых динамично развивающихся отраслей медицины. Только за последний год было зарегистрировано более 50 новых препаратов и показаний для лечения различных видов опухолей. Задача человека – просто прийти к врачу, и желательно сделать это как можно раньше.

В конце марта прошлого года у меня воспалились лимфоузлы, которые прощупывались под мышкой. Большие такие. Держались долго, но я не паниковала, просто воспаление какое-то. Как уже потом врачи сказали, оказалось, что болезнь зарождалась гораздо раньше.

Постепенно я начала чувствовать, что гораздо быстрее устаю, выдыхаюсь, просыпаюсь в холодном поту. Я подумала, что это просто переутомление. А в мае уже легла на операцию — мне нужно было прооперировать руку. Я ее давно ломала, мне туда вставили протез. Но потом начались какие-то проблемы, рука не разгибалась.

Накануне операции вечером вдруг я чувствую на шее боль — трогаю, а там очень большие узлы. Тут я уже начала немного паниковать. После операции долго приходила в себя и разрабатывала руку — прошли еще недели или месяцы, точно не знаю. И тут раз — и в один вечер на другом месте еще шишка. Тут я испугалась и уже лезу в интернет, читаю всевозможные ужасы. Собралась ложиться умирать уже, все. Сама записалась в больницу на УЗИ всех лимфоузлов.


Фото: Алексей Абанин

Потом сообщили, что да, это рак второй, глубокой стадии. И сразу сказали, что не смертельно и лечится химиотерапией. Дальше началась длинная эпопея с поисками врачей и онкологов, исследования. Рак лимфоузлов, он еще называется лимфома Ходжкина — там очень много подвидов, нужно было исследовать, какой вид, уровень, куча всего. Уже потом просветили весь организм, чтобы понять, где сидит рак, оказалось, что мой организм почти как у младенца. Здорова вся практически. Я думаю, что из-за той операции с рукой, когда вставляли протез, очень сильно посадили иммунитет, когда долго вливали разные жидкости. Они гасили как раз иммунитет, чтобы прижился протез, металл в руке. Потом оказалось, что протез был первоначально поставлен неправильно, и все три года протез болтался. За это время он наделал столько бед в руке, что иммунная система сошла с ума.

Остановилась на 62-й [Московской городской онкологической] больнице в Истре. Там мне предложили ускоренный курс — не полгода, а два месяца — и несколько процедур облучения. Я торопилась выйти в театр, на сцену. Как раз было лето. В сентябре нужно было вернуться в строй. А ускоренное лечение — оно очень жесткое. Жесткое отравление организма. Я на это пошла. Легла туда, влили химию. Должно было всю ночь тошнить, температура, но я так этого боялась, что дала установку мозгу, что не буду лежать в больнице, что буду активна, не буду прерывать работу — съемки же были запланированы. Наутро зашли врачи и просто обалдели, увидев меня бойкую. И я просто сбежала и уехала домой. С тех пор я стала просто приезжать сама и вливать химию. Параллельно, конечно, куча таблеток и уколов. Я сама себе делала их, забирала шприцы и лекарство, сама колола — то в живот, то в ногу. И вот так я за рулем сама приезжала в больницу, вливалась, уезжала. Так все лечение.

Химия накопительная, постепенно было все хуже и хуже. И каждый день организм что-то выкидывал. Идешь по улице — и вдруг отказывают ноги. То с зубами что-то, то зрение барахлит, то слух. И днем, и ночью постоянно тошнит. Чувствуешь себя беременной. Первые курсы химии я могла есть только холодной свекольник. Не ела больше вообще ничего, меня трясло. Потом посыпались волосы, и, конечно, пришлось все сбрить. Клоками волосы оставались в руках. Это было очень страшно. Я держалась до последнего — была уверена, что не облысею. В какой-то день с мамой гуляли, и тут она видит, что волосы просто падают и ложатся на плечи, их даже трогать не надо было. Утром вышли из дома, а ближе к вечеру, часам к пяти, у меня уже были мощные залысины. Поехали к подруге моей, взяла машинку в руки сама и начала брить себя. У меня затряслись руки, градом покатились слезы — я вот так смотрю на себя в зеркало и вижу только страх, ужас и уродство. Я даже не могла выйти к маме, я боялась, что она скажет, что я урод. Но все как-то сразу сказали, что я красивая, это абсолютно мой стиль, все такое. Я, конечно, не верила. Еще и выпали брови с ресницами.

И все слабее, слабее и слабее. Но я продолжала сниматься, играть в спектаклях. Физически это было очень тяжело. Ездила даже на гастроли, начались съемки. И вот только на последнем курсе химии в августе организм уже не выдержал. Я свалилась просто пластом и лежала неделю. Просто не могла ни ходить, ни вставать, ни спать. Самое неприятное — это ломка. Ломит все тело, кости, череп, зубы. Я себя называла наркоманом, прикованным к кровати, который пытается слезть с иглы. Исхудала я страшно, просто скелет. Друзья помогали, запихивали в меня еду.

И вот через маленький промежуток отдыха начался театр. И началось облучение: каждый день три недели. И еще капельницы, уколы, таблетки. Приезжала сама на машине в Истру в больницу, а вечером играла в спектаклях.


Фото: Алексей Абанин

В самом начале лечения всем приставляют психотерапевта, но я сразу отказалась: я же сильная, справлюсь. Но потом поняла, что не справляюсь. То, что я блокировала специально, меня догнало. Бешеное отравление, операции, нагрузка и работы — оно взяло свое. Я пошла к психотерапевту и требовала сильные препараты.

Это продолжается до сих пор, но не в такой степени, конечно. Идет работа с врачом, успокоительные. И организм до сих пор слабый, тяжело физически и эмоционально.

14 февраля у меня будет контрольная КТ [компьютерная томография — прим. Дождя]. И вот скажут, что [рак] в ремиссии или мало ли чего еще. Я убеждена, что все хорошо, но страх есть. В любом случае надо будет много-много восстанавливаться. Не год даже, организм же отравлен. И это для меня даже сложнее лечения. То ногти отваливаются, то ресницы по второму кругу выпадут. Это может держаться еще четыре-пять лет.

Я доказала сама на себе, что рак — это не обязательно свалиться и лежать. Да, мне повезло, что у меня была не запущенная стадия, мне повезло. Все равно это тяжело физически, но наш мозг сильнее этого всего.

Я потом разгибаться не мог дня три. В больнице я провел две ночи. Во вторую ночь привезли деда, у которого было недержание. Просыпаюсь, чувствую, что воняет. Говорю медсестрам:

— Там дед обосрался.


Фото: Алексей Абанин

Меня прооперировали, сделали полостную операцию. Очень смешные были ощущения — оттаивают кончики пальцев, и тут я понимаю, что пальцы на ногах замерли в другом положении, а я поправить их не могу. Попросил маму поправить их в обратную сторону. Это ужасно важно было в те моменты. Потом отпустили домой через какое-то время. Было две отвратительные вещи: очень больно было, когда я чихал и когда меня смешили. Острейшая боль. Прошло еще время, проводились анализы. И в итоге сказали, что у меня стадия IS, рак яичка. Это уже не первая, но еще не вторая стадия.

На следующий день я уже проснулся совсем без сил. Продолжалось это почти полтора месяца. Самое плохое время дня — как только ты проснулся. Еще часов 12 ты не заснешь точно, но делать ты не можешь вообще ничего. Смотришь в телефон, отвечаешь на пару сообщений, кладешь телефон. Это все, на что хватает сил. Ты даже не можешь лежать, настолько тебе плохо. Это не больно — это никак. До туалета я шел 20 минут по стеночке. Есть и не хочешь, и не можешь. Единственное — не могу сказать, чтобы меня сильно тошнило. Мне вместе с химией капали какой-то препарат, который вроде бы помогает. У многих обычно большие проблемы с этим. Людей круглосуточно выворачивает. Физическая боль — это неприятно. Больно, но терпимо. А вот это — просто выживание. Каждый день думаешь, когда же это все закончится. Потом это прошло, но начали выпадать волосы. Просто на подушке они лежали. Сходил побрился целиком. На этом, пожалуй, история и закончилась.

Каждые три месяца сдаю анализы, потому что высок риск рецидива. А это по 15 тысяч каждый раз. Вот на днях поеду, что-то скажут.

Я не чувствую, что что-то идет не так. И каждый раз думаешь, а если это будет снова. Я особо не переживаю. Даже когда мне сказали, что будет рак. Ну ок, это рак, что ж теперь сделать. Я не испугался, не нервничал, не переживал. В этом плане мне было довольно легко. Конечно, это связано с моим характером. Меня малое количество вещей пугает. Ну смертельное заболевание, ну умру, что ж теперь делать, все смертные. Тем более я диплом писал про эвтаназию. Поэтому я выложил большой пост в фейсбуке про болезнь. Во-первых, нечего скрывать. Во-вторых, как-то хотелось, чтобы люди знали, что не нужно уходить в себя, настрой — это суперважно. Я чувствовал, что что-то с этим заболеванием в России не так. Вот если посмотреть на Штаты — там это просто заболевание, ему не придают большого значения. Если я не переживаю, значит и все остальные не должны переживать.

Долго еще думал, как бы что сделать, чтобы выразить это все. И в июле 2017 года сделал плакат.


Фото: Александр Горохов


Фото: Алексей Абанин

Я решила не читать интернет и ничего не делать, потому что как только прочитаешь — сразу у себя это все найдешь. Маме пришли результаты на почту. Я была дома, лежала в кровати, у меня был бронхит. Девять утра — я хотела позвонить врачу, но не успела. Мама пришла ко мне, постучала в дверь. Я сильно удивилась, чего это она пришла. Не договаривались же.

— Вот пришел результат. У тебя меланома.

— А что это такое?

Я уже плохо помню тот момент и что со мной было.

Когда тебе говорят результаты, ты не понимаешь, насколько болезнь распространилась. Первые дни — они самые страшные. Во-первых, неизвестность: что это вообще такое? Ты знаешь, что от рака умирают, и все. У меня еще был бронхит, температура. Мне было так плохо, я рыдала и думала, что я больше никогда не встану с кровати вообще. Это неизбежно, надо просто пережить этот этап.

Мне сделали операцию. Берут место, где есть опухоль, и вырезают место побольше. А через полгода на этом же месте образовалась новая шишка. И так продолжалось каждые полгода. Каждый раз, когда делали операцию, вырезали все больше. В какой-то момент там уже нечем было сшивать, и сделали пересадку кожи. Взяли с руки кожу и туда пересадили. Снова сшивали, снова разрезали, снова расходились швы, снова операции — там уже нечему было срастаться.


Фото: Алексей Абанин

Все это время меня лечили разными способами. У меня довольно дурацкий диагноз в плане лечения — химиотерапия стандартная не действует. Я вообще не против же. Да, это жесткий метод, но, по крайней мере, он лечит. Химия не действует на меланому. Сначала мне назначили одно лекарство, я колола полгода. Состояние от него было ужасное - тело ломило, голова болела, была температура каждый день. Но это не подействовало. В рамках НИИ [онкологии им. Н. Н. Петрова] в Питере начали экспериментальное лечение. Сдавала по 16 пробирок крови из вены и из них изготавливали индивидуальные вакцины. Ими я лечилась целый год.

О болезни никому не рассказывали, я продолжала работать в своем состоянии. Жалости не хотелось, ну и была надежда, что все это закончится. Тем более всего вторая стадия. Так продолжалось до весны 2017 года.

Была суббота, конец марта. Утро, я завтракала и почесала спину (за левым плечом). И чувствую, что шишка под кожей. Пошла на УЗИ в больницу — сказали, что похоже на метастаз от меланомы. Так как место отдаленное, противоположная сторона тела — сразу поставили четвертую стадию. А это уже совсем дорогостоящее лечение.

Денег нет, начала искать варианты, как достать лекарства. Они новые, недавно изобрели, и по всему миру еще проводятся испытания. И год назад только зарегистрировали, не все врачи в России даже умеют этим лечить. Я искала лучшие варианты, что делать, чтобы остановить болезнь. Лекарств при меланоме немного — можно по пальцам пересчитать. Я консультировалось с лучшими врачами и поняла, что нужно лекарство, которое стоит 4,5 млн на год. Суммы конечно космические!


Фото: Алексей Абанин

Много купили рюкзаков — мама сидела ночами продавала. А у меня картины заказывали. Причем много мероприятий люди делали сами: рок-концерты, ярмарки, футбольный матч, татуировки делали, шили одежду. Кто-то продавал свои товары, рисунки, квесты — очень много всего. И это все делали без моего участия, мы узнавали в интернете. Это просто удивительно, я до сих пор вспоминаю как люди откликнулись, и слезы на глазах.

Начала лечиться. Сделала томографию через три месяца — и оказалось, что это самое лекарство мне не помогает. Причем опухоль в легких увеличилась в два раза. Все снова рухнуло. Деньги есть — но ничего не помогает. Я снова поехала в Германию, в Бельгию — там консультировалась. И мне предложили попробовать другое лекарство — более жесткое, тоже иммунное. Оно еще дороже первого, но собранных денег хватило. Было очень страшно его принимать, многие врачи говорили, что я не перенесу его. Побочных эффектов должно было быть много, вплоть до комы. Пришлось рискнуть. Либо я меланому, либо она меня. И мне предложили еще сделать облучение на легкое прицельно. На это я тоже согласилась.

Сделала новую томографию, и она показала, что лучевая убила опухоль в легком. То есть прям попали. Она не совсем исчезает, остается мертвая ткань, но не светится как злокачественная. И ничего нового не появилось — врачи говорят, что лекарство, скорее всего, подействовало.


Фото: Алексей Абанин

Я сейчас собираю мнения: один врач сказал, что нужно перейти на еще одно лекарство, чтобы закрепить результат, другой говорит, что надо принимать другое лекарство, третий считает, что надо наблюдать. Как обычно, мнения разные, приходится все брать в свои руки и искать лучшие варианты. О ремиссии пока рано говорить, но сейчас наконец-то я могу сказать, что все усилия к чему-то привели.

У меня было два периода — сначала я никому не рассказывала о болезни, а потом рассказала всем. И я поняла, что держать в себе гораздо сложнее, чем открыться людям. Сейчас я активно веду блог, где рассказываю про рак, пишу мысли, поднимаю разные темы. Ежедневно за мной наблюдают несколько тысяч человек, я получаю колоссальную поддержку и благодарна каждому, кто пишет добрые слова.

Хочу еще сказать пару слов тем, кто сейчас борется с раком. Поставили диагноз — идите в больницу, депрессия — к психологу, не можете сами справиться с покупкой лекарств — обращайтесь к людям. Не замыкайтесь, не сдавайтесь, получайте мнения разных врачей, изучайте свою болезнь, берите все в свои руки. Старайтесь получать удовольствие от жизни, каждый день, даже в мелочах. Никто не знает, что будет завтра, ни здоровый, ни больной. Не ждите выздоровления — живите сейчас.


Как резко может поменяться обычная жизнь, сколько стоит выжить, как это происходит и что вообще делать в такой ситуации. Виктория скрывает свое полное имя и свою историю от родителей, но откровенно поделилась ей с читателями Зожника.

В декабре 2016 года я почувствовала уплотнение в правой груди, но только после Нового года, в январе 2017-го обратилась к врачу в обычную поликлинику.

В той же поликлинике мне сразу сделали очень болезненную манипуляцию – пункцию. Не дожидаясь ее итогов, мы с мужем поехали в одну из частных клиник Москвы, где мне сделали биопсию под контролем УЗИ – обязательное исследование, если есть подозрения на онкологию.

Спустя неделю я пришла на прием, и там мне сообщили диагноз: рак молочной железы, стадия 2В, в редкой агрессивной форме…


Времени у нас было немного. Врач сразу сказала, что из-за агрессивной формы опухоль развивается стремительно, и с лечением нужно поторопиться. Мы понимали, что у нас неделя, может две, максимум месяц и надо что-то делать. До этого о раке мы знали ровно столько, сколько и все, кто с ним ни разу не сталкивался: это плохо. И всё.
Мы приехали домой, уложили сына спать и почти полночи проплакали, уткнувшись друг в друга. А на следующий день решили, что пора действовать и искать выход. Мы будем бороться.

Началось какое-то безумие – мы читали про клиники, было бесконечное количество телефонных разговоров, поездок по Москве, свои телефоны заряжали по несколько раз в день. Нам нужно было принять крайне важное решение, с кем пойдем дальше и кому доверить самое дорогое, что есть в жизни – здоровье.


Билеты в один конец

Спустя неделю мы с мужем уже купили билеты в одну сторону, захлопнули дверь своей квартиры, и всей семьей полетели в Германию на консультацию с врачом. Визы у нас были, а с остальным решили разбираться на месте. Мы просто взяли и полетели, не зная, что нас ждёт впереди.

Мы понимали, что и в России среди врачей есть специалисты высочайшего уровня. Но лечение рака – это целая система, это огромный и сложный процесс, в котором важную роль играет психологическое состояние. И, как потом оказалось, крайне полезным было вырваться из своего окружения, не думать о том, как на тебя будут смотреть, и что отвечать при встрече со знакомыми.

Мы выбирали из трех стран: Россия, Израиль и Германия. И по совокупности факторов выбрали Германию. Когда на кон был поставлен вопрос жизни, мы захотели довериться одной из передовых медицинских систем мира – немецкой. К тому же по нашим подсчетам стоимость лечения от рака в клиниках Германии и в частных российских клиниках сопоставима. На итоговую цену лечения влияет много факторов: квалификация лечащего врача, виды обследований, препараты, количество курсов их приёма, разновидности терапий, необходимость в стационарном лечении и так далее.

В итоге из трех клиник, в которых мы побывали, мы выбрали берлинскую. Уже 1 марта мне провели операцию по вживлению порта – через него вливают химию, чтобы не портить вены. С ним я хожу до сих пор. И с того же дня начались эти бесконечные химиотерапии – раз в 3 недели.


Химия и жизнь

Разновидностей терапий было несколько, первая – самая сильная и убойная. Как сказал врач, ее цель – на ходу остановить движущийся с огромной скоростью товарный состав под названием рак. Нужно было замедлить деление активных клеток, а с этим могут справиться только очень мощные препараты. Именно из-за них выпадают волосы и это лишь одно из множества воздействий на организм.


У меня была классическая европейская схема лечения: химиотерапия, органосохраняющая операция, облучение. Благодаря сильной поддерживающей терапии химию переносила более – менее хорошо. Из 6 препаратов, которые мне вводили за одну капельницу, 3 были поддерживающими, чтобы организм не вывернуло на изнанку. Примерно 2-3 дня я отходила, после чего силы возвращались, мы всей семьей садились в машину и ехали путешествовать по Европе.


В сентябре 2017 г была назначена операция. Результаты терапий оказались удачными, опухоль хорошо откликнулась на препараты – уплотнение практически исчезло. Операция по удалению пораженных тканей в груди была проведена очень аккуратно, даже не потребовалось отдельной пластики. Восстановление тоже прошло быстро, на 3-й день я уже выписалась из больницы.


Спустя пару месяцев началась радиотерапия, основное назначение которой, уменьшить риск рецидива. Саму терапию переносить было совсем не сложно, но вот болевые ощущения, которые приходят чуть позже, ощущаются до сих пор.


Один из счетов из клиники.

Лечение моего диагноза в Германии обошлось в сумму около 90 тысяч евро. Но нужно понимать, что, проживая в другой стране, необходимо дополнительно учитывать расходы на съёмное жильё, транспорт, питание и другие.

Жизнь в Германии


И, кстати, есть разные варианты лечения. Кто-то, например, часть терапий проходит в зарубежной клинике, а долечивается уже в России. Это всё можно обсуждать с врачами.
Жить в Германии было очень комфортно.

Были незначительные сложности с коммуникацией на немецком языке, потому что мы его не знали, но обходились общением на английском. Его хватало почти во всех бытовых вопросах (от магазина до вызова сантехника), а, например, в клинике иногда пользовались услугами переводчика. В целом на бытовом уровне все устроено так, что многое довольно понятно, и никто не требует от тебя каких-то сверхусилий.

Германия – страна с достаточно приветливыми людьми, с потрясающими средневековыми замками и современными технологиями.


С русской диаспорой мы не контактировали. Все свободное время мы посвящали путешествиям.


За это время мы проехали около 50 000 км на машине по Германии, Италии, Франции, Австрии, Швейцарии, Дании и Чехии. В перерывах между капельницами по несколько недель жили в разных странах, где посещали огромное количество мест, и с нами случались такие невероятные истории, из которых можно составить отдельную книгу.

Мы пользовались тем, что судьба привела нас в те края. А к лечению я старалась относиться как к техническому фактору, который просто имеет место быть и который немного мешает путешествиям.

Рак и методики лечения

Я – пример успеха традиционной медицины. Но знаю людей, которые прибегли к альтернативным методикам, и добились определённых успехов. Считаю таких людей очень смелыми, я бы, скорее всего, так не смогла.

Уже после окончания лечения стала интересоваться вопросами психосоматики (всеми известное – “все болезни от нервов”), влияния продуктов питания на наш организм

Я верю в то, что не существует какой-то универсальной причины заболевания или излечения. Все в нашей жизни оказывает влияние на наш организм. И очень важным считаю психологический настрой. Как говорится, рак боится оптимистов.

Мне кажется, что традиционная медицина, это аналог экстренной медицины. Как в моей ситуации – когда надо было действовать быстро и решительно. А так называемая альтернативная медицина, воздействует гораздо мягче, рассматривает всё в комплексе и ей требуется время.

Сейчас мы всей семьей перешли на здоровое питание, продолжаем заниматься спортом и разными активностями, которые стали основными приоритетами в повседневной жизни.


Новая жизнь и прогнозы

Год назад мы вернулись в Россию. Раз в полгода летаю в Берлин на плановые обследования. Врачи не дают никаких прогнозов, так как после окончания лечения я для них стала среднестатистической женщиной с такими же рисками. “Живите вашей обычной жизнью”, – отвечают они мне.

Муж работал в банковской сфере. После переезда в Германию он продолжал работать в той же организации, но уже удаленно. После окончания лечения, летом 2018, мы вернулись в Россию, и совсем недавно он уволился. Мы решили организовать свой собственный проект и сейчас у нас впереди интересное и большое семейное путешествие, о котором хотим рассказывать в моем блоге.


За несколько месяцев мы планируем посетить 6 стран: Малайзию, Индонезию, Китай, Японию, Филиппины и Австралию. Это более 50 городов и более 15 000 км пути.

Будем делиться с подписчиками моего блога @mamma_ka историями захватывающего семейного путешествия с ребенком, которое совместим с регулярными тренировками. Хотим показать, что путешествия – это не повод прерывать занятия спортом. Это скорее причина их начать.

Что делать, когда диагноз застает врасплох

И я очень советую, не закрываться, говорить об этом с близкими, друзьями, знакомыми. От этого мне и мужу становилось легче. Мы уверены, что общение помогло быстрее найти нужное решение. Наш пример показывает, что очень и очень многие люди – даже не знакомые напрямую – готовы помочь. А в такой ситуации требуется разная помощь, не только финансовая.

Главное – не затягивать с принятием решения. В случае с раком время становится важнейшим фактором, который нельзя терять. Гораздо правильнее – мобилизироваться и сконцентрироваться на поиске врачей, клиники и информации по конкретному диагнозу. Если сам человек не в силах это сделать (зачастую так и есть), этим должны заняться его родственники или друзья. При этом важно общаться, потому что окружающие люди – это огромный банк информации.

Я очень рада, что не стала читать всяческие интернет-форумы и обсуждения на тему онкологии. Это сэкономило моё время, а главное – физические и моральные силы. В целом я бы рекомендовала изучать иностранные информационные ресурсы. На них гораздо больше актуальных данных о мировых исследованиях и достижениях, что гораздо важнее и эффективнее для выздоровления.


И побольше позитива! Окружайте себя приятными людьми, занимайтесь любимым делом, которое приносит удовольствие, наслаждайтесь жизнью и каждым моментом! Как делаю это я и пишу об этом в своем блоге.

Читайте также на Зожнике статьи об онкологии:

Читайте также: