Исповедь для больного раком

Kiss me , I" m diying !!
Вообще, Хоспис ( от англ . ”House of peace” – дом мира). Неплохое место для меня. Впрочем. не стоит отчаиваться. Все не так уж и плохо. Нереальность того . что завтра кто-то не умрет равна 0.Собственно как и попытки ее избежать…Она была молода, красива. У нее была работа, семья, любовь. Но это ничего не стоит по сравнению с тем, где она сейчас. Променять движение на бездействие сможет лишь самый сильный человек. Эти слова принадлежат моей подруге. Она очень достойно прожила свою жизнь, для т ого. чтобы уйти. хотя … Нет ничего приятнее осуществления своей мечты. Она искала всю жизнь. Всю жизнь она искала жизнь .И наконец нашла ее в мире. В мире любви и радости, там, куда при всем желании не попадают гении. Там , где нет места людским эмоция.
Входя туда, человек забывает все. Это царство мертвых на Земле. Но об этом позже. Здесь никто никогда не спрашивает диагноз. А улыбчивый врач, заходя в палату, никогда не справляется об улучшении самочувствия. Потому что это невозможно. Нельзя ждать пощады откуда бы то ни было. Здесь ее никто и не ждет, и не просит. Смысл всего происходящего здесь трактуют по - особенному : важно. Здесь важен каждый прожитый в уме и памяти день. Причем здесь живут не старики – моразматики . Здесь живут ТЕ, кому повезло однажды заглянуть за кулисы этого театра. Благоговейная тишина любого хосписа говорит о том, что здесь все знают ЭТУ ТАЙНУ, но НИКТО НИКОГДА НИКОМУ ее не скажет. Потому что просто не успеет. Поэтому, лежащие здесь люди несут в своем мозгу тома Человеческой Памяти. Но мучаются они не от того , что они знают, что умрут, а от того, что не могут об этом рассказать. Это их беда и спасение одновременно. Каждый из них по-своему философ. У каждого своя трактовка происходящего. Никто здесь уже не думает о смерти, так же ,как и не требует у Бога ее приближения . Здесь Мир и Покой. И лишь только стоны по ночам оповещают о том, что один из них ушел, в очередной раз так и не рассказав всех Тайн и Грехов этого несовершенного мира. Но потом все возвращается на круги своя. И в Доме Мира опят ровно и тихо течет Река Человеческих страданий. И я однажды в ней утонула.
Глава 2.

И никто никогда не узнал, как это было. Лишь только соль людская на губах. Умирающие все поступают и поступают. И кто скажет мне хоть одно отличие между умирающим здесь и тем, кто погиб от руки террориста? Ни одного! Разницы никакой. Так должно было быть. Так задумано природой. Кто-то рождается, кто-то умирает. Холодно, в палате очень холодно. Как в подвале, даже хуже.
Лере это напомнило детские игры в куклы. Они жили своей кукольной жизнью, в своей комнате, которой была коробка из под телевизора . Поэтому она засмеялась… Наверное, она никогда не смогла бы уйти вслед за ним.Так по -подлому и так неожиданно .После этого она превратилась в высыхающее день за днем деревце ,такое низенькое и беззащитное .И ей никогда не было страшно ,потому что все ,чего она хотела – это быть с ним ,и верила в то ,что такой диагноз подарила ей сама Судьба.
Когда я первый раз зашла к ней и увидела эти полные смертью глаза на исхудавшем бледном лице ,мне стало не по себе .Она понимала все ,и просила лишь о том ,чтобы ее никто не жалел .Позже она написала посмертное завещание и прошение о том ,чтобы к ней никого и никогда не пускали под любыми предлогами. И об описанном ниже я узнала из ее записок, посмертно мне написанных .Я исполняю волю автора ,эту Величайшую последнюю Волю ,ибо сильнее этой воли уже нет. ….
Самое страшное ,когда некому верить. Это состояние не пожелал бы и врагу .Но страшнее всего ,когда Память ,эта подлая сука ,предательство которой не может избежать самый продуманный в мире человек ,так вот это глупое состояние Человека бывает с тобой .Причем неважно ,какое оно сейчас ,хорошее или плохое ,все равно ничего больнее нет .Оно заставляет вернуться туда ,откуда мы ушли ,она поворачивает вспять колесо прогресса ,нашего личного Прогресса .Самое страшное для нее позади .Кто-то где-то постоянно умирал в последнее время .Но мы все пережили!

Как жить, узнав страшный для многих диагноз: онкология?

Публикуемый ниже материал – рассказ о жизни со смертельной болезнью. О жизни полноценной и преображенной верой. Почувствовав за спиной дыхание смерти, человек многое переоценивает, о многом задумывается. Так приходят к вере. И живут в вере – долго и счастливо, даже с онкологией. Это всегда сугубо индивидуальный опыт, очень личные переживания и открытия. Но тем они и интересны. И именно поэтому – как ни парадоксально – пример и назидание нам.

Я должен был умереть…

Тринадцать лет назад я должен был умереть. Диагноз никаких надежд не оставлял: ангиобластная лимфома, рак крови IV стадии. Потом были восемь тяжелейших курсов химиотерапии, четырнадцать курсов радиооблучения, три операции и двенадцать лет гормональной терапии.

Врачи подсказали (и это широко распространенное мнение), что тяжелые болезни являются следствием плохой экологии: вода из-под крана непригодна для питья, большинство продуктов в магазинах малопригодны для употребления в пищу, воздухом в крупных городах становится невозможно дышать.

На вопрос: “Почему именно я?” – ответа не находилось

Стало очевидно, что искать ответа в материальной сфере бессмысленно. Вспомнилось, что человек состоит не только из телесной оболочки – кроме тела у него есть душа. Дальше – больше: оказывается, болезни тела могут вызываться повреждениями души.

Я услышал слова, которые поставили всё на свои места: “Болезнь дана тебе не в смерть, а в укрепление твоей веры!”

Вот как! Оказывается, болезнь является не только расплатой за грехи, как принято считать повсеместно.

Какое счастье – просто жить!

Итак, я уже знал выход: главное для меня – укрепление веры. Я стал читать святоотеческие книги, регулярно ходить в церковь и причащаться. Кроме понимания причин болезни открылось многое другое. Наблюдая за окружающим миром, я вдруг понял: какое счастье – просто жить и ценить каждый миг жизни. Особенно радостно наблюдать за природой. Наблюдать и безмерно удивляться, поражаясь, например, белизне цветов – такой белизне, которую не сможет создать ни один художник, даже самый гениальный.

Удивляться неизменной, ежегодно повторяемой картине: вот осенью растения и деревья гибнут – и воскрешаются, возрождаются весной. И это не просто возрождение появлением листьев, а цветение и созревание замечательных, вкусных плодов на фруктовых деревьях, возникающих, кажется, ниоткуда.

Даже сорняки на дачных грядках свидетельствуют о чуде Божиего присутствия на Земле. Почему, например, культурные растения требуют огромных усилий по их выращиванию, а сорняки растут и невероятно размножаются, даже несмотря на регулярную борьбу с ними? Я задавал этот вопрос профессиональным биологам. Следовали длинные разъяснения: культурные растения подверглись очень долгой селекции, отбору и якобы поэтому требуют повышенного внимания и забот. Но согласитесь, вряд ли это можно считать исчерпывающим ответом: почему селекция непременно должна сопровождаться слабой жизнестойкостью?

Для верующего человека никаких доказательств существования Бога не нужно – Он всегда рядом с ним

Для верующего человека никаких доказательств существования Бога не нужно – Он всегда рядом с ним. Но к этому еще нужно было прийти, а пока мой инженерный ум требовал научных доказательств. К моему удивлению, их оказалось предостаточно…

О вероятности невозможного

Оказывается, стоит изменить расстояние между Солнцем и Землей всего на 2%, как тепловое равновесие на Земле нарушится и всё живое на ней погибнет. Разница температур на Земле всего 100 градусов по Цельсию (от –50 до +50), тогда как во Вселенной эта разница просто непредставима – от –273 градусов по Цельсию до миллионов! Точно так же в ничтожно малом диапазоне на Земле держится и атмосферное давление.

Именно на Земле атмосфера состоит из такой смеси азота и кислорода, которая наиболее комфортна для дыхания людей и зверей. А на остальных известных планетах атмосфера (если она вообще есть) состоит из газов, для человека губительных. И почему только на Земле в изобилии существует оксид водорода, так необходимый для жизни человека – хорошо известный всем как вода?

Известно более 200 параметров, необходимых для поддержания жизни на нашей планете. И все эти параметры должны присутствовать постоянно. Нарушится хотя бы один из них – всё живое на Земле погибнет. Например, не будь недалеко от Земли массивной планеты Юпитер, притягивающей астероиды, большинство из них падало бы на Землю со всеми ужасающими последствиями.

До сих пор врачи не знают, почему бьется человеческое сердце. Обычно сердце принято сравнивать с насосом, прокачивающим кровь по организму. Но любой насос может работать только при подведении к нему определенного вида энергии, поэтому насосы бывают, например, электрическими, гидравлическими, пневматическими. Но сердце работает без получения какой-либо энергии извне, само по себе, что абсолютно противоречит известным законам физики.

А почему дождевая туча, несущая в себе десятки и даже тысячи тонн воды, держится в воздухе?

И таких вопросов существует великое множество. Но человек, как правило, ими не задается. А задавшись, непременно приходит к выводу: гораздо проще поверить в то, что Кто-то создал комплекс этих оптимальных для существования человека условий на Земле, чем в то, что они создались сами по себе, в результате какого-то непостижимого процесса самосовершенствования.

Теория Дарвина опровергается и широко известным физическим законом – вторым законом термодинамики. Его суть заключается в том, что в любой замкнутой системе уровень энтропии непрерывно возрастает. Энтропия – это мера разрушения, мера хаоса. Другими словами, если любую замкнутую систему не регулировать извне, то она будет стремиться только к разрушению.

Так и жизнь на Земле: если бы не была создана идеальная система, необходимая для обеспечения существования человека, сама бы она появиться не могла. Кто-то из мудрых сказал: вероятность самосоздания живых организмов и развития их от простейших форм до высших – в виде человека – примерно такая же, как самосборка самолета из железок на свалке в результате прошедшего над ней тайфуна. Очевидно, что вероятность такого события не просто нулевая, она – отрицательная.

К сожалению, задумываться об этом, смотреть, удивляться и радоваться даже самым мелким проявлениям жизни способен, увы, только человек, заглянувший в Бездну, оказавшийся на краю гибели. Причем страшит не столько и не только она сама, сколько эфемерность, призрачность границы, которая отделяет эту жизнь человека от Бездны.

После болезни: новое испытание

С благоговением и неимоверной благодарностью я стоял на коленях в монастыре, молился, исповедовался и причащался почти каждую неделю. Постепенно приходило понимание, ради чего и как именно человек должен жить. Оказалось, что и Бездна – это совсем не бездонная, жуткая пропасть, сулящая неизбежную гибель. Это только переход в другую – вечную жизнь. А настоящая Бездна – это та греховная жизнь, которую я вел до болезни.

Появилась внутренняя потребность помогать людям – чем можешь

Конечно, укрепление веры никакой святости мне не прибавило – как грешил, так и продолжал грешить, даже курить не смог бросить: мол, снявши голову, по волосам не плачут. Так и отвечал на недоуменные вопросы знакомых. Но появилось другое, чего не было раньше, – стремление не совершать плохие поступки, а если совершил их – то извиняться и каяться. Появилась какая-то внутренняя потребность помогать людям – чем можешь.

Стали недоступными незаметные, но великие радости бытия. Невозможно стало радоваться прошедшему дождю, пройдя по лужам, слышать скрип свежевыпавшего снега под ногами, наслаждаться солнечным теплом. Ни искупаться в речке, ни позагорать, ни съездить за грибами или на рыбалку.

Хотелось выть во всю глотку, изо всех сил удариться головой об стену – только чтобы закончилась эта выматывающая душу боль

Но это было еще не всё: боли в тазобедренных суставах усилились до невозможности. Без боли нельзя было не только ходить, но и сидеть и даже лежать. Особенно боли в ногах мучили по ночам – хотелось выть во всю глотку, броситься на стенку и царапать ее до вырывания ногтей, хотелось изо всех сил удариться головой об стену – только чтобы закончилась эта страшная, изнуряющая тело и выматывающая душу непроходящая боль…

Вдруг совершенно неожиданно, как будто само собой произошло чудо: ночные боли исчезли, стало возможным обходиться без утомительных ежевечерних инъекций.

Но само ли собой произошло это чудо, случайность ли? Долго бессонными ночами я рассуждал об этом, пока мысли не оформились в определенные выводы…

Мое выстраданное убеждение

Вера помогла понять еще и другое: каким именно должно быть отношение к смерти. Давно нам насаждается и уже прочно укоренилось то, что навязывалось нам с Запада: главной ценностью якобы является человеческая жизнь. Это утверждение положено в основу современной медицины, в том числе и нашей – российской. Оно базируется на материалистической идее: человек, умирая, якобы исчезает бесследно. Часто утрата близкого человека становится настоящей катастрофой для его родных и друзей.

Но верующий человек знает: главной ценностью является не тело, а – душа человека. Умирая, человек не исчезает, а переходит в другое качество – живет в другой жизни. И смерть человека хотя и является величайшим несчастьем, но уже не становится вселенской катастрофой для верующего человека и его близких. Ведь такая же участь постигнет рано или поздно и их, и то, что они проживут еще 5, 10, 20 лет, особой ценности не имеет, хотя и звучит это достаточно жестко.

Спасти может только любовь к Богу, и действенной она может стать только через молитву – это еще одно выстраданное мое убеждение

Не отчаивайтесь.

За время болезни я приобрел больше, чем за предыдущие десять лет занятия бизнесом

Размышляя о своей жизни, я пришел к парадоксальному выводу: за время болезни я приобрел больше, чем за предыдущие десять лет занятия бизнесом – по сути сумасшедшей погони за материальными благами. За прошедшие в недуге тринадцать лет я более-менее обеспечил жильем своих детей, построил дом с баней, наслаждаюсь общением с двумя замечательными внуками. А еще… написал несколько книг на историческую тему, воспоминания, генеалогическую книгу. И пишу эти записки – в надежде, что они помогут кому-то пережить самые страшные моменты, связанные с тяжким недугом.

И мне всё чаще кажется, что Господь послал мне болезнь и отсрочил мой конец именно для того, чтобы я сделал именно то, что сделал за время болезни. А может, главным в жизни был приход к вере? Ведь занимаясь бизнесом, сутками пропадая на работе, не видя неделями своих детей, я не задумывался о скрытой, духовной стороне жизни. Всё время поглощала погоня за материальными благами: доход в фирме, новая квартира, новая машина, дача и прочее – какое уж там душеспасительство!

Теперь я могу с уверенностью заявить, что тяжелые заболевания, в том числе онкологические, не так уж и страшны, но только для человека, твердо верующего в Бога.

Во-первых, средства современной медицины позволяют довольно успешно с ними бороться, особенно на первоначальной стадии заболевания, а вера помогает найти необходимые для тяжелого лечения силы. Тем более что большинство врачей-онкологов сейчас – люди верующие.

Во-вторых, болезни дают верующему человеку редчайшую возможность познать настоящие, а не мнимые жизненные ценности, которые станут украшением жизни.

В-третьих, уход из жизни верующего человека перестает восприниматься как вселенская катастрофа. Верующие родственники и близкие понимают, что это – уход в другой мир, гораздо более совершенный и радостный, чем наш, и с помощью своих молитв они могут сделать этот переход менее болезненным.

Не отчаивайтесь, мои собратья по болезни!

Александр Солнцев,
инвалид 1-й группы
(Нижний Новгород)

Десять лет назад — рак, химиотерапия, парик и сегодня — жизнь, счастье, дочка

— Мне было 18 лет. Я стала часто болеть, уставать. Намерено не хочу перечислять все симптомы, чтобы никто не пытался у себя найти то, чего нет. У нас так бывает часто. А мои симптомы, как по книжке говорили, что у меня онкология. Но до того момента, пока я не попала в онкодиспансер, диагноз поставить не могли.

И только онкологи поставили диагноз: лимфома Ходжкина, четвертая стадия.

Лимфома Ходжкина (лимфогранулематоз, болезнь Ходжкина, злокачественная гранулёма) — злокачественное заболевание лимфоидной ткани, характерным признаком которого является наличие гигантских клеток, обнаруживаемых при микроскопическом исследовании поражённых лимфатических узлов.

— Мне провели десять курсов химиотерапии в Нижегородском онкодиспансере, облучение. Выпали волосы, а в 18 лет это не мелочь для юной девушки, как может показаться.

Наталья, казалось, справилась с болезнью. Можно было жить и учиться дальше. На тот момент она уже училась на психолога.

Но в Москве в Гематологическом институте нашлась замечательная врач Татьяна Николаевна Моисеева, которой я понравилась, она решила, что у меня хорошие перспективы на выздоровление. Она настояла на том, что стоит попробовать, так как это был единственный шанс.

Донор мне был не нужен, мне делали так называемую аутотрансплантацию, когда собственный костный мозг пациента очищают и снова вводят в организм. Перед пересадкой было несколько высокодозных курсов химиотерапии, это было в разы тяжелее, чем в первый раз. Но мой организм ответил на терапию и наступила долгожданная ремиссия.

До сих пор для меня 11 марта — второй день рождения. Мы в семье в этот день обязательно вспоминаем людей, которые меня спасли.

Закрытое оно потому, что не каждый человек сможет открыться, зная, что это могут прочитать близкие и знакомые. Сейчас в нашем сообществе около 3 тысяч человек, не только из России, с Украины, из Белоруссии.

Химиотерапия — тяжелое лечение, перенести его нелегко, но необходимо

Как принять страшный диагноз

Любая серьезная болезнь требует принятия диагноза. И многие проходят через стадии отторжения, отчаяния, нежелания лечиться и даже попыток уйти из жизни до того, как начнут мучить сильные боли или ты станешь овощем. Тому, как выжить и бороться как раз и учат такие, как Наталья.

— Когда мне сейчас говорят, что я такая молодец, сумела все пережить, какая я оптимистичная, я порой смущаюсь и не знаю, как на это реагировать. На самом деле были и отчаяние, и депрессия, и гнев — мы все это проходим.

Восемнадцать лет — это такой околоподростковый возраст. Я была самая юная во взрослом отделении, и ко мне многие относились, как к ребенку. А подростки все воспринимают гораздо острее. Это все казалось настоящей трагедией, концом жизни, здоровья, внешности, крушением всех планов и надежд.

Когда я заболела, в онкодиспансере не было такой психологической службы, как есть сейчас. Было трудно. Помогли родители, мои замечательные друзья и на тот момент будущий муж. Именно они поддерживали, согревали, вселяли веру тогда, когда эту веру теряла я.

Всемирный день борьбы против рака был учрежден Международным союзом International Union Against Cancer (UICC) с целью привлечения внимания мировой общественности к глобальной проблеме онкологии. Согласно мировой статистике, в 2018 году врачи диагностировали более 18 млн новых случаев онкологических заболеваний и около 9,6 млн человек скончались от этой болезни. Во всем мире борьба с онкологическими заболеваниями является одной из самых актуальных, а в нашей стране она получила статус национального приоритета в здравоохранении.

Как становятся онкопсихологами

— Когда я заболела, уже училась на втором курсе психологического факультета. В какой-то момент я поняла, что это мой ресурс — помогать другим. Тогда мы и начали создавать наше интернет-сообщество.

Ко мне все чаще на страницу стали заходить люди. Это была бесплатная помощь, мне это нравилось, мне было так комфортно. Я продолжала учиться, несмотря на два академических отпуска, во время которых я лечилась. К моменту окончания вуза, я уже точно знала, что хочу работать именно онкопсихологом. У меня уже был опыт, поэтому я долго ждала вакансию именно в онкодиспансере. Специализация у нас узкая, специфическая.

Когда я устроилась туда, у меня был реально большой практический опыт работы именно с онкологическими пациентами, к тому моменту я помогала онкобольным больше 5 лет.

Когда я лечилась, такой поддержки не было, а мы все знаем, как это важно. У меня есть коллеги, которые тоже пережили онкологию, есть те, у кого болели родные. Наша служба очень эмоционально наполненная пониманием проблемы. У нас практически отсутствуют люди с улицы, мы не только в теории знаем, что такое рак.

Сегодня в России на онкологическом учете состоит 3 миллиона 630 тысяч человек. В 2018 году была выявлено 617 тысяч новых случаев заболеваний, что выше 2017 года на 20 тысяч.

Не стоит бояться отдать деньги на лечение посторонних людей

Сбор денег на лечение онкобольных — частая в последние годы история. Чаще помогают детям, и федеральные телеканалы этому способствуют. Проблема этическая и непростая. И люди относятся к таким сборам средств по-разному. Мы поинтересовались, что по этому поводу думает Наталья.

— Чаще крупные суммы нужны, когда происходят истории с донорскими трансплантациями. — Наш российский донорский регистр начали создавать совсем недавно. Два–три раза в год в разных городах России проходит типирование, когда люди сдают кровь и готовы в будущем стать донорами костного мозга. Мой муж также прошел процедуру типирования.

Но пока банк доноров в России очень маленький, так как люди часто говорят, что они не обязаны никому помогать, боятся последствий и так далее.

Поэтому в основном деньги собирают на поиск донора в международном регистре за границей. Само лечение проходит по квотам, но не квотируется поиск, а это очень дорого.

Согласна, что на болезнях детей могут пробовать наживаться мошенники. Тем не менее я всегда за то, чтобы помогать и сама стараюсь это делать по мере возможности. Мы же, как правило, помогаем не очень большими суммами. Даже если представить, что в конкретном случае ты столкнешься с недобросовестными людьми, ты немного потеряешь. Но большая часть сборов все-таки реальна, и безусловно нужно помогать.

Это кажется, что наши сто или тысяча рублей особо не помогут. Помогут!

Для своей девочки Наталья выбрала красивое имя — Есения

Есения — подарок Бога за наши испытания

Почти 10 лет у Натальи устойчивая ремиссия. Онкологи считают что нельзя говорить — вылечился от рака. Но через пять лет после окончания лечения можно считать ремиссию более стойкой.

В Наташином случае с ней случилась чудесная история. Но чтобы стать счастливой и ей, и ее избраннику пришлось пережить много трудных дней и месяцев.

— Моя женская судьба сложилась счастливо. Перед моим вторым лечением я познакомилась со своим будущим мужем Максимом Юшковым. Я всегда за честность и искренность, поэтому сразу все рассказала — о обо всех сложностях, о том, что ждет меня, а следовательно нас обоих. Из серии — если хочешь сбежать — беги сейчас.

Не сбежал. И второе лечение мы уже проходили вместе. Со мной в Москве была мама, по выходным Максим приезжал и менял ее. Я очень тяжело переносила лечение, он был рядом.

Сейчас нашей доченьке Есении полтора года, она — наша радость, наша победа. Были разные сомнения — в первую очередь страх рецидива, ведь у женщины во время беременности происходит буквально гормональный взрыв. Мы думали усыновить ребенка. Но потом все взвесили, посоветовались с врачами и решили попробовать. И не прогадали.

Я вообще за то, что надо жить полной жизнью. Наверное, каждый второй мой пациент говорит о том, что у него было столько интересных возможностей, а он откладывал их на потом.

Семья Юшковых считает: каждый день должен быть ярким

Принять, найти силы и бороться

Мы попросили Наталью, как человека два раза пережившего тяжелейшее лечение от рака и онкопсихолога, дать три простых совета тем, в чьей жизни может прозвучать этот страшный диагноз. Вот что она сказала.

— Первое — ни в коем случае не отказываться от лечения! Никаких альтернативных методов не существует. Это я скажу и на своем опыте и на врачебном опыте — все попытки поездок к бабкам, настои, отвары бесполезны. Это надо просто знать и нужно настроиться на лечение. Это тяжелый этап, но его надо пережить.

Не скрывать правду от близких. Очень часто, стараясь сберечь близких, мы не договариваем всей правды о своей болезни. А близкие это чувствуют. Возникает атмосфера напряжения. И это не помогает ни больному, ни родным. Ситуация страшная — они не знают, с какой стороны подойти к теме болезни, и ты молчишь, сходя с ума от страха и внутреннего одиночества. В итоге вся семья находится в плену непонимания.

И самое главное: мы не всегда можем повлиять на то, сколько мы проживем, но мы можем решить, как мы это сделаем. В этом и заключается наша свобода и наше счастье.

Тяжелых болезней много, например, туберкулез. Но совет Натальи актуален и для тех, кто борется с этим заболеванием.

Текст: Татьяна Кузнецова
Фото: Наталья Юшкова/Vk.com

У нас есть свои каналы в мессенджерах Viber и Telegram. Читайте новости, где удобно! Наслаждайтесь красивыми фотографиями Нижнего Новгорода в нашем Instagram.

Проблема вовсе не в узости перечня допустимых лекарств, а в их доступности, особенно для амбулаторных больных (а почти все, кому необходимы наркотические препараты, лечатся именно амбулаторно, им нечего делать в стационаре). Наркотики, впрочем, нужны не только онкологическим пациентам, все зависит от конкретной ситуации. Существуют и другие болезни, которые также требуют более сильного обезболивания, например, тяжелая герпесвирусная инфекция с сильнейшими болями, которая требует иногда не только антиконвульсантов или какие-то сильные хронические боли в спине. Те, кто лечится в стационаре, им полегче, потому что там всегда кто-то есть — дежурный врач, например, который может выписать обезболивающее. Но амбулаторные больные вне стационара сталкиваются с огромными препятствиями, все оформление возложено на пациентов - и это очень зарегулированная процедура.

В июне 2014 года полиция арестовала 59-летнего жителя города Балашова, который застрелил собственную жену из сострадания. Мужчина сделал это по просьбе своей супруги, которая была больна раком и не могла терпеть боль. По словам родственников, она многократно просила мужа лишить ее жизни.

— Что должен сделать больной, чтобы получить обезболивающие?

— И что тогда делать пациенту?

- Формально процедура такова, что он должен прописаться в том месте, куда он приехал лечиться, временно или постоянно зарегистрироваться, встать на учет к местному районному онкологу, пройти на месте эту процедуру, прикрепиться там к аптеке, и там уже все купить или получить. Но это все занимает столько времени, что, как правило, никому это не надо, потому что невозможно.

Например, у меня с моей матерью возникла такая ситуация. Она приехала ко мне в Петербург на лечение метастазов рака, ей на по месту жительства выписали какой-то минимальный запас наркотиков, но препарат очень быстро закончился. Она осталась без обезболивания, и это было 30-31 декабря. И я, будучи районным онкологом, абсолютно ничего не смог сделать. Мы ее успели временно зарегистрировать в моем районе, но дальше – всё, стопор. Я говорю ребятам, своим же терапевтам: слушайте, это же моя мать, давайте мы все быстро обернем. Они говорят: мы не будем выписывать, пока больную не увидим. Я отвечаю, что не могу ее привезти прямо сейчас, она лежачая, в реальности она находится в другом районе города. Но нет, они отказали и отказались ехать смотреть на больную в другой район. Я с ними естественно больше не разговариваю и руки никогда не подам. Ну а как я вышел из той ситуации рассказывать не буду, а то вас Роскомнадзор заблокирует.

— А почему врачи боятся принимать такие решения?

- Понятно, почему. Запуганы до смерти — им же отвечать за выписанный наркотик если что. Но я же не обо всех еще проблемах пациента рассказал. Пациент должен получить розовый рецепт — это такой документ с особой печатью. Эти рецепты лежат в специальной комнате третьей степени защиты, как в банке. У комнаты есть хранитель ключей - как правило, старшая медсестра поликлиники, которая совершенно не обязана находиться на работе до 7 часов вечера или до 8, она уходит в 3 часа или в 4. Если пациент пришел в 5 часов вечера за рецептом, ему говорят — извините, у нас все рецепты в комнате, ключ у медсестры, а медсестра ушла. Предположим, она не ушла, тогда врач должен оставить запись в журнале учета рецептов, расписаться за рецепт — это журнал номер раз. Потом он получает документ, но это только полдела, потому что кроме рецепта он еще в амбулаторную карту подробнейшим образом записывает путь назначения этих наркотиков и оформляет процедурный лист – фактически это график введения препарата.

11 февраля прошлого года мужчина, страдавший раком, выбросился из окна на Краснополянской улице в Северном округе Москвы. В ночь на 20 февраля в столице совершили самоубийство двое пенсионеров: один выбросился из окна, второй – повесился. На Октябрьской улице 83-летний мужчина покончил с собой, перед этим он многократно говорил жене, что устал бороться с болезнью и терпеть боль. Тогда же в Преображенском районе столицы женщина нашла своего мужа повесившимся на шнурке. В предсмертной записке он объяснил, что причиной самоубийства стала невыносимая боль. Всего в феврале прошлого года только в столице было зафиксировано девять случаев суицида на почве сильных болей от онкологии.

— Формально препараты сам пациент себе вводить не может, даже таблетки - это должна делать медсестра. Естественно, это уже такой дебилизм, что его никто не выполняет, потому что это просто невозможно. Представьте себе, что за каждым уколом надо, чтобы приходила медсестра. Вынуть из блистера таблетку ты тоже не можешь – формально для этого нужна медсестра. На самом деле этих правил никто, конечно, не выполняет, но этот процедурный лист надо оформить, туда надо тщательнейшим образом переписать все номера рецептов. После чего нужно оформить записи еще в пару журналов, потому что это, как правило, льготные рецепты, а на них существует еще и свои журналы учета.

А есть еще и проблема непереносимости препарата. Предположим, ему выписали пероральную форму обезболивания, а у него после приема рвота, причем неудержимая. Это нередкая ситуация, и тогда едва закончив оформление ему надо менять форму лечения. Он начинает всю процедуру с самого начала. Когда все это проведено, пациента отпускают в аптеку, а там этот препарат, предположим, кончился, и начинается все снова. Если даже вам сильно повезет, обезболивание вы сможете получить в течение 3-4 часов, но начинать процедуру нужно с самого утра. Например, в городе Санкт-Петербурге таких аптек, по-моему, всего четыре. Представьте теперь, это же больные люди, им надо мотаться туда-сюда весь день. Они, как правило, обезболивание получают по той причине, что даже ходить не могут от боли.

- Родственник не может пройти процедуру за пациента?

- Фактически может, если есть нотариально заверенная доверенность от пациента на представление его интересов. Тем не менее, самого больного показывать врачам обязательно надо каждый раз. Если больной не может ходить, то к нему нужно вызвать доктора.

— И он все это время остается без препарата, получается?

- Пациент все это время без препарата, без обезболивания. Главное, я не очень понимаю, зачем это издевательство. Я бы понял, если бы это кого-то от чего-то защищало. Начнем с того, что есть формы обезболивания, которые наркоманам вообще в принципе неинтересны, например, трансдермальный пластырь.

6 сентября 2016 года 51-летняя жительница Санкт-Петербурга задушила свою пожилую мать, чтобы избавить ее от страданий, которые причиняло онкологическое заболевание, после чего покончила с собой, выбросившись из окна.

В подавляющем большинстве случаев пациентам они очень хорошо подходят, это одна из лучших форм обезболивания. Трансдермальный пластырь — это штука, которая клеится на кожу, практически невозможно найти способ, чтобы диссоциировать этот гель, который внутри пластыря, с наркотиком, это нельзя сделать даже в очень хорошей химической лаборатории… Десять таких пластырей стоят примерно 5 тыс. руб., 500 руб. каждый. При этом доза героина стоит 250 руб., я сейчас не знаю, сколько она стоит, но когда мать болела, стоила 250 руб.

— С вашей точки зрения, у власти и правда есть политическая воля на то, чтобы изменить ситуацию?

- Воля есть, это видно. Но видно также, что сила той воли так себе, им важнее другое – выборы там вот это все. В общем и целом все, и правительство в том числе, понимают, что это полный бред. Эта ситуация постепенно возникала, не было такого раньше. Действительно были проблемы, в какой-то момент морфин начал утекать в нелегальный оборот.

Морфин — это то, что наркоманов действительно, не сказать, чтобы очень сильно, но интересует. Это похожее на героин вещество, но морфин сейчас нечасто назначают в обезболивании. Так вот когда это начало происходить – начали появляться все эти правила, постепенно по 5 копеек стали вставлять свои слова разные ведомства. В итоге их накопилось столько, и настолько противоречивых, что выполнить их или очень сложно или местами даже невозможно.

Сейчас этой проблемы нет – и не потому что зарегулировали все. Просто обезболивание изменилось. Чаще прописывают тот самый трансдермальный пластырь, из него нельзя получить опиаты ни в каком виде, его можно только наклеить так же, как и больному, себе на кожу. И он совершенно не интересен наркоманам – он не дает возможности быстро накопить в плазме крови опиат, а им нужен просто резкий скачок концентрации. При этом я что-то не слышал, что от введения этих правил наркоманов стало меньше – как-то вроде бы их число растет. Нет? Так может эти правила неэффективны? Может с наркоманией надо как-то иначе бороться? Не за счет тяжело больных граждан своей страны?

Те, кто принимает решения и вводит эти правила, видимо считают, что сами в эту ситуацию никогда не попадут, это невозможно. Но иногда такие случаи происходят, когда заболевают родственники какого-нибудь высокопоставленного чиновника. Например, в Самарской области я слышал, вроде, была такая история. Какой-то родственник губернатора был многократно послан в поликлинике, его чуть ли не до самоубийства довели, тогда губернатор им всем там устроил головомойку, продажи препаратов резко выросли.

Дело в том, что заводы, которые производят эти препараты, исходят из заболеваемости и смертности на регион. При этом есть нормы, установленные Минздравом, сколько каждая область должна потребить обезболивающих препаратов. Так вот, хронически ни один регион не потребляет 100% этих норм, которые сам же Минздрав и установил. И это не потому, что, пациенты не хотят обезболиваться. Очень даже они хотят, но это все бесконечно зажимается, норма выбирается на 20-30%, может быть, от силы 40%. Склады забиты этими препаратами, они не уходят.

— То есть главная проблема в забюрократизированности?

- Дело еще и в том, что нет такой одной бумажки, на которой все эти правила написаны, они находятся в 50 разных нормативных актах, более 19 ведомств их писали. То есть для того, чтобы поменять что-то в одной бумажке, нужно поменять веером всю историю, а это невозможно. В одном-то ведомстве надо жизнь положить, чтобы что-то поменять. А их 19!

Есть возможность что-то менять локально в одном акте, например, от Госнаркоконтроля, но самый главный виновник всего — это Минздрав, именно они - законодатели всех этих идиотских мод. А Госнаркоконтроль лишь контролирует выполнение тех норм, которые придумал Минздрав.

Мы говорили о проблемах пациентов, но есть еще и другая сторона – проблема лечебных учреждений. Существуют ведь еще и разные виды лицензий. Чтобы выписать наркотик, у лечебного учреждения должна быть лицензия на это. Как правило, у всех государственных поликлиник она имеется, а также у частных клиник, которые, например, занимаются хирургией. Эти клиники имеют лицензию на хранение, на уничтожение препаратов, но могут не иметь лицензии на транспортировку, например. Это значит, что они сами не могут взять из аптеки препараты и доставить себе. Это может сделать только контора, которая обладает лицензией на транспортировку веществ, а это 2 автоматчика, охрана, как инкассаторская. А после этого тот же препарат выписывают пациенту, бабушке, которая кладет его в авоську и едет в трамвае. Совершенно одна – без автоматчиков обходится.

Правила лицензирования ужесточают каждый год — защиту комнат для хранения наркотиков, рецептов и инженерную защиту. В этих комнатах уже можно укрываться от ядерной войны. Зачем это, непонятно, при том, что никто и никогда не крадет наркотики из поликлиник и больниц. Это казуистика, если такое случается. Но вы представляете, какой это оборот денег? Каждая больница, каждая поликлиника, должна тратить на защиту этих сейфов и всяких разных комнат, по меньшей мере, 3-4 млн руб. на оборудование. Умножьте на количество больниц и поликлиник, сколько миллиардов рублей на это потрачено? А зачем?

— Есть какая-то вообще статистика на тему того, сколько пациентов получают лекарства?

Я думаю, что у нас колоссально недообезболиваются пациенты, колоссально. Если брать за основу нормальные критерии назначения обезболивания, то в лучшем случае оценочно 20% пациентов получают обезболивание вовремя. Конечно, есть пути облегчения ситуации. Необходимо убирать все эти идиотизмы, последовательно, постепенно, но этим кто-то должен заниматься, сейчас не существует физически никакой межведомственной рабочей группы, которая бы это делала. Необходимо выводить из списка наркотических препаратов те, которые неинтересны наркоманам – те же трансдермальные пластыри. Ведь именно на этот список и накладываются все эти идиотские правила и вот это-то как раз можно поменять в одном месте без беготни по 19 ведомствам.

После самоубийства Апанасенко и еще ряда случаев были послабления. Тогда в федеральном законе прописали приоритет интересов пациентов над безопасностью оборота, на самом деле, это очень важный момент. Теперь ты можешь всегда сказать чиновнику: нет, дорогой, у нас есть федеральный закон, где русским по белому написано, что первое, что должно тебя интересовать как чиновника — это обезболивание пациента, а уже потом все остальное. Закон хороший, но, конечно, никакого прямого послабления не производит.

Второй момент: они, наконец, исключили норму, которая вымораживала абсолютно всех — и пациентов, и врачей — надо было возвращать пустые блистеры из-под таблеток и пустые ампулы. Спасибо конечно, но этого мало.

— Но зачем?

- Великий смысл этой процедуры заключался в том, что авторы хотели убедиться, что пациент действительно принял препарат, а не продал его. Но давайте прикинем вероятность того, что пациент продаст наркотик - человек, который сейчас просто выйдет в окно от боли решает, нет, пожалуй, пойду-ка я торгану немножечко, заработаю 500 руб. Вероятность этого события какова? Да, верно, она нулевая.

— Эксперты заявляют, что ограничения в выписке и выдаче обезболивающих связаны также и с тем, что, принимая наркотические препараты, больной может попасть в зависимость и стать наркоманом. И потом придется его лечить не только от рака, но еще и от зависимости. Как вы оцениваете такой риск? Как сделать так, чтобы этого не происходило?

- Да, встречается и такое мнение среди терапевтов, хоть и редко. Чаще, впрочем об этом беспокоятся больные. Видите ли, у людей, которые получают наркотики по поводу болей вызванных раком, ожидаемая продолжительность жизни, как правило, очень невелика. И, в общем, что страшного в том, что они станут наркоманами? Это разрушит их карьеру может быть? Или приведет к десоциализации?

Да нет, конечно – обезболивание это важнее всегда. Да собственно думаю это пациенту решать, что ему важнее. И что-то мне подсказывает, что он выберет обезболивание.

В частности, вопросы производства: нельзя же прямо завтра начать производить, например, морфин короткого действия в таблетках. Это целая технологическая процедура, которую нужно организовать.

Что касается обращения наркотических препаратов, их выписки, здесь ситуация проще, но ригидность системы здравоохранения, консерватизм некоторых ее элементов не дает быстро ее менять. Наверное, какое-то время, может быть, еще несколько лет, наркотические препараты останутся специфической категорией, которая будет требовать к себе повышенного внимания и осторожности со стороны медицинских работников.

Улучшению этой ситуации мог бы поспособствовать перевод системы выписки в электронный формат

Мы употребляем кратно меньше наркотических препаратов по медицинским показаниям, чем европейские страны, чем США — значительно меньше. И не потому что у нас потребности меньше, а потому что действительно мало кто из врачей хочет связываться с их выпиской. Думаю, что улучшению этой ситуации будет способствовать, допустим, перевод системы выписки в электронный формат. Там, где уже есть электронные рецепты, в частности, в Москве, уже нет такой бюрократии, нет семи кругов ада, где либо больной, либо родственники бегают, ставят печати, прикрепляются к аптекам и так далее.

Работает единая информационная сеть, которая объединяет в себе всех ключевых участников, согласующих выписку наркотического препарата. Кроме того, обезболивающее может и должен выписывать любой врач, неважно, какую специализацию он представляет: не только терапевт, но и онколог, гинеколог, даже стоматолог тоже должен иметь возможность его выписать. Это все будет возможно только когда врачи в большей массе пройдут курсы повышения квалификации, чтобы каждый врач, работающий в системе, знал о том, какая ответственность лежит на нем при выписке тех или иных препаратов. Эта ответственность должна быть, но не настолько жесткой — с презумпцией виновности, как это сейчас имеет место, врачи должны пройти обучение как представители, принимающие решение должны также видеть практику.

Если в ходе практики будут происходить судебные разбирательства, как с красноярским доктором Алевтиной Хориняк, и в аналогичных кейсах, и эти ситуации будут повторяться, в СМИ будут появляться материалы о том, что врача засудили за то, что он выписал наркотические препараты или неправильно оформил что-то в рецепте или ускорил процесс выписки препарата в обход излишним бюрократическим процедурам, тогда попытки видоизменить ситуацию или улучшить ее, будут притормаживаться.

Хочу привести пример московского региона, Москвы, в частности. Здесь компьютеризировали опцию выписки рецептов — сейчас это электронные рецепты, правда, их продолжают дублировать в бумаге, но тем не менее, пилот, в рамках которого идет тестирование этой системы, оправдал себя и стал успешным.

Если у вас возникли проблемы с получением обезболивающего, звонить можно круглосуточно по номерам: 8-495-768-58-47, 8-800-100-01-91

За медицинской помощью обращайтесь по телефонам: 8-499-245-00-03, 8-499-245-00-09

Памятка по получению лекарства, если вам больно