Детская онкология что нового

МОСКВА, 11 сентября. /Корр. ТАСС Инна Финочка/. Национальный медицинский исследовательский центр (НМИЦ) онкологии им. Н. Н. Блохина с приходом нового руководителя проходит серьезную оптимизацию своей деятельности, которая затронула и детское подведомственное учреждение - НИИ детской онкологии и гематологии. О том, почему важно как можно скорее перевести карты пациентов "в цифру", зачем институту нужен новый корпус и почему все слухи о сокращениях врачей беспочвенны, в среду рассказала директор Научно-исследовательского института детской онкологии и гематологии Светлана Вафоломеева порталу "Будущее России. Национальные проекты", оператором которого выступает информационное агентство ТАСС.

• Минздрав создает комиссию для оценки ситуации с увольнениями в онкоцентре им. Блохина
• В онкоцентре им. Блохина прокомментировали ситуацию с оптимизацией штата
• В НИИ детской онкологии им. Блохина опровергли сообщения о массовых сокращениях

В августе СМИ писали о том, что в НМИЦ онкологии им. Н. Н. Блохина планируются массовые сокращения, более 700 ставок, однако в онкоцентре отметили, что это касается только вакантных ставок, а не работающих сотрудников. Кроме того, в понедельник в СМИ появилась информация, что из НИИ детской онкологии и гематологии массово увольняются врачи. В детском онкоцентре опровергли эту информацию. В Минздраве России сообщили порталу, что будет создана комиссия для изучения обстоятельств.

"Не было сокращено ни одного врача, ни одной медицинской сестры, поэтому я не могу проинформировать СМИ об этих мероприятиях. Мы наоборот приглашаем, устраиваем к себе в институт все новых и новых специалистов", - сказала Варфоломеева.

По ее словам, новые сотрудники - не только детские онкологи, но и кардиологи, неврологи, реабилитологи. "Кто как не врачи педиатры, работающие в педиатрической сети, понимают, насколько сложным будет возвращение наших пациентов к обыденной жизни. Поэтому мы стремимся к тому, чтобы все педиатрическое сопровождение было налажено, включая вакцинацию, которую должны получать дети на этапах ремиссии после окончания терапии", - отметила директор НИИ.

Обновляются и клинические протоколы лечения, что также, по ее словам, требует расширения компетенций. "Да, у нас приходят новые специалисты, это детские онкологи, специалисты визуализации, специалисты реаниматологи-анестезиологи, это специалисты высокого класса, которые ни в коем случае не подменяют собой работающих врачей, а являются теми специалистами, теми врачами, которые вместе с работающими ранее внедряют новые технологии", - добавила она. Варфоломеева также отметила, что один из инновационных протоколов лечения, который позволяет избежать химиотерапии в некоторых случаях, был разработан врачами НИИ детской онкологии и гематологии.

При этом она отметила, что новые специалисты не заменяют уже работающих, а занимают вакантные ставки. По словам Варфоломеевой, нагрузка у врачей в НИИ детской онкологии и гематологии в целом "соответствует стандартной нагрузке, она не является высокой", однако есть ряд нововведений. "Если мы говорим о том, что врачи посещают совещания и заседания - безусловно. У нас появились новые технологии, общее совместное обсуждение самых тяжелых пациентов - так называемые tumor board - на которых мы вырабатываем тактику лечения всех самых тяжелых больных", - добавила Варфоломеева. Кроме того, усиливаются образовательные программы для врачей.

Технологии и ремонт

Варфоломеева возглавила НИИ в июне 2019 года, до этого она много лет работала в ведущем центре детской онкологии, гематологии и иммунологии - НМИЦ им. Дмитрия Рогачева. По ее словам, в новом центре работают уникальные детские хирурги-онкологи. "В современном мире выполнение таких высокотехнологичных операций является уделом только единичных ученых. Здесь самые сложные хирургические операции поставлены на поток", - отметила она. На очень хорошем уровне находится и гематологическая помощь детям.

"К сожалению, есть другая проблема, и она связана с состоянием отделения. В отделении длительное время не выполнялся ремонт, и поэтому на сегодняшний день это большая проблема. мы стараемся обеспечить высокое качество лечения, но при этом необходимо подумать о проведении ремонта в отделении, на что руководство центра пошло и что мы сейчас будем делать", - пояснила она.

В целом, по ее словам, в НИИ детской онкологии и гематологии представлены все виды комплексного и комбинированного лечения детей с онкозаболеваниями, и нет технологий, которых не было бы в институте. "Есть технологии, которые нуждаются в том, чтобы стать более современными, но это касается любого онкологического отделения во всем мире, потому что всегда хочется следовать за мечтой", - добавила Варфоломеева.

По ее словам, НИИ детской онкологии и гематологии остро нуждается в цифровизации, так как на данный момент в институте нет даже цифровых историй болезни. Внедрение медицинской информационной системы позволит объединить в рамках одной программы не только все лаборатории, но и все технологические процессы, связанные с визуализацией. "Все-все, что необходимо для того, чтобы работа персонала стала более успешной и менее трудоемкой. Это большая и очень важная задача, все центры эту историю уже прошли. И будучи с самого начала вовлечена в цифровизацию в другом учреждении, я могу сказать, что да, это довольно сложно, это требует времени, но это дает потрясающий результат", - сказала она.

Весной 2020 года планируется открытие нового корпуса НИИ детской онкологии и гематологии. По словам директора, в этом центре будут представлены все современные возможности для диагностики и лечения детей с онкозаболеваниями, с большим трансплантационным отделением. "Мы понимаем, что это будет довольно сложно, и поэтому изо всех сил стараемся сделать так, чтобы количество и объем работы, связанной с бумагой, был уменьшен. И поэтому, в частности, мы и внедряем все эти технологии - образовательные, технологии цифровизации. Мы готовимся к переезду не просто для того, чтобы перерезать ленточку и войти в новое здание, а для того, чтобы войти туда, как входят в новый временной интервал, в новый отсек в космическом корабле, с тем, чтобы мы принесли туда новые технологии", - добавила директора НИИ детской онкологии и гематологии.

Ситуации, когда родителям детей с онкозаболеваниями кажется, что помощь их детям оказывается не та, не в том объеме и не так, по словам Варфоломеевой, не редки. Для того, чтобы поддержать родителей в критические моменты, в институте работает команда психологов. "Многие родители нуждаются в такой поддержке. На мой взгляд, все нуждаются, потому что мы понимаем, что сегодня медицина несовершенна, и мы не можем спасти всех детей. Вот когда мы сможем спасать всех, в независимости от диагноза, сопутствующих заболеваний возраста, тяжести состояния, и все дети будут выздоравливать, а еще лучше не заболевать, тогда наша задача будет реализована в полном объеме", - отметила директор НИИ детской онкологии и гематологии.

Свечение зрачков в темноте у детей должно насторожить родителей и участкового педиатра, убеждена Светлана Варфоломеева, директор НИИ детской онкологии и гематологии в Национальном медицинском исследовательского центре онкологии им. Н.Н. Блохина. Доктор медицинских наук рассказала в интервью Федеральному агентству новостей, что так называемый синдром кошачьего глаза является одним из основных проявлений рака глазной сетчатки.

По мнению Светланы Варфоломеевой, наиболее часто встречающиеся признаки онкологических заболеваний у детей совсем несложно запомнить любому родителю и тем более важно знать каждому участковому педиатру.

По словам медика, важно, чтобы врач смог грамотно провести опрос родителей и осмотреть ребенка.

Первый симптом, который насторожит грамотного педиатра, — потеря ребенком массы тела в течение нескольких последних месяцев. Вторым опасным сигналом могут быть болевые ощущения.

Появление рвоты по утрам на фоне головной боли или без нее может сигнализировать о появлении и развитии у ребенка опухоли мозга.

Еще одним поводом насторожиться для родителей и педиатра должны стать длительные, повторяющиеся, не локализованные в конкретном месте и не связанные с приемом пищи боли в области живота.

По словам руководителя НИИ детской онкологии и гематологии, они проводят специальное обучение участковых педиатров, чтобы они могли грамотно расспросить родителей и сделать выводы даже при такой, казалось бы, обыденной жалобе, как боли в животе.

Другой очевидный признак, который может оказаться проявлением опухоли, — это наличие любого объемного образования на теле ребенка.

Еще одним симптомом, который может свидетельствовать не только о злокачественных опухолях, но и в целом об опасных для здоровья ребенка состояниях, является так называемый геморрагический синдром. В этом случае на теле пациента появляются множественные синяки или сыпь, особенно в местах сдавливания, например в зоне ношения ремня.

При этом директор НИИ детской онкологии и гематологии отметила, что часто ребенок поступает в стационар на скорой помощи, когда симптомы заболевания уже проявляются интенсивно и значительно ухудшают общее состояние. В подавляющем большинстве случаев, по мнению врача, это вызвано не тем, что родители не заметили подозрительных изменений, а тем, что вовремя не были проведены необходимые осмотры и обследования. Иногда родственники просто боятся предположить самое страшное.

На примере шишки на ноге Светлана Варфоломеева также описала несколько типичных вариантов дальнейшего поведения родителей.

В менее благоприятных вариантах развития событий родители могут отложить визит к врачу до своего отпуска, каникул ребенка или вообще на неопределенный срок. В самом худшем случае шишку на ноге мама начинает лечить нагреванием, тем самым стимулируя рост опухоли.

Между тем, доля пациентов, завершающих лечение с устойчивой ремиссией, то есть когда опухоль ликвидирована и в течение пяти лет не появляется вновь, сегодня в НИИ детской онкологии и гематологии НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина неуклонно растет и в некоторых разновидностях болезни сегодня составляет 90%. Это значит, что 9 из 10 заболевших раком детей выздоравливают. При этом одним из факторов, определяющих успешность лечения, остается ранняя диагностика.

Ранее Светлана Варфоломеева в интервью ФАН назвала основные причины детского рака и рассказала, почему не всегда есть необходимость собирать деньги на лечение детей за рубежом.

Скрывается под маской

Дмитрий Погорелов: Мне как обычному человеку хочется, чтобы на этот сложный вопрос был простой ответ. Но его нет. Нет стандартного набора факторов, которые стопроцентно приводили бы к онкологии или, наоборот, стопроцентно страховали от болезни. Что такое рак? Мы знаем, что вирус — это инородное тело: как только он попадает в организм, тут же включается иммунная система и начинает с ним борьбу. А с раковой клеткой всё по-другому. Это наша собственная клетка, организм считает её нормальной и поэтому долгое время ничего с ней не делает. У взрослых на возникновение рака влияет ряд факторов — вредные привычки, стресс, неправильное питание, плохая экология. В случае с детьми большое значение имеет образ жизни родителей. Если мама во время беременности курит или употребляет алкоголь, риск заболеть онкологией у её ребёнка повышается. Но чаще всего рак у детей — это сбой на генном уровне, из-за которого клетки организма начинают бесконтрольно делиться. Стечение обстоятельств, с которым может столкнуться каждый.

— А может ли рак передаться по наследству?

— Рак не наследуется. Наследоваться может только предрасположенность к его развитию, причём далеко не всегда. Бывают высокие риски возникновения онкозаболеваний, бывают низкие. Есть так называемые раковые семьи — у них настолько нестабильный геном, что заболевают и взрослые, и дети. Но наличие рака у родителей не говорит о том, что ребёнок автоматически заболеет, тогда бы все болели онкологией.

— Почему онкологию у детей часто выявляют на поздних стадиях?

— Это связано с особенностями развития болезни у детей. У взрослых, как правило, рак — это что-то длительное и хроническое. Например, он может начаться с гастрита, который потом при отсутствии лечения может перейти в язву, а язва — в рак. В любом случае, у человека есть время, чтобы обнаружить проблему. У детей предраковых заболеваний почти не бывает. При этом сама онкология развивается очень быстро — за месяцы, а то и недели. А учитывая, что это ткани собственного организма плюс у детей очень мощный компенсаторный механизм, до тех пор пока опухоль не начнёт реально беспокоить ребёнка, родители могут ничего о ней не знать. Один из ярких примеров — опухоль почки — нефробластома, она удваивает свою массу всего за 17 дней. А часто ребёнок с такой опухолью бегает-прыгает — и ему ничего не мешает. Ещё одна трудность диагностики онкологии у детей связана с тем, что такие заболевания, как, например, лейкозы, часто маскируются под респираторные инфекции — ОРВИ, грипп. Только если болезнь долго не проходит, врач может заподозрить что-то неладное и направить пациента к нам.

От Запада не отстаём

— Какой рак у детей встречается чаще всего?

— Какие заболевания труднее поддаются лечению?

— Опухоли мозга и запущенные формы нейробластомы. Их лечение бывает успешным максимум в 60% случаев. Для сравнения — успех лечения лейкемий составляет 92%. То есть из 100 заболевших детей 92 остаются в живых. Но даже 40–50%, я считаю, немало. Всё равно нужно бороться, потому что мы никогда не знаем, по какую сторону статистики окажется тот или иной случай.

— Правда, что шанс на излечение у детей выше, чем у взрослых?

— Детская онкология — это другая планета, она мало связана со взрослой. У детей другая биология опухолей, благодаря чему многие из них хорошо отвечают на лечение. Поэтому даже четвертая стадия заболевания у ребёнка — далеко не приговор. Но никогда нельзя заранее сказать, каков будет результат лечения. В 90% случаев в детской онкологии используется химиотерапия. И только в 9% — операции и 1% — лучевая терапия.

— Когда говорят, что в России лечат так же, как на Западе, многие иронично усмехаются.

— Но это действительно так. Мы лечим по тем же современным протоколам, что и в европейских клиниках. Прошло то время, когда мы сильно отставали от Запада. Мы живём не в изоляции. Сегодня новые методики, новые технологии доступны всему мировому медицинскому сообществу, и мы также ими пользуемся. Если кто-то где-то разрабатывает новый препарат, то через какое-то время он появляется и у нас. Конечно, каждый выбирает сам, где лечиться. Но в большинстве случаев я не вижу смысла ехать за границу.

— Появились какие-то принципиально новые препараты, которые помогают успешно бороться с детской онкологией?

— Химиотерапия достигла своего потолка в начале 1990-х. С тех пор ничего нового не придумано. Мы используем те лекарства, которые известны по 30–50 лет, только меняем их дозировки, дни приёма. А успех большей частью связан с достижениями бионауки в иммунотерапии. Появляются препараты, которые позволяют если не вылечить рак, то хотя бы продлить пациентам жизнь, превращая некогда смертельные заболевания в хронические. Это как с диабетом: пока больной принимает инсулин, он живёт. Успеха достигли и в лечении инфекционных заболеваний, которые развиваются на фоне онкологии. Теперь люди гораздо реже умирают от инфекций.

Бегом от болезни

— Если ребёнок вылечился, могут родители спокойно выдохнуть и забыть о болезни?

— Никто вам не ответит на этот вопрос. Медицина знает немало случаев, когда болезнь вылечивалась и больше не возвращалась. Но бывает и такое, что рак снова даёт о себе знать через 10–15 лет. Иногда онкология может развиться повторно из-за токсичности самой терапии. Главная наша задача — добиться длительной ремиссии.

— А можно ли сегодня привиться от рака?

— Есть вакцина против вируса папилломы человека, которая предотвращает развитие рака шейки матки. Правда, во всём мире её делают пока только платно.

— Что должно насторожить родителей?

— Отвечу просто — всё, что вызывает подозрение: непонятная припухлость или какое-то уплотнение, долго не проходящая температура, прекращение набора или потеря веса. При первых же сомнениях стоит прийти и показаться врачу. При подозрении на рак сроки имеют критическое значение. А дальше уже врач решит — назначить анализы, направить ребёнка на консультацию к другому специалисту или продолжить наблюдение.

— Так всё-таки — можно предотвратить онкологию у детей? Или это невозможно — и всё решает случай?

— Как и в случае со взрослыми, можно снизить риски. А советы здесь простые: правильно питаться, избегать стрессов и больше двигаться. Физическая нагрузка увеличивает скорость движения лимфы, а это значит, что раковые клетки, которые образуются, быстрее попадают в лимфоузлы, где их нейтрализуют лимфоциты, не давая тем самым сформировать критическую массу, с которой организм уже не справится.

Реорганизация работы НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина привела к крупному скандалу в этом учреждении. Коллектив входящего в центр НИИ детской онкологии и гематологии (ДОиГ) не принял политики нового руководства. Врачи и младший персонал жалуются на резкое снижение зарплат и увеличение нагрузки. Администрация института утверждает, что никого из сотрудников не увольняли, нагрузки на врачей не увеличивала, а все нововведения направлены на благо пациентов.

– В детский институт пришла новая дирекция, пришла потому, что сдан новый объект, в котором должны разместиться дети. В старом здании они находятся в неприличных условиях, поэтому все медработники ждут этого переезда. Новый корпус соответствует высоким международным стандартам, оснащен новейшим оборудованием. Напомню, что Правительством России была инициирована федеральная программа борьбы с онкологическими заболеваниями, и в это дело вложены большие деньги. Детская онкология в центре Блохина тоже требует очень серьезных изменений, потому что почти 30 лет это учреждение по сути было изолировано от работы Минздрава, поскольку находилось в ведении Академии наук. У него были совсем другие задачи, другое финансирование.

Но когда в силу разных обстоятельств НИИ перешло под крышу минздравовского онкоцентра, то оказалось, что нужно согласовывать действия с общими для всех в РФ протоколами лечения. Потому что учреждения, где лечат детей, больных раком, давно уже объединены едиными стандартами и протоколами лечения, едиными КСГ и единым финансированием в рамках системы ОМС. Врачи всех центров детской гематологии и онкологии понимают эту ситуацию, связанную с необходимостью интегрировать коллектив НИИ детской онкологии и гематологии в общую работу. Ведь другого пути просто нет!

– Когда летом директором НИИ детской онкологии и гематологии назначили Светлану Варфоломееву, врачи, как передает ряд изданий, посчитали, что руководство захотело избавиться от всех неугодных сотрудников и привести новых людей из Центра им. Дмитрия Рогачева.

– В НИИ действительно пришли сотрудники, прежде работавшие в разных учреждениях, а в последние годы в Центре им. Дмитрия Рогачева, который является национальным центром в области детской гематологии. С 1 июля туда пришло всего 6 человек – в очень большой коллектив, где сотни сотрудников. Это молодые люди, но очень опытные, грамотные, с хорошей подготовкой.

– А сокращения на полставки были? В СМИ сообщалось, что всем научным сотрудникам всех НИИ, подведомственных онкоцентру им. Н.Н. Блохина, предложили перейти на полставки, объясняя это тем, что пока зарплату платить нечем. Коллектив НИИ ДОиГ связывал эти проблемы с приходом нового директора.

– Ну, это другая история. Центр переживает серьезную перестройку, в том числе кадровую. Зарплаты сейчас нормализовались. Летом в связи с массовым уходом людей в отпуска было некоторое снижение выплат, но до конца года все будет восстановлено.

Мы никого не уволили, никого не обидели, все сотрудники на своих местах. Но они не работают, они сейчас бастуют. Это не может продолжаться постоянно. Люди и так обеспокоены здоровьем своих детей, внуков, а неспокойствие в коллективе сказывается в первую очередь на состоянии пациентов. Тем не менее два сотрудника стали сопротивляться нововведениям новой администрации и отказываются выполнять распоряжения дирекции.

– Вы имеете в виду замдиректора по научной и лечебной работе, первого заведующего отделением трансплантации костного мозга Георгия Менткевича и заместителя директора по перспективному развитию НИИ ДОиГ Максима Рыкова?

– Да. Им не понравилась история с общей перестройкой учреждения. И они заявили, что не будут выполнять эту работу, повели себя так, как это делают в частных организациях. Но это ведь государственное учреждение. Если человек не хочет или не может принять новые правила игры, которые требуют специальной подготовки, то вряд ли он сможет работать. Ведь в первом квартале будущего года предстоит переезд в новое здание – потребуются кадры определенной подготовки, которые должны работать на новом оборудовании. Нужно серьезно подготовиться.

Но вместо того, чтобы выяснять эти вопросы на уровне медицинского сообщества, два доктора предприняли атаку через сеть. Появились публикации, потом были проведены пресс-конференции. Они направили обращение Президенту РФ (в коллективном обращении сотрудников института содержится просьба освободить их от неэффективного руководства и передать в прямое подчинение Минздраву. – Прим. ред.). В историю были втянуты родители больных детей. Я как главный специалист Минздрава выступил против такого серьезного нарушения врачебной этики. Онкоцентр включает в себя несколько подразделений, но только в этой службе возник конфликт и он не прекращается.

– Почему все-таки столь опытные специалисты выступили против преобразований?

– Георгий Людомирович известный человек, я знаю его с детства. Но в НИИ были самые разнообразные нарушения трудовой дисциплины, использовалось финансирование за счет родителей, платные услуги и прочие вещи. Новая администрация эти позиции закрыла, потому что дети должны получать лечение бесплатно. В Центре им. Дмитрия Рогачева абсолютно все дети получают лечение за государственный счет. С примерно сопоставимым коечным фондом там делают в год 2,5 тыс. операций, а в НИИ ДОиГ – 500. Мы делаем ежегодно 250 трансплантаций костного мозга, а они не могут сделать и 50.

Отмечу, что многие региональные центры детской гематологии и онкологии уже обошли НИИ ДОиГ. А ведь онкоцентр должен занимать лидирующее положение и в области подготовки кадров, и в работе с субъектами Федерации. Я рассказываю вам это, потому что это сложные процессы и требуются системные изменения.

Надеемся, что результаты проверок будут представлены общественности: слишком болезненные аспекты медицины они поднимают и слишком широкого круга пациентов касаются.

– Александр Григорьевич, на ваш взгляд, в чем корень конфликта?

– История, к сожалению, совершенно неожиданная, на мой взгляд, построенная исключительно на личных амбициях людей, которые хотели бы оставаться в изоляции и работать, как им хочется, Но такое возможно только в частных учреждениях. Их поведение абсолютно неадекватно. Я, честно говоря, не ожидал такого от специалистов, которые давно работают в этой области. Считаю, что там нет предмета конфликта – просто нежелание работать с людьми, которые пришли. Мы не можем пройти мимо.

У меня 50-летний стаж работы в этой области, 40 из которых я являюсь главным специалистом. Могу сказать, что это третий случай на моей памяти, когда врачи используют пациентов в корыстных целях. Здесь нет медицинских аспектов. Меняется стиль работы, приходится все обсуждать. А как же по-другому? Не может врач один принимать решения о лечении больных, потому что давно уже используется коллективный опыт, обсуждения каждого пациента. Потому что онкология междисциплинарная область: это и морфологи, и радиологи, и специалисты лучевой диагностики, и неврологи, и офтальмологи, и т.д. Там этих узких специалистов нет. (По словам Светланы Варфоломеевой, сейчас появился детский кардиолог, детский невролог – специалисты, нужные детям, получающим интенсивную терапию. Детям также делается эхокардиография, до этого они ездили за этой процедурой в другие центры и платили деньги. – Прим. ред.). Многие вещи выглядят нелицеприятно. Поэтому пришлось по каждому протоколу проговаривать почему так, а не иначе.

Надо сказать, что нас поддержала наш учитель – профессор Махонова Лидия Алексеевна, которой 93-й год. Это удивительная женщина, которая первой в СССР организовала отделение нашего профиля в Морозовской больнице и с 1986 года до ухода в отставку руководила отделом гематологии в онкоцентре. Она мне позвонила и сказала, что полностью поддерживает перемены, которые мы проводим.

– Чем сейчас занимается комиссия Минздрава?

Комиссия будет работать до конца следующей недели (6 ноября). Ее члены встречаются с родителями, объясняют им, что ничего плохого не произойдет, что изменения не скажутся на состоянии здоровья детей. Нам приходится это делать, потому что врачи заявляют, что уволятся и пойдет под увольнение весь персонал отделения. Трудно убедить людей, когда их лечащие врачи подталкивают к конфликту. Это уже второе нарушение этики: врач, покидающий площадку со своими больными, достоин порицания медицинским сообществом.

– Каковы цели этой работы?

– Комиссия подготовит заключение и представит результаты своей работы главному онкологу России, директору НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина Ивану Стилиди, а также Минздраву и Департаменту медицинской помощи детям и службы родовспоможения. В отчете будут представлены рекомендации, касающиеся дальнейших действий, связанных с подготовкой кадров, переездом в новое здание, разработкой конкретного плана по улучшению пребывания пациентов. Также предстоит решить вопрос с созданием потока пациентов, потому что сейчас он ограничен.

Главный детский онколог Минздрава Владимир Поляков — о причинах роста заболеваемости раком у детей и новых способах ранней диагностики

— Растет ли в последние годы количество случаев онкологических заболеваний у детей?

— Ежегодно в стране заболевают 12–15 детей на каждые 100 тыс. В 2016 году онкология была впервые выявлена у 3217 детей. Это примерно такое же количество случаев, что и в предыдущие годы. Но если оценить ситуацию за больший период, например за последние 20 лет, то мы видим тенденцию к увеличению заболеваемости и у детей, и у взрослых. Рост составляет примерно 15–20%, и в России эти показатели не отличаются от общемировых.

— Это как-то связано с появлением новых методов диагностики рака?

— Да, несомненно. Раньше в распоряжении педиатров были только фонендоскоп и рентген. Сейчас все регионы обеспечены аппаратами УЗИ, КТ, МРТ. Развиваются такие методы, как ангиографическое исследование, позитронно-эмиссионная томография, радиоизотопная диагностика. Но пока такие аппараты не везде доступны. С введением новых форм диагностики стало проще выявлять онкологические заболевания.

— Наблюдается ли истинный рост заболеваемости онкологией, не связанный с диагностикой?

— К сожалению, такая тенденция тоже есть. Но если у взрослых имеется четкая взаимосвязь между состоянием здоровья и образом жизни (например, с питанием), то у детей мы с уверенностью можем говорить только о влиянии экологических факторов. Так, после чернобыльской катастрофы у нас омолодился рак щитовидной железы. Раньше он встречался в пубертатном периоде, а после аварии стал появляться у пациентов четырех-пятилетнего возраста, причем у мальчиков чаще и в более агрессивной форме, чем у девочек. Влияние ионизирующей радиации на щитовидную железу продолжалось в течение десяти лет, а потом пошло на спад.

На детской заболеваемости онкологией также сказывается образ жизни родителей и генетические факторы. К счастью, таких болезней, которые передаются по наследству, всего два: ретинобластома (злокачественное заболевание сетчатки) и медуллярный рак щитовидной железы.

— У детей встречаются те же виды онкологических заболеваний, что и у взрослых, или есть специфика? Есть ли какая-то специфика в лечении детских раков?

— В детском возрасте больше распространена саркома (опухоль мезенхимальной ткани). Она чувствительна к химиотерапии, поэтому с появлением новых лекарственных препаратов выживаемость больных сразу подскочила процентов на 20–30. Результаты лечения детей от онкологических заболеваний в целом лучше, чем взрослых. Это связано не только со структурой заболевания, но и с протоколом. Он очень жесткий, потому что мы лечим не на год, а на всю жизнь. Если для взрослого год жизни — ценный подарок, то ребенка нужно вылечить раз и навсегда.

— Но ведь и у молодых людей вся жизнь впереди. Можно ли к 18-летним пациентам применять те же критерии, что и к взрослым?

— Мы подняли вопрос о передаче пациентов от 18 лет до 21 года в ведение детских врачей, как, например, сделано в Америке. Действительно, этой возрастной группе уделяется недостаточно внимания. Родители перестают водить совершеннолетних детей по поликлиникам. Им полагается самостоятельно обращаться во взрослые онкодиспансеры, но там другая интенсивность лечения. Молодые люди получаются брошенными. Правительству следует принять законодательный акт, который позволит детским врачам заниматься пациентами до 21 года. Мы выступили с этой инициативой, но процесс движется не так быстро, как хотелось бы.

— Как меняется арсенал средств у врачей для лечения детской онкологии?

— Сейчас развивается протонная терапия, которая может прицельно воздействовать на опухоль и меньше повреждать окружающие ее ткани. Это особенно важно для лечения детской онкологии, потому что позволяет сохранить качество жизни пациента на долгие годы. Появились новейшие методы лучевой терапии — кибернож и гамма-нож. В России уже есть такие аппараты, но их очень мало и пока они работают на коммерческой основе. Их преимущества в стереотаксическом облучении — с учетом физиологических движений (например, грудной клетки при дыхании).

— Как обстоят дела с ранней диагностикой онкологии у детей?

— К сожалению, не существует каких-то специфических ранних признаков развития злокачественного заболевания у ребенка. Как правило, оно маскируется под разные детские болезни: вирусные инфекции, отиты, гаймориты, поносы. Поздняя диагностика связана со слабой онкологической настороженностью специалистов, к которым попадают такие дети.

— Что нужно сделать для того, чтобы решить вопрос с ранней диагностикой онкологии у детей?

— Хватает ли специализированных клиник, чтобы качественно и своевременно лечить детей от онкологии?

— Профильных лечебных учреждений не хватает. К нам едет вся Россия, но детский корпус на 250 коек строится у нас уже 25 лет. Всё не хватает денег. Чтобы закончить строительство, нужно 2 млрд 300 млн рублей. Перед Новым годом правительство распорядилось выделить эти средства, но они будут поступать частями, а нам нужно сразу хотя бы половину. Поэтому строительство завершится всё равно не ранее 2018 года.

— Какие виды и стадии онкологии у детей всё еще лучше лечить за рубежом?

— До недавнего времени у нас не было возможности делать тандемную (двойную) аллогенную трансплантацию костного мозга, но сейчас такие пересадки проводят в центре имени Раисы Горбачевой. Долго стоял вопрос о банке стволовых клеток, но теперь он функционирует. На проведение некоторых трансплантаций больные пока уезжают за границу, потому что у нас пока нет соответствующего закона. Протонная терапия больше развита в европейских странах. А в плане диагностики мы делаем всё то же, что Европа и Америка.

— Какие события в детской онкологии стали ключевыми за последние два года?

В детскую онкологию врачи идут неохотно, обычно по убеждению, и остаются навсегда. Наша работа тяжела и физически, и морально. Иногда лечишь ребенка полгода, достигаешь выдающегося результата, а через некоторое время рак может вернуться, дать метастазы, и всё начинается по новой. Но зато, когда дети выздоравливают, это большое счастье. Ради этого работаем.