Когда человек узнает о диагнозе рак
Главный миф, что рак – это полный жизненный крах
Виктор Делеви, медицинский психолог Самарского областного клинического онкологического диспансера
Человек, заболевший раком, так или иначе переживает экзистенциальный кризис. Привычная для человека жизнь рушится, а как жить дальше, он не знает; часто возникает страх будущего, ощущение жизненного тупика, обреченности.
Да, рак – это тяжелое и опасное заболевание. Но особенность этой болезни в том, что вокруг нее существует много мистики и мифологии. И основной миф – что это полный жизненный крах. Поэтому, когда человеку говорят, что у него или у его близкого рак, то по умолчанию это воспринимается как конец.
Но это далеко не так! Есть статистика, которая говорит о большом количестве успешных исходов лечения рака.
(Здесь и далее цитаты с форумов для онкобольных)
Но стадию отчаяния в большей или меньшей степени проходят все, просто не все это осознают. У каждого из нас есть страх смерти. У больного раком он становится близким, осязаемым. И дело не в том, чтобы перебороть страх, а в том, чтобы понять его причину, войти с ним с диалог – тогда он становится осознанным, с ним можно работать; перестает пугать то, что пугало раньше.
Задача онкопсихолога – создать человеку возможность найти в себе ресурсы, которые помогут ему искать новые возможности для эффективной жизни. Возможности, которые раньше были ему неизвестны или непонятны.
Вот пример из клинической практики. Молодая женщина, тяжелая форма рака. Есть реальная возможность благоприятного исхода операции, но понятно, что в дальнейшем предстоит пожизненная инвалидность. Кроме того, на фоне болезни у нее произошел и крах личных отношений.
Хорошо зная те ограничения, которые неизбежны после операции, она от нее отказалась. Основной мотив – жизнь потеряла смысл, поэтому так жить она не хочет и не будет. Здесь первой задачей психолога было, образно говоря, удержать человека на краю (а любой намек на суицид требует пристального внимания).
В результате кропотливой работы удалось получить ее согласие на операцию. Операция прошла удачно, но и после нее пациентка была в крайне подавленном состоянии, говорила мало и в основном – о бессмысленности дальнейшей жизни.
Дальше в психологической реабилитации акцент был сделан на ее системе ценностей и жизненных смыслах, а также на собственной идентичности.
Как бы изменилась жизненная роль: вместо человека обреченного стал появляться человек, все больше верящий в свои возможности. Это стало стартовой точкой для осмысления и освоения все новых перспектив. То есть – возвращения к жизни. И теперь, общаясь с ней, вы можете видеть активную, целеустремленную молодую женщину.
Особая психологическая ситуация складывается в семьях, где существует проблема онкологического заболевания. Работа с родственниками больного – это очень важная и трудная история, они сами нуждаются в психологической помощи. Причем эта помощь необходима на любом этапе и при любом исходе болезни их близкого человека.
Во время болезни близкого от родственников требуется много психологических ресурсов для помощи больному. В случае трагического исхода у родственников возникает не только чувство потери, но и чувство вины. Надо помочь им выжить и обрести стабильность.
Пациентка сказала: А жизнь-то у меня была не такая плохая!
Пациента сопровождает множество страхов. Онкологическое заболевание очень мифологизировано, и человек боится даже не болезни, а мифов, связанных с ней.
Но боязнь – это нормальная реакция. Страх нас оберегает, но его нужно хотя бы проговорить. Мы объясняем, что и стадия маленькая, и прогнозы хорошие, и медицина на высоком уровне.
Поэтому и слезы во время нашего общения тоже могут быть нужны, потому что если у человека существует запрет на проявление внутренних эмоций, то все равно когда-то нужно дать им выход.
Пациент понял: лучше жить так, чем не жить совсем
Галина Ткаченко, медицинский психолог Российского онкологического центра им. Н.Н. Блохина, канд. психол. наук
Онкопсихология в нашей стране достаточно молодое направление. Одним из основателей в России, как мне кажется, является Гнездилов Андрей Владимирович.
Сначала к нам в больницах относились с непониманием: для врачей, которые привыкли лечить лекарствами, лечить словом было странно. В то время даже было не принято говорить о диагнозах. И сперва мы учились в основном на клинических работах зарубежных психиатров и первый опыт перенимали от них. Только спустя какое-то время врачи начали видеть результат нашей работы, и сейчас онкопсихологи очень востребованы.
Например, несколько лет назад ко мне в кабинет постучался пациент – дедушка лет семидесяти. Сказал, что его сосед после операции лежит замкнутый и угрюмый и все время прячет под подушку какие-то лекарства. Оказалось, что после операции он стал инвалидом, упал духом. Этому пациенту было около 40 лет. Жена, двое маленьких детей.
Именно он был основным добытчиком в семье, принимал важные решения. Случившееся буквально парализовало его волю. Медикаментозное лечение, назначенное психиатром, не избавило его от страданий и унижения, которые он испытывал. Он не хотел жить, отказывался от дальнейшего лечения.
Мы с ним долго беседовали о том, что он и сейчас, пока восстанавливается, уже может посильно помогать семье. Через какое-то время этот пациент сам нашел меня и сказал, что понял: лучше жить так, чем не жить совсем.
Этот случай – пример того, как работают онкопсихологи, как помогают пациентам преодолеть психологическую травму, связанную с болезнью, как стараются найти у человека мотивацию к жизни, внутренние резервы в сложной ситуации.
У пациента должны быть планы на жизнь – это снижает стресс
Наверное, больше всего меня волнуют звонки родителей, у которых болеют дети, и беспомощных стариков по вопросам медицинской поддержки. Тяжело, когда нет помощи в обычных вещах.
Я веду и очное консультирование, и на телефонной линии. Конечно, когда есть контакт глаза в глаза, то появляется и уверенность, что помощь более эффективна, но в любом случае главное – дать понять, что человек не один.
И у пациента обязательно должны быть планы, пусть и краткосрочные – на год-два-три. Мы даже говорим о том, что один из выходов из кризиса – планирование, например, своего путешествия. У человека не будет неопределенности в жизни. Это снижает стресс.
Быть рядом – это слушать, слышать, поддержать человека словом. В глубине души каждый хочет, чтобы его пожалели. Иногда человек находится в таком шоковом состоянии и растерянности, что я не слышу в его голосе вообще никакой энергии, пациент не принимает болезнь. До этой стадии принятия доходят не все, а ведь нужно еще и найти в себе силы для борьбы.
Говорить ли больному об онкологическом диагнозе?
Так что же делать? Как общаться с онкологическим больным? Говорить ли ему о диагнозе "рак" или этот факт родственникам лучше хранить в тайне? Попробуем разобраться.
После того, как первая реакция на диагноз проходит, к больному постепенно приходит осознание того, что он болен, а потому появляется широкий спектр негативных эмоций. По сути, человек, который узнал диагноз, который звучит безнадежно, переживает настоящее горе.
- Отрицание – когда человек все еще не может поверить в то, что болен, или как будто не замечает симптомов болезни.
Гнев – когда человек чувствует злость на то, что такое случилось именно с ним, раздражается и ищет виноватых в происходящем.
Депрессия – которая характеризуется выраженной подавленностью больного, пессимистичным взглядом на ситуацию, сужением спектра интересов, снижением мотивации к общению и апатией.
Наряду с описанными чувствами, больной, родственники которого приняли решение говорить о раке, может испытывать ряд сопутствующих психологических переживаний, таких как:
- Тревога, навязчивый страх ухудшения состояния и смерти, фиксация на болезненных ощущениях и преувеличение симптомов заболевания.
Фиксация на болезненных переживаниях и неспособность абстрагироваться от них, что также понижает качество жизни.
Так что же делать? Значит ли это, что не стоит говорить больному о раке? Посмотрим, к чему может привести сокрытие от онкобольного его диагноза.
Если от онкологического больного скрывают диагноз
В том случае, если родственники больного принимают решение не говорить человеку о том, что у него рак, можно ожидать от человека следующего поведения:
Легкомысленного отношения к здоровью, вызванного недооценкой степени тяжести симптомов заболевания, что может привести к несоблюдению инструкций врачей по поводу лечения.
При этом в дальнейшем симптомы заболевания станут более заметными, и человек в конце концов догадается о том, что он тяжело болен. А это опять же вызовет шоковую реакцию, разрушение иллюзий и обиду на родственников за то, что они скрывали от него правду и приняли решение не говорить больному о раке.
Соответственно, прежде всего близким больного стоит разобраться с такими вопросами, как:
- Готов ли больной сейчас услышать правду?
- Способен ли он впоследствии относиться к ситуации конструктивно или ему проще, чтобы родные взяли большую часть ответственности за его состояние и лечение на себя?
- Имеет ли он склонность к выраженным тревожным реакциям, депрессивным состояниям и замкнутости?
Таким образом, становится понятно, что внезапное предоставление онкологическому больному факта о диагнозе часто является нецелесообразным, равно как и сокрытие правды. А потому важно найти правильный баланс между правдой и ее сокрытием и осознать то, что говорить больному о раке следует очень деликатно.
А потому родственникам стоит принять во внимание следующие рекомендации:
Таким образом, при рассуждении на тему того, говорить или нет больному о раке, наиболее целесообразно принять такое решение: правду стоит сказать, но сделать это следует грамотным образом, деликатно подобрав формулировки и верно расставив акценты.
Взрослый человек имеет право знать правду о своем здоровье. Взрослому человеку обычно хочется знать, болен ли он нас самом деле раком или нет. Больной человек способен взять на себя ответственность за свое лечение и принять решение о том, как ему жить с данным заболеванием. Рак – это серьезное испытание, порождающее ряд психологических проблем больного – но зачастую ему будет гораздо проще, если он пройдет через них сам, чем если он узнает правду очень поздно.
Почему пациентов стало больше?
Количество онкобольных растёт во всём мире. Это связано не только с ростом заболеваемости, но и с улучшением выявляемости недуга. Выросла продолжительность жизни, а возраст - главный фактор развития болезни. Благодаря достижениям медицины стали жить дольше и онкобольные, а это тоже увеличивает контингент онкологических больных.
Больных много, потому что лечат неправильно?
Профессор медицинской физики и физиологии Калифорнийского университета, 25 лет изучавший продолжительность жизни больных раком, пришёл к выводу: якобы пациенты, получавшие химиотерапию, жили в среднем 3 года, а те, кто отказывался от лечения, - 12,5.
Мы считаем, что шансы победить рак повышает применение онкорадиологии. В филиале нашего центра в Обнинске появился уникальный препарат - гамма-нож, который считается золотым стандартом в радиоонкологии. Он позволяет удалить опухоль без операции, пучком фотонов, не затрагивая здоровые ткани. Гамма-нож предназначен для лечения труднодоступных опухолей, в том числе головы и шеи. Теперь в НМИЦР есть вся линейка лучевой аппаратуры.
До этого в России было лишь пять систем гамма-нож (из них три - в частных медцентрах).
Можно ли с раком жить долго?
Писатель Александр Солженицын вылечился от рака 4-й стадии и прожил 89 лет. Детский писатель Анатолий Алексин прожил с этим диагнозом до 92 лет.
Продолжительность жизни онкобольных зависит от многих факторов - локализации и агрессивности опухоли, возраста и здоровья пациента, лечения, которое он получал. Но главное - на какой стадии было выявлено заболевание. При выявлении злокачественных новообразований на ранней стадии показатель 5-летней выживаемости - 85%. При некоторых локализациях (например, при раке молочной железы) процент излеченных больных - 95%. К сожалению, 50% пациентов попадают в поле зрения врача на 3-4-й стадии заболевания. При этом недопустимо часто выявлялись запущенные новообразования визуальных локализаций - опухоли полости рта (61,3%), прямой кишки (46,9%), шейки матки (32,9%), щитовидной железы (29,6%). К сожалению, ещё очень низка онконастороженность у врачей общей практики. Пока не оправдала надежд и диспансеризация. Лишь 18% пациентов с новообразованиями были выявлены в ходе профилактических осмотров.
Как почувствовать неладное?
Если человек заметил слабость, апатию, беспричинную потерю веса - нужно идти к врачу. Нельзя также оставлять без внимания потемнение, деформацию или увеличение размеров родинки, долго не заживающие раны, появление крови (в моче, стуле, мокроте при кашле), нарушения в работе кишечника, появление лимфоузлов или новообразований на теле, затяжной кашель.
Какие меры профилактики?
Не курите - курение повышает риск рака лёгких в 30 раз. Не злоупотребляйте спиртным - алкоголь провоцирует рак печени. Не объедайтесь и не увлекайтесь сладким - повышенное содержание в рационе жиров и углеводов провоцирует развитие опухолей. Защищайтесь от солнца - это убережёт от меланомы. Физическая активность снижает риск развития любого вида рака. Проходите профилактические осмотры - раннюю диагностику называют прививкой от рака.
Что делать, если лечение вовремя не начинают?
Недопустимо, когда пациент ожидает лечения два-три месяца. Однако теперь такая ситуация невозможна. В 2017 г. в России был принят порядок предоставления специального лечения не позднее, чем через 14 дней после морфологического подтверждения диагноза. Кстати, такого нет нигде в мире - в Швеции, например, пациенты ожидают лечения в среднем 30-35 дней в зависимости от локализации.
К сожалению, часто этим пользуются мошенники. Или совершенно случайно вас могут напугать люди, которые и вовсе не должны сообщать о таких вещах. Разберем вместе со специалистами наиболее яркие случаи, когда не стоит верить страшному диагнозу.
1. Вам позвонили по телефону.
Увы, это самый распространенный обман, на который до сих покупаются многие люди, в основном пожилые. Схема мошенников очень простая: каким-то способом узнав о том, что вы недавно сдавали банальный анализ крови, вам звонят на домашний телефон (достать номер не составляет труда - базы телефонов не секретные). И начинается очень массированный развод.
Схема развода может слегка отличаться. Главное - выманить как можно больше денег и как можно быстрее.
Разумеется, потом не происходит никакой госпитализации.
Потом набрать номер своей поликлиники и спросить об анализах, рассказать всю ситуацию. Как правило, врачи в курсе того, как работают мошенники, и тут же разубедят вас в том, что у вас рак.
Сдать анализы в государственной, районной поликлинике или, если не доверяете государству, - в любой диагностической лаборатории.
Отдельного внимания заслуживают анализы крови на онкомаркеры, регулярно приводящие пациентов к неправильным выводам. Отклонения от нормы онкомаркера не означают, что у пациента рак! Они лишь могут указать на необходимость дальнейшего обследования определенных органов. Это отклонение может быть вызвано банальной простудой или воспалением. Кроме того, известны случаи, когда даже на запущенных стадиях рака онкомаркеры были в норме.
Но бывают, увы, ошибки, приводящие к операции:
- Они связаны с квалификацией врача, исследующего гистологические стекла под микроскопом, особенно это касается иммуногистохимических методов - для верной трактовки результата требуются знания и опыт, - поясняет Алексей Ремез. - Например, иногда деление клеток при фиброаденоме или при пролиферирующем аденозе (доброкачественные состояния) может быть принято неопытным врачом за проявление злокачественности. Пациент с подобными заболеваниями будет направлен на операцию и тяжелое лечение после нее , хотя этого можно было избежать при проведении пересмотра гистологии высококвалифицированным специалистом.
Не верить. Сдать анализы в другие лаборатории. И слушать только врача, поскольку окончательное заключение может дать лишь онколог (см. Важно).
4. Гадалка сказала.
Вы можете сколько угодно говорить, что вас вылечил экстрасенс, что знаете случаи чудесного исцеления от рака после прикосновения к иконе. Все эти случаи могут быть - дело лишь в силе воли и степени развития заболевания. И вере, конечно.
Проверить диагноз с помощью официальной медицины (см. Кстати).
Бред, скажете? А ведь люди верят.
ВАЖНО
Кто имеет право сообщить о диагнозе
Только врач-онколог или врач-гематолог (этот специалист занимается лечением лимфом).
- В свою очередь, эти врачи опираются на заключение врача-гистолога (врача-патоморфолога, это одно и то же), который тщательно изучает ткани под микроскопом в лабораторных условиях и дает свое заключение, - поясняет врач-онколог Андрей Корицкий. - Другие врачи, даже если они хорошие специалисты в других областях - например, гепатологи, нефрологи, - не имеют право ставить окончательный онкологический диагноз. Они могут его лишь предположить и направить на дальнейшие обследования. При этом пациенту заявляться об этом не должно. Потому что окончательный диагноз, опять-таки, может вынести только онколог.
КСТАТИ
Путь, который нужно пройти для правильной постановки диагноза
1. Вы заподозрили что-то неладное и обратились к терапевту. Или же у вас при диспансеризации обнаружили странную опухоль. Или онкомаркеры показали не то.
2. Вам прописывают массу исследований, лабораторных и инструментальных, например:
+ всевозможные анализы крови, биологических жидкостей,
+ эндоскопия (ФГДС, колоноскопия) и т.д..
На этом этапе может быть обнаружено новообразование, но определить его природу (злокачественное оно или доброкачественное) пока невозможно.
3. Терапевт дает направление пациенту в онкологический диспансер, где занимаются диагностикой и лечением онкологических заболеваний. Такие диспансеры есть в каждой области, обследование и лечение в них по направлению бесплатное.
4. В онкологическом диспансере пациенту проводят биопсирование - это забор тканей опухоли на гистологическое исследование. Затем эти кусочки тканей направляются в патоморфологическую лабораторию, где их обрабатывают и подготавливают, делая из них парафиновые блоки, а из блоков - гистологические стекла. Эти стекла изучает под микроскопом врач-патоморфолог и ставит диагноз.
5. На основании этого диагноза в соответствии с утвержденными стандартами для конкретного заболевания проводится лечение.
НА ЗАМЕТКУ
Перед тем, как пойти по направлению терапевта в онкологический диспансер, внимательно изучите, какие услуги вам обязаны оказать бесплатно. Для этого можно обратиться на сайт онкологического диспансера и изучить два списка - перечень бесплатных и платных услуг, оказываемых данным диспансером. Если врач в больнице не спешит оказать помощь или требует деньги за бесплатные услуги, необходимо обратиться к главному врачу учреждения. Если такое обращение не помогло, нужно звонить на горячую линию департамента здравоохранения региона либо отправить жалобу в письменном виде.
Если ваш вопрос не решен даже на региональном уровне, обращайтесь по телефону горячей линии Министерства здравоохранения Российской федерации: 8-800-200-03-89. Также к решению конфликта можно привлечь страховую компанию, полисом которой вы пользуетесь.
Говорить ли больному об онкологическом диагнозе?
Так что же делать? Как общаться с онкологическим больным? Говорить ли ему о диагнозе "рак" или этот факт родственникам лучше хранить в тайне? Попробуем разобраться.
После того, как первая реакция на диагноз проходит, к больному постепенно приходит осознание того, что он болен, а потому появляется широкий спектр негативных эмоций. По сути, человек, который узнал диагноз, который звучит безнадежно, переживает настоящее горе.
- Отрицание – когда человек все еще не может поверить в то, что болен, или как будто не замечает симптомов болезни.
Гнев – когда человек чувствует злость на то, что такое случилось именно с ним, раздражается и ищет виноватых в происходящем.
Депрессия – которая характеризуется выраженной подавленностью больного, пессимистичным взглядом на ситуацию, сужением спектра интересов, снижением мотивации к общению и апатией.
Наряду с описанными чувствами, больной, родственники которого приняли решение говорить о раке, может испытывать ряд сопутствующих психологических переживаний, таких как:
- Тревога, навязчивый страх ухудшения состояния и смерти, фиксация на болезненных ощущениях и преувеличение симптомов заболевания.
Фиксация на болезненных переживаниях и неспособность абстрагироваться от них, что также понижает качество жизни.
Так что же делать? Значит ли это, что не стоит говорить больному о раке? Посмотрим, к чему может привести сокрытие от онкобольного его диагноза.
Если от онкологического больного скрывают диагноз
В том случае, если родственники больного принимают решение не говорить человеку о том, что у него рак, можно ожидать от человека следующего поведения:
Легкомысленного отношения к здоровью, вызванного недооценкой степени тяжести симптомов заболевания, что может привести к несоблюдению инструкций врачей по поводу лечения.
При этом в дальнейшем симптомы заболевания станут более заметными, и человек в конце концов догадается о том, что он тяжело болен. А это опять же вызовет шоковую реакцию, разрушение иллюзий и обиду на родственников за то, что они скрывали от него правду и приняли решение не говорить больному о раке.
Соответственно, прежде всего близким больного стоит разобраться с такими вопросами, как:
- Готов ли больной сейчас услышать правду?
- Способен ли он впоследствии относиться к ситуации конструктивно или ему проще, чтобы родные взяли большую часть ответственности за его состояние и лечение на себя?
- Имеет ли он склонность к выраженным тревожным реакциям, депрессивным состояниям и замкнутости?
Таким образом, становится понятно, что внезапное предоставление онкологическому больному факта о диагнозе часто является нецелесообразным, равно как и сокрытие правды. А потому важно найти правильный баланс между правдой и ее сокрытием и осознать то, что говорить больному о раке следует очень деликатно.
А потому родственникам стоит принять во внимание следующие рекомендации:
Таким образом, при рассуждении на тему того, говорить или нет больному о раке, наиболее целесообразно принять такое решение: правду стоит сказать, но сделать это следует грамотным образом, деликатно подобрав формулировки и верно расставив акценты.
Взрослый человек имеет право знать правду о своем здоровье. Взрослому человеку обычно хочется знать, болен ли он нас самом деле раком или нет. Больной человек способен взять на себя ответственность за свое лечение и принять решение о том, как ему жить с данным заболеванием. Рак – это серьезное испытание, порождающее ряд психологических проблем больного – но зачастую ему будет гораздо проще, если он пройдет через них сам, чем если он узнает правду очень поздно.
Однажды я узнала, что у меня рак.
Первое, что я сделала, когда вышла из лаборатории, – позвонила подруге и пересказала то, что было написано в заключении. Эндометриальная стромальная саркома низкой степени злокачественности.
– Ну, раз там низкая степень, значит, можно лечиться, – сказала она. – Не переживай.
Несколько минут – и мы с родителями мужа уже звоним знакомым в патологоанатомической лаборатории в Краматорске. На следующий же день мы забираем материал из первой лаборатории и отправляем его туда. Там говорят, что диагноз может не подтвердиться.
– Так часто бывает, – заверяет знакомая. Я успокаиваюсь.
Через неделю лаборатория в Краматорске подтверждает диагноз. Я уже ничего не чувствую: ни жара, ни страха. Только странное, глухое одиночество.
– Клетки разрозненные, это не страшно, – пересказывают мне слова знакомой, смотревшей материал. – Главное теперь проверить организм, чтобы удостовериться, что эти клетки никуда больше не перешли. Люди с этим живут годами.
Следующий мой шаг – поход в поликлинику по месту прописки.
Это обязательная процедура, которую должен пройти человек, которому диагностировали рак. Местный гинеколог обязан выписать направление в онкологическую клинику.
Гинеколог-онколог в поликлинике поверхностно смотрит мои бумаги и качает головой.
– Ох-ох, ну у вас же и по УЗИ было понятно, что это онкология, – говорит она. – Что ж вы сразу все не удалили?
– Подождите, это же только одно из УЗИ, самое первое, – отвечаю я. – После него меня смотрело еще пятеро врачей и большинство из них предположили, что это доброкачественное.
В декабре прошлого года у меня во время планового осмотра обнаружили новообразование. Я не обратила на это внимания: слишком много было дел, отложила осмотр на полгода.
Четвертый врач сказал, что повода волноваться нет, но новообразование нужно удалить.
МРТ сделала вывод о массивной сероме в области рубца от кесарева. Каждый врач интерпретировал по-своему.
В августе новообразование вырезали. Первые лабораторные анализы показали, что это доброкачественная лейомиома.
– В любом случае, вам придется все удалять, – ставит точку гинеколог и отправляет в клинику.
На следующий день я в поликлинике Национального института рака. Место, в котором роится ужас.
В кабинет к гинекологу Виктории Дунаевской стоит очередь из пары десятков человек.
Многие стоят вплотную к ее двери, – чтобы не пропустить вперед никого, кто захочет пролезть раньше.
Другие сидят на стульях в верхней одежде, опустив головы вниз.
Никто не улыбается.
Никто не разговаривает.
Кричащая тишина. Несчастные, затравленные, серые от перманентного ужаса люди.
Гинеколог не спрашивает меня ни о чем существенном. Ни о том, что я чувствовала, пока ходила с опухолью (а я бы сказала ей, что не чувствовала ровным счетом ничего), ни о том, когда опухоль могла появиться. Просто читает бумаги.
Спрашивает, есть ли у меня дети. Позже мне объяснят: этот вопрос врачи задают, потому что по протоколу женщине, у которой обнаружили рак репродуктивной системы, нужно эту систему вырезать, чтобы сохранить мать для ребенка.
После первого приема мне назначают обследование всех органов. Я хожу в Институт рака как на работу. Вместо работы. Вместо жизни.
Очередь к каждому врачу настолько огромна, что, приходя к открытию поликлиники в 9-00, я ухожу примерно за час до закрытия, в 14-00.
Всем медсестрам, которые работают при врачах, примерно за шестьдесят и они не умеют говорить с пациентами.
Одна кричит на старика, что тот долго копается с вещами, прежде чем зайти в кабинет.
Другая отчитывает тех, кто пришел без талончика.
Третья жалуется, что врач не успеет осмотреть всех.
Обследования показывают, что с организмом все в порядке. Ни метастаз, ни новообразований, – ничего, что могло бы насторожить. Только один анализ оказывается плохим: лаборатория Института (в третий раз) подтверждает, что вырезанная опухоль – злокачественная.
Повторный прием у гинеколога становится кошмаром, который еще не раз будет сниться по ночам.
Гинеколог краем глаза осматривает записи врачей и останавливается на заключении лаборатории.
– Вам на операцию, – вдруг произносит она, даже не глядя мне в глаза.
– В каком смысле? – говорю я.
– Вам нужно удалять матку, придатки, – все, – говорит она. Снова не глядя.
Я сижу на стуле, ожидая, что врач расскажет подробнее, что к чему. Она не спешит объяснить. К ней в кабинет уже ломится следующий пациент, она переключается на него.
– Так подождите, это обязательно? – я пытаюсь вернуть ее внимание.
– Девушка, – гинеколог придвигается ко мне, сдвигает брови и произносит громко и медленно: – У вас рак матки. Вам нужно идти на операцию. Срочно.
– Вот хирург, к которому вы пойдете, можете поговорить с ней, – говорит гинеколог, уступая место коллеге.
Я не упускаю шанса.
– А есть другой вариант? – говорю я.
– Какой? Не удалять? – говорит она. Ее губы совершают движение, похожее на ухмылку. – Можно, конечно, наблюдаться. Но я вам так скажу: все женщины, которые отказывались от операции, потом очень сильно об этом пожалели. Очень сильно.
Дальше – долгие, мрачные дни принятия. Больше месяца я живу с осознанием того, что у меня рак.
Последний визит в Институт рака – почему-то именно он – заставляет меня задуматься о том, насколько все серьезно. Пока в деле не поставлена точка, ты сомневаешься. Надеешься на то, что кто-нибудь скажет, что все в порядке и можно жить дальше, думать о рождении второго ребенка или просто о чем-нибудь будничном.
Однажды мне снится, как гинеколог из Института рака закрывает меня в холодной больничной комнате и говорит мне, глядя в глаза: «Рак матки – это пожизненно«.
Каждый день я живу так, будто лечу в самолете, который на взлете потерял колесо, и никто не знает, сможет ли он приземлиться.
– Ну, рассказывайте, – спокойно произносит главврач клиники, гинеколог Алла Винницкая.
Я не сразу нахожусь, что ответить. Никто раньше не давал мне слова. Но что я должна рассказать? Как я ходила в Институт рака, где каждый миллиметр воздуха пропитан страхом смерти? Как искала в себе причины болезни? Как уговаривала себя, что удаление матки – не самый плохой исход?
– Мне сказали, что нужно удалить матку. А я хотела второго ребенка… – начинаю я. Алла Борисовна улыбается.
– Так-так, подождите, – весело говорит она. – Ничего еще мы не удаляем. И не надо говорить «хотела«. Говорите: хочу.
Материал отправляют на исследование в немецкую лабораторию.
Через неделю приходит результат. Рака нет. Лечение не нужно. Удалять матку не нужно. Все хорошо.
Научилась смело читать результаты анализов и смиряться с правдой, даже если она паршива. Перепроверять все в разных лабораториях. Не доверять врачам, которые говорят, что проблемы нет. Не доверять врачам, которые говорят, что выход только один. Не доверять врачам в государственных больницах. Научилась терпеть государственные больницы.
Поняла, что неверный диагноз – не самое плохое, что происходит с пациентом.
Самое плохое – это отношение врачей. То, как они разговаривают с пациентом. Как убеждают в том, что пациент обречен на мучительную смерть, вместо того, чтобы вместе с ним исследовать его организм и искать решения.
Врачи воспринимают пациента как подчиненного, который не имеет права опротестовать их указаний.
Постсоветские больницы – такая себе репрессивная система, в которой пациента ставят на место вместо того, чтобы помочь.
А еще важным открытием для меня стало то, что про рак оказалось невероятно тяжело говорить.
Мой рак стал моей тайной, которую неудобно, болезненно, неприятно сообщать другим. Внутренней пустотой без цвета, в которой растет чувство стыда за то, что вот ты, активная молодая женщина, заболела плохой болезнью и больше не имеешь права быть частью общества.
Так не должно быть. Нельзя молчать. Молчание делает жизнь невыносимой.
Два месяца я прожила, летя в самолете, потерявшем одно колесо. И в одно мгновенье самолет приземлился. Пассажиры зааплодировали, пилоты выдохнули. Больше не нужно бояться и думать о смерти. Можно просто продолжать жить, как будто ничего не случилось. И лететь себе дальше с попутным ветром.
Екатерина Сергацкова, специально для УП.Жизнь
Читайте также: